Зачарованная

Автор: Зануда Рейтинг: PG Жанр: сказочка, альтернатива БН. Герои: основные ________________________________________________________________ Горьковатая прохлада золотой осени ласкала взволнованное личико, разноцветные листья шуршали под ногами, легкий ветер колыхал локоны. Но ей не до прелести природы, она спешила. Торопилась оттого, что боялась одуматься, повернуть назад до того, как осуществит прилетевшую нынче на крыльях задумку. Потому и перебирала в памяти своей слова, те самые. Разные люди в разное время, в разных обстоятельствах говорили ей одно и то же. Говорили, что она слишком красива. Никита грустно вздыхал о несбыточном, Полина – завистливо шипела, Варенька – сочувствовала с потаенной тревогой. Миша… Ах, Миша…”Анна, вы слишком красивы, чтобы я позволил этой встрече стать последней”. Он так мил. А вот Карл Модестович – вкрадчиво-пугающ. “… слишком красива, чтобы такое добро пропало…” Ну и последний, о ком вовсе бы не вспоминать – молодой барон, на восторги отца в ее адрес буркнувший недавно “Да уж, даже слишком красива.” У всех это звучало по-разному, но суть оставалось единой – слишком! И эта чрезмерность словно ставилась ей в вину. Но разве сама она наделила себя такой внешностью? Ее бы воля, была бы Анна ростом с ноготок? Или хрупкой, со слабым здоровьем? И уж тем более, крепостной… И без того боязно и мутно, а тут еще и внешностью попрекают. Проворочавшись ночь, она встала поутру в тревоге, вновь воскрешая в голове события и размышляя, как быть. И вдруг, как молнией озарило – надо избавиться от опасного дара, от красоты! Но как? Не уродовать же себя, Иван Иванович огорчится. Зато можно.. Ах! Именно так! И вот спешит она по лесной тропинке, к укрытой в чаще избушке местной ведьмы. Подбежала, замерла, переводя дыхание на пороге. Внезапно оробела. Застыла в нерешительности. А может, не стоит? Само образуется… Строго оборвала саму себя. Не образуется, только хуже становилось день ото дня. Тогда надобно придумать, как уговорить ведьму. Боязно. Она слыла странной. Однако уговоры не понадобились. Дверь распахнулась и на пороге показалась сама Сычиха. Полной неожиданностью для красавицы стала ласковая ее улыбка. - Аннушка! Как чувствовала – ты идешь. Чего же мешкаешь? И хмуриться не стоит – от морщин красоте один урон. Услышав напоминание о гибельном даре, девушка всхлипнула: - Сычиха, милая, помоги. Избавь меня от красоты этой проклятой! Сил больше нет! Ведьма округлила глаза. Первый раз на ее памяти девица просила сделать ее дурнушкой, а не наоборот. - Ты же можешь! Я заплачу. Все, что есть, отдам, но преврати меня в обычную… - частила Анна, прижав руки к груди. - Зачем же делать, - усмехнулась женщина, - Проще глаза отвести. Глаза они и так чаще слепые. Даже почти всегда. - А кто не слеп? – пролепетала девушка, ухватив ниточку надежды. - Сердце любящее да Душа верная. Им все нипочем. - То есть тот, кто любит, все равно увидит прежней? И Миша… ой, - счастливо запунцовела Анна. Она запрещала себе думать о князе, стремилась забыть чувство к нему, но все равно не могла справиться с собой. И теперь всколыхнулась шальной радостью. - Да. Если любовь настоящая, - наставительно подняла палец ведьма. Однако ни строгий голос, ни упреждающая рука в драной перчатке не смогли вернуть Анне серьезности. - Не забоишься? Красавица перевела дыхание, тряхнула кудрями и решительно помотала головой. Сычиха загадочно улыбнулась и достала с полки высохший цветок, похожий на крупную ромашку. - Держи вот. Я его в Купальскую ночь рвала, с наговором. В нем сила большая. Желание загадай и все… Но помни – волшебство живет, пока лепестки на цветке целы. Так что гляди, береги его. Девушка восторженно сверкнула улыбкой, прошептала что-то в самую чашечку и замерла, прислушиваясь к себе. Колдунья хихикнула: - Да не трепещи. Для тебя самой все прежним будет. Чары на других лягут. Ну, беги домой, пока не стемнело. Счастья тебе! Оно уж не за горами. И это… гляди, сюрпризы не всегда бывают приятными. Листья ложились на тропинку, скрывая следы торопливых ног, ведьма провожала грустной улыбкой исчезающую в тени деревьев фигурку: - Девонька, девонька… Когда ж ты сама прозреешь? По возвращении в поместье Анну чуть не обуяла обида. Она заподозрила обман, так как Варя и Иван Иванович, первые, кого встретила девушка в доме, никак не изменились к ней. Хорошо, она вовремя вспомнила остережения колдуньи про действие заклятия. Итак, кто любит, ясно. Счастливо улыбнувшись воспитателю, она позволила себе минутку блаженных мечтаний о всевидящем сердце своего нового рыцаря. Вечер протек тихо и уютно. Любимые романсы Ивана Ивановича, новые стихи заполнили время и умиротворили взволнованную душу. Только утром следующего дня красавица смогла убедиться в силе колдовских чар. С зарею она зашла на кухню к Варваре и столкнулась там с Полиной. Завистливая горничная хотела было по привычке обдать девушку злобой, но замерла в недоумении. “И что они в тебе находят-то? Смотреть же не на что. Жалеют, видно…” Статная девка