Странная месть

Автор: Зануда Рейтинг: PG-13 Жанр: Нелегкая альтернатива по БН Герои: Владимир, Анна, Михаил, призрак ИИ, Карл Модестович, немного массовки. Время: После танца __________________________________________________________________________ Первой была ненависть. Та самая ненависть, которой она заболела, получив приказ. Впитала, забрала себе, отняла этот яд, ранее разъедавший хозяина, а теперь - первый раз в жизни – убивающий ее собственную Душу. Ненависть танцевала тот грязный танец, ненависть набрасывала платок на шею мучителя и мысленно смыкала концы, дожидаясь предсмертного хрипа. Ненависть доставляла ей невероятное и, в тоже время, омерзительное удовольствие от вида потрясения на глазах зрителей, извивала ее тело, нарочито выставляла бесстыдство. Приход Михаила на несколько мгновений заставил ненависть уступить место отчаянию. Но все вернулось, когда стих топот копыт ее несбывшейся мечты и снег запорошил следы… Ненависть тугой оглушающей волной захлестнула ее вновь, подняла с колен и направила обратно к барону. Анна никогда не считала себя ровней ему. Привитые воспитателем манеры помогали ей лишь стойко сносить обиды, не опуская головы. Но сейчас… Дурманный дрянной коктейль из неиспытываемых ею ранее чувств просто возносил над хозяином, требуя от него повиновения и мести. Он это понял. Принял ее молчаливый приказ “На колени, смерд!” И… послушался. Анна еще не знала тогда, что, заболев в тот день злом, она исцелила от него Владимира Корфа. Он был спасен теперь, но сама девушка… Она ненавидела. Хотела возмездия любой ценой. Анна не ощущала прикосновений, отстраненно и с изумлением осознавая происходящее. Несгибаемый гордый барон, сохранявший достоинство в самые трудные моменты, стоял перед ней на коленях и трепетно целовал руку. Умоляющий взгляд этих серых глаз показался невероятным. А руки Владимира уже сомкнулись на ее талии, губы касались живота. В это мгновение девушка словно вернулась в свое тело, почувствовала жар поцелуя поверженного мужчины. И вспышкой яростного удовлетворения ненависть в ней выдохнула презрительное “хозяин”. Плюнула ему в Душу, обнажившуюся впервые. Отомстила. Корф замер, заледенев. Она уже равнодушно ждала чего-угодно – удара, приказа убираться, грубой, ломающей ее силы… Но он не успел ответить. Дверь в столовую с грохотом отлетела, и на пороге появился растрепанный Репнин. “Немая сцена” – вновь отстраненно подумала Анна. Лицо Михаила было слишком выразительным, чтобы скрыть бурю чувств и мыслей, вызванных представшей перед ним картиной. Гнев сменился ожесточением. Как ни оправдывалась недавно Анна, но сейчас он видел подтверждение ее связи и сговору с барином. А значит, над ним попросту посмеялись. Рана в боку еще саднила, слабость от кровопотери уже давала о себе знать, а тут новый удар. - Что здесь, черт возьми, происходит? Он и сам понимал глупость вопроса, но это единственное, что смогло выдать его потрясенное сознание. Ответ коленопреклоненного Корфа был не лучше: - Репнин, если уж вваливаешься без доклада, то смотри молча. Ты мне мешаешь. Анна дернулась было бежать, но барон удержал. Она отвернулась, закрыв глаза, пытаясь хоть так устраниться. - Интересно, в чем? – встряхнувшись от уже привычного пренебрежения в голосе друга (или уже врага?), Михаил сумел добавить сарказма в слова. Владимир позже сам не мог понять, что вело его. Действовал под влиянием некой силы, что просто не давала возможности участвовать разуму. Язвительность Репнина и, особенно, залитое слезами лицо Анны перевернули в нем все. Одним взглядом остановил он князя от продолжения. Барон повернулся к девушке, медленно встал на одно колено, настойчиво ожидая ее взгляда. Она же по-прежнему отворачивалась. Мужчина крепко взял ее руку, поцеловал. Позвал негромко: - Анна… Она упиралась, желая оказаться сейчас где угодно, но подальше от этих двоих, что измучили ее, научили ненавидеть. Это так больно – ненавидеть… Закушенная губа и исказившееся страданием лицо все сказали ожидающему мужчине. - Анна, посмотрите на меня, - в его голосе прорезалась боль. Девушка еще сильнее принялась вырываться, но он не отпускал. - Анна, я прошу вашей руки. Она немедленно исполнила его просьбу. Разум не успел среагировать, ладонь сама змейкой вывернулась из цепких пальцев и наотмашь хлестнула по лицу. Князь, не смевший и вздохнуть в дверях, дернулся. Второй удар Корф перехватил, мгновенно вскочив и прижав к себе взбешенную красавицу, наконец, не прячущуюся от него. - Я заслужил это, признаю. Но вы не ответили. - Ненавижу! Ненавижу вас! Обоих! Как вас только земля носит! Пустите же! – не понятно было, хочет ли она сбежать или наброситься с кулаками. Но ничего из этого Владимир ей не позволил. - Нет, я жду ответа. - Владимир, перестань паясничать!- внезапно подал голос Репнин. Взгляд, встреченный князем, напомнил дула ружей расстрельной команды, только угрозы в нем было поболее. Миша опять притих. Девушка тем временем яростно сопротивлялась. Корф сгреб ее в охапку и с силой встряхнул, заставляя опомниться, выслушать. - Подумайте, Анна. Не говоря уж о титуле и положении, вы станете полновластной хозяйкой в доме, где выросли. Это гораздо лучше, чем рваться в театр, порядки в котором вам совсем не известны, а если откровенно - попросту безнравственны. - Не более, чем вы сами! - Не стану спорить. Но вспомните – человек, которого вы любите, отказался от вас. От вас такой, какая вы есть на самом деле. Я же открыто предлагаю имя, руку и сердце. - Прекрати этот балаган, - вновь взлетел голос Михаила, уязвленного правдивым, в сущности, упоминанием причины разрыва с красавицей. - Репнин! Я уже просил тебя не вмешиваться! Или твоей перчатке так уж не терпится? Вот видите, Анна, мой лучший друг хочет помочь вам стать не женой, а вдовой борона Корфа. Это вас устраивает больше? Судя по ее глазам, Анну скорее устроила бы еще одна пощечина, но руки было не освободить. Владимир, мгновенно забыв про маячащего в дверях соперника, серьезно глядел в лицо девушки. Мягко, впервые лаская ее голосом, проговорил: - Я виноват перед тобой. Ты теперь очень уязвима. Я предлагаю защиту от всего этого мира, от людей, их злобы. И…. от себя самого. С этого момента не прикоснусь к тебе без разрешения. Его руки медленно разжались. Анна едва не упала, лишенная опоры, обессиленная впечатлениями. Сделала шаг назад, повернулась к выходу. В спину ей донеслось: - Дав сейчас согласие, ты отомстишь нам обоим! Эти слова задели за живое даже сильнее, чем все, случившееся за этот роковой вечер. Месть! Ох, как она ее хотела… Но как она устала. Отвечать не было никакой возможности. Пошатываясь, двигалась Анна к дверям, но тут наткнулась взглядом на Михаила. Укоризненно-презрительное выражение на лице еще недавно столь любимого человека стало последней каплей. Месть обоим?! О, да!!!! На мгновение собрав силы, она обернулась и гордо произнесла: - Я согласна, Владимир Иванович! И вышла, с шумом захлопнув дверь. Грохот отрезал от нее слова жениха “Благодарю за честь, Анна!” и его почти бодрое “Ну, Мишель, где твоя перчатка?”. Князь замер у порога, похожий на каменную горгулью. Сцена, происшедшая перед его глазами, была совершенно нереальна. Но в то же время, играть так убедительно просто невозможно. Он пошатнулся, схватился за бок. Корф, наконец, понял, что друг пострадал, осмотрел рану, помог перевязать. Оказание помощи всегда умиротворяет, и через некоторое время мужчины спокойно сидели за коньяком у камина. Расспросив князя о подробностях его злоключений, Владимир мрачно замолчал, катая бокал в руке. Репнин, поерзав, все же решился. - Володя, зачем все это было? Весь этот цирк… - Это не цирк, Мишель. Все всерьез. И, как ты сам понимаешь, с этого момента любое посягательство на мою невесту будет восприниматься, как личное оскорбление. Да, если ты не передумал меня вызывать, позволь обвенчаться с Анной прежде, чем выяснять наши отношения. - Ты действительно решил жениться на крепостной? - Нет, конечно. Она получит вольную прежде. - Но… - Я для себя все решил, Мишель. А вот что ты скажешь? Князь помолчал, потрясенный таким поворотом событий, а потом вдруг повеселел. - А знаешь, я, пожалуй, обожду. Ты ведь прав – своим согласием она дала сдачу нам обоим. Так что не стану мешать тебе затягивать петлю на шее. Но если свадьба не состоится – пришлю секундантов. - Достойный ответ, Ваше Сиятельство. Не окажете ли честь, став моим шафером? Слабость от ранения заставила Михаила вскоре убрести к себе. Корф же вновь откинулся на спинку кресла. Что он натворил… Ярость в глазах желанной, теперь он мог назвать ее так, желанной девушки, даже более того, невесты… Она выходит замуж за него, чтобы отомстить… Бред. И как только додумался он найти слова, этот довод, чтобы добиться ее согласия. Она согласилась… - Согласиться-то согласилась, но вот как ты теперь будешь жить с такой женой? – раздался рядом знакомый голос. - Ах, отец, опять вы мучите меня. Мало мне Анны и Репнина. - Ну, никаких Анны и Репнина больше нет. И, кстати, ты сильно повеселил меня. Еще ни разу не слышал, чтобы так делали предложение. Добродушная улыбка отца расслабила комок нервов, сидящий в кресле напротив. Владимир беспомощно поднял глаза на призрака. - Что мне делать? Как теперь быть? …. Ее ненависть… - Нет, дорогой мой, нет. Не ее. Это ТВОЯ ненависть. Ты увидел перед собой зеркало. Нравится тебе шкура, в которой она жила эти годы? - Что мне делать? – глухо проговорил сын, тупо рассматривая сжатые ладони. - Иди и поговори с ней. Ты любишь ее, так и будь достоин этой любви. - Она не станет слушать. Рассмеется в лицо. Для нее не существует никого, кроме Миши. Даже теперь. Она согласилась-то только для того, чтобы уязвить его. Его, не меня. - Опять ты судишь ее по себе. Ты настолько мало ее знаешь, а диктуешь, как жить. Володя, реши наконец, кто для тебя это девушка. - А разве то, как я с нею обошелся, не отвечает на ваш вопрос? - Ты имеешь в виду танец или дикое предложение стать твоей женой? В обоих случаях ты поступил эгоистично и подло. В обоих! - Знаю, но когда вошел Репнин… Никто не посмеет презирать ее, никто не обидит! - Только ты! Единовластный хозяин. - Нет. Никогда. Больше никогда. - Хочешь сказать, что раскаялся? - призрак старого барона резким жестом заставил вскинувшегося сына смолчать и печально напророчил, - Ты еще не понял толком, что произошло. Но скоро прозреешь… И исчез. Владимир потер виски, спрятал лицо в ладонях. “Что я натворил…” Он не знал, сколько просидел так, час, два, а может быть, только несколько минут. Теплая рука легла на его плечо и заставила очнуться. “Любимая?!” – всколыхнулось в душе чарующее своей красотой слово. Но нет, всего лишь Полина. Гримаса отвращения исказила красивые черты. А ведь раньше мягкое податливое тело горничной помогало ему выпускать пар. Теперь же жажда награды любой ценой, стремление выделиться, отличавшее наглую девку из всей дворни, вызвало приступ брезгливости. “Убери здесь все”, бросил он и, не прикасаясь к ней, быстро вышел. Ноги сами понесли его в другое крыло. То самое, где находилась заветная комната. Темнота в коридоре, голоса впереди… Причитания. Владимир нахмурился, стараясь ступать тише. Озабоченная воркотня Варвары, ее торопливые шаги, удаляющиеся к черной лестнице. Хозяин пошел выяснить, что еще случилось. Анна металась в горячке, всхлипывая и задыхаясь. Не зная, чем помочь ей, молодой человек просто стоял и смотрел на дело своих рук, принимая в Душу запоздалое раскаяние. Заслышав приближающийся топот, он отступил в темный угол комнаты. Вернулась Варя с подносом. Настой из трав, полотенце для компресса, нюхательные соли. Кухарка, жалостливо вздыхая, взялась за дело. Владимир уже собрался обнаружить себя, чтобы послать за доктором, но… эта ночь была столь же богатой событиями, как и день. Скрипнувшая дверь впустила в себя Карла Модестовича. Вид рыжеусого управляющего в ночной рубашке и колпаке показался бы барону комичным, если не учитывать время и место. А тот, ослепленный светом свечи в своей руке, поначалу даже не разглядел за пологом кровати Варю, ласково лебезя: - Что же ты, Аннушка, опять обмануть решилась. А ведь после господ завсегда управляющему черед. Ну да я не гордый, сам пришел. Пройдоха увидел разъяренную до немоты кухарку только оказавшись с нею едва не нос к носу. Привычка к неожиданностям позволила быстро прийти в себя и начать с угроз. Варвара и отвечать не стала. Боясь растревожить немного утихшую больную, молча выпихнула любителя приключений в коридор и пригрозила пожаловаться барону. Ответ Карла Модестовича, донесшийся из коридора, был для Владимира чуть ли не гаже всего дня и ночи. - Да барину до девки и дела нет. Он ей уже полакомился, да потом Полькой закусить пришлось. Не угодила, стало быть, недотрога твоя. Так что… может я ее куплю… Как думаешь, Варька, стоит деньгами сорить… за яблочко понадкусанное? Корф в своем углу схватился за виски. Появление управляющего и его первые слова вызвали в нем тошноту. Бешеное желание удавить мерзавца, стереть в порошок, заставить подавиться грязными словами эту наглую физиономию останавливалось невозможностью теперь появиться в комнате девушки без того, чтобы дать подтверждение мерзкой сплетне… Не солоно хлебавши, убрался к себе хитрый лакомка. Напоив Анну снадобьями и, убедившись, что она спит, ушла утомленная Варвара. Владимир, наконец, выбрался из укрытия и вновь подошел к кровати, слушая уже спокойное дыхание, пытаясь разглядеть разметавшуюся в тревожном сне красавицу. Призрак отца