Храните письма

Автор: Зануда Рейтинг: PG- 13 Жанр: альтернатива БН. Подарочный рассказ ________________________________________________________________ - Что это вы, Владимир Иваныч, все оружием балуетесь? - Испугался? - Да, сюртук не ровен час попортите, жалко. - Против твоего языка не то, что сабля, вся армия бессильна… Мрачный барон Владимир Корф с трудом терпел присутствие своего друга и бывшего соперника. Последний, князь Михаил Репнин, производил впечатление человека, исцелившегося от тяжкой болезни, и тормошил приятеля. - Тоскуешь? - Невероятно. Вот решить не могу – на охоту поехать или в гости. Что посоветуешь, Адъютант? - Не валять дурака. Слушай, зачем ты ее отпустил? - Анна меня не любит. Никогда не любила. А навязываться не хочу. Хватит этого с нас обоих. Репнин помолчал, чувствуя вину. Его упрямство не позволило отступить вовремя. Тогда, после возвращения Корфом поместья. Пережитые ими тревоги уже разрушили его с Анной хрустальный замок. Следовало отойти от нее. Но поцелуй, тот поцелуй Владимира и Анны в библиотеке, невольный, нежданный как для него, так и для них самих… Михаил вспыхнул порохом. Он не мог без боя отказаться от девушки, ради которой рисковал совсем недавно честью имени. Но теперь все действительно кончено. Анна не досталась никому. Ушла, одна, свободная, непокоренная. В театр. Абсурд, но так оно и есть. Тоска сквозь браваду в голосе друга напомнила князю, что сам он уже исцелился от Анны. Скоро ли придет в себя Владимир? Или, вот уж страшная мысль, случится ли это вообще? - Володя, а может, ты съездишь, поговоришь с ней? - Зачем? Репнин даже поежился под прямым взглядом серых глаз. Корф был уверен, что его отвергнут. Но вот Михаил сильно в этом сомневался. Танец Анны, ее ярость, потом игривая проказливость девушки в таборе, их поцелуй… дуэль, наконец. Владимир ей не безразличен. Скорее, Анна боится снова попасть к нему в руки. Ведь это будет уже навсегда и так полно, как никогда прежде. Но разве она этого не хочет? Однако продолжать разговор у него не хватило духу. Барон и без того выглядит иссякшим. Князь перешел на другую тему, спросил об архиве Ивана Ивановича. После отъезда источника своей боли, осиротевший хозяин собирался разобрать бумаги отца и, возможно, издать его заметки. Но ответ барона был предсказуемо отрицательным. - Миш, я даже не доставал ту папку. Знаешь, нет настроения. Как подумаю о нем, руки опускаются. Если хочешь посмотреть – записи вот там. Он указал на верхнюю полку книжного шкафа и потянулся к графину с коньяком. Репнин, не питая особого желания, полез туда. Папок было три. Две – толстые, полные частью пожелтевших листов, исписанных твердой рукой. Иногда встречались листы со схемами передвижения войск и набросками то солдат в мундирах, то пушек, то всадников, несущихся в атаку. Он даже не знал, что старый барон неплохо рисует. Последняя папка была тонкой, в ней оказались письма. Репнин чуть не отложил ее, почерк был не Ивана Ивановича. Но вдруг понял, чья это рука. Первое письмо в конверте с надписью, сделанной почти детским почерком, потом другой конверт, поизящнее, третий… Михаил замер, отчетливо представляя, что держит в руках счастье друга. - Володя, так ты говоришь, она никогда тебя не любила? – странным голосом проскрипел князь. Корф глянул на него, недоуменно сведя брови, потом рывком подошел, выдернул последнюю папку. Один быстрый взгляд, потом судорожно он рванул душащий воротник. Первое письмо раскрылось в руках. Репнин наблюдал за ним. Странно, как это раньше он считал лицо Владимира непроницаемым. Теперь на нем ясно отражалась изумление, временами промелькивала чуть ностальгическая кривоватая усмешка, и наконец воцарилась чуть смущенная счастливая улыбка. - Мишель, я идиот! - Хорошие новости? - Да какие там новости. Этим письмам сто лет. Первое она мне еще в Корпус писала. Но это