приосанилась и гордо выплыла вон, не скрывая хорошего настроения. Анна еще более повеселела – постоянные стычки с Полиной камнем давили на сердце, и вот булыжник этот рассыпался. Уверенность в явном превосходстве словно выдернула у горничной жало. Следующим стал Карл Модестович. Окрыленная успехом, Анна налетела на управляющего в коридоре. Тот, по обыкновению, попытался распустить руки, но замер, разглядывая ее вспыхнувшее гневом лицо. Не обращал внимания на слова девушки, пробормотал: - Странно. А издали таким персиком казалась… Одни косточки да шелуха… Он раздраженно дернул усом и поскорее скрылся. Анна стояла не жива - не мертва от смущения и обиды. Как ни утешайся мыслею о вине магической завесы, все равно отвращение, кинутое ей в лицо, больно ранило. И тем сильнее захотелось, чтобы Миша оказался куда зорче. Или лучше не надо? Ведь они действительно не пара, ее чувство ни к чему доброму не приведет, чего зря себя мучить. Князь достоин лучших девушек Петербурга, а не крепостной… Но как же сердечко молило о пощаде… Что же до господина Шуллера, то с того дня он перестал донимать Анну. Обращался только при бароне, и лишь по делу, что устраивало девушку, как нельзя больше. Вообще, “шапка-невидимка” невероятно преобразила жизнь тайной красавицы. Даже вздохи конюха Никиты остались в прошлом – парень теперь относился к ней братски, заботился, дружелюбно делился мыслями, но не жаждал нежных чувств. Прочие слуги оставили привычку глазеть, открыв рты. Зато по-новому видели доброту и отзывчивость барышни. Она привыкала к такому положению вещей, мечтала о своей прекрасном принце и в кои-то веки мнила себя защищенной. Камнем, пущенным из пращи, влетела в дом новость – молодой хозяин арестован и может быть казнен за дуэль с самим Наследником престола. Иван Иванович, едва услышав, слег. Дворня скопом молилась за обоих господ. Анна не отходила от благодетеля, уговаривая взять себя в руки, отринуть болезнь, чтобы начать бороться за сына. Несколько дней страшного ожидания растянулись в столетия, но мольбы людей были услышаны. Владимир был помилован, освобожден и скоро ожидался в поместье. Словно в награду за пережитое, судьба отсыпала щедрот – вместе с бароном приедут князь Оболенский с племянниками. Радостный переполох поднялся в доме. Иван Иванович поднялся с постели, на ватных ногах, но сам добрел до фамильной часовни. Анна боялась за него, старик был еще слаб после приступа, но радость воскрешает даже на одре. Девушка так не хотела огорчать его хоть самую малость, потому послушно соглашалась на все его предложения. Например, на прослушивание перед Сергеем Степановичем. Она понимала, что опекун занимает этими разговорами свои мысли, чтобы пережить столь сильное облегчение. Угроза жизни сына, как и спасение его, были чересчур внезапными для усталого сердца. Всей душой стремилась теперь Анна помочь сгладить острые углы. Пускай и ценою своих чаяний, ведь театр не был для нее предметом мечтаний, скорее, напротив. Это дома, в частном театре, пламенный поклонник Муз наделял ролями по наличию таланта. В столице все иначе. Зачарованная красавица разрывалась между почтением воле воспитателя и собственным здравым смыслом, но никак не могла принять окончательного решения. Однако и тут ей благоволила Судьба. Во всем. Даже в том, что долгожданные гости разделились. Князь Оболенский прибыл один. Репнины, Михаил и Натали, на правах будущих родственников, остановились у Долгоруких. Молодой барон объявился рано утром, но она смогла избежать встречи с ним. Пока отец и сын переговаривались в кабинете, девушка вынуждена была исполнять обязанности хозяйки дома. Она развлекала старого князя беседой, игрой на рояле. Потом, уступая просьбе, прочла любимый монолог Джульетты. Сергей Степанович растрогался, искренне благодарил, но, помявшись, выдавил, что свободных мест в театре нет. Ее дарование несомненно и прочая, прочая… “Ах! Опять волшебство!” – воспалила радостью душа Анны. Деликатный князь не мог произнести ей в лицо, что на сцене нет места женщине, не блещущей красотой. Девушка ответила благодарностью за лестную оценку и, словно по секрету, призналась, что очень не хочет оставлять любимого дядюшку. А затем перевела разговор на новую пьесу. Успех колдовской брони настолько окрылил счастливицу, что она смогла смело поприветствовать Владимира, хмурого после беседы с отцом. Не отвела глаза, не напряглась, как обычно. Напротив, радостно улыбнулась и присела в реверансе. А он (Вот уж диво дивное!!! Настоящее колдовство!) не ответил привычной грубостью. Не нашел слов, пробормотал неловко “Добрый день” и удалился быстро. Анна с улыбкой смотрела ему вслед. Последний враг опустил оружие. Дурнушка не вызывает к себе особых чувств, разве что жалость. Ну и пусть! Зато теперь она не станет больше сжиматься и трепетать в страхе при нем. Горло не будет сковывать спазм, не пробежит более холод по спине, лицо не побледнеет в присутствии молодого барона. Какое счастье обрести спасение и от него тоже. Или это и есть главное счастье, свобода