шагнул рядом из темноты, сочувственно глядя на сына. Рано утром так и не сомкнувший глаз молодой барон зашел на кухню выпить кофе. Встревоженная Варвара громыхала самоваром, но задавать вопросы все же не решалась. Корф начал сам, мягко попеняв ей за то, что не послала за доктором. Ответ старой няньки вновь уколол и без того неспокойную совесть. - Да разве поедет он к дворовой… Нет, барин, раз мы люди простые, по-простому и справимся. Травками, да баней. Словом добрым, молитвою. - Она не дворовая, - глухо проговорил Владимир, глядя в чашку с кофе. - А кто ж тогда? Барин, - страдальчески вырвалось-таки у доброй женщины, - Да неужто и впрямь немчуре этой рыжей отдадите?! - Не отдам. Никому не отдам, - скрипнул зубами Корф, решительно встал из-за стола и вышел. Варвара теперь не знала, радоваться ей или бояться. До полудня дом был пронизан мрачным напряжением. С рассветом уехал куда-то хозяин. Поздно проснувшийся Михаил тоже исчез в неизвестном направлении. Варя, ссылаясь на приказ барина, пыталась удерживать Анну в постели, но девушка все же поднялась и оделась. Она не хотела показаться слабой, когда хозяин изволит видеть ее. Бледная, с покрасневшими от слез глазами, сидела на краю кровати и просто ждала, что приготовила на этот раз ей судьба. А судьба медлила, растягивала мучения. Вопросы, вопросы. Что принесет новый день впавшей в немилость крепостной. Как теперь будет ломать ее, чьими руками? Анна уже не замечала слез, текущих по щекам. Больно… Как больно… - Где болит, Аннушка? – всполошилась еще сильнее Варя. Последний раз мысли оказались высказанными вслух. - Ненавидеть больно. Я и не знала… - почти бесстрастно начала девушка и вдруг сорвалась надрывным хрипом, - Господи! КАК же я их ненавижу! ВСЕХ!!! - Анечка! Что ты, нельзя, не губи Душу! - Нельзя?! А им мою Душу рвать, топтать можно?! Я не бесчувственная кукла! - Для господ что кукла, что крепостная - невелика разница, девонька. Высоко тебя Иван Иванович покойный поднял, вот и поплатилась. - Иван Иванович… Ах, лучше бы я тоже выпила того бренди. Мне ведь доктор советовал… Представляешь, один глоток - и все! - Типун тебе на язык! Грех какой! - Знаешь, Варя, меня все мучает, что я не могу простить Владимира… Не могу простить сыну человека, которому обязана всем. Должна, но не могу… Иван Иванович считал неумение прощать слабостью. А я и не хочу прощать. Я ненавижу его! Ненавижу! И за его прежние гадости, и за подлость и за… - язык не поворачивался хоть кратко описать вечернюю сцену в столовой, - За все! - Ох, да с горя рассудком повредился барин. А тут еще и князь твой его раздразнил. Повредился рассудком? Да если бы… Но Анна помнила молниеносную реакцию Корфа на появление Михаила – и при первом появлении, и при втором. Каждый раз он лишал соперника дара речи и оставлял в дураках. При этом, она была орудием, способом уязвить князя. Вдруг подумалось, а зачем Владимиру был этот розыгрыш с предложением. Проще же было позволить Мише сделать выводы из наблюдений. Скорее всего Корфу неловко стало показаться на коленях перед крепостной… В любом случае, вытянувшееся лицо бывшего поклонника, когда она дала согласие, принесло малую толику удовлетворения. Хотя нет, даже не малую. Ну что же, осталась дождаться барина. Да, отныне он ей только барин. Анна проговорила это слово вслух, вкладывая в него все отвращение и горечь. Пусть знает… Пусть не питает иллюзий… Корф вернулся к полудню и сразу поднялся к девушке. Взвинченная Анна еще с лестницы уловила знакомые шаги и напряглась. Стук в дверь. “Какая роскошь – стучать в комнату рабыни” – едко подумала она и промолчала. Все равно войдет. Барон действительно вошел, неестественно прямой и растерянный. - Анна… доброе утро. - Доброе утро,… барин. Он даже дернулся, услышав, как это было сказано. - Как… вы себя чувствуете? Его заботливость злила. Вспомнилась история про хозяина, что жалел собаку и отрезал ее хвост по частям. Примеривается к следующему куску? Она вскинула голову. - Что вы хотите, Владимир Иванович? - Я… пришел сказать, что сожалею. - О чем вы? - О вчерашнем вечере. Я сожалею обо всем, что произошло. Я был не прав и хотел бы загладить это, но… я не знаю, как. Она рассмеялась зло, отчаянно, сорвалась, полетела в безумие, обвиняла его, швырялась одеждой, что-то кричала, выплескивала все больное, саднящее… “Ну чего ты еще хочешь от меня? Зачем мучаешь? Ведь достиг, чего хотел! Всем открыл, кто я, что теперь? Освободить комнату – пожалуйста! Одеваться, как прислуга – сколько угодно! Полы мыть, на скотный двор – да за счастье почту, лишь бы от тебя подальше!” В себя она пришла, лишь внезапно оказавшись замотанной в сорванное с кровати покрывало. Корф, поначалу принимавший на себя заслуженный поток ярости, решительно прекратил все разрастающуюся истерику. Скрутив рвущуюся девушку в кокон, он отнес ее на кровать и уложил. - Мне следовало сразу понять, зачем вы пришли, - обессилено пробормотала Анна. - Нет, не за этим. Иначе я бы раздевал вас, а не связывал. Вы готовы теперь меня слушать? – он говорил ровно и бесстрастно. - А разве у меня есть выбор? - Вы правы, пока нет. Итак, я пришел к вам сегодня, главным образом, чтобы принести извинения. - У крепостных господа прощения не просят. - Вы - воспитанница моего отца. Он тоже потребовал бы подобной сатисфакции. Мне… правда очень жаль, - Владимир серьезно смотрел ей в глаза. Смотрел искренно, покаянно. Анна молчала, тяжело дыша. Медленно сгорая в пекле ненависти к барону, ей в голову даже не приходила сама возможность его раскаяния. А злиться на такого Владимира было трудно, как на ни в чем не повинного человека, как на… кого-то другого. Внезапно вспомнилось его абсурдное “предложение”. - А знаете, я ведь вам немного благодарна. Вы были правы, говоря о Мише. А этот фарс… Он поверил… Хоть на минуту, но ему тоже стало больно… Корф вздохнул. - Вам было важно только это? Девушка пожала плечами, двинулась встать, но не получилось. - Помогите мне. Он развязал покрывало. Теперь они сидели на краю кровати рядом, локоть к локтю, глядели перед собой и пытались понять, кем стали. Врагами? – Нет. Друзьями? – Тоже вряд ли. Скорее, жертвами играющей ими судьбы и друг друга. - Вы не ответили, Анна. Вам был важен лишь Миша? - А вы хотели бы иного? О ком мне думать еще? – вновь дерзко вскинулась золотоволосая головка, - Может быть, о вас? - Ну, я был бы рад этому. В конце концов, вы принимали МОЕ предложение. Только не бушуйте, снова бить себя я не позволю, - Владимир вернул себе прежнюю решимость, - А что до фарса, как вы говорите, то не намерен его прекращать. Наша свадьба состоится через три дня, она будет тайной по причине траура, - Барон недобро усмехнулся, - С только одним свидетелем. Если захотите освободить комнату, для вас приготовят бывшую спальню моей матери. Не нужны прежние платья – выпишу вам портниху. Действительно, наряды барышни не подойдут вашему новому положению. Неожиданно ставшая невестой, сперва онемев от удивления, пробовала было возразить, но мужчина строго ее остановил: - У вас пробел в воспитании, Анна. Вы все время меня перебиваете. Итак, венчание состоится. Вы дали согласие, и я не позволю отступить, оставив меня с носом. - Но, Владимир… - Ах, все-таки Владимир! Не баааарин уже! – первая тень улыбки скользнула по его лицу, - Дайте руку. - Зачем? Девушка отодвинулась подальше, пряча руки за спину. - О, Господи! Анна, я вчера обещал не прикасаться к вам без разрешения. Но мне нужна ваша рука. Неужели откажете? Настолько боитесь? Укоризненный прищур серых глаз неожиданно пробудил в ней почти детскую опаску показаться трусихой. - Нет. Не боюсь! – она протянула ему повернутую вверх ладонь. Владимир осторожно обнял ее пальцы своими, склонился, поцеловал, потом перевернул дрогнувшую ладошку и надел на ее пальчик кольцо, лучисто сверкнувшее гранями камня. - Зачем вы это делаете? – пролепетала красавица, ошеломленная своими ощущениями. Вчера, когда Владимир целовал ее, полуголую, она не испытывала и доли этой бури чувств, что налетела сейчас внезапным шквалом. Прошлым вечером его ласка была частью испитого унижения, изысканной пыткой, противной памяти, но неизбывной из нее. Сейчас же трепетное прикосновение несло в себе благодарную нежность. Холодок пробежал по девичьему телу, и следом прошла горячая волна. Кровь бросилась в лицо, губы дрогнули. Что он делает с нею, как, когда обрел власть приводить в подобный трепет? А ведь это он только взял ее за руку. Нет, от него надо держаться подальше, бежать… Дрожащая ручка сжалась в кулачок и вырвалась из объятия мужских пальцев. Корф серьезно посмотрел невесте в глаза, легко читая главную мысль. - Опять хочешь бежать? Зачем, да и куда? Я найду тебя даже не краю Земли. Если же тебе нужны ответы – считай, я искупаю вину перед отцом. Да и Репнин в случае разрыва помолвки немедленно вызовет меня. Не хочу убивать его. Все остальное ты узнаешь после венчания. Он резко поднялся и вышел. Три дня Анна безвылазно провела в своей комнате, мучаясь сомнениями, тревогами. Встречаться с Михаилом она не хотела, с Владимиром – боялась. От переживаний бедняжка побледнела и осунулась. Варя причитала, но сделать ничего не могла. Будущее, навязанное упрямством барона и собственным не прикушенным вовремя языком, угрожающе надвигалось. Вечером накануне свадьбы в дверь ее комнаты постучали. Сердечко затворницы трусливо заметалось и верно – вошел барон. - Добрый вечер, Анна. Она что-то малоразборчиво ответила, собираясь с мыслями, а он продолжил. - У меня к вам просьба. - Да, конечно. Слушаю вас. Вся всколыхнулась надеждой, что безумец опомнился. Но нет. - Завтра наше венчание. По обряду я должен буду вас поцеловать. Вы мне позволите это? - Так вы не передумали, - безнадежно протянула она. - Нет. Я тверд в своем намерении. А вы, неужели больше не хотите мстить? Мстить… За эти дни взаперти Анна и забыла об этом. Перегорела, как свеча. Она уже ничего не хотела, лишь исчезнуть, перестать быть. Стать пеной морскою, как русалочка того грустного мечтателя из Копенгагена. - Мстить? Помилуйте, как можно отомстить таким образом? Признайтесь, вы просто поймали меня, поманив тем, чего я хотела в тот момент. - Я и не отрицаю. Однако и вы ошибаетесь. Мишель уже понял, кого потерял. Казнится за то, что вам сказал в запале. А я сам… Завтра вы встанете между мной и всеми женщинами на свете. Но будете неприкосновенны. Сможете лишить меня всех радостей жизни разом. - Я… не хочу этого, - выдавила она, вдруг ощутив себя неодолимой преградой, каторжными оковами на руках и шее барона. Корф шагнул ближе, взял девушку за руку, поцеловал, осторожно провел ее ладошкой по своей щеке. Анна напряглась, дыхание перехватило, но она не смогла отодвинуться, прервать его. А тихий глубокий голос окончательно превратил невероятность момента в волшебство. - Если не хочешь… то постарайся полюбить меня, Анна. Клянусь, это будет взаимно… Он стремительно вышел от нее, почти сбежал. Оставил в смятении, взволнованную, непонимающую. “Полюбить?!”, “взаимно?!”. Помилуй, Господи, да разве это возможно? Владимир Корф, любящий свою крепостную, что была всегда для него все равно, что острый камушек, застрявший в сапоге… Невозможно. Что за игру он ведет? Венчание. Они стояли вдвоем перед священником, держа свечи, не совсем четко понимая, что именно привело их сюда. Единственным свидетелем, о котором упоминал барон, оказался… Миша. Миша, досадливо хмурящийся в сторону невесты. Но теперь он – эпизод ее прошлого. Настоящее же повернулось к ней в облике Владимира Корфа и тихо спросило: “Можно?”