не важно. Если бы князь был склонен к мистицизму, он поклялся бы, что по комнате пролетела некая волна, истребившая апатию и оставившая за собой чистую энергию. Судите сами – пять минут назад унылый Владимир теперь бодро тряс колокольчик, одновременно читая очередное послание. Вошедший на трезвон Григорий услышал рев: - Буяна оседлать и к крыльцу! Мигом! Прошло еще четверть часа, а улыбающийся до ушей Михаил провожал глазами уносящегося прочь всадника. - Удачи, Володя! *** Анна устало обмякла в кресле. День был трудным. С самого первого дня в театре на нее начали сваливаться неприятные открытия. Живя под крылом дядюшки, она считала талант тем даром, что может возвысить человека, независимо от положения его в светском мире. Однако тут, на подмостках, талант не играл особой роли. Точнее, играл только определенный талант, и совсем не драматический. Анна, впервые услышав недвусмысленные рекомендации и предложения, сперва онемела, но, осознав, что буквально все живут здесь по этим правилам, пыталась как-то смириться с подобным положением вещей. Идти на уступки богатым покровителям она не собиралась, поэтому спокойно готовилась к малым ролям и незаметному существованию. Ей еще повезло, что есть, где жить, и она не голодает. Но ведь этим она обязана Владимиру… Ну почему никак не удается прожить без него? Она уже привыкала к положению тихой мышки, как вдруг, репетитор Сергея Степановича начал распускать руки. Стоило Оболенскому уехать из города, как милейший до этих пор Кирилл Андреевич Шишкин превратился в Карла Модестовича Шуллера. С теми же ответными действиями загнанной жертвы. Сегодня, прокусив губу негодяю, Анна вырвалась и побежала домой, точнее, к дому бывшего хозяина. Метнулась по лестнице, юркнула в свою комнату, заперлась. Стало чуточку спокойнее. Умылась, посмотрела в зеркало. Гладкая поверхность отразила смертельно бледное личико с широко распахнутыми глазами. Шмыгнула носом и вдруг зарыдала, безудержно, навзрыд. Упала на кровать, обняла подушку, заглушила ею боль, одиночество, тоску. По человеку, которого когда-то любила, от которого разделяет пропасть, от которого отказалась, страшась самой себя. Его нет рядом. Кто угодно рядом, но не он. Как хотелось вернуться в тот роковой день, ту ночь, перед дуэлью. Как боялась она тогда, не зная чего. Потому и смолчала. Запуталась в своем чувстве к Михаилу. Она любила Владимира, мучительно истязая себя им. Но вот чем было ее увлечение Мишей? В тот день Анна не могла дать точного ответа. Потому и не ответила на исступленный взгляд и отчаянные шепот ”Ты любишь меня? Ну, скажи… Любишь?” Шагни он сейчас через порог, задай тот же вопрос, сомнений уже не было бы. Но увы… Хотя, почему увы? В коридоре послышались быстрые шаги, потом в дверь требовательно постучали. Девушка, уверенная, что не хочет видеть кого бы то ни было, равнодушно молчала. Посетитель не стал миндальничать, резким ударом ноги вышиб замок и ворвался в комнату в образе растрепанного и взмокшего от долгой скачки Владимира Корфа. Немая сцена вышла смятой. Заплаканная актриса изумленно распахнула покрасневшие глаза, но мужчина не мешкал. - Анна, я приехал услышать ответ на один вопрос и, не дай Бог, вы мне солжете. Он был почти в ярости. Девушка не понимала причин такого состояния. Что она еще сделала? - Владимир… Иванович. Здравствуйте. Корф рыкнул, с силой выдохнул, пытаясь быть цивилизованным, но снова сорвался. - К черту все этикеты, Анна. Они и без того нам жизнь испортили. Итак, мой вопрос – правда ли это? Он вытащил из внутреннего кармана пачку бумаг и кинул на кровать перед ней. Анна испуганно покосилась, потом прикрыла рот рукой и неудержимо покраснела. Строгий, как судья, Владимир возвышался прямо над нею. - Я слушаю. - Откуда они у вас? – пролепетала красавица. Да, она вновь похорошела, вернув краску смущения на щеки. - Нашел в