от него? Ах, скорее бы приехал Миша! Все решится тогда… После обеда мужчины удалились в кабинет полакомиться коньяком и покурить. Анна воспользовалась случаем и скрылась в таинственной тиши оранжереи. Мечтательно улыбалась, вся в предвкушении, она составляла изысканный букет, приправляя его листьями папоротника и высохшими стебельками. - Очень красиво. Более того, волшебно, как и вы сами. Музыкой прозвучал мягкий Мишин голос за ее спиной. Сердце воспарило тополиным пухом и сладко замерло где-то высоко. Анна сделала глубокий вдох и повернулась навстречу последнему дару своей Судьбы. - Михаил Александрович, рада приветствовать вас. Изящный реверанс тщетно пытался сделать начало беседы непринужденным. - Надеюсь, вы и ваша сестра не устали, пока добрались до Двугорского? - Да, благодарю… - чуть растерянно ответил князь, сквозь улыбку которого уже проглядывало что-то, что девушка пока не могла определить. Оттого сохраняла надежду. - Позвольте вас поздравить со спасением. Мы все так волновались. Это так страшно… - Утешьтесь, Анна. Все уже позади… Восторженное сияние глаз Михаил медленно гасло, словно таяло постепенно, как снежная фигура на весеннем солнце. И эти ускользающие капли наливались тяжестью на сердце девушки. Эхом она повторила: - Позади… Слава Богу. Я уверена, это недоразумение будет забыто и Государь вернет вам звание. - Вы ангел, Анна… - но привычка к светскому обхождению дала наконец трещину, - Что с вами случилось? - Ничего. Возможно, вам показалось. Это был конец. Собеседник без слов сказал ей об этом. Репнин не отличался свойством истинного дипломата – сохранять безмятежное выражение в любом случае жизни. Потому испытываемые им теперь удивление и разочарование были отчетливо видны. Он жаждал встречи с ослепительной красавицей, но она оказалась… обычной. Золото ее волос подернулось дешевой ржавчиной, сияние глаз потухло, носик сместился куда-то… вроде бы несильно, не уродуя, но лишая черты той правильности, которая звала любоваться собой. Голос тоже звучал иначе, глуше, неровно. Все изменилось в ней для князя. С такой барышней, приятной, но не отличимой от любой другой, можно было перекинуться горстью слов и только. Трепет предвкушенного восхищения еще играл в крови молодого человека и тем более острым делал он чувство обмана. - Вы… другая… Он будто обвинял ее в притворстве, но спохватился, - Простите. Конечно, волнение за сына опекуна – огромное испытание. Но теперь все образуется. Не обижайтесь, я лишь встревожился вашей бледности… Он еще журчал что-то, выворачивался любезными фразами, но все было ясно. Почему-то вспомнились слова Кара Модестовича и шелухе и косточке. Мужчины… Как два актера, они подавали малозначащие реплики, ожидали момента, удобного для пристойного финала. Анна держалась изо всех сил, сохраняя улыбку. Занятая лицемерием, она даже не сразу уловила, как настойчиво князь упоминал в беседе Лизу Долгорукую. Словно щитом заслонялся ею. Девушку как по сердцу резануло – от нее мужчина ищет защиты за другой… И потом, Лиза – настоящее сокровище, она не заслуживает такого отношения. Всплеск возмущения придал сил остановить постылый спектакль: - Михаил Александрович, я знаю Лизу очень давно. Уверяю вас, эта девушка восхищает тем больше, чем лучше с нею знакомишься. Однако, вы должны меня простить. Не хочу надолго оставлять Ивана Ивановича. Он еще не совсем оправился после приступа. Репнин с облегчением поцеловал ее руку и удалился, словно сбежал. Изысканный букет выскользнул из ослабших пальцев и рассыпался по полу, как ее мечты… Бутоны, листья, стебельки… Что они теперь, просто мусор, как и ее стремления. Когда умирает мечта, в человеке замолкает некая струна. Но это можно пережить. За одной мечтой приходит следующая. И вновь душа настраивается на невидимый камертон, обретает силу вести сквозь тяготы жизни. Другое дело, когда умирает надежда. Когда ломается сама способность слышать. Тогда несчастный становится марионеткой обстоятельств и своего разума. Такой куклой ощущала себя теперь Анна. Разум приказал ей замереть, переждать в одиночестве боль истекающего кровью сердца. Разум уже четко диктовал, что делать дальше, как держать себя, как выглядеть. Лишенный всякого воображения, разум не витал в облаках, не строил воздушных замков. Нет, он безжалостно оговаривал положение крепостной, временно обласканной милостью барина. И тут же подчеркивал, что милость эта скоро прекратится. Неизменным будет только ее положение. Она рождена рабыней, ею же и умрет. Вот правда, вот реальность. Покорись, Анна. Но как же не хотелось покоряться… Возможно оттого, что голос разума подозрительно напоминал ей голос Владимира Корфа. “Знай свое место…”. Место, где нет любви. Любовь – роскошь для избранных, для благородных. Слезы – признак слабости, которой позволять себе нельзя… Но слез и не было. Лицо как парализовало. Осознание того, что Миша видел в ней лишь красивые черты, оказалось подобным взгляду легендарной Горгоны Медузы, обращающим в камень. Волшебная завеса оказалась