|
|
|
|
|
|
Рейтинг: PG Жанр: шутка, альтернатива ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: в рассказе упомянут реальный исторический персонаж. Прошу не искать злого умысла – автор полон почтению и к нему самому, и к его творениям. ________________________________________________________________________ - Васька, брысь, окаянный! Кыш, говорю, кыш! Вот навязался на мою голову, нехристь. Скачи отсюдова, пока барин не увидал. Уф, отогнала, наконец. Только Владимира Ивановича и боится, негодник. Ускакал так, что пыль столбом. Нет, Васька – это не козел и не кот. Это кенгура, то есть кенгур. Как попал к нам? Ох, это и впрямь история. Год назад барин наш женился. А поскольку с нечистой силой в лице тетушки, он на короткой ноге, то на медовый месяц уехал (вместе с женой-красавицей и всем поместьем в придачу) в Австралию. Первое время все было хорошо. Молодые из спальни почти не выходили, в доме порядок. Потом мужики деревенские спиваться начали – еще бы, такие перемены. Вместо зайцев в лесу – кенгуры эти (вроде и не злобные, но капусту с огородов жрут почище саранчи), по соседству вместо княжеской семьи Долгоруких – какие-то недорослые дикари, понятия не имеющие о доброй бане. Хозяину-то что, он их пигмеями обозвал, махнул рукой и все, а нам каково? И погода там не как на Руси-матушке крещеной. Одним словом, заскучали мы. Точнее, я. А раз так, стала пищу пересаливать да вздыхать погромче. Так, чтобы и молодожены наши услышали да прониклись. Действует безотказно, особенно, когда соль - в чае. Аннушка пригубила пару раз, всполошилась, меня расспросила. А как про тоску по Родине разлюбезной прознала, так и проговорилась в задумчивости о последнем лепестке волшебного Цветика-Семицветика. Я, понятно, вид сделала, что не слышу ничего, но… Их с Владимиром Иванычем дело, конечно, молодое, а мне в чужих краях на старости лет делать нечего, да и по Сычихе соскучиться успела. Вернулись мы назад, той же ночью. Кстати, хозяева до сих пор друг на дружку грешат, впрочем, без обиды. Ну а когда перенеслись, выяснилось, что этот самый кенгур Васька на клумбе цветы грыз, так что его с нами и прихватило. Бедолага сперва пугался, потом привык, по ночам морковку ворует, а сам ручной, ласковый. Беда только, прознали про него. Охотники к барону нашему потянулись за дичью диковинной. Жалко безмозглого. Я про Ваську. Ох, растревожилась Душенька воспоминаниями. А все Аннушка. Она теперь с причудами. Наследничка Корфовского под сердечком чутким носит, ничего удивительного. Ну, так пришла она как-то и давай размышлять о том, что после нее на Земле останется. Я говорю – деток родишь, да вырастишь, а она не унимается. Давай, говорит, Варя, чего великого сотворим. Великое, так великое. Твори, коли на месте не сидится. Она глазки к потолку подняла, пометалась, молочка выпила. Потом зевнула и убрала к себе. А в мою головушку седую мыслишка запала. В самом деле, надобно о себе память добрую оставить. В тот же день и начала. Вдумчиво до тщательно, подробно да доходчиво. Сперва трудно было, грамота все же не щи. Но потом привлекла в помощники управляющего. Он вообще-то ничего мужик, только подход нужно иметь. У меня есть, большой и тяжелый. Нет, не рука щедрая. Итак, уже месяц я тружусь, как пчелка, рук не покладая (вернее, рта не закрывая), а Карлуша наш записывает, шевеля усами от старания и восторга. Уже все готово было, но сегодня этот охламон Васька пролез на кухню и слопал первую страницу. Он с недавних пор с козами пасся и многому у них научился. Эх, переписывать теперь. Но ладно уж, не буду людей больше трудить, сама справлюсь. По секрету – писать я умею, не очень хорошо, но все же. Только об этом никому, ладно? Ой, идет кто-то. Настороженно присмотрелась и расслабилась. - Аннушка! Заходи, милая, молочка налить? - Варя! Нам нужно поговорить. Серьезно. Ох ты, Господи. Случилось, видать, чего. Неужто прознала?. Села она, волнуется, глазки грустные, живот тяжелый, мешает, но все равно утыркала себя за стол. - Ох, Варенька, так не хочу огорчать тебя… Но ребеночек уж скоро появится и Владимир Иванович окончательно решил… рассчитать Карла Модестовича. Я от облегчения выдохнула, но потом и впрямь огорчилась. - За что же, Аннушка? Она подпрыгнула, всплеснув руками. - За что? Как за что? Что это за управляющий, что даже имени хозяев запомнить не может. Мы с ним каждое утро заново знакомимся. Ходит с видом потерянным, про милого Августина поет, расчетные книги увидит - хихикает, да чертиков рисует. А вчера вообще в деревню пошел, девушкам помогал. Коромысла гнул – удаль показывал. Нам управляющий надобен, а не шут гороховый. Ой, кажется, я увлеклась…. Немного… Стало стыдно, насупилась: - Мой грех. Если уж его гоните, то и меня с ним вместе. - Варенька, милая, что происходит? Ты уже три недели нас пустой кашей кормишь да омлетом пересоленным. Про булочки забыли давно. Владимир Иваныч уже к соседям в гости зачастил – хоть пообедать по-людски. Ты же знаешь, как он тебя любит – обижать не станет, но и терпеть больше сил нет. Я зарыдала, утирая лицо полотенцем. Барона с младенчества баловала, Аннушку – тоже. А вот впала в амбицию, и голодом морю теперь. А ей, голубке, никак нельзя. И Карлушу… совсем… сковородкой. Чур меня, от греха ентого! Сползла со скамьи, рухнула на колени перед барыней моей ненаглядной: - Анечка! Прости дуру старую! Она, сердешная, нагнулась, носиком шмыгает жалостливо, обнять порывается, да наследничек мешает. - Да что ж у нас такое-то? - Я книгу пишу-у-у-у… Она ахнула, распахнула глазки, а из коридора шагнул подслушивавший барин. - Чего ты пишешь?! - Книгу, - повинилась я, - поваренную. Все рецепты, все хитрости свои туда. Я помру, а сноровка моя кому послужит. Карлуша помогал. Не хотел сперва, смеялся даже, но убедила… И потом тоже… Мотнула головой в сторону полки. Орудие убеждения произвело впечатление даже на нашего барина. - Веский аргумент, - поежился он. - …Чтобы язык не распускал. Не виноватый он. Меня секите. Владимир Иванович растерянно открывал и закрывал рот. Аннушка на лавке ладошками прятала личико, потом таки прыснула. Через пару секунд муженек последовал хорошему примеру. Отхохотавшись, они дружно помогли мне подняться и велели показать, что получилось. - Мда, - мечтательно протянул барин, ткнув пальцем в одну из страниц, - вот это я хорошо помню. Оболенский тогда чуть язык не поглотил. Надо непременно обнародовать сей труд. Не напрасна же прибитая во имя него жертва. Я тяжко вздохнула. Завтра же к Сычихе побегу, авось знает, как агнца нашего курляндского спасти. А баронесса тем временем озаботилась: - Володя, но разве издадут? Сейчас даже мещан не печатают. - Выкрутимся, - решительно отмел сомнения наш сокол, - А если нет – Александру отдам. Он давеча за бильярдом жаловался, что повар в Зимнем никудышный. Так пусть на этой рукописи поучится. - Барин, а если мне это… - я засмущалась. - Что, Варя? - Взять… псевдоним, - мучительно прошептала, сильно подозревая в слове что-то нехорошее, но Владимир Иваныч просиял. - Варя, ты гений! Придумай сама что-нибудь. Они вышли, все еще посмеиваясь, а я погрузилась в размышления. “Псевдоним”. Помню, покойный Иван Иванович говорил это слово и даже объяснял, но мне почему-то боязно было это выговаривать. “Чужое имя”. Ну, пусть будет чужое. В самом деле, Варвара Ухватова – не звучит. А вот… Елена – как премудрая, Ивановна – от барона нашего прежнего, Царствие ему небесное. Фамилию позвучнее… Томно закатила глаза и произнесла вслух. Красиво…. Я родился сегодня. На конюшне, почти как Спаситель наш. Но в отличие от Святого, родился не от матери земной, а сам по себе, сразу взрослым. Кто я, зачем – не знаю. Хотя помещение кажется привычным, а то, что справа фыркает не бегемот и не слон, а лошадь – был уверен. Меж ушей гудит, на темени приличная шишка, что вызывает дополнительные вопросы и неловкость в посадке головного убора. Зато руки-ноги есть, по две штуки, пересчитал специально, в обе стороны. Сошлось. Уже хорошо. Теперь разобраться бы. Щурясь на яркое после полумрака конюшни солнышко, поплелся по утоптанной тропинке к дому. Встречные мужики ломают шапки. Я – важная персона? – Приосанился. Дом, к которому я вышел, был богатым и уютным. Мой? Не уверен. Почесал саднящую шишку, потом нащупал ниже еще две, уже поджившие. Я что - женат? Темпераментная, стало быть, у меня половина. На всякий случай, на цыпочках крадусь по коридору. Впереди голоса. Нос в щелку – ага! В комнате оживленно переговаривались трое. Первый – темноволосый мужчина, сам вид которого вызвал настоятельную потребность ему поклониться и почему-то – что-нибудь стащить. Второй был нежный белокурый ангел, обменявший сияние нимба на огромный живот будущей счастливой матери. А третьей была Особа. Да, Особа. Дама, стать и фигура которой так и манили прижаться к ней покрепче, сотворив на лице блаженную физиономию и напевая старинную немецкую любовную песенку. Немецкую? Я что, немец? Но об этом потом. Ангел нетерпеливо теребил смеющегося мужчину за локоть. - Володя, ну что там? Покажи!!! Тот принял важную позу и начал с пафосом: - “Для молодых хозяек в назидание”. Вот, Анечка, специально для тебя. “Труд сей составлен с Божьей помощию Еленой…” - Ах, - подпрыгнул ангел, восторженно распахивая глазки. Моя же Нимфа сконфуженно потупилась. - Нет, Варенька, читай сама. Я хочу услышать ЭТО из твоих уст, - невоздержанный весельчак протянул роскошной женщине листок. Она помялась, но расправила лилейные плечи и изрекла: - “Для молодых хозяек в назидание. Труд сей составлен с Божьей помощию Еленой Ивановной Молоховец…”, - она шмыгнула носом и тихо добавила, - “графинею”. Супружеская парочка с радостными повизгиваниями повисла на ее плечах. - А графиня-то зачем? – держась за живот, выдохнула белокурая. - Ну, так… сами сказывали – абы кого печатать не станут. Вымарать, что ли, барин? - Ни в коем случае, Варя! – мужчина выдернул многострадальный листок и изысканно поклонился, - Я издам эту книгу… Ваше Сиятельство. Потом они пили шампанское, а я рыдал на кухне в обнимку со странно родной сковородкой. Я совершенно забыл себя, но по уши влюбился в графиню. Конец |