кабинете, среди отцовского архива. Точнее, Мишель нашел. Вам от него поклон, - не удержался мужчина от ехидной шпильки. - Ох, вот куда она их спрятала…, - теперь уже все лицо спряталось под ладошками. Если и существуют более явные подтверждения истинности предъявленных писем, то Владимир их попросту не знал. Смятения Анны все сказало. Но ему было мало. Мало видеть, он должен был слышать от нее, открыто, глаза в глаза. Схватив за плечи, резко повернул к себе, чуть встряхнул. - Посмотри на меня. Кто что спрятал? - Полина, - прикрыв глаза, послушно ответила девушка, - Выкрала из моего ящика… грозилась отдать… вам. - Это возвращает нас к первому вопросу – правда ли в них? - Каждое слово, - горестно выдохнула девушка. Этот человек сердится из-за давних писем, что она писала названному брату, но не отправила, не желая раздражать его. Владимир разжал руки, почти оттолкнув ее. Подскочил и заметался по комнате. - Собирайтесь, сударыня. Поживее, а то я за себя не ручаюсь. Быстрое умывание уняло слезы. Теплая шаль мягко облегла зябко подрагивающие плечи. Вопросительный взгляд, брошенный на Владимира, был расценен, как сигнал о готовности. Маленькие пальчики утонули в цепкой ладони, и с этого момента Анну как понесло за ураганом. Широко шагающий барон едва не скатился по лестнице и ринулся в прихожую. - Готово все, барин, - согнулся в поклоне перепуганный лакей, но ответа не последовало. Хозяин молча закутал добычу в пальто, обмотал своим шарфом и почти грубо вытолкнул из дверей. “Неужели прогонит” – мелькнуло в ничего не понимающей белокурой головке. И действительно, погнал, подталкивая. В стоящий перед крыльцом экипаж. Анна прикусила губу от обиды. Она мечтала о нем, плакала ночами, ждала. И вот что получила – как арестанта в тюрьму, ее везут невесть куда, ничего не объясняя и не глядя даже. Но разве не заслужила она этого? И потом, неужели не стоят минуты поездки с ним рядом всех этих мелких огорчений? Сиденье кареты не слишком широко, локтем она будет прикасаться к нему, это ли не счастье? Закрыв глаза, девушка постаралась отрешиться от страха. Получалось плохо – на поворотах дороги ее постоянно бросало на спутника или придавливало к стенкам кареты. Корф демонстративно ничего не предпринимал, словно ждал просьбы с ее стороны. К счастью, поездка не была долгой. Владимир вышел из экипажа, подал руку Анне, но задержал ее в дверях. Опалил строгим взглядом. - Помните, что вы мне ответили недавно! Она растерянно кивнула. Барон кивнул и снова потащил ее ко входу в … церковь. Силы покинули ее, когда бедняжка поняла, что это значит. Владимир бестрепетно пристроил невесту на скамейке в уголке, а сам пошел договариваться со священником. Она ничего не понимала. Мужчина вел себя так, как будто ненавидел, но разве женятся, ненавидя? Сможет ли она дать ему счастье, душевный покой? Пока одно присутствие Анны было для молодого Корфа поводом для переживаний самого тягостного толка. Зачем же тогда узаконивать положение этого повода в своей жизни? А для нее… Сознавать, что приносишь боль и раздражение любимому… невыносимо. Нет, она смолчит. Смолчит… Не получилось. Венчальный обряд шел, как полагается, жених с невестой поражали хмурыми лицами. На вопрос батюшки Владимир решительно ответил “Да” и выжидательно посмотрел на невесту. Анна задрожала, стиснув зубы, сдерживая крик протеста. Священник чуть замешкался, а барон нагнулся к ее ушку “Аня, я спрашивал тебя о письмах”. Она резко обернулась и почти гневно выдохнула в лицо ”Да”. Священник расслабился и их объявили мужем и женой. Девушку обожгло страхом. Что она наделала! Но поздно, слишком поздно. Паника еще более усилилась, когда ладони мужа мягко обхватили ее голову. Серые глаза внимательно рассматривали ее, как некую диковинку. - Боишься? – наконец проговорил он. Она опустила глаза, соглашаясь. - Пока это даже хорошо. Не будешь