удавкой для его любви. Или для увлечения? Какая разница, все равно петля затянулась. Шаги… - Так я и знал, - раздражение и угроза в голосе. Владимир Корф. Последний, кого бы хотела сейчас встретить Анна. -… Раз Мишель был в оранжерее, значит, и ты тоже здесь! Опять я вижу вас вместе. - Уверяю вас, это был последний раз. Вы можете не тревожиться более на этот счет. Князь не намерен тратить время на встречи со мной. - В самом деле? – хмыкнул барон, подходя, и только теперь разглядел состояние девушки. - Да. Боюсь огорчать вас, но Михаил Александрович, кажется, увлекся вашей невестой. - Моей невестой? – эхом протянул Владимир, почти физически ощутив испытываемую ею боль. - Да, Лизой. Или у вас есть еще невеста? – Анна нашла силы посмотреть в глаза хозяина. Безмерно усталая, опустошенная. И Корф внезапно поднял вечное забрало. - Что с вами? - Со мной все хорошо, спасибо. Могу я быть вам чем-то полезна? – опять глаза в пол. Почтительная служанка перед барином. Надела маску роли на маску лица. О чем угодно могла говорить бедняжка, только не о себе, но барон не унимался. Шагнул ближе: - Ответьте на вопрос. Что случилось? - Ничего выдающегося. Однако, можете быть спокойны за своего друга. - Вас это огорчает? - Вовсе нет. Его сиятельство и так оказал неслыханную честь мне своим вниманием. Корф видел, как мучительно все это для нее, но оставлять по-прежнему более не мог. Равно как и бросить ее одну. Мало что ли таких в омут головой бросалось? Пронзительное сострадание сейчас смешивалось в нем с радостью за то, что соперник отбыл, пусть известном, но все же другом направлении, и с горечью, что не к нему, Владимиру, испытывает чувства эта девушка. А еще он силился понять, как можно променять ее на кого бы то ни было. - Ну, про его сиятельство я понял. Ты рассказала ему, что крепостная? - Нет. Я никогда не подвела бы вашего батюшку, - она говорила медленно, и вдруг обожгла прямым взглядом, - Что до причин, то вы их поймете, как никто другой – для князя я недостаточно красива. Бросая это, как обвинение, Анна была уверена в своей защите. Как и в том, что Корф хмыкнет, бросит что-нибудь колкое и удалится, насвистывая. Поэтому собрала последние силы, гордо подняла голову. Однако, была обманута. Барон соригинальничал: - Он что, ослеп?! Владимира обескуражило, с каким достоинством сообщила девушка о своей некрасивости. Уверенно, спокойно, без салонного жеманства, которое требует многословного опровержения и комплиментов. Как о непреложном факте. Она впервые говорила с ним так – как с равным. Строго и смело. Это очаровывало еще сильнее, желаннее делало ее красоту. Своим же удивленным вопросом он поколебал ее равновесие. Пусть на мгновение, но ему удалось. - О, нет. Скорее увидел меня вашими глазами… Горечь. Усталость и горечь. Но даже они радовали мужчину, боровшегося с пустотой. - Что же видят мои глаза? - Стекляшку, побрякушку, подделку… Ах, отпустите меня, Владимир… Иванович. Умоляю, позвольте уйти… - вдруг тихо попросила она, но мужчина покачал головой и шагнул еще ближе. - Анна… Аня, я не могу оставить тебя… Этого просто нельзя делать. Я вижу, как плохо тебе. Она отшатнулась, постаралась вновь ускользнуть куда-то мыслями. - Не унижайте меня жалостью. - Это не жалость. Один шаг разделял их. Владимир осторожно коснулся ладонью ее щеки, отвел за ухо выбившуюся прядку и, словно про себя, проговорил. - Странно. Как можно не видеть твоих глаз, твоего упрямого носа, твоих губ… В замешательстве она плохо понимала, оттого ощущения поступали сильно запаздывая. Еще бы! Тихий мужской голос ласкал ее слух. Этот тембр предназначался для тех, кто был по-настоящему дорог барону. Избранных, очень немногих, пальцев на одной руке довольно, чтобы сосчитать их. Разумеется, в этом избранном круге никогда не могло быть крепостных. И не будет. Анна изо всех сил цеплялась за эту мысль, чтобы удержаться в сознании. Заподозрить Владимира Корфа во всевидении ей и в голову не приходило, а вот в коварстве – сколько угодно. Но сил остановить его не находилось. Прикосновения пальцев вечного мучителя были осторожными, почти робкими. И эта ласка оставляла еще большую боль. Она уже считала мгновения до того, как надоест хозяину игра в доброту. Он и красивой не терпел ее. - … Скажи, они сладкие, твои губы? Теперь он был совсем близко. Так близко, что тепло тела пробилось сквозь волшебство купальского цветка и… рассеяло его. Анна вновь ощутила себя беззащитной. Обрушилось на нее напряжение, тело сковало, как обручем, ноги противно ослабли, мысли смешались, как ворох цветных ниток в корзинке. А мужские пальцы коснулись ее дрогнувших губ. - Не надо бояться. Я лишь любуюсь тобой. Знаешь, я всегда любовался, но не хотел этого признавать. Она сглотнула, попыталась отшагнуть, но наткнулась на кадку с фикусом. Владимир вздохнул, грустно улыбнулся. - Я так напугал тебя? Прости… Господи, что случилось? Ведь у волшебного цветка она просила сокрыть ее черты, только это. Почему же переменился барон? Неожиданно для себя она задала этот вопрос