. Ах, да, отец Павел велел поцеловать невесту. Она растерялась и едва заметно, одними ресницами, кивнула. Дрогнула, ощутив осторожное прикосновение сильных пальцев к щеке, а губы уже согрело дыхание мужа. Теплое объятие, бережное, быстрое, но она ощущала его еще долго потом. Если бы Анна уже умела доверять Владимиру, то поняла, что тот поцелуй дал ей первую капельку счастья. Но, увы, она только испугалась… Репнин распрощался у ворот церкви. Пожал руку Владимиру, смущенно отводя глаза, коротко поклонился Анне. Молодая чета отправилась домой. В поместье о свадьбе никто не знал. Анна особо просила об этом. Смущалась новым положением, которое пугало и тяготило ее, а так же вовсе не хотела быть предметом еще больших пересудов. Скрепя сердце, барон согласился, но главный подарок ей уже сделал – после основательной трепки из усадьбы был изгнан управляющий. Дома Владимир попросил жену не уходить сразу к себе, побыть с ним. Анна не смогла отказать. И, хотя говорить с мужем она побаивалась, но по его просьбе немного поиграла на рояле. Музыка привычно унесла ее тревоги, расслабила, утешила. Она играла, прикрыв глаза, как вдруг что-то заставило найти взглядом своего слушателя. Лицо Корфа выражало столь явную тоску и неприкрытую боль, что она вздрогнула. - Что-то не так? – смятенно спросила девушка, заранее зная, как ответ, так и то, что не услышит его. - Многое, но не стоит сейчас об этом. Как бы то ни было, сегодня день нашей свадьбы. И я благодарю вас за оказанную мне честь. Красавица удивленно посмотрела на него, но не смогла найти и крупинки сарказма ни в голосе, ни в лице. И прикусила дерзкий язычок, уже готовый выдать язвительное замечание. Так непривычно – не защищаться от него. Уголок рта Владимира дернулся вверх – он догадался о ее мыслях. - Спасибо за вечер, дорогая. Спокойной ночи. Странные супруги разошлись по комнатам и долго еще не могли уснуть, перебирая события дня и стараясь решить, как жить дальше. К сожалению, все планы новоиспеченной четы были смятенны на следующий же день штормовой волной налетевших на них событий. Все смешалось, замелькало ярмарочной каруселью. Утром в дом заявилась княгиня Долгорукая в сопровождении Предводителя уездного дворянства и исправника. Поглощенный борьбой за девушку своей мечты Корф просто забыл о борьбе за свое имущество. Родовое поместье перешло княгине, ему же самому дали на сборы и отъезд время до полудня. Невозмутимо выслушивая требования Долгорукой и угодливое токование Забалуева, Владимир напряженно думал, как теперь действовать. Перво-наперво, уговорил Анну уехать в Петербург. Она, возмущенная несправедливостью, очнулась от тревожного оцепенения, запальчиво возражала, сверкая глазами, рвалась помогать. Но благодарный за порыв муж уговорил ее послушаться, чтобы не доставлять ему хлопот. В самом деле, не лезть же в драку с хрупкой и склонной к простудам барышней на руках. Скрепя сердце, Анна согласилась. Барон лично посадил ее в карету, нежно поцеловал руку, пообещал сообщать подробности. Глазами сказал все остальное. Взгляд растревожил девушку. Чуть покраснев от смущения и опустив ресницы, она попросила его беречь себя. Это были первые заботливые слова, сказанные ею Владимиру. Первые, и бесценные. Он залюбовался нежным личиком недоступной ему красавицы, но тут же помрачнел и произнес с горечью: - Я виноват перед вами, Анна. Из-за меня вы сделали невыгодную партию. Теперь, потеряв имение, могу дать вам только имя. Такой обман можно простить лишь любя. Но я принудил вас выйти замуж за не любимого. Простите меня. Она не нашлась сразу, что ответить. Но Корф и не ждал этого. Уверенной рукой закрыл дверцу и велел трогать. Карета, в которой ехала Анна, до Петербурга не добралась. В нескольких милях от поместья она была остановлена двумя крепкими мужиками под предводительством Карла Модестовича. Последний, злобно щурясь на испуганную барышню, предвкушал возможность разом отыграться и за барские побои, и за ее неуступчивость. Возмущенные крики девушки не произвели впечатления, ей просто завязали рот, а вольная была грубо отнята. Так, с кляпом во рту, со связанными за спиной руками, заплаканная и растрепанная, она и предстала перед княгиней Долгорукой. Мария Алексеевна, едва вошла в захваченный дом, сразу начала получать сюрпризы. При виде Анны она поначалу обрадовалась возможности излить яд на воспитанницу неведомо за что ненавидимого ею старика барона. Раз девчонке некуда деваться, потерпит. Но разоблачающие слова управляющего, а тем более, отнятая вольная, всерьез озлили Долгорукую. Мысль о новом обмане, о том приеме, что крепостной оказывала княжеская семья, вывели из себя обычно вальяжно-степенную даму. Посыпался град упреков и оскорблений, которые девушка по наивности своей и от страха, попыталась опровергнуть. Возражения еще больше взбеленили княгиню. Крик сорвался с губ Анны, когда ладони женщины зажгли алые пятна на ее щеках. Бешеным торжеством сверкнули ее глаза. Вольная полетела в камин. Карл Модестович едва удержал жертву, рванувшуюся спасать, как ей казалось, свою свободу и обманчиво ласково проговорил: “Не надейся, Аннушка, из расходных книг мы запись вымараем, и следа не останется.” И тогда, отчаявшаяся, перепуганная, бедняжка сделала самую большую ошибку, едва не ставшую роковой. Понадеявшись, что княгиня не сможет быть столь жестокой, если не к дворянке, то к жене дворянина, она впервые призналась в своем замужнем положении. Наступившее молчание показалось сперва благодатным. Карл Модестович от удивления даже выпустил добычу из рук. Но, подняв глаза на главную мучительницу, Анна содрогнулась. Ненависть до неузнаваемости исказила красивое прежде лицо княгини. Та же ненависть, что недавно сжигала Душу самой девушки, теперь отражалась сатанинским пламенем в глазах Марии Алексеевны. Возможность отомстить всем Корфам разом! Вот это подарок! И молча она воткнула в угли камина кочергу. Управляющий сунулся, было, остановить, но отшатнулся, потирая щеку, отмеченную новой хлесткой оплеухой. “Молчать, холоп!” Теперь злосчастной баронессе не на что было надеяться. Она отчаянно билась, выкручивалась, рвалась из удерживающих рук, кричала, но докрасна раскаленный металл приближался к ее лицу медленно и неумолимо. Нестерпимый жар коснулся нежной кожи. Истошный вопль, рвущий привыкшее к пению горло, заглушил для нее все остальные звуки, и сознание милосердно покинуло несчастную. Анна пришла в себя от холода. Пошевелиться не удалось, лицо пылает огнем, в глотке словно застрял огромный старый еж. Тело, юное, гибкое, легкое, исчезло. Вместо него ей оставили неподвижный мешок, тяготящий тупой ноющей болью. С трудом открыв глаза, девушка поняла, что находится на конюшне, привязана к столбу стойла, а свет дня уже сменился чернильной темнотой ночи. Сознание медленно возвращалось к ней, напоминая о пережитом ужасе и лишая каких-либо надежд. Она опять крепостная. Теперь – княгини. Или все-таки нет? Ну почему она тогда не выпила глоток бренди? Была бы с дядюшкой… Скрип снега напомнил ей о живых. Дверь отворилась, лампа в чьих-то руках ослепила измученные глаза. Она хотела позвать на помощь, но горло издало только хрип. Возня за спиной и к ней подошли. Наконец, приглядевшись, Анна вновь закрыла глаза, желая умереть. Карл Модестович. Управляющего было не узнать – наглой ухмылки, как ни бывало, свежий синяк на скуле, тревожные глаза. - Очнулась? Ну и ладно. На вот, воды попей. И протянул ей ковшик. Пересохший рот обожгло льдом, заломило зубы. Девушка глотала жадно, захлебываясь, слезы вновь выступила на глазах. Когда черпак отодвинулся от лица, она разразилась надрывными рыданиями. - Не реви, - строго оборвал мужчина, - Повезло покуда. Лизавета Петровна во время вошла. До завтра приказано тебя тут держать, все на свадьбу уехали. Дальше кто знает… А сейчас отвечай – барин и впрямь на тебе женился? Уже ни на что не надеясь, Анна кивнула. Карл Модестович чертыхнулся и закусил губу, судорожно размышляя. Одно дело – полакомиться барскими сластями, и совсем другое – обидеть жену неуправляемого барона. Как бы Владимир Иванович ни относился к ней, но участия в похищении, избиении и едва не искалечивании законной супруги он не простит. Чтобы сохранить шкуру, из нее придется лезть вон. Но сначала стоит проверить, а вдруг девка опять врет. Управляющий подергал широкие ремни, которыми, хоть и надежно, но осторожно была связана девушка. Следов на теле остаться не должно. И мучить ее тоже больше не хотелось. Погасив лампу и притворив дверь конюшни, он таинственно растворился в ночном мраке. Анна точно не знала, сколько простояла там, то рыдая, то впадая в тревожное забытье. Лишенная возможности шевелиться, она погрузилась в безрадостные мысли. Как глупа она была совсем недавно, считая, что худшее в ее жизни уже случилось. Нет, тогда было еще не так плохо. “За что мне это? Чем я виновата?“ – и, как ответ, перед глазами всплыло обезумевшее лицо княгини Долгорукой. Ненависть! Вот ее вина – допустила ненависть в сердце, болела ею. И наказание несет за хворь Души. Что теперь? Пришло ли выздоровление? Она терзалась этим вопросом, надеясь на ответ и, в тоже время, боясь его. Как ненавидела на двоих. Сейчас же… Миша. Ее дивная, светлая сказка. Пусть он будет счастлив, пусть встретит ту, которая не разочарует его. А все, что он мог подарить Анне, уже получено ею и будет бережно сохранено в памяти – танец на балу, восторг первых грез, первый поцелуй. Столь необходимая поддержка после смерти Ивана Ивановича. Его дары. Никто их не отнимет. Владимир. Барин, хозяин…, муж. Гордый, несгибаемый, решительный, временами грубый. Но почему же не получается забыть его взгляд в тот вечер – страстный, отчаянный, умоляющий. Почему дрожь проходит по телу от мысли о его словах “невыгодная партия”, “…вышли замуж за нелюбимого.” Нелюбимый. А нелюбимый ли? “…постарайтесь полюбить меня, Анна. Клянусь, это будет взаимно.” Бесконечная ночь подошла к концу, солнце заглядывало в щели стен конюшни, когда трепещущая в оковах уже и своих мыслей девушка решилась задать самой себе главный вопрос. Ответить она не успела. Дверь скрипнула, впуская нежданного гостя. Проводив глазами отъезжающую карету жены, Владимир не стал заходить в дом. Зачем… Все, что он хотел взять с собой, уже отправлено на постоялый двор. К чему напрасные терзания. Да и встречаться с новыми хозяевами он не имел ни малейшего желания. Вся дворня вышла проститься с бароном. Мужики поснимали шапки, женщины плакали. Корфы были справедливыми и добрыми господами, о княгине же этого сказать было нельзя. То, что новой хозяйкой станет ее дочь, не сильно утешало. Мало ли как изменится в замужестве прежде милая и веселая барышня. Владимир окинул глазами людей, кивнул и молча уехал, поклявшись самому себе, что вернется. Победителем. Или он не Корф. Оставшись один, молодой человек едва не поддался искушению привычно утопить печали в вине. Лишь появление Сычихи, а точнее, ее слова о том, что поместье вернется к нему одновременно с обнаружением убийцы отца, дали сил действовать. Весь оставшийся день и большую часть следующего он мотался по уезду, расспрашивал, узнавал, даже предпринял попытку прорваться в поместье Забалуева, которого подозревал более других. Хотя в дом попасть не удалось, но повод для размышлений появился. Нужно было посоветоваться с Михаилом. Репнин, после ранения сдружившийся с цыганами, теперь нашел приют в таборе. И Корф направился туда, навстречу новому удару затаившейся в засаде судьбы. Знакомые с детства тропинки безошибочно вели его даже в темноте. Звездное небо проглядывало сквозь ветки деревьев, а снег хрустел под ногами. Бездомный хозяин шел вперед, к мелькающему пламени костра. Уже выходя на поляну, что-то заставило придержать шаг. Оглядевшись с привычной осторожностью, Владимир как натолкнулся на стену. Они сидели у огня, окруженные толпой цыган. Репнин и Анна. Что с того, что оба мрачные и даже не глядят друг на друга. Что с того, что между ними вполне благопристойное расстояние. Он, Владимир Корф, оказался тут, как вечно высмеиваемый во фривольных анекдотах муж. Сам посмеялся бы, если бы не было так больно. Венчанная жена и лучший друг. Что они делают тут вместе? Как она попала сюда? Неужели, едва избавившись от навязанного ширмы-мужа, решила искать объятий любовника? Ведь Репнину теперь не так зазорно будет иметь дело с баронессой. Не все ли равно… Рука сама потянулась за пазуху, достать фляжку. Водка кубиком льда скользнула в горло. Горькая… Но ему самому куда горше. Самим здесь пребыванием, эти двое попирают его фамильную честь, честь его рода. Барон уже собрался приблизиться, как все стало еще хуже. Анна что-то сказала Репнину, тот кивнул и они отошли от шумной толпы. Корф видел их силуэты, движения, но голосов не мог различить в шуме табора. Сначала разговор был спокойным, но в ответ на какие-то слова Репнина Анна тревожно заметалась по вытоптанному пятачку, взмахивая руками, подыскивая слова и очевидно оправдываясь. Князь молча смотрел, потом ответил. Разговор, хотя и не продолжительный, но все же оказался очень эмоциональным. Не в силах более смотреть на затянувшийся спектакль со стороны, Владимир уже собрался вмешаться, но тут в ответ на какую-то реплику Михаила девушка замерла, зябко обхватив себя руками, невидяще вперив взор прямо перед собой. Репнин подошел к ней, почтительно поцеловал руку. Затем крикнул одну из цыганок и велел увести барышню спать. Корф сделал выдох. Хотя ответов на скорбные вопросы он не получил, было очевидно, что он присутствовал при прощании. Стало немного легче. Однако, довольно таиться. Расстроенный Михаил сидел на чурбачке, погруженный в свои мысли. Скрип снега привел его в чувство. - Владимир? Вот и ты, наконец. - Неужто заждался меня, Миша? – сарказм был жестоким, он почти хлестал друга по щекам. К чести молодого князя можно уверенно сказать, что дураком он не был. Причина резкости друга была ему столь очевидна, что он поспешил объясниться. - Анна здесь. Я вынужден был скрывать ее в таборе. - Ну, разумеется, кибитка дикарей куда лучшая защита, чем стены собственного особняка, верно? - Володя, ты не знаешь… - пытался увещевать Репнин, но их прервали. Звук голоса Анны, охрипший, но вполне узнаваемый. - Михаил Александрович, мне показалось, вы говорили здесь… Она вышла из-за кибиток и увидела мрачную фигуру мужа, любой другой женщине непременно напомнившую Пушкинского Командора. Но только Анна не была любой. Она была Анной. - Владимир! На конюшне ее обнаружил князь Репнин. Оказалось, Карл Модестович, удостоверившись в законности брака барона Корфа, поспешил исправить ошибку. А чтобы отвлечь от своего участия в злоключениях баронессы, решил привлечь к делу ее бывшего поклонника. Стравить между собой мужа и ухажера, самому оставаясь в тени. Ну и конечно, сообщать об Анне не стал, просто наплел, что в конюшне можно поискать улики на Забалуева. Как бы то ни было, но, отвязав измученную девушку от столба, Михаил повел ее к цыганам. Сам еще не оправившийся от ранения, он был готов нести красавицу на руках, но Анна не позволила даже взять себя под руку. Пошатываясь, борясь со слабостью и тошнотой, но она шла сама. Девушка не забыла пренебрежения молодого человека и слишком хорошо сознавала деликатность своего нового положения. Замужество стало неодолимой стеной, оградившей ее навсегда от былого возлюбленного. А теперь еще и сожженная вольная. Кто она теперь? Кому принадлежит? Вопросы теснились в голове, но сил на ответы не было. Едва хватало упорства передвигать ноги. Михаил попытался расспрашивать, но несчастная лишь обессилено помотала головой. Анне казалось, она умрет, если сделает хотя бы с десяток шагов, но остановиться было еще труднее. Страх гнал ее сильнее, чем останавливала усталость. Едва разлепляя смыкающиеся глаза, подхватывая с верхушек сугробов снег, прикладывая его к лицу, чтобы немного очнуться, все шла и шла вперед. Табор показался в тот момент, когда девушка уже падала от изнеможения. Цыгане заахали, разглядев ее истерзанный вид, усадили, накормили. Закутали в одеяло, напоили вином. Анна сама не заметила, как забылась, привалившись к боку одной из телег. Опустошенная физически и душевно, глядела пустыми глазами в огонь костра и не отзывалась на обращения пытавшегося расспрашивать ее Репнина. Сил не было даже на слезы. Она никак не могла оторваться от огня, грелась даже его видом. На большее девушке нечего было рассчитывать. Короткий зимний день уступал права вечеру, когда Анна вынырнула из омута тоскливых мыслей и с огорчением ощутила себя живой. Раз так, надо действовать. Так учил дядюшка. Идти вперед и исправлять ошибки. Она повернулась к Михаилу, хотела благодарить за спасение, но поняла, что обязана объясниться. - Я хочу, чтобы вы знали, Миша, Михаил Александрович. Мне очень жаль. Я не хотела лгать вам, хотя и скрывала свое истинное положение. Простите меня, если сможете. - Простить…, - задумчиво протянул молодой человек и вздохнул, - И вы меня простите за все, что я тогда наговорил. Я был не прав. Понимаю, теперь поздно, но… - Да, поздно. Слишком поздно. Я мечтала о вас, но поклялась в верности другому. Не знаю, что теперь будет. - Вы так красивы… - невпопад пробормотал Михаил и неожиданно вызвал в усталой собеседнице бурю. - Красива?! Господи, да неужели вы видите только это?! Неужели только это важно вам, мужчинам?!!! Поверьте, красота – мое самое большое наказание. В ней причина моих горестей и бед. Это проклятие мое, а вы восхищаетесь. И чем! Неужели следы слез и царапины к лицу хоть одной женщине?! Красива… Опомнитесь, Миша, ведь я не дворянка. Перестаньте же смотреть на меня, как на равную. Я больше не верю в возможность этого. Знаете, почему я молчала? – Боялась потерять вас. А еще, в глубине души верила в слова Ивана Ивановича. Он говорил, что чувства выше предрассудков, если они истинные. Я вас любила и искренне считала, что это взаимно. Думала, то, кем я стала, важнее того, кем родилась. Что любовь способна творить чудеса и быть выше несправедливости мира людей. Но я ошиблась… Вы любили благородную воспитанницу барона Корфа, красивую сладкоголосую куклу, а не меня. Меня вы попросту не знаете. Князь понурился, признавая ее правоту. - Из всего сказанного, Анна, следует, что по-настоящему вас любил только один человек. Владимир. Она вздрогнула от этих слов. Захолодела, внезапно осознав себя одинокой. Внутри что-то оборвалось, заныло преддверием некого открытия. Владимир… “Постарайтесь полюбить меня… Это будет взаимно.” Неужели это все-таки правда… Молодая цыганка по знаку Репнина отвела ее к приготовленной гостье кибитке, но девушка все не могла успокоиться. Тревога не давала покоя измученному телу. А тут еще и к ровному гулу табора начал примешиваться до боли знакомый голос. Может быть, кажется от усталости, но лучше все же проверить. Вот Миша сидит недалеко от костра… - Михаил Александрович, мне показалось, вы говорили здесь… Еще два шага, полянка распахнулась перед ней, открывая заслонивший тьму страха силуэт. Откуда силы взялись? Куда они делись? Ноги внезапно стали ватными, но в то же время очень быстрыми. Анна сама не успела осознать, что делает. Корф показался ей единственно надежным, незыблемым столпом в окружающем пошатнувшемся и осыпающемся мире. Душа ее настолько воспылала радостью, что все произошло невероятно быстро. - Владимир!!! Истошно, громко, с прорвавшимися, наконец, слезами облегчения. Еще не понимая, но интуитивно зная, что лишь он один может прекратить ее страдания, укрыть от боли, согреть просыпающееся для истинной любви сердце. Корф не поверил ее возгласу, не поверил даже своим глазам, видящим, как бросилась к нему девушка. Поверил лишь тогда, когда хрупкая фигурка с разбега ударилась о его грудь и замерла, прижавшись. Удар словно выбил его из колеи безнадежного отчаяния. Руки сами собой сомкнулись за спиной содрогающейся в рыданиях красавицы. Поверх ее растрепанной макушки ошарашенный порывом Владимир внезапно поймал взгляд Репнина и смог сделать выдох. Оказывается, от удивления он перестал дышать. А Михаил… Он откровенно завидовал. Анна, безупречная и сдержанная, не позволившая даже поддерживать себя, эта самая Анна открыто рыдала в объятиях мужчины, вцепившись в него изо всех сил. Только теперь он до конца понял – эта девушка для него потеряна. Да помилуйте, принадлежала ли она хоть немного одному Михаилу, или всегда так или иначе приходилось делить ее с Корфом? С грустью Репнин осознал - у него был шанс, всего несколько роковых минут, после перевернувшего их жизни танца, когда Анна умоляла не бросать ее. Справься он со своим негодованием, да попросту открой глаза, пожалей рыдающую на коленях несчастную, пусть гневно, перебрось ее через седло, выговаривая обиду, но увозя с собой…. С собой… Все могло бы быть иначе. Те полчаса, что потребовались князю на возвращение в поместье для выяснения отношений с насмешником-бароном, решили все. Неважно, почему согласилась Анна на этот брак. Важно то, что доверяет она только своему мужу. Владимиру казалось, что сердце вот прямо сейчас выпрыгнет из груди. Ведь Анна обняла его сама. Его маленькая, хрупкая, но не покоренная Анна. Нежность теплой волной всколыхнулась в Душе. Неловко, почти стесняясь самого себя, он зашептал ей в ушко слова утешения. И с упоением вскоре обнаружил, как она стихает, расслабляется, не пытаясь отстраниться. Корф чуть повернул девушку, быстро расстегнул шинель и спрятал свою ненаглядную за широкими полами. - Тише, милая, тише. Все хорошо. Ты просто замерзла. Сейчас согреешься. Но голубые глаза влажно сверкнули из теплого убежища, как из норки. - Владимир! – голос сиплый, чужой, звучит с тем же надломом, какой бывает в звоне надтреснутого хрусталя, - Они сожгли мою вольную. Я опять крепостная. НЕ ВАША крепостная! – и рыдания вновь бросились душить несчастную. Боль и отчаяние этих слов резанули по свежей ране его сердца. “Бедная моя”. - Анечка, ты только моя, запомни. Не знаю, что тебе сказали, но та вольная уже не смеет смысла. Это уже просто лист бумаги. Я думал, тебе будет приятно держать ее при себе. Дорогая, все заверено в Управе. По закону ты свободна. Свободна, Аня! Ты – баронесса Корф. - Правда?! – вновь блеснули глаза, но уже безумной надеждой. - Клянусь тебе, чистая правда! И ты моя, только моя! Облегченный вздох согрел его даже через одежду. Девушка обмякла, ткнулась лбом в грудь мужа. До него донеслось. - Слава Богу! Они стояли, не замечая времени и снующих рядом людей. Впервые обнявшись, доверившись друг другу. Дыхания, сердца – в унисон. Нерушимые стены, разделявшие их так долго прежде, теперь исчезли. События жизни потеряли свой смысл и значимость перед простым и естественным фактом – они вместе. Корф боялся сделать лишнее движение, чтобы не спугнуть настроение своего сокровища, но Анна и не думала больше прятаться от него. Наоборот, в нем, во Владимире она черпала сейчас способность жить. Только он мог защитить ее от всего - от княгини, от жестокости страха, даже от холода, пронизывавшего ее до костей, а теперь отступающего. Легкая дрожь прокатилась по хрупкому телу. Барон заглянул за пазуху и ласково спросил: - Ты еще не согрелась? Любимая… Анна резко подняла голову. Надежда, мольба, неуверенная радость – Владимир успел заметить их до того, как красивое мужское лицо исказилось от гнева. Поняв в чем дело, девушка попыталась вновь спрятаться у него на груди, но Корф не позволил. Не выпуская жену из теплых оков, подтащил поближе к костру. Осторожно, но настойчиво повернул растрепанную головку к себе и ужаснулся. Нежные щеки припухли, ссадина на скуле. На тонкой коже отпечаталась человеческая рука – так сильно ее ударили. Темные круги вокруг глаз, на лбу царапина. Барон едва смог сдержать глухой рык, хотя ярость просто бушевала в нем. Но он не хотел пугать и без того измученную Анну. Спросить удалось тихо, почти бесстрастно. - Кто, Аня? Кто это сделал? Она всхлипнула и помотала головой. Владимир опять прижал ее к себе, решив отложить разбирательства на потом, но внезапно подал голос ненавязчиво присутствующий Репнин. - Мария Алексеевна. Она за что-то ненавидит твою семью. Бешеный взгляд остановился на молодом князе, тот мрачно пояснил. - Твой управляющий мне кое-что рассказал. Когда я нашел Анну, то не знал, что делать и спрятал ее в таборе. Тебя не было рядом. - Теперь я рядом, – буркнул Владимир. Князь смущенно кашлянул и продолжил: - Володя, не знаю, за что княгиня так злится. Но Долгорукая не остановится ни перед чем. Дурнота подступила к горлу, руки еще сильнее стиснули девичьи плечи при мысли, через что пришлось пройти той, кого он клялся защищать и хранить. - Но почему ты не сказала ей, что теперь моя жена? Тихий, хриплый голос раздался из-под теплого покрова. - Я сказала. Как раз после этого она и обезумела. Корф до хруста сжал зубы. Счет любезной соседке стремительно пополнился. Черта с два он теперь отступится! Нет, он не просто вернет себе имение, а поквитается с этой ведьмой! Но все это завтра. Сегодня же – только она, его Анна. Она не будет больше дрожать от страха, страдать от холода. Он сможет прогнать от нее всех демонов. Сегодня… она позволит подарить себе немного нежности. Бережно, осторожно, стремясь не злоупотребить ее доверием, Владимир коснулся губами лба под спутанными прядками. Лишь обозначил свое присутствие, но тут же напрягся. - Аня! Да ты же вся горишь! Девушка повела плечами и попыталась встать прямо. Меньше всего она хотела жалости. Но разве мог теперь Корф выпустить ее из рук… Сквозь тяжелую ткань шинели, как из-за неприступные стены крепости, слышала она решительный голос мужа, что-то приказывающий, спрашивающий. Наслаждалась этим звуком, не будучи в состоянии вникать в суть. Усталость навалилась на вновь обмякшую в тепле красавицу. Потом ее поили чем-то крепким и терпким, от чего она зашлась глубоким кашлем. Старая цыганка с хитрыми глазами пристально посмотрела в лицо, затем сделала Корфу знак отойти. Полный нехороших предчувствий, Владимир повиновался. - Худо дело, барин. Замерзла зазноба твоя. Только не всякий холод пережить можно, - барон вздрогнул, но она еще не закончила, - Слаба девка. Своего огня не изведала, а чужие страсти в ней все силы сожгли. Уж не твои ли? - И мои тоже, - хмуро ответил Корф, холодея от страшной мысли. - Если эту ночь переживет, все хорошо станет, но вот хватил ли ее? Иди, барин. Коли любишь – сможешь ее здесь удержать. Новый приступ кашля Анны заставил Владимира броситься к ней, подхватить на руки. Молоденькая цыганка, вертевшаяся ранее около Репнина, потянула мужчину за локоть, указала на предоставленную гостям кибитку. Тусклый свет висящей лампы едва позволял разглядеть полотняные стены повозки и шкуры лежанки на полу. Корф тщательно укутал жену и сел рядом, чутко вслушиваясь в хриплое дыхание. Девушка тревожно ерзала, не могла обрести покоя и, наконец, решилась: - Владимир… - Береги силы, Аня. Поговорим завтра. - Но я слышала, что она говорила… Корф вновь прервал ее, мысленно с чувством костеря тонкий слух своей половины. - Ты слышала далеко не все. Поэтому не бойся. Я с тобой. - Я и не боюсь, - просипела упрямица, - Мне важно, чтобы вы знали. Вы вчера назвали… - Нет! – строго оборвал барон, - Ты вбила себе в голову, что умираешь и делаешь все, чтобы с чистой совестью перестать бороться. Не смей! Все, что ты хочешь сказать, я выслушаю утром, на рассвете. Пусть у тебя будет повод жить, хотя бы для этого. Слышишь! Не смей сдаваться, милая. Только не теперь, когда мы вместе. Анна немного огорченно вздохнула, но послушалась. В глазах ее мелькнуло просящее выражение, а пересохшие губы беззвучно шевельнулись “Поцелуйте меня”. Как можно было разглядеть ее мольбу в темноте? Но, возможно, мужчина услышал мысли. Ласковые губы обняли уста мучимой лихорадкой девушки, согрели, обласкали. Пообещали оградить от горестей, подарить тысячу поводов для звонкого смеха и мимолетно, почти неуловимо, намекнули на то невероятное блаженство, что может дать мужчина женщине, когда она готова. С огромным трудом оторвался Корф от жены. Даже хворая, она было столь сладка, столь желанна. Анна же решила, что грезит, ощущения просто потрясли ее. Та теплая приязнь, что испытывала в объятиях Миши, не шла ни в какое сравнение с бурей, порожденной нежностью Владимира. Серые глаза сверкнули в темноте. - Это только начало, мой ангел, самое начало. Если утром захочешь продолжения, шепни мне об этом. Ночь была страшной. Девушку знобило до колотьбы в зубах. Сознание покинуло ее, оставив метаться бреду. Владимир поначалу не хотел навязывать ей своих объятий, но, увидев, как дрожит несчастная, нырнул к ней под ворох одеял и крепко прижал к себе хрупкую фигурку. “В болезни, и в здравии…” – всколыхнулись в памяти слова венчального обряда. Тепло сильного тела обволокло больную и вскоре расслабило ее. Поерзав в поисках удобного положения, девушка уснула. Корф слушал ее дыхание, смотрел в темноту перед собой и гадал, что же хотела сказать Анна. Он одновременно досадовал, что не