мне перечить. И она не перечила. Ни когда его губы осторожно обласкали ее лицо, ни в дороге, когда новоиспеченный муж обнял за плечи и удерживал в объятиях, оберегая от качки. Не спорила дома, где Владимир велел ей идти в комнату и ждать. Она сама не могла понять радуется сейчас или несчастна. Пожалуй, было вровень и того, и другого. Сладостная мысль, что она теперь нераздельно связана с любимым, безжалостно отравлялась тревогой, что он не простит ее никогда. Полная терзаний, она вымылась и облачилась в ночную сорочку. Поежилась, глянув в зеркало – все, как в ту ночь. Хотя нет, кольцо на пальце подмигнуло маленькой искоркой. Анна нервно провела пальцем по ободку и выступающему бугорку прозрачного камня. Итак, она замужем. Сейчас придет ее муж. Она не сомневалась в том, что должно произойти. Тем более, что театральные дамы, не особо смущаясь новенькой, обсуждали свои развлечения с любовниками, а иногда шокировали невинную девушку столь циничными подробностями, что она теряла дар речи. В общем, кое-какие детали отношений мужчины и женщины были ей известны, но как это будет на самом деле? Тем более, что ее муж непредсказуем. Но вот и он. Дверь негромко отворилась, и вошел Владимир. Спокойный, как будто ничего нового не происходит, одетый в красный домашний халат. Анну отчасти успокоило его мнимо обыденное поведение. Она поднялась, замерла, кутаясь в теплую шаль. - Вы опять плакали? – голос Корфа был укоризненным, но и только, - Разве вы не знаете, что плакать на свадьбе нельзя. - Простите, я… ничего не могла поделать с собой. - Почему? Неужели я вам так противен? - Нет, вы же знаете. Но я не понимаю, зачем вы женились на мне. - Чтобы ты стала моей, ТОЛЬКО моей, - Владимир смотрел на девушку в упор, от чего ее начала бить дрожь. - Тогда зачем вы дали вольную? - Без вольной ты была слишком беззащитна. Я не повторяю своих ошибок. И потом, крепостная принадлежит барину только телом. Сейчас же… я претендую и на сердце, и на душу. - Все это вы могли получить, не связывая себя браком с низкородной. И скоро пожалеете об этом порыве. Барон поморщился. - Анна, вас сегодня напутствовали повиноваться мне, а не критиковать. Так что перестаньте кликушествовать и ложитесь. - Как прикажете, - плечи красавицы опустились, ладони еще сильнее стиснули углы шали. Неловко откинув одеяло, она скользнула в постель, как в норку. - Да уж прикажу. И не рассчитывайте сегодня выспаться. Новобрачная стукнула зубами от сурового тона своего повелителя. Владимир устроился с другой стороны кровати, сел поверх одеяла, подушку сунул за спину, закинул руки за голову. - Для начала, прочитайте мне это. Скосив глаза, баронесса обнаружила прямо перед собой все ту же пачку старых писем. Боязливо покосившись на притихшего мужа, развернула первое и начала. - “Здравствуй, Володя. Прошла всего неделя, а я уже очень соскучилась. Без тебя дома слишком тихо. Дядюшка тоже тоскует и тревожится, хотя виду не подает. Даже Варя просила передать тебе поклон. У нас все благополучно и спокойно. Вчера приезжал князь Долгорукий, опять играли в шахматы с дядюшкой. А потом я играла им на рояле. Петр Михайлович был доволен. А когда Иван Иванович рассказал о твоих успехах, то он сказал, что Андрюша на будущий год тоже отправится в Кадетский Корпус. Представляю, как станет скучать Лиза….” Сначала она еле шептала, но по мере прочтения, словно проникаясь тем своим состоянием, начала легко улыбаться, в голосе появилась нежность. Владимир любовался ею теперь, усмиряя дикое желание сгрести в охапку. Но нет, сначала они объяснятся. Анна дочитала последние строки и замолчала. - Продолжайте. Она пожала плечами, все еще недоумевая, но уже смелее. Второе послание открыло мысли девочки постарше. Она тоже повествовала о домашних делах, своем воспитателе, семье соседей. Писала кадету-выпускнику. Третье письмо, полное невероятной тревоги, адресовалось молодому офицеру, затерявшемуся в пучине войны. В какой-то момент та боль и страх, что пронизали каждую строчку, вызвали в нынешней Анне протест, и она прервалась: - Владимир, долго мне еще прикажете этим заниматься? - Вам виднее, - приоткрыл глаз, казалось, дремлющий супруг. - Что вы имеете в виду? - Вы будете декламировать эти записи до тех пор, пока не произнесете то, что в них есть, но не написано. - Это что же еще? – задиристо встрепенулась баронесса. Корф расплылся в довольной улыбке. - То самое, что не позволило вам нынче отказать мне перед алтарем. Анна рывком подскочила, швырнула пачку писем в горящий камин. Повернулась к Владимиру, выпрямилась струной, сжала кулачки. - Это уж слишком. Вы меня еще и упрекаете! Мужчина перестал валять дурака и тоже поднялся. Довольно этих экивоков. Гневную семейную пару теперь разделяла роскошная кровать, но она почему-то не выглядела для спорщиков аргументом примирения. Наоборот, они кричали друг на друга, размахивая руками и едва сдерживались от кидания чем попало. - Если я и упрекаю тебя, то только в том, что морочила мне и Репнину голову. Зачем ты убедила его во взаимности? - А с чего ты взял, что ее не было? И вообще, что тебе в моих детских письмах! - Детских? Да последнее из них написано за месяц до бала у Потоцкого! Знаешь, что в нем есть? – Ревность, моя дорогая, самая настоящая ревность. А женщина не ревнуют тех, кто ей безразличен! - Правда? А разве мужчины не ревнуют тех, кого презирают? Не унижают подлостью тех, кто зависим? Не убивают единственную надежду у без того приниженных судьбой? - Список моих грехов оставим на потом. - Почему же? Раз уж навоображал себе невесть чего, так может и… - Хватит! - рявкнул Владимир, прерывая новую возмущенную тираду, - Отвечай немедленно, ты любишь меня?! - Да!!! – не менее яростно завопила его достойная половина, - Да, и несчастна от этого. Любить такого негодяя, труса, лжеца, подлеца! - Подобное тянется к подобному. Так что не корчи из себя ангела с крыльями. Ты жила ложью, боялась разоблачения до судорог, морочила голову ни в чем не повинному человеку… - Может быть, я и убила кого-нибудь? - Вот тут не поручусь, но красть – точно крала! - Что?!!!!! Да как ты смеешь! – захлебнулась возмущением красавица. - Смею. Ты похитила мое сердце, так что очень даже смею, - неожиданно спокойно ответил мужчина и резким движением попытался ухватить ее через кровать. Анна успела отпрянуть, но кончик шали все же достался охотнику. Владимир ухмыльнулся и дернул. Девушка сделала то же, мягкое полотно натянулось и затрещало. - Отпусти, порвешь! - Ни за что! – Барон сделал сильный рывок, и упрямицу бросило вперед. Выпустив из рук шаль – предательницу, она попыталась улизнуть, но Корф уже ухватил за край ночной сорочки. Теперь трещал последний покров, хоть как-то защищающий девушку от баронского самодурства. Она замерла, опять обожженная неожиданным страхом. Владимир медленно, чтобы не пугать свое сокровище, сел рядом, притянул красавицу к груди, согрел в объятиях. - Ни за что тебя не отпущу. И пусть я подлец, трус и еще Бог знает кто, но все равно ты моя жена. И я люблю тебя. Всегда любил. Слышишь, крикунья моя, я люблю тебя. - Я не крикунья. Сама не знаю, что на меня нашло, - шмыгнула носиком Анна, нежась в его руках. - Зато я знаю. А кричать ты будешь еще не раз. Может быть, даже сегодня. - Нет, не буду, - насупилась вновь девушка, приняв его чувственное обещание за снисходительный упрек. - Ах, вот как, - Владимир поднял ее личико за подбородок, - Ты опять споришь с мужем. И, тем более, бросаешь вызов! Ну, так я его принимаю, дорогая. Нежный ротик раскаявшейся упрямицы не успел отказаться от неразумных слов. Он вообще больше почти ничего не смог сказать той ночью. Зато ласковые мужские губы научили его новым премудростям. Нет, этот поцелуй не был похож на прежние. В нем не было ни трепетного преклонения, ни утешения. Ни капли заботы, ни тени обещания. Просто зов, требовательный зов мужчины, пробуждающий спящее естество женщины. Анна и не полагала, что всего-навсего поцелуй может быть таким бесстыдным, до сладких судорог внизу живота и ломоты в висках. Краем сознания она даже обрадовалась, когда Владимир поднял голову, но, посмотрев на него, содрогнулась – глаза барона открыто полыхали бешеным голодом. Рука мужчины медленно скользнула по ее плечу, задержалась на локте, вызвав неожиданно сильную жаркую волну в теле девушки. Отметив бурный отклик, барон довольно улыбнулся и вновь согрел губки жены своими. На этот раз она ничего не сознавала. Новые ощущения были столь сильны, и столь стремительно овладели ею, что разум скромно отступил, позволив девушке отдаться любви без помех. Она даже не заметила, как была уложена на кровать. Но Корф хотел не покорности безвольной куклы. Нет, он хотел ее жажды, ее страсти, ее ярости, наконец. Чтобы слышать не вздохи, но крики, не бессвязный лепет, а свое имя. Он оглядел добытую жемчужину и решительно разделся. Орудие любви рвалось в бой, но он не хотел торопиться. Сладкое подают на десерт. Ох, бедная маленькая строптивица. В эту ночь ее ждало столько открытий. Для начала губы мужчины обласкали груди красавицы прямо через тонкую ткань сорочки. Полотно влажно облепило острые соски и стало покалывать холодком. Анна немного пришла в себя, но это было только начало. Избавив свою добычу от последних покровов, муж уже медленно спускался поцелуями к нежному животику. Кожа девушки приобретала особую чувствительность, каждое прикосновение было как ожог, почти болезненный, но сладостный. Чтобы отчасти унять это холодное горение, она инстинктивно положила ладони на грудь, согревая, но только сделала хуже. Невозможно было теперь перестать помогать Владимиру ласкать себя. А тело уже само изгибалось дугой, ловило дерзость искусителя. Оно радостно встречало умелые руки, поглаживающие и расправляющие что-то глубоко внутри. Как издали донесся отблеск стыда, когда мужчина добрался до мечущихся бедер добычи. Стыд прокричал сжаться, но тело, покорное новому властелину, раскрылось благоуханным цветком, полным влаги. И он, ее повелитель, благодарно собрал языком этот спелый нектар. Анна билась в его руках, кричала в голос, изнемогала от мучительной уже сладости, потом замерла, изогнувшись так сильно, что нежный мучитель испугался, не сломает ли спину. Но обошлось. Владимир вытянулся рядом с женой, ожидая. Он уже сдерживался из последних сил. Она потянулась к нему, еще не успев открыть глаз, обвила шею, прижалась крепче. - Я люблю тебя. Люблю. Признание Анны было именно той каплей, что наполнила чашу его счастья дополна. Открытая, томная, готовая принять от него что-угодно… Совсем немного усилий потребовалась, чтобы вновь зажечь это пламя. Жена лишь шире распахнула глаза, ощутив твердость его плоти, дразнящей ее истекающее влагой лоно. Облизнула призывно губки и замерла. Владимир выдохнул, мощно качнулся вперед. Негромкий возглас вызвал в нем волну нежности. “Анечка моя, теперь моя”. И следом подтвердил это ей и самому себе, слившись воедино в вечном ритуале любви. *** Утро было хмурым везде, кроме тихой спальни в особняке барона Корфа. Там было совершенно темно. Ни хозяин дома, ни его жена не собирались вылезать из постели ради раздвигания тяжелых штор. Да и утро у них началось ближе к полудню. Глубокий мужской голос переплетался с женским шепотом. - Володя, ты правда вчера сказал, что…- Она замялась. Мужчина бархатно засмеялся. - …Что люблю тебя? Правда. А ты мне призналась в том же чуть раньше. Весьма бурно и убедительно. Я даже ждал, что подушкой кинешь от избытка чувств. Игривый смех. Шорох ткани, краткий скрип. - В другой раз, ладно? Любимый… - Звучит заманчиво, любимая. Конец