вслух. Мужчина посерьезнел, хмурая складка расчертила лоб. - Анна, несколько дней назад меня едва не расстреляли. Голубые глаза девушки полыхнули волной ужаса. - … В такие моменты иначе смотришь на свою жизнь и на то, что в ней действительно важно. Мы с Репниным тогда оба думали о вас… Только вот воспоминания у нас были разные. Прозвучавшее имя князя отчасти развеяло ее оцепенение. Девушка отвела глаза, зябко обняла себя за плечи. Владимир тут же подхватил с кресла брошенную шаль и осторожно накинул на нее. Старался не прикасаться, чтобы не пугать снова. Анна благодарно кивнула и скорее опустила голову. Забота Корфа согрела ее сильнее печи в парной. Пусть ненадолго, но он позволил опереться на себя в горе. - … Так вот, Мишель под дулами ахал и млел, а я молил о двух минутах. Одной – чтобы попросить прощения у отца. А второй – чтобы сделать то, о чем мечтал еще с детских пор, но запрещал себе это. Бог дал мне шанс, и я не намерен упускать его. С отцом уже помирился. - Он хорошо чувствует себя? – тревога за воспитателя, как спасательный круг, вернула девушке почву под ногами. Как и осознание, кто она и с кем говорит. - Да. Конечно, сердился на меня. Но это пройдет… Анна, вы не хотите знать, зачем мне вторая минута? - Я не имею права требовать отчета у барина. - Ах да, я же барин, - он скопировал ее строгую интонацию, - Но все же меня интересует твое мнение. Имеет ли человек, чья жизнь совсем недавно висела на волоске, право выполнить то, чего он просил у Всевышнего? Анна уже отчаялась понять, чего он от нее хочет, зачем спрашивает. И Господа приплетает всуе… Однако не спорить же с ним. - Наверное, да. Вам лучше спросить отца Павла… - Но не отца же Павла я мечтал поцеловать перед расстрелом. - Что?!!! Изумление округлило ее глаза и приоткрыло рот. Но заподозрить свои уши в обмане Анна не успела – барон таки ухватил свою вожделенную и заранее благословленную минуту. Обеими руками и дав полную волю пылкости. Время не течет равномерно. В момент опасности прошлое встает вспять, промелькивая перед глазами за единое мгновение. Когда чего-то ждешь, часы растягиваются в столетия. А наша Анна за выторгованную Корфом минуту прожила, как ей показалось, всю свою грядущую жизнь. Когда сгладилось первое ошеломление от выходки барона, она словно перестала быть собой. Мучительная усталость переживаний, горечь, боль, напряжение – все оставило ее. В девушке теперь жила лишь волна тепла, невероятного доверия и покоя. В объятиях этого мужчины прежний страх перед ним, заставлявший сжиматься и дрожать, вдруг превратился в пение струны, восторженное, благодатное. Он словно настроил ее, как редкий инструмент, с отвратительного бряканья на изысканное звучание. В этом звучании было все, ровным счетом все, к чему Анна стремилась. И девушка упивалась им, вся отдавшись власти поцелуя… Владимир был потрясен не менее. Все оказалось совсем не таким, как он ожидал. И губы ее гораздо нежнее. И аромат волос вблизи – еще тоньше, дурманнее. И тело легче, воздушнее. Вдохни неосторожно и она упорхнет. Но самым неожиданным стал ее ответ. Она ответила! Ответила ЕМУ! И это после разочарования в поклоннике. Значит, не так уж многим был для нее Мишель. Анна не из тех, кто мстит за огорчения новым романом назло. Нет. Скорее она замкнулась бы… Она ответила. “Ответила!!!” – билось в голове Владимира. Впервые он ощущал себя всемогущим. Наверное, то же самое чувствовали воины, поднимавшие свои победные стяги на вершинах завоеванных после тяжкой борьбы крепостей. А красавица в его руках трепещет, совсем как полотнище на ветру… Его победное знамя. От силы обуревающих его переживаний барон не смог найти слов. Чуть подняв голову, залюбовался окутанной негой девушкой. Ее ответ сказал ему так много, что любые другие объяснения показались кощунством. Ему, не ей. Анна словно проснулась. Жизнь вдруг остро и яростно всколыхнула в ней спящие желания, легкость юности, безрассудную порывистость. Реки вскрываются весной ото льда, птенцы пробивают скорлупу, а семена ломают кожуру, чтобы прорасти, расцвести. И нашей зачарованной тоже захотелось выпрямить спину, раскрыть связанные крылья, воспарить в облака нежности. Счастливые ее глаза встретились с глазами Владимира. Но не нежность прочитала них Анна, нет. Не имея привычки верить молодому Корфу, его торжество было принято за злую насмешку. За стремление показать, как легко ему сломить ее. И девушка словно окаменела. Так падает замертво подстреленная на взлете птица. Владимир не понял, отчего упоение в ее глазах внезапно сменилось ужасом. Ведь не боится же она его настолько. Однако изменить или даже прояснить ничего он не успел – слова Анны пригвоздили к полу. - Вы… чудовище… Кажется, его флаг счел себя захваченной крепостью. - Аня… - он тщетно пытался поймать ее взгляд, но Анна ускользала. - Отпустите меня, - и, словно призывая на помощь объяснение своим действиям, добавила, - барин. - Аня, послушай… - Это ваш приказ? - Нет, но… - Тогда я должна идти к своему нынешнему хозяину. Она как стену выстраивала, как напоминала о неравенстве. Но что может встать меж человеком, наконец принявшим свою любовь, и той самой. - Я обидел тебя? - Вы убиваете меня. Неужели вам так скучно? Или решили окончательно показать мне истинное место? Чувства рабыни не принимаются в расчет, как и она сама? - Аня, перестань, - Он сжал ее крепче, встряхнул, чтобы остановить нарастающую истерику. Лучше бы этого не делал. - Но тогда вы, вероятно, делаете это ради друга. Это же так благородно. Конечно, влюбив меня в себя, вы обезопасите Мишу от связи с недостойной. - Ты все еще думаешь о нем? Поединок двух взглядов. Ревность и разочарование. - Мне больно, барин. - Ты все еще думаешь о нем? – он опустил руки. Девушка привычно подняла подбородок. Повела плечами, словно освобождаясь. - Я думаю об Иване Ивановиче. Он, возможно, хочет меня видеть. С вашего позволения, господин барон… Последнее прозвучало уже от дверей, куда девушка метнулась в поисках спасения. Корф двинулся следом. Играть в горелки он не собирался, тем более, не стоило давать пищу сплетням. Он найдет Анну, когда оба они чуть успокоятся. А до того стоило серьезно поговорить с отцом. Положение девушки на корню губит саму возможность завоевать ее доверие. Однако, согласится ли отец с выбором сына? Владимиру не довелось долго предаваться сомнениям – все, кого он искал, обнаружились в библиотеке. Иван Иванович как раз ласково дозволял воспитаннице прогуляться до ужина. - Разумно ли отпускать Анну одну? – заявил о себе молодой человек, - Возьмите с собой кого-нибудь в провожатые. Красавица ощутимо напряглась и ответила, не поворачиваясь к нему. - Благодарю за заботу. Я пойду с Варварой на крестины. Остаток разговора Владимир не слушал, просто любовался ею. Это ведь было внове для него – любоваться Анной открыто. И волнением ее, и бледностью. А еще – предвкушать появление новых наслаждений. Девушка удалилась, князь Оболенский возжелал передохнуть после обеда, отец же попросил помощи в делах. Все как нарочно складывалось в нужном порядке. Расходные книги, несколько писем, проверка расчетов – все словно испугалось натиска молодого офицера. Словно понимало, что ему не до мелочей, вроде ремонта на мельнице. Владимир мысленно перекрестился. А дальше… Дальше его ждали еще большие сюрпризы. За закрытой дверью кабинета старого барона слышались приглушенный голос хозяина и редкие удивленные восклицания сына. Через час молодой барон вышел от чрезвычайно довольного родителя и подумал, что Судьба, очевидно, дама подслеповатая. Несостоявшийся расстрел обманул ее. Мера тревог и горестей, щедро отсыпанная ему, исчерпалась у стены двора для экзекуций Петропавловской крепости. Он широко ухмыльнулся и пошел к себе. Многообещающие планы нуждались в тщательной проработке. Побег из дома дал Анне передышку. Конечно, ни на какие крестины она не пошла, отговорившись от Варвары желанием посидеть в саду. Но и там ей не было покоя. Что происходит? Зачем барон так жесток с нею? За что такое изощренное мучение? Но как же убедителен он в своей роли. Не знай Анна Владимира Корфа многие годы, поверила бы… Но… Молнией поразила новая догадка. Цветок! Колдовство! Господи, нет! Неужели глупый цветок напутал? Отвел глаза всем, чтобы “навести” одному. И кому! Это все цветок… Яростный порыв едва не заставил ее немедленно бежать к себе, чтобы оборвать этого негодного волшебника, уничтожая его силы. Однако на полпути она остановилась. Ведь дело могло быть не в колдовстве. Владимир и в самом деле мог скучать. Кто знает, как именно он завоевывал всех тех столичных дам. Или… или еще раз сходить к Сычихе… Действительно – надо сходить. Решение принесло облегчение. Прогулка по осеннему нарядному лесу ободрила и отвлекла. Барона рядом нет. Без него так спокойно. Но почему же по-прежнему сводит в животе? Отчего так тяжело и сладко? Перед глазами так и стоит его лицо, его нежность… Как легко ему это удается… Как больно. Это все обман, тот или иной. Игра. Или играет барон, или играет купальское волшебство. Правды нет. Но как же хочется, чтобы все было на самом деле… Цветок… волшебный цветок… Может быть, все-таки оборвать лепестки и прекратить все? Владимир станет прежним. И это убьет теперь ее. Ее, влюбленную. Чего скрывать от самой себя. Давно любила, но чувство было надежно заперто. А этот роковой поцелуй открыл ящик Пандоры. Анна и не знала, что любовь – это так сильно. С Мишей не было и доли подобного. Оборвать лепестки… Тогда Сергей Степанович согласится взять ее в театр, она уедет из поместья. Анна представила себе ту жизнь, которую так давно прочили ей. И внезапно поняла, что больше не способна быть актрисой. Не способна перевоплощаться в кого бы то ни было, теряя саму себя, ибо отказаться от своей любви, своего настоящего чувства она более не сможет. И не станет. Довольно ей не быть собою. Сохранить цветок… Может быть, Владимир забудет. Как хочется верить в это. И как отчаянно болит душа – не забывай! Бедняжка терзалась всю дорогу. Увы, ей не повезло – Сычихи в ее домике не оказалось. Так и не решив, что делать, Анна вернулась домой. Вечер прошел неожиданно приятно и мирно. Старики вспоминали удалую молодость, подшучивали над Владимиром или просили Анну помузицировать. Молодой Корф охотно зубоскалил, при этом ненавязчиво ухаживал за девушкой, вызывая в ней дрожь каждым случайным прикосновением. Отмучавшись противоречиями достаточное время и успев развлечь благодетеля, Анна попросилась уйти. Иван Иванович возражать не стал, отметив усталость на нежном лице. Приседая в реверансе, красавица не заметила, что к ней подобрался Владимир. А затем вздрогнула, терзаемая волнением и скованностью – барон поцеловал ее руку. Всего-навсего поцеловал, но умудрился вложить это касание столько пыла. Анна вспыхнула и поспешила удалиться. Корфы обменялись понимающими улыбками. Оболенский вопросительно приподнял бровь, но старый приятель лишь отсалютовал бокалом. Анне казалось, от волнения она не сможет спать. Однако силы покинули ее, стоило перешагнуть порог своей спальни. В этой комнате все неизменно, спокойно, безопасно. Она не успела даже вспомнить о коварном цветке, чья участь так и не была решена. До утра, все до утра… Сон сморил ее мгновенно, бросив во власть взгляда Владимира Корфа. То требовательный, то нежный, то веселый, он преследовал бедняжку всю ночь. Она пробовала убежать. Знала, что надо это сделать, но не могла и… покорялась. Покорялась ему всем сердцем своим, соглашалась на все. Молила лишь позволить ей мечтать, что он ее любит. Хотя знала, что не любит. Любит… Не любит… - Любит. Не любит. Любит. Не любит. Ну, нет, так не пойдет. Любит! Это не сон. И не ее голос. Господи, да это же Владимир! Сидит на краю ее постели, нахально ухмыляется. Анна огляделась – ну, конечно! За эту тревожную ночь она разметалась и теперь тело ее мало чем было скрыто. Вспыхнув румянцем, девушка натянула одеяло до подбородка. - Владимир! Что вы тут делаете? - Гадаю на ромашке, - он лучезарно улыбнулся, - Не любит. Любит. Знаете, я просто уверен, что все-таки любит. - Я имела в виду, что вы делаете в моей комнате? – теперь в ее голосе звенело возмущение. - Как что? Компрометирую вас, конечно. Сейчас кто-нибудь войдет и… Какие будут глаза! Вы же никогда не видели живого лемура – воспользуйтесь возможностью. - Вам нельзя тут быть. Уходите! Подумайте, что скажет Иван Иванович. Ваше вечные выходки… - Отец, скорее всего, ограничится подзатыльником. Анне показалось, что молодой человек просто мечтает о подобной взбучке. - … Ну, или побурчит о неромантичности нашего поколения. В его время к ногами любимых бросались, а не лишали иного выхода. Но я, знаете ли, предпочитаю действовать наверняка. - Владимир, вы пьяны? - Ну вот, я же говорил. Где эта лентяйка Полина? - Умоляю, уходите. Вы не знаете ничего. Давайте я оденусь, и мы поговорим в библиотеке. - Зачем? Мне вполне удобно тут. У вас такая мягкая постель, - барон расплылся в улыбке и прилег на локоть, - Но если вам невтерпеж одеться, готов помочь. Анна сжалась. Даже через толстое одеяло тепло руки Владимира обожгло ее. От бессилия глаза наполнились слезами. Пришлось сознаваться. - Остановитесь. Это все неправда. Это все морок, только и всего. - Какой еще морок? Не то чтобы Корф собирался ее слушать, скорее хотел, чтобы его перестали гнать. - Не знаю, почему так получилось с вами. Это должно отводить глаза. Сделать меня незаметной. И сделало. Понимаете, все стали видеть меня обычной. Но вы – наоборот. Это неправда. Вы сами не знаете, что говорите сейчас. Но скоро прозреете и возненавидите меня пуще прежнего. - Анна, вы верите в сказки? Это же прекрасно. Целуйте же своего несносного принца, и все будет замечательно. Уж простите, я сегодня без коня. Ему на лестнице тесно. - Да не сказка это!!! – Девушка гневно выпрямилась. Окажись под рукой что-нибудь тяжелое, непременно запустила бы в голову этого… этого… Но ничего нет, только подушка. Еще примет за приглашение поиграть, - Поймите, на всех действовало. На прислугу, на Карла Модестовича, даже, - она понизала голос и чуть отвела глаза, - на Мишу. - Так вот что произошло, - протянул Корф уже серьезно,- Сочувствую. Аня, между вами все равно ничего бы не получилось. Но я сожалею, что тебе было так больно. - Будет и больнее, - она посмотрела ему в глаза. - Ну, это вряд ли, - он обласкал ее улыбкой, в которой хотелось утонуть навсегда, но Анна удержалась на самом краю. Кивнула в сторону каминной полки. - Стоит сорвать хоть один лепесток с того цветка и волшебство иссякнет. Вы опять увидите меня прежней. Раздражающей вас выскочкой, зарвавшейся подделкой, недостойной дешевкой. - Он так всемогущ? - Он отводит глаза. Всем, кроме… - Так “кроме” все-таки есть. - Есть. Но это не ваш случай. - В самом деле? – хмыкнул мужчина и стрельнул глазами на одеяло. Анна присмотрелась и с ужасом поняла, на какой именно ромашке он только что гадал. На тонком стебельке оставалась всего три лепестка. А барон тем временем обрывал и их. Вариант1 - Довершим же начатое. Любит! Ну, очень хочется в это верить. Сейчас покончим со всей неразберихой, назначим день свадьбы и пойдем завтракать. Я голоден! Не любит. Вот глупости какие! Но тут есть еще последний лепесток. Аня, ты не хочешь сама сорвать его? На удачу. - Вы… - Не надо, просто выслушай. Я люблю тебя. Всегда любил. И если что и помогло мне понять это – то точно не дремучие суеверия, а обычный прозаический сквозняк у стены для расстрелов. Продуло едва не навылет. И раз уж я выжил, хочу остаток дней прожить счастливым. Для этого мне нужна только ты. Я уже знаю, что ты любишь меня. Хоть немного, но это так. Поэтому давай отбросим все сомнения. Наша жизнь так коротка и быстротечна. Клянусь тебе, это правда. До последнего слова… Он протянул ей стебелек. Одинокий лепесток выглядел таким жалким. Наверное, как сама Анна в ее терзаниях и страхах. Любовь звала ее, манила и обещала. Согревала улыбкой с легкой грустинкой. - Любит? Она робко улыбнулась, распахивая душу, позволяя себе поверить в чудеса. Поймала пальцами хрупкое цветочное перышко, потянула. - Любит! Всем сердцем! Корф крепко прижал ее к груди, зарылся в спутанные волосы. Впитывал в себя тепло, аромат кожи. Хотелось зацеловать ее до немоты, но он опасался чрезмерно торопить неопытную девушку. - Анечка моя, любимая… Я так счастлив. Ответом был тяжкий вздох. - Если так, то вам лучше уйти. - Это еще почему? – мужчина сел прямо и нахмурился. В его планы входило как раз обратное. - Из-за Ивана Ивановича. Владимир, будьте же серьезны. Не стоит огорчать вашего отца. Я буду с вами… но он… - Аня, ты что, не поняла? Я говорил с ним вчера. Он нас благословляет! Тебя и меня, слышишь? - Но я же крепостная! Неясно, кого она сейчас полагала не в своем уме – опекуна, возлюбленного или саму себя. - Отнюдь. Ты не была крепостной и дня в своей жизни. Настоящее имя у тебя тоже другое. Это все мой отец и его любимые тайны, простим старику слабости. Это все равно не имеет значения. Анна беспомощно огляделась, хлопая глазами: - Но кто же я тогда? - Моя невеста, кто же еще. Говори мне ты, ладно? Жаркий поцелуй прекратил споры. Поглощенная сладким безумием, Анна потеряла счет времени. Она вдруг поняла, что до этого момента была замерзшей. Снегурочкой из сказки. И вот жгучие прикосновения будят ее. Все тело горит, отвечает страсти любимого человека. Не растаять бы совсем. Впрочем, в объятиях любимого растаять не жалко. Скрип двери и громкий взвизг прервал их. Парочка обернулась. На пороге хватала ртом воздух Полина. Анна сжалась, Владимир же сдвинул брови, перехватывая ускользающую добычу. - Пошла вон отсюда! Хлопок, стук быстрых шагов. Корф ласково потерся щекой о лоб пунцовой девушки. - Ну вот и все. Теперь ты от меня никуда не денешься. Она смущенно пряталась на груди, словно вживую представляя триумфальный доклад горничной на кухне. А барон лишь потешался. - Бедная моя, бедная. Ни колдовства, ни репутации. - Тебе смешно, а меня тот морок защищал. От злобы, от зависти. Даже от театра. Теперь все станет прежним. - Это уже не важно. Они все могут сколько угодно завидовать, злиться, даже петь тебе осанну, как Мишель. Все это не будет тебя касаться. Ведь теперь мы вместе. Он поднял ее личико за подбородок, нежно коснулся губами ее губ. - Вместе, - эхом прошептала Анна, сияя глазами. - Я люблю тебя. И, если потребуется, на любого такой морок наведу! Отведу глаза всем твоим воздыхателям. Грозный вид не вязался со счастливой улыбкой. Девушка засмотрелась им, таким радостным, таким открытым. Совсем невовремя всколыхнулась мысль, что многие уже заглядывались на Владимира Корфа. - Я тоже тебя люблю. Ты тоже слишком красивый. И, знаешь, уже немного ревную. - Сколько угодно, милая, сколько угодно. Конец 1 Вариант 2 - Любит. Не любит. Вот уж нет. Любит! Он торжествующе помахал перед носом обомлевшей Анны последним лепестком. - Это был мой цветок! - Да. Но взамен могу предложить тебе свой. Корф протянул ей другую ромашку, сиреневого оттенка. - Свой? Вы что, тоже…. - Ну, у моей тетушки таких целый луг растет в тайном месте. Можешь обезвредить и его. Он свое дело тоже сделал. Владимир выглядел непривычно сконфуженным. - А вы что… - Ты! Говори мне ты! - Что ты загадал? - Я хотел узнать, кто на самом деле дорожит мной, несмотря на отвратительный характер. Анна хихикнула. По лицу барона она заподозрила, что открытия были для него непростыми. - Что же случилось? - Отец отругал меня, но простил и поддержал. Оболенский отчитал за непочтительность. Мария Алексеевна велела спустить с лестницы. Андрей отбил у дворни и пригласил на охоту. Правда, тайком. Анна хихикнула. Действия соседа ее не удивили, но следом она погрустнела. - А Лиза? - Лиза обозвала селадоном и пообещала, что на каторгу за мной не поедет. При этом выразительно поглядывала на Мишеля. А твой дорогой Мишель… - Он не мой! - Разумеется. Так вот, уже не твой дорогой Мишель прилюдно разбил мне нос за упрямство и несговорчивость. Полагаю, это была просьба его сестрицы. А после боя от души простил все грехи. И все-таки больше всего я боялся тебя. - Я для тебя так опасна? - Уже нет, мой ангел, уже нет. Конец 2