позволил ей открыться, и понимал верность этого решения. И дело было не только в предложенных ей доводах. Более всего молодой человек не хотел, чтобы красавица жалела о своем порыве поутру. Ну и … чего греха таить. Она же в жару, пережила сильнейшее потрясение. Может быть не в себе. Он дождется утра, ее пробуждения. Поцелуй, на который Анна ответила, должен получить свое продолжение. Звезды начали гаснуть в небе, когда благодатный сон сморил и мужчину. Рассвет подкрался на мягких лапах, как лесная рысь. И так же неслышно прошествовал мимо. Болезнь отступила, прихватив с собой боль тревог и непонимания. Заглянувший в кибитку Репнин обнаружил на полу повозки одну гору одеял над двумя тесно обнявшимися телами, вздохнул и молча ретировался. Анна проснулась первой. Несмотря на покалывание в горле и ломоту в ногах, она была счастлива. И не мудрено – ровное дыхание защитника, заслонившего ее от невзгод, мягко щекотало шею. Крепкое объятие не дает холоду ни единого шанса добраться до баронской собственности. Она осторожно повернулась посмотреть на спящего мужчину, и обнаружила сонную улыбку. - Доброе утро, Анечка. Казалось бы, ничего особенного, но умиротворенная девушка внезапно засмущалась и отвела взгляд. Сильная ладонь разворошила воронье гнездо на ее голове, погладила по щеке. - Надеюсь, ты передумала оставлять меня вдовцом, дорогая? Как чувствуешь себя? - Спасибо, мне гораздо лучше. Благодаря вам… - голоса своего она не узнала, но хорошо, что хоть такой есть. - Всегда к вашим услугам, баронесса, - он замолчал, открыто любуясь лежащей рядом красавицей и смущая ее все сильнее. - Владимир, не смотрите на меня. - Почему? - Я… сейчас не красивая. - Зато не сердитая. Не запрещай мне радоваться этому. - Хорошо. Теперь… вы выслушаете меня? Она закашлялась, но прерываться не собиралась. Едва восстановив дыхание, тихо продолжила, глядя в глаза: - Провожая меня, вы назвали наш брак невыгодной партией. Так вот знайте – я сделала лучшую партию из возможных. Я вышла замуж за любящего меня человека… По любви. Хотя в тот момент сама этого не понимала, вся поглощенная обидой и пережитым унижением. Но я прозрела, - она горько усмехнулась, - точнее, мне помогли. И… теперь возвращаю вам данное при помолвке слово. - Ты уверена? – Владимир едва сдерживался от безумного порыва сгрести ее в охапку, задушить поцелуями, сорвать одежду, немедленно сделать своей, всеми способами утверждая свое значение в ее жизни, - Я ведь могу испугать тебя. Анна прекрасно поняла, что он имеет в виду, но не дрогнула. - Лучше вы пугайте меня дерзостью, чем этот мир злобой. Корф медленно, словно испытывая крепость ее решения, привлек трепещущую девушку вплотную. Последний раз давал почувствовать власть над собой. Однако Анна не желала ее больше. Розовые, чуть потрескавшиеся губки потянулись к лицу мужчины, робко коснулась его щеки. Щетина кольнула, подтвердив реальность происходящего. Красавица затаила дыхание, чуть отстранилась, чтобы заглянуть в серые глаза, ища в них одобрения. И в этот момент Корфа прорвало. Он властно подмял под себя восторженно ахнувшую жену, покрывая поцелуями ее личико. Жадно, захлебываясь, как истомившийся без воды путник глотает долгожданную влагу. Какая же она сладкая, какая нежная. И какая пылкая. Руки девушки сомкнулись над его плечами, она отвечала на ласки с не меньшим жаром, забыв про все, про боль, сковывающую тело, про мучительную слабость, даже про жесткую щетину, царапающую воспаленную побоями кожу. Владимир оторвался от нее на мгновение, обжег уже знакомым безумно-хмельным взглядом. Но сейчас он вызвал только больший восторг. - Не страшно, Анечка? Она лишь облизнула губки и потянулась навстречу. Как многое они хотели сказать друг другу, найти верные слова, чтобы утешить, повиниться, простить. Хотели, но губы не слушались. Слились, обещая и маня, даруя нежность, пробуждая чувственность, испепеляя в пламени вспыхнувшей страсти все барьеры и трудности. Проще, быстрее, естественнее делая объяснение. Корф сам не заметил, как раскидал укрывавшие их шкуры, а рука бесстыдно блуждает по упругим изгибам женского тела. Крохотные пуговки на шее и груди сами выскользнули из петелек, приглашая мужчину полюбоваться сохраняемыми сокровищами. А он, как слепой, наощупь, губами и пальцами познавал любимую, укрощая ее сладким томлением. Дивное забытье внезапно прервалось приступом рвущего легкие кашля. Владимир опомнился, быстро привел одежду жены в порядок, закутал ее. Сострадание заглушило огонь вожделения. Только теперь он вспомнил, где находится, и вновь помянул княгиню недобрым словом. Согретое светом возникшей взаимности утро плавно перетекало в день. Неузнаваемый барон поил супругу отварами с ложки, тщательно кутал во все, что попадется, и поминутно спрашивал о самочувствии. Анна наслаждалась каждым взглядом, каждым мигом. Старая цыганка, навестившая занемогшую гостью, оглядела смущенно улыбающуюся девушку, потом кивнула Корфу: “Ай, барин, разогрел девку. Как бы тебя самого не спалила.” Ухмыляющийся барон подмигнул своей красавице и шепнул на ушко: - Очень на это надеюсь. Я раздобуду коляску и отвезу тебя в Петербург. - Но как же поместье? - Аня, твоя безопасность важнее. И потом… я рассчитываю на награду. Она зарделась радостным предвкушением, но уединение их было уже прервано упоминанием внешнего мира. События прошедших дней настигли укрывшихся в таборе влюбленных. Чужой возглас, расспросы, запыхавшийся голос, зовущий барона. Корф страдальчески закатил глаза и вылез из повозки. Выяснилось, Репнин прислал срочную записку с настоятельной просьбой приехать к Долгоруким. Не объяснял подробностей, но уведомлял, что дело касается поместья. Владимир поупирался, не желая оставлять жену, но заинтригованная Анна смогла упросить его послушаться. Кратко переговорив с цыганским вожаком об охране гостьи и подкрепив свои рассуждения угрозами, барон удалился. Вот уже два дня весь уезд гудел растревоженным ульем. События сменяли друг друга. Свадьба княжны Лизы Долгорукой и Предводителя местного дворянства не состоялась по причине… воскресения ее отца. Год назад пропавший на охоте, старый князь смирно отсиживался в удаленном маленьком имении, не особо заботясь семейными делами. Однако, в последний момент новость о предстоящем венчании дочери долетела до него, и Петр Михайлович решил самолично поздравить молодоженов, прибыв прямо в храм. Жених, смекнувший, что вожделенное приданое в виде захваченного поместья только что уплыло из рук, немедленно изобразил сердечный приступ от удивления и был вынесен из церкви под счастливый смех своей невесты. Молодое поколение Долгоруких, едва отойдя от изумления, с восторгом обступило блудного отца. Расспросы, приветствия, объятия, надежды. Соня бросилась ставить свечу за здравие, но наткнулась на замершую соляным столпом мать. Выражение лица Марии Алексевны заставило юную княжну отшатнуться и перекреститься. А дальше… Первые же слова вернувшегося князя, обращенные супруге, словно свели ее с ума. Женщина демонически расхохоталась и закричала. Оскорбления, обвинения, проклятия и… признание в убийстве старого барона. Семья окаменела, а княгиня, начав извергать свою ярость, не могла больше остановиться. Посетовав, что не успела изжечь лица новой баронессе, похвалилась, что отдала ее на поругание проходимцу. И, наконец, торжествующе глядя на мужа, поклялась превратить в ад остаток его дней. Кошмарная сцена продолжилась и дома, где даме стало дурно, а прибывший по просьбе Андрея доктор Штерн констатировал помутнение рассудка. Едва начав узнавать о недавних событиях, Петр Михайлович пришел к мнению, что проклятие жены уже сбывается. Лучший друг погиб, его сын бесчестно ограблен и выброшен из родного дома, а жена Владимира… Кто она вообще? Подумать страшно. И все из-за него, его грешной страсти, порочной слабости. Немедленно были посланы люди искать барона. Безрезультатно. Корфа видели то тут, то там, но встретить его не удалось. На следующий день князь Андрей лично поехал в Петербург, надеясь застать друга в городском особняке, но все было тщетно. Поместье Долгоруких погрузилось в мрачное ожидание. Первая радость от возвращения главы семьи сменилась протестом и неприятием, когда дети узнали о причинах его отсутствия. Лишь Лиза отчасти испытывала облегчение, брак с Забалуевым больше не грозил ей. Состояние Марии Алексеевны не улучшалось, но, не смотря на это, приехавший из уезда исправник увез княгиню в крепость. Робкие возражения семьи не встретили понимания. Представитель власти сослался на букву закона и посоветовал искать милосердия жертвы. Искать милосердия Корфа… Старый князь не мог представить себе даже, как смотреть в глаза Владимиру, а уж его милосердие… Осиротевший, озлобленный, лишенный дома, барон вряд ли будет склонен к сантиментам. А его жена - тем более. Но где же они? Оба как сквозь землю провалились. Ответ на это дал приехавший на следующее утро Репнин. Кратко обсудив положение дел, в табор послали лакея с запиской. Все это барон узнал уже в уезде, а точнее, по пути в уезд, куда его немедленно по прибытии уговорили поехать Долгорукие. Князья прекрасно понимали, что говорить с Корфом о чем бы то ни было, прежде чем ему официально будет возвращено имущество, бесполезно. Владимир же мысленно ухмылялся – предсказание тетки сбылось. Разоблачение убийцы отца вернуло ему родовое гнездо. И подарило Анну. Оставшись одна, Анна очень тревожилась за Владимира. Неизвестность коварно дразнила ее, то рисуя радужные картины, то пугая страшными несчастиями. Что там ждет, у Долгоруких? А барон… Он так горяч, так рассержен. Девушка не могла больше сидеть в повозке, пошла к огню. Среди деловито-беспорядочной суеты кочевого стойбища ей стало намного спокойнее. Молоденькие цыганки предлагали ей погадать, только Анна не хотела знать будущего. Она лишь ждала возвращения своего настоящего. Но ей опять был назначен совсем другой гость. После полудня приехала Лиза. Первым порывом девушки была радость встречи со старой подругой, но потом всколыхнулось осознание, что для княжны их былые отношения могут отныне быть неприемлемы. - Елизавета Петровна… - она сделала реверанс приближающейся даме, но та не оценила церемонность и без затей обняла напряженную беглянку. - Анна! Господи! Как я за вас волновалась! Искренне сострадая, княжна оглядела собеседницу. - Мне, право, так жаль… Если бы я знала… Ах, у нас такое творится! Лиза взволнованно перескакивала с пятого на десятое, однако вскоре смогла связно изложить главное. Новоявленной баронессе больше ничто не угрожает, и она может вернуться домой. Помня наставления мужа, Анна поначалу засомневалась, но присутствующий при разговоре вожак обещал выделить сопровождение, а старуха целительница добродушно подмигнула, кивнув на свинцовое небо “Иди. Не над тобой эти тучи сгустились”. Мысль о том, что Владимиру будет приятно вернуться в поместье, где его ждут, поставила точку в тревогах. Коляска домчала ее к усадьбе невероятно быстро. Надо же, а ведь пешком это расстояние казалось бесконечным. “Домой, я еду домой!” – билась в голове радостная и трепетная мысль. Теперь все будет иначе. Блаженная истома охватила все ее существо при мысли насколько изменились их отношения с Владимиром. С каким нетерпением будет она ждать его возвращения, но даже ожидание это доставляло удовольствие. Каким бы ни прибыл ее барон, усталым, мрачным, она встретит его заботой и нежностью. Встретит дома. Княжна доставила задумчивую подругу в усадьбу и поспешила в родные пенаты. Мало ли что могло произойти в ее отсутствие. Старшая барышня Долгорукая уже знала, чем может обернуться неведение. Прощаясь, Лиза внезапно вспомнила и поздравила Анну с вступлением в брак. Баронесса смутилась и ответила тем же. - Благодарю, Лиза. И вас поздравляю. Надеюсь, вы будете счастливы. - Непременно, - оживилась княжна, - Хотя бы потому, что мой брак не состоялся. Так что я найду того, кто будет любить меня, а не приданое. Анна не нашлась, что ответить и распрощалась. Старый дом после двух дней отсутствия распахнул объятия, как стосковавшийся друг. Знакомые запахи, звуки. Та же чуть поскрипывающая досочка паркета на полу, те же оглаженные руками перила, тот запах табака… Все знакомо, но, в то же время, как ново. Или это она сама стала другой? Девушка вспомнила себя саму в день свадьбы и грустно улыбнулась. Надо же. Какими нелепыми бывают ошибки. И насколько дорого за них приходится платить. Но печаль ее прервалась звуком быстрых шагов и возгласом Варвары. - Аннушка! Ох, а я уж боялась, сгинула ты совсем. Всласть наобнимавшись с кухаркой, девушка поделилась добрыми вестями и осторожно – своими надеждами. Бессменная наседка еще не знала о женитьбе барона, Анна считала, что об этом должен объявлять только сам Владимир. Но даже возвращение родного хозяина окрылило старуху. Погрозив кулаком всем явным и скрытым врагам Корфа скопом, и уверенно напророчив: ”Теперь уж барин им всем покажет!”, довольная кухарка взялась за любимое дело. Счастливо смеющуюся красавицу сперва напоили крепким чаем, а потом отправили в баню. Горячий пар до косточек прогрел хрупкое тело, расслабил мышцы. Душистое мыло распустило смятые волосы, разгладило их. Чудодейный бальзам на травах успокоил ноющий зуд кожи на лице. Сытный обед, с боем скормленный строгой Варварой, почему-то избавил от остатков бодрости. Приключения закончились, пришла пора немного отдохнуть. В своей прежней комнате Анна чувствовала себя неуютно и, походив немного по дому, устроилась на маленьком диванчике в библиотеке. Только здесь призраки недавних драматичных событий не тревожили ее. Шкафы с прочитанными книгами, как верные заботливые стражи, оградили от тяжких мыслей, неслышно нашептывая стихи и добрые сказки. Тепло камина, толстый плед, атласная думочка под щекой – что еще нужно, чтобы скоротать мечтами время в ожидании любимого? Любимый… Она смутилась самой себя, на минуту спрятали лицо в ладонях, потом открылась и тихо произнесла вслух “Любимый…”. Словно пробуя на вкус, проверяя, так ли это звучит, созвучно ли с голосом сердца… Еще и еще, все смелее и радостнее. Наслаждаясь блаженным предвкушением и иногда даже пугаясь смелости фантазий, девушка незаметно уснула. Покончив с оформлением документов на поместье, Корф и Долгорукие вернулись в княжескую усадьбу. Как Владимир и предвидел, начался тяжелый разговор. Он мрачно слушал, молчаливым протестом отвечая на все увещевания и мольбы соседской семьи. Только привычно питаемое с детства уважение к Петру Михайловичу и дружеское расположение к его детям сдерживало барона от откровенной прямоты. Но терпение все же было не безгранично. Он был уже готов взорваться, когда в гостиную вошла отсутствовавшая ранее Лиза и сообщила, что помогла Анне вернуться домой и с ней все в порядке. Это известие дало Корфу повод взять паузу. С благодарностью поцеловав руку княжны, и, сославшись на необходимость позаботиться о пострадавшей супруге, он сухо распрощался. Только в дороге Владимир понял, насколько зол. Эти Долгорукие!!! Мало того, что он пережил по вине этой ведьмы, так его еще и увещевают, что милосерднее не делать ей хуже. Никто из семьи даже не попытался думать о справедливости наказания для княгини. Нет! Он разрушит полувековую дружбу двух семей, но не позволит этому чудовищу увидеть свободу. Пусть сгниет за решеткой. За отца, за него, за Анну… Анна. Она не рассказала ему всех своих злоключений. О том, что ее чуть не изуродовали, чуть не надругались. Не хотела марать его этой грязью. Старый князь, не думая о последствиях, сам поведал о признаниях жены. У Владимира в голове тогда помутилось. И одновременно стало яснее. Понятнее, почему так внезапно девушка переменилась к мужу. Что бы то ни было в прошлом, защитить ее мог один только Корф. Пройдя пытку страхом, она, наконец, смогла различить истинное чувство под шелухой глупых обид и поверхностных восторгов, смогла разобраться в себе. Так же как он сам когда-то, давным-давно, неделю назад. В один ужасный вечер, глядя на слившуюся в объятии пару. Но нет, хватит об этом. Анна принадлежит ему, ему одному! Скорее домой! Вихрем несся он по заснеженному, уже наполненному сумерками, лесу, подгоняемый надеждой и тревогой, пытаясь представить, какой прием ожидает его в родном поместье. Мечтал, не зная, что реальность в который раз окажется смелее его фантазий. Первый этаж дома был ярко расцвечен огнями, как во время редких, но любимых отцом приемов. Корф недоуменно огляделся – во дворе стояла невероятная суета, бегали люди. Приближение барона к крыльцу было замечено и ознаменовалось громкими приветственными криками. Дворня побросала все дела и кинулась к вернувшемуся хозяину. Молодой человек почувствовал подозрительную чесотку в глазах при виде окруживших его улыбающихся лиц. Он всегда воспринимал своих людей, как нечто само собой разумеющееся, приложение к поместью, благодарное за милость к себе, но, по большому счету, равнодушное к тому, кто им владеет. И вот теперь, похлопывая по плечам мужиков и кивая бабам, радостно принимал свою ошибку. Даже подумал, что “дом” – это не здание, это то, где тебя любят и ждут. Он дома! Дверь распахнулась, на крыльцо вышла Варвара, поспешила к барину. - Ох, ты, Владимир Иванович! Уж простите, не успели мы чуток. Хотели до вашего возвращения все убрать. Чтобы ни следа, ни запаха не осталось. Ни княгини, ни этого, прости Господи, Забалуева. Всем миром за вас молились. - Варя, Варя… Ему пришлось согнуться и сгорбиться, чтобы обнять старую женщину, обнять покрепче, искренно. Она смахнула умиленную слезу. - Володя, ты иди-ка в баньку. Вижу, нужно тебе. Суету да злость смоешь. - Обязательно, Варенька, но сначала Анну найду. - Спит она. Умаялась, сердешная. Попарилась, да заснула. Не тревожься, все с ней хорошо. Корф глубоко вздохнул и кивнул. Словам кухарки он доверял полностью. Дубовые веники, крутой кипяток и снег, кружка хмельного сбитня. Тяжесть последних дней словно настигла его, напоминая, что обычный человек не должен, подобно титану, долго подпирать стремящийся рухнуть мир. Его самого следует поддержать, утешить пониманием и сочувствием, а лучше – согреть любовью. Где она, его любовь? Спит, запершись в тишине своей комнаты? Мысль о недоступности Анны вызвала глухой протест. Вот и знакомая дверь. Открыто… Комната пуста, постель не смята. Где же она? Девушка вскоре обнаружилась. Уютно сжавшаяся в комочек, укутанная пледом. Распущенные волосы золотым покрывалом устлали подушку, огонь камина играет в них бликами, как солнце в озерной глади. На лице покой и легкая тень улыбки. Барон присел на корточки, разглядывая красавицу. Что снится ей? Чем встретит его пробужденная от грез жена? Тревога кольнула острым ледяным осколком – а вдруг с возвращением домой, вновь придет и отчужденность? - Боишься? – раздался рядом знакомый голос. Владимир грустно усмехнулся. - Немного. Она нужна мне, папа. Как воздух, как вода. Но… нужен ли я ей… - Спроси у нее. Она твоя жена. Начни, наконец, доверять ей. - Легко сказать… - тяжкий вздох. - …трудно сделать, - ласково улыбнулся призрак и исчез. - Владимир? Вы вернулись? Давно? Ох, … я вас ждала, но… - чуть виноватая улыбка, нескрываемая радость на заспанном и от этого невероятно милом личике. Девушка села, кутаясь в плед. Корф осторожно устроился рядом, притянул ее к себе. - Не очень давно. Застал такую суматоху. Думал нас ограбили или осадили. А оказалось, старых хозяев встречают. Надеюсь, это последний сюрприз на сегодня. Анна прыснула. - Не уверена. Вы про Карла Модестовича уже знаете? - по окаменевшему виду мужчины она прочла ответ и поспешила утешить, - Варенька когда узнала о его проделках, душу отвела. Сковородкой. Он теперь себя не помнит. А сюрпризы будут обязательно, приятные сюрпризы. Все так рады вашему возвращению. Он почти не слушал ее хрипловатое щебетание, просто впитывал сияние глаз, покой и трепет. Ненавязчивого объятия было ему катастрофически мало. Так хотелось посадить ее на колени, а еще лучше, закутаться вместе в одеяло и не вылезать оттуда до весны. Но порывы приходилось сдерживать, пугать Анну Владимир не хотел. - Почему ты спишь здесь? – немного невпопад спросил он. Красавица опустила глаза. - Я… не могла быть у себя одна… А другие комнаты напоминают о дурном. Владимир понял и скрипнул зубами. Как хотелось удавить княгиню. Да и самого себя не мешало бы оттаскать за уши. Жена, почувствовав неладное, коснулась его руки. - Вы… сердитесь? Он молча кивнул, решая, стоит ли сваливать на нее тягостные мысли, но вспомнил слова отца “Начни доверять”. Рассказ был трудным. Анна хмурилась, подчас зябко поводя плечами, однако не выпуская его руку из своих. - … и теперь, после всего этого, они всей семьей умоляют написать прошение прекратить дело! Княгиня безумна и не может отвечать за содеянное! Про отца они стараются не упоминать. Да за него одного я хочу ее отправить на каторгу, но есть еще и ты! Аня, почему ты не рассказала мне всего? - Мне неприятно было даже вспоминать об этом. Корф с силой выдохнул и, сжав кулаки, ожесточенно завершил: - Нет уж, убийце место в тюрьме! - Владимир, могу я кое о чем просить вас? – внезапно вмешалась жена. Он заранее знал, что суть просьбы будет для него тягостной, но отказать не мог. После недолгой паузы, проговорил медленно. - Конечно. О чем угодно. - Я не потребую ничего выдающегося, не тревожьтесь. Просто выслушайте меня до конца. Начало обескураживало. Корф мрачно нахмурился. Девушка глубоко вздохнула, собираясь с мыслями, потом обхватила его напряженный кулак ладонями, нежно огладила, смягчая и расслабляя. Дивные глаза, полные тепла, обласкали его сердце пронзительным состраданием. - Я очень бы хотела, чтобы вы простили ее. Барон дернулся, отстраняясь. - Анна, ты не понимаешь, о чем просишь. Она убийца, опасная и безжалостная. Она… - Я ведь не прошу освобождать ее. Поймите, я не ищу милосердия для этой женщины. Она во мне вызывает только ужас. И дело вовсе не в отношении к ее родным. Мне важно, чтобы вы обрели счастье. - Но какая связь? - Все просто. Ненависть не оставляет места для радости. Так учил ваш отец. А вы сейчас в ярости. Вернулись в родной дом, но не замечаете этого, полны горечи и мыслите только о мести. Подумайте, разве сможете вы освободиться от этого, даже если справедливость людей восторжествует? Мести всегда мало. Вы будете жаждать новой каждый день, тратить на нее свою жизнь. Замкнутый круг, Владимир. Даже смерть княгини не разорвет его. Избавьтесь от этого, умоляю. Избавьтесь от этого зла сейчас. Оставьте возмездие высшим силам. - Анна, ты требуешь невозможного. Она устало усмехнулась. - Несколько лет назад вы бросили Ивану Ивановичу “Для Корфа нет ничего невозможного”. Когда вы лгали – тогда или теперь? Призрак отца, ненавязчиво появившийся в кресле рядом, с гордостью посмотрел на невестку, одобрительно кивнул сыну и исчез. Владимир шумно вздохнул, но девушка торопливо продолжила: - Знаете, почему она решила заклеймить меня? Ее ладони сжало, как тисками, но Корф быстро опомнился. Полыхая бешенством и всеми силами сдерживая на языке проклятия, он почти видел багровые ожоги на нежном личике, которого долго не дерзал касаться. Почти слышал истошный вопль и последующие рыдания. Картина мгновение истязала его воображение, но этого было довольно, чтобы тяжело закололо в висках. А тихий шепот мягко журчал дальше. - Мария Алексеевна хотела, чтобы вы всю жизнь страдали. Месть вашему батюшке была быстрой, она не насытила обуревающих ее демонов. И неутоленная жажда перешла на вас, ни в чем не повинного перед ней. Я ведь не была важна сама по себе, только как ваша жена. Сначала княгиня просто хотела посмеяться, показать мне, кто одержал верх, но, узнав о нашем браке, взяла в руки кочергу. Собственноручно! Мое уродство должно было унизить и уязвить вас, не меня. Вы должны были остаться в нищете, одиноким, несчастным, отчаявшимся, проклинающим ее и день, в который родились. - Откуда ты знаешь? – судорога уже сводила позвоночник, горло словно забито плотным комком. Он предчувствовал ответ, кошмарный в своей очевидности. Анна глубоко вздохнула и призналась: - Я увидела в ней себя. Я сама хотела для вас того же. Целых три дня. Три дня ненависти. Это было так больно, Владимир. - Аня… - он сполз на колени, ткнулся лицом в ее ладони. Тонкие пальцы мягко огладили его щеки, прокатились по виску, с волшебной легкостью снимая напряжение и острую боль, спрятались в темных волосах. - Я не понаслышке знаю, как разрушительна ненависть, - красавица грустно усмехнулась, - Даже замуж вышла, чтобы своим присутствием погубить ваше положение. Счастье еще, что быстро излечилась и мне не так много нужно замаливать. А вы… Я не хочу для вас такой болезни. Больше не хочу. - Ты простила меня? - Да, хотя это было трудно. - Я не умею прощать, любимая… - Значит, победила несчастная, безумная, одержимая княгиня. Не важно, на свободе она или за решеткой. Вы позволите ей сломать свою жизнь и мою заодно. Вернее, сделаете все сами, в полном согласии с ее желанием… Я не хочу верить в это. Горький смех сотряс плечи мужчины. - Ох, Анна, Анна. Как же ты любишь бороться со мной. - Сейчас я борюсь с вами за вас. За ваше счастье. Корф поднял голову и неожиданно светло улыбнулся, обхватывая тонкую талию и подтягивая к себе. - Дорогая, но мое счастье уже в моих руках. Она все порывалась еще что-то сказать, но была остановлена: - Не продолжай, я все понял. Даю слово обдумать все самым серьезным образом. Но сегодня не хочу больше ни о чем думать. И ни о ком. Только о вас… Согрев дыханием нежные девичьи пальчики Корф кое-чего не обнаружил и нахмурился: - Анна, я больше не стану ничего скрывать. Улыбка красавицы окрасилась бликами смущения. - Я знаю, но… хочу, чтобы это сделали вы, - она достала из потайного кармашка кольцо, то самое, обручальное, протянула его на ладошке, - Тогда все было неправильно. - Не все, дорогая, но сегодня мы исправим и это. Так ты согласна стать моей женой? Любить меня, наших детей, быть верной, терпеливой, щедрой? - Да… - такой простой ответ, но сколько в нем оказалось смысла. Во время церемонии они уже давали клятвы, но друг у друга их приняли только сейчас, открыв в себе любовь и стремление хранить верность Душою. Теперь все находило свое значение. Их брак, начатый с ярости и боли, наконец обретал то самое единение, что позволяет двоим жить долго и счастливо, созидая и творя. Владимир надел на палец жены символ своей власти, выдохнул с коротким стоном, прижал ее руку к щеке. Словно кошмарно тяжелая гора свалилась с его плеч. Казалось бы - от облегчения можно взлететь, но нет, силы тоже куда-то ушли, утекли, рассеялись. Надолго ли? Он не знал, так как не в его воле они отныне были. Но судьба Корфа больше не хотела медлить. - Владимир…. После обмена кольцами, следует поцеловать невесту… Анна не скрывала, не могла скрыть той неги, что вызывало в ней близость барона. Опять он стоял на коленях перед ней, опять держал за руку, но как желанно было его прикосновение, он сам. Как никогда прежде она ощущала сейчас свое тело, его веления, его пробуждающуюся жажду. Присутствие любимого человека, исчезновение между ними каких-либо преград, его, пока осторожная, нежность стремительно разжигали в ней пламя. Она уже знала вкус такого огня, хотя не успела насладиться им вдоволь. И это не пугало более девушку, наоборот. Хотелось всколыхнуться ослепительным всполохом, до предела, до грани, а потом отдать свой жар без остатка, согреть им уставшего от чужих подлостей мужчину, защитить его, подарив самое себя. Владимир медленно поднял голову, с чуть недоверчивым восторгом впился глазами в прелестное личико жены, легко читая в нем конец истории своей прежней жизни. Последние мгновения ускользали в небытие. Желая подогнать их, Корф сверкнул глазами, плавным, гибким движением переместился на диван, одновременно устраивая Анну на коленях, прижал крепче. Сильная ладонь скользнула на ее затылок. - Верно, прелесть моя. Но я предпочитаю заниматься своей женой. Как же он хотел быть заботливым, бережным. Честно старался, но отклик девушки был столь пылким, столь сладостным. Тонкие руки обвили его шею, чуть царапая ноготками, гибкий стан все сильнее льнул к широкой груди, а губки сами искали его страсти. Преддверие блаженства охватило их, спаивая воедино, распаляя и раскрывая друг другу. Лишь изредка прерывая поцелуй, чтобы глотнуть воздуха, не размыкая объятий, все сильнее вцепляясь в того, кто так необходим, чьи глаза одновременно дают волю жить и повергают в упоительное бессилие. Да, они сошли с ума. Но кто осудит влюбленную пару, прошедшую через испытания, чтобы найти и понять себя? Кто запретит им счастье? Горловой стон пролетел по комнате, когда жадные губы мужчины спустились по шейке Анны, а рука сжала ее грудь. Обласкать манящие ягодки языком не удалось – Корф мысленно чертыхнулся. Платье Анны, в котором она была так мила, теперь вызвало в нем раздражение своей чрезмерной закрытостью. Но не раздевать же ее в библиотеке! Рывком подхватив завоеванную драгоценность на руки, опалил полным яростного нетерпения взглядом: - Да? Ни капли сомнения, ни толики страха, только горячее желание отразилось в голубых глазах. - Да! Тысячу раз да! – и потянулась за новым поцелуем. Владимир не помнил, как нес ее в спальню. Не помнил, как руки сами развязали и расстегивали платье. Как нетерпеливо высвобождал ее из-под стражи ревнивого полотна. Только треск кружева на тех последних лоскутках, охраняющих дивную наготу его приза, позволил опомниться. Нет, белье следует снимать не торопясь, смакуя. Отстранился, оглядев зовущее его тело в надорванной на плече короткой рубашке и панталончиках. Ухмыльнулся. Медленно, не сводя глаз с трепещущей в ожидании девушки, снял халат, расстегнул верхние пуговицы сорочки. Анна облизнула губки, улыбнулась и шагнула ближе. Обняла, обвившись вокруг его стана, щекой потерлась о шею, вдохнула полной грудью тот самый запах, манящий запретной терпкой ноткой, запах властного вожделения. Провела ладонью по плечу, по груди, немного дрожащими руками освободила еще одну пуговицу, потом подняла лицо и прошептала: - Да, любимый. Ее словно подхватило ураганом, почти бросило на кровать, сорвало шелковые тряпочки. Своим зовом она лишила Владимира последних капель благоразумия, да и выдержка оказалась совсем не железной. Рыча в ответ на восторженный смех своей добычи, барон мгновенно избавился от одежды, погасил свечу у изголовья кровати. И бросился вперед, терзать жену страстью, которой так давно неистово горел. Никогда Анне не было так хорошо. Так сладостно, до бессвязного шепота, до слез, до боли. Блаженство перекатывало ее, как воду в горном ручье, изгибало, как иву на ветру, скручивало пружиной. Напряжение стало невыносимым, и она взмолилась ”Владимир…”. И тут все закончилось, чтобы начаться вновь, иначе, сильнее, безумнее. Его хриплое дыхание, ее прерывистые стоны, боль, утешившая осознанием – все это на самом деле, и вытесняющая ее легкость. Легкость пути без сопротивления, легкость движения вместе, легкость дарить любовь. Она не знала, где находится, как сюда попала и зачем. Ни ее самой, ни прежнего мира более не существовало. Ослепительная вспышка, в которой сгорела, потонула прежняя Анна, унесла неведомо куда, оставив лишь одно – ровный быстрый ритм в ушах, почему-то отдающийся во всем теле. Неизвестно, сколько блуждала она в этом ритме, пока не поняла, что слышит стук сердца Владимира, лежа на его груди. Чарующе медленно вернулось ощущение своего тела, робкие силы обласкать рукой гладкую кожу, еще влажную после бурной схватки. Темнота, ранее бывшая деликатным другом, внезапно показалась пропастью, жестоко ограждающей от любимых глаз. Но через мгновение счастливая новобрачная все простила. Тихий шепот бархатом укутал ее, благодаря и обещая. Она ответила. Какое это счастье – открыто сказать и услышать в ответ “люблю тебя”. Сколь многогранной бывает любовь, и тихой, скрытой, и бритвенно-острой, ревнивой до бешенства, и бурной, и бережной. Сейчас пришла пора нежности. Качаясь в ее волнах, забывшись в объятиях, ставшая полноценной, супружеская пара увлекла друг друга в царство снов. Утро началось с осторожного стука в дверь и записки. Корф поморщился и вернулся к жене. Анна уже просыпалась. Сладко потянувшись, открыла глаза и встретила чуть грустный взгляд серых глаз. Радость и смущение цвели на нежном личике, но выражение мужа огорчило. - Что-то случилось? Он покачал головой. - Доброе утро, любовь моя. Как спалось? Красавица хихикнула, села, взмахнула руками, как крыльями. - На новом месте? Как на облаке. Но все же, что произошло? - Записка от Долгоруких. Все торопят с решением. - Каким оно будет, Владимир? – тревога проступила в глазах, которые мужчина хотел видеть только безмятежными. - Тебе понравится, Анечка. Но разве об этом должна жена говорить с мужем по утрам? Лукавая улыбка красавицы кокетливо обласкала строгого тирана, а гибкая фигурка придвинулась ближе, старательно прикрывшись одеялом. - Я не знаю. О чем же? - Говори мне, что ты чувствуешь, - шепнул барон. Горячие губы мазнули ушко, короткими, дразнящими касаниями спустились к шее, пробежались по плечику и чуть прикусили тонкую кожу. Анна честно пыталась отвечать, но дыхание сразу же перехватило, изведанное уже томление поднималось в ней, сладостно дурманя голову и наливая тело упругой тяжестью. Удалось только простонать: - Ах, Владимиииимир… Он резко отстранился, быстро чмокнул ее в носик. Нахально подмигнул. - Знаешь, именно это я всегда хотел сделать, когда видел тебя за роялем. И послушать, что ты сыграешь, а тем более, споешь. - Бесстыдник! – она метнула обиженный взгляд и отвернулась. - Анечка, ну не дуйся. На сегодня мне хватит и Долгоруких, они скоро приедут. Прости, что раздразнил. Но зато я уверен, что ты будешь думать обо мне. - Разве у меня может быть иная тема для размышлений? - Ну, я бы предпочел, чтобы это были мечты… Достойная супруга легко засмеялась и обняла за шею. - Хорошо. Я буду очень-очень мечтать о вас… Но, Владимир, пожалуйста…. Возвращайтесь ко мне. Возвращайтесь собой, а не злым, жестоким… хозяином. Он прервал ее поцелуем, таким нежным, что оба едва не забыли обо все на свете. - Доверься мне, радость моя. Они спустились вниз рука об руку. Прогулялись по первому этажу, то грустно переглядываясь, то смущенно усмехаясь. Стол в столовой был еще пуст и Корф ринулся в сердце дома. Кухня манила ароматами, звоном и до умиления родной воркотней. - Не зевай, барин накрывать велели. - И чего ему не спится…, - с капризно протянул манерный голосок, - Но барин-то ладно, а вот Анька чего вернулась? Ей же вольную дали, Карл Модестович еще тогда сказывал. - Чего надо, то и вернулась. Не твоего ума дела. Ох, совсем из головы вон, горничную ей велели найти. - Ей?!! – подпрыгнула Полина, переходя на визг, - Крепостной танцорке?! Меня ей прислуживать и кнутом не заставите. Кто она такая! Небось к Владимиру Иванычу в постель залезла, вот и вознеслась. - Прикуси язык, шалопутная. По себе-то ее не мерь. К ней тебя все равно никто не приставит. Барин ясно сказал – найти девку добрую, ловкую, а главное порядочную. Где же тут про тебя? Новый возмущенный крик волной ударился о грудь заинтригованного происходящим хозяина, наконец шагнувшего через порог. - Что за шум?! - Барин, - заныла служанка, - да что же это! За что терпеть приходится? - А ты и не терпишь, от визга оглохнуть можно. Почему завтрак не подала? Наглая девица подхватила поднос, скалозубо улыбнулась и, томно покачивая бедрами, выплыла из кухни. Нет, в чем-то Варя все же ошибалась. Ловкостью Полина не была обижена. Дрейфуя мимо Корфа и обнаружив за его спиной Анну, она умудрилась смерить ее взглядом и пренебрежительно фыркнуть. Барон закатил глаза и покачал головой. - Варя, не забудь про горничную. Не гоже баронессе оставаться без прислуги. - Кому?! – выдохнула Варвара, и, прочитав верный ответ в лице довольного барина, перевела глаза на смущенно улыбающуюся девушку, - Аннушка?!! Ох ты, Господи! - Ну, я же обещал тебе, что никому ее не отдам, - Владимир хозяйски обхватил жену за талию, - Варя, позже наобнимаетесь, все позже. Мы спешим. Завтрак подходил к концу, когда барону доложили о приезде Андрея и Петра Михайловича. Тяжко вздохнув, Корф хотел удалиться к посетителям, но Анна попросилась идти с ним. - Аня, это не будет простой визит вежливости, ты же знаешь. - Да, но я хочу помочь. Укоризненная улыбка появилась на лице мужчины. - Помочь кому, дорогая? Долгоруким? Их и так двое на одного меня. - Нет, вам. Они не смогут сильно давить на вас в моем присутствии. - Будь по-твоему. Но с одним условием, - барон покрепче обнял прильнувшую к нему защитницу и шепнул в ушко, - говори мне “ты”. Ночью я заслужил право на это. Очаровательное смущение мелькнуло в сияющем личике и добавило остроты подаренному дивными губками поцелую. Князья и правда стушевались, увидев ее, входящей в гостиную рука об руку с Корфом. Хозяин дома ровно поздоровался с визитерами и официально представил Анну, как свою жену. Оба Долгоруких чувствовали мерзкий холодок на спине, их приветственные комплименты прозвучали несколько виновато. Черты юной баронессы еще хранили в себе отпечаток ярости женщины, за которую они пришли просить. Каковы скрытые травмы красавицы, думать и вовсе не хотелось. Покончив с прелюдиями, Андрей нервно поправил очки и проговорил: - Владимир, ты сам понимаешь, насколько тягостно положение нашей семьи. Давай не будем продлевать эту муку. Мы пришли за твоим решением. Корф хмуро кивнул, бросил взгляд на спокойно ожидающую ответа Анну и выдохнул. - Я хочу встретиться с ней. Андрей дернулся, Петр Михайлович стиснул трость так, что побелели костяшки пальцев, Анна удивленно распахнула глаза. - Но зачем? Моя мать и без того не в себе. Твое появление только усугубит ее состояние. Или ты полагаешь, она притворяется? Володя, опомнись! Барон молчал, всем видом показывая – отступать не станет. Старый князь первым понял это и остановил сына. - Насколько понимаю, выбора у нас нет. - Именно так, - Владимир повернулся к жене, - Аня, мы сейчас уедем, но к обеду я вернусь непременно. - Буду ждать… Казалось бы, обычные слова, но взгляды, тон, трепетность прикосновения мужских губ к тонким пальчикам. Просители лишь теперь осознали всю бестактность своего появления без приглашения в доме молодоженов, и, что греха таить, оба пережили жгучий приступ зависти. Корф ехал верхом. Он не хотел делить с соседями душную тесноту кареты, лишний раз встречать виновато-заискивающие лица, заведомо чувствуя лицемерие и того, и другого. Да и потом, один он скорее вернется домой. Без сомнений и тревог. Чтобы взбежать по ступеням, подхватить на руки и закружить ожидающий его приз, задушить поцелуями, или нет, лучше замучить неспешной истомой. Воображение унесло его к любимой и сократило дорогу в тюрьму до нескольких минут. Уже в крепости Долгорукий вновь попытался отговорить друга от визита к матери, но Владимир был непреклонен. Он не мог бы внятно объяснить, чего хочет от этой встречи, но был уверен в ее необходимости. Уладив формальности, мужчины замерли перед дверью камеры. Барон огляделся – настороженный Андрей, раздавленный Петр Михайлович и равнодушно-деловитый тюремщик, гремевший ключами. Сам же Корф был на удивление спокоен, хотя знал к кому идет и заранее предчувствовал, придется нелегко. Замок лязгнул, все расступились. Он шагнул в келью узницы, как в клетку с тигром, да так оно и было. Тусклый свет лампадки позволял оглядеть помещение – нары, грубый стол и зарешеченное окно. Возле последнего стояла женщина. Даже в застенке, в помраченном состоянии разума Мария Алексеевна не потеряла осанки и властности. Она окинула гостя оценивающим взглядом и жестко усмехнулась. Владимир коротко кивнул и произнес: - Я хотел повидаться с вами. И замолчал. Маячивший за его спиной Андрей все не мог понять, что же случилось. Сначала ничего не происходило, но вдруг неуловимо что-то изменилось. Корф не шевелился, не говорил, но почему-то этим вывел княгиню из равновесия. Благородная дама на глазах начала превращаться в бесноватую фурию. - Повидаться… Ну повидайся, сопляк, мерзавец. Не удалось род ваш поганый извести, но ничего… Сам теперь покоя ведать не будешь. Женушка уже призналась или молчит? Про то, как наследничка тебе ухарь-управляющий заделал. Было бы время, по бродягам да по скотникам пошла. Вот отец твой, предатель, на том свете за фамилию свою погордился бы. Жаль не видела, как подох он, мучился, сказывали. Но да ничего, на баронессе подзаборной сердце отвела. Лизу мою бросил, так теперь живи со своей порченной девкой. Владимир стоял и смотрел. Он не слушал, только смотрел. Бесовское пламя в глазах княгини рвалось в его душу, наседало удушающей волной, вызывая привычную тугую волну ненависти, стискивающей виски терновым венцом и сводящей челюсти судорогой. Но словно оберег, словно дарующий неуязвимость доспех, сердце охлаждалось незримым присутствием Анны “…она желала, чтобы вы были несчастны… я больше этого не хочу”. Не будь ее, вчерашнего дня, ставшего стеной между ним и извергающей ругань и жуткие пророчества безумицей, не будь ночи и утра, полных нежности и любви, что стало с ним сейчас? Боль, медленно изъевшая ржавчиной душу некогда доброй соседки, перекинулась бы Владимиру и сгубила его окончательно. Как права была вчера Анна, права во всем. Княгиня была в полушаге от победы над ним. Меньше, чем в полушаге. Но маленькая девушка, в последний момент встала у нее на пути и уже второй раз спасла своего мужчину. Незыблемое спокойствие Корфа все сильнее разъяряло женщину. Она брызгала слюной, почти набрасывалась с кулаками, но что-то останавливало пока. - Что молчишь? Думаешь, упек меня сюда и все закончится? Нет, ты теперь ни дня без меня не проживешь. Проклинать будешь. Пожалеешь, что родился, что выжил, пожалеешь… Барон глубоко вздохнул и произнес. - Мне очень жаль, Мария Алексеевна, - и, уже выходя за порог маленького персонального ада, закрывая дверь, добавил, - Жаль вас. Прощайте. Безумный рев отразился от стен, кулаки в бессильной злобе ударились о запертую дверь. - Не смей меня жалеть, проклятый! Не смей! Долгорукие вздрогнули, переглянулись расширившимися от ужаса глазами. Князь Петр держался за сердце, Андрей разрывался между стремлением броситься к матери и стереть в порошок Корфа, так рассердившего ее. - Итак, вы по-прежнему просите отозвать обвинение, - устало спросил Владимир уже во дворе. Он переживал приступ дурноты и хотел побыстрее разобраться со всем. Андрей выдохнул через ноздри. - Да! Петр Михайлович молча кивнул, ссутулившись у стены. - Даже теперь? - Владимир, она моя мать! - Нет, Андрюша. Это БЫЛА твоя мать. В тот момент, когда она презрела семью, детей и принялась творить бесчинства, Мария Алексеевна перестала быть собой. Молодой князь взвился порохом. - Не смей! Легко тебе говорить – ты сирота! И сразу понял свою ошибку. Выражение лица Владимира стало жестким, бровь приподнялась, голос стал угрожающе тихим: - Напомни-ка мне, кто превратил меня в полного сироту. Кто украл поместье, кто едва не погубил жену. Да, я еще запамятовал, по какой причине это все произошло, - барон повернулся к старику князю, скрывшему глаза под ладонью, - Молчите. Забыли или нечего сказать? - Володя…, - простонал Андрей, но продолжить не смог. А Корф снова стал бесстрастным. - Итак, вот мое решение. Я напишу прошение прокурору при одном условии, - Долгорукие замерли. Гневные упреки барона уже лишили их всякой надежды, как вдруг он идет навстречу. - Условие таково. Княгиня ни при каких обстоятельствах не вернется домой. Она опасна теперь. Я требую, чтобы Мария Алексеевна была отправлена в монастырь и находилась там под наблюдением. - Но, Владимир Иванович, - попытался встрять князь Петр, - не много ли вы на себя берете. Я готов поручиться, что моя жена не пересечет более границ ваших угодий. Мы позаботимся о ней всей семьей. Зачем же так жестоко с ней обходиться? - Жестоко?! Вы считаете это жестокостью?! Вы полагаете возвращение существа, которое видели несколькими минутами назад, в вашу семью благотворным событием? Для вас, которого она проклинает, для ваших дочерей, одну из которых едва не продали старому негодяю, а другую держали про запас? Откройте же глаза, Петр Михайлович. Это я сейчас забочусь. О княгине, чьи грехи лучше скрыть в монастыре, а если вернется разум – попытаться замолить. О вашей семье, которая и без того настрадалась. Не взывайте более к жалости и уж тем более, совести. По отношению к Марии Алексеевне моя совесть чиста, а ваша? Но довольно споров. Или вы принимаете мое условие, или все останется, как есть. Дальнейшее было просто и быстро. Уже прощаясь с поникшими соседями, Владимир прямо потребовал более не тревожить его в медовый месяц, а в случае неожиданного визита пообещал лично спустить гостей с лестницы. Шутки в его голосе не было ни на грош. Оставшись одна, Анна наслаждалась смятенным покоем. Она не сомневалась, что барон будет хозяином положения, но вовсе не хотела для него новых огорчений. Каким он вернется? Усталым ли, хмурым? Ничего, теперь она знает, как развеять тягостные мысли и разгладить морщинки у рта. Вчера Владимир уже научил ее кое-чему. Бесцельно побродив по комнатам, она остановилась в гостиной у рояля. Да, именно так, здесь, как он говорил… Задорные искорки мелькнули в глазах и спрятались под ресницами. Время занялось доверительной болтовней с Варей, распоряжениями и переодеванием. Сегодня ей хотелось быть красивой, как никогда. Вот уже все давно готово, баронесса в ожидании замерла у окна гостиной. Где же он? Все нет и нет. Мысли кружились вокруг непредсказуемого сероглазого сумасброда, память дразнила недавними событиями. Зачем все было так глупо… Зачем она не поняла себя раньше? Почему только смерть опекуна принудила их сделать первый шаг друг к другу. А одобрил бы Иван Иванович выбор сына? Как бы то ни было, она теперь его жена, верная и любящая. Возможно, за это дядюшка простил бы невестке недостойное происхождение? Владимир счастлив, по крайней мере, выглядит таковым. Анна улыбнулась. Утром он не прятал огонь в глазах. Словно полыхающие угли под тонким слоем серой золы, грели ее, обжигали. Как он посмотрит по возвращении? Внезапно вспомнился танец, лицо Корфа, неотрывно следящего за “десертом”. Тот же пламень, но в нем горела и ярость, и боль. Чего он добивался тогда? Прежде Анна была уверена, что целью было унижение ее и разочарование для Михаила. Но так ли это? А что если он хотел разочаровать самого себя, себе показать их чуждость. А может… Может быть, стремился показать ей, что является Хозяином? Не тела, не жизни ее, нет, хозяином Души и сердца. Анна облегченно вздохнула – укрощать ее оказалось обоюдно острым наказанием. Победно сверкнув глазами, она твердо решила, что обязательно станцует для мужа снова. И снова поставит на колени, теперь уже не ненавистью, а силой желания, исконной женской властью над мужчиной. Жаркие грезы разбились стуком копыт на подъездной дорожке. Девушка радостно ахнула, метнулась к роялю и постаралась за игрой унять волнение. Хотя куда там, предательский румянец и блеск глаз говорили за нее. Еще с крыльца Владимир услышал звуки музыки. Блаженствующей сомнамбулой приблизился к гостиной и замер на пороге. Картина впечатляла. Шторы приспущены, свечи в канделябрах оплывают на столе и рояле, а в их трепещущем свете призывно белеют обнаженные плечики и шея ожившей во плоти мечты, сосредоточенно извлекающей из тяжелого инструмента нечто безмятежно-мечтательное. Жадный взор Корфа скользнул по роскошному наряду, более уместному на Императорском балу, нежели в скромной гостиной, высокой прическе, венчающей золотоволосую головку. Ладони кололо, в груди забухало в предвкушении. Шаг ближе, другой, стараясь двигаться неслышно. Красавица тем временем вздохнула и заиграла начало романса, томно приподняв лицо вверх и закрыв глаза. Вся поза говорила о неге ожидания. Изогнулась, замерла на краешке банкетки… Что такое? Раньше у рояля стоял простой табурет, а сейчас - широкая мягкая скамейка, словно зазывая поиграть вдвоем. Владимир расплылся в плотоядной улыбке. Его ждали, да еще как… Чтож, от такого приглашения отказываются только глупцы. Неслышно приблизившись, присел, мягко обхватил талию Анны и прижался губами к основанию шейки. Тихий ах, хрупкое тело сладко дрогнуло в его объятиях, тонкие пальчики сорвались, в чреве рояля немелодично брякнуло, но, словно устыдясь, музыка заиграла вновь. А упоенный мужчина шептал: - Продолжай, мой ангел. Я ведь не мешаю тебе. О да, они играли дуэтом. Рояль сладострастно стонал и вздыхал, бесстыдно выражая аккордами то, что ощущало тело ласкаемой соблазнителем исполнительницы. Она срывалась, пыталась повернуться, но барон, уже справившийся со шнуровкой без того открытого платья и совершенно распустивший руки, снова и снова шептал продолжать. Обнаженная грудь горит от дерзких прикосновений, спинка согрета телом прижавшегося к ней мужчины, юбки стремительно поднимаются, ложась кружевом на клавиши. - Продолжай же, продолжай, - на мгновение отрываются обольстительные губы от ее ключиц. - Не могу, - выдохнула Анна и, наконец, резко повернулась. Шальные голодные глаза мужа привели ее в еще больший трепет. Вздохнула со всхлипом и только теперь осознала, в каком виде сейчас пребывает. А довольный последним обстоятельством Владимир мурлыкнул: - Строптивая моя… Ты и правда ждала. Сбывшееся ожидание, истома и восторг встречи внезапно пробудили в ней давным-давно изжитую шаловливость. Прижав к груди платье, соскочила с банкетки и отбежала на несколько шагов. Ухмыляющийся Корф принял игру. Они кружили вокруг рояля, продлевая прелюдию. - Я ждала барона Корфа, сударь. Вас я вовсе не знаю. - В самом деле? А не в моих ли объятиях вы горели нынче ночью? Не вас ли я целовал, всю? Кстати, следы еще видны. Но если ваша память так коротка, я с удовольствием освежу ее. - Таких вольностей я не позволяю незнакомцам. - Ах, вот как? Тогда представлюсь – я ваш муж, дорогая. Анна фыркнула, отскакивая от резкого броска. - Ничуть не бывало. Мой любимый муж Владимир всегда мрачен и напряжен. Вы же… Обманный маневр мужчины и спадающее платье женщины привели охоту к желанному обоим концу. Сцапав добычу и сковав ее объятиями, Корф выдохнул в пылающее, как и все остальное, ушко. - Ну, положим, я тоже весьма напряжен… А мрачным немедленно стану, если не услышу, как ты меня любишь. Она притворно вырывалась, вынуждая прижимать себя все теснее, жарче. Дразнила, распаляла его, сама лишаясь разума от его властной силы. И неожиданно обмякла, покорно обвила шею, потянулась к жадным губам. “Люблю” – беззвучно шепнула она, - “люблю” – повторила, когда уверенные руки подняли ее, - “люблю, люблю” – бормотала между поцелуями, нетерпеливо раздеваемая и ответно теребя пуговицы на одежде мужчины. “Люблю”. Прошлой ночью темнота спальни уберегла ее от смущения. Происшедшее осталось в памяти вспышками ощущений, наслаждения. Сегодня все началось иначе. Анна видела, видела все. Поджарое, мускулистое тело мужа, достойное вдохновения ваятеля, немного напугавшее ее размерами орудие любви, движения мужчины, полные чувственности и гибкости хищника. Краем сознания удивленно спрашивала себя, что сталось со скромной воспитанницей старого барона, что краснела при виде расстегнутой рубашки на шее мужчины, этого же самого мужчины, нагота которого теперь была столь же уместной и естественной, как ее собственная. Она смотрела на свои ладони, скользящие по гладкой коже его плеч, по широкой груди, поросшей чуть жестковатыми волосками. Наблюдала его пальцы на своем теле, блуждающие по холмам и изгибам, сжимающие или разглаживающие в ней нечто безумно-томительное. В какой-то момент странный азарт охватил Анну, подсказав повторять ласки Владимира на нем самом. Результат превзошел все ожидания. Трепетная нежность исчезла из серых глаз, сменившись восхищением и чем-то еще, новым пока для неопытной соблазнительницы, но столь дразнящим, делающим отступление просто немыслимым. Да и не хотела она отступать. Едва дыша от нарастающего вожделения, не отводя взгляда от наставника, девушка старательно сводила его с ума. Любовный танец продолжался, кружа, подхватывая, сплетая. Ни тени смущения, ни пылинки страха, ни капли сомнений, только откровенность во всем, достигнутая, правильная, необходимая. Все горячее, все трепетнее, все крепче объятия, без дистанций, без преград, без остатка. В едином ритме, едином порыве, навстречу друг другу, выше и выше поднимаясь, стремясь куда-то за пределы охватившего их шторма, туда, где место только для них двоих… Владимир смотрел на жену, с трудом переводящую дыхание, и улыбался. Даже неискушенная, она интуитивно нашла способ довести его до исступления. Когда Анна, дерзко сверкнув глазами, начала сама распалять его огонь, мужчина едва поверил происходящему. И немедленно ощутил себя на узкой тропе перед бездонной пропастью. Неосторожный шаг, и все рухнет. В любой момент он ждал, что жена очнется, испугается, но все равно вел, не отрывая глаз, испытывая ее готовность, взывая к ее пылкости. И не ошибся. Лучшая женщина на свете не дрогнула, прошла весь путь, а завтра последует снова. Что же будет, когда смелая и сладкая красавица постигнет все азы любовной науки… Он точно потеряет разум, да и не жалко. Ничего не жалко. Огромные глаза распахнулись, окуная в небесную синь, вознося на крыльях. - Я уже говорил, что люблю тебя? - Сегодня нет. - Я болван, Анечка. Бесповоротно влюбленный в тебя болван. Тихий смех прожурчал весенним ручейком, вновь омыв его счастливое сердце. - Это прекрасно, Владимир. Я ничуть тебя не умнее. Уже много позже, прогуливаясь под руку по заснеженному саду, Корф вспомнил: - Ты так и не спросила о поездке. Я подписал…. - Мне это не важно, Владимир. Ты вернулся, ты со мной, мы дома. Больше ничего не нужно. Он помолчал, за кривой усмешкой пряча растерянность от этих в сущности простых, но таких драгоценных слов. - Знаешь, а ведь ты была права. Простив, я освободился. И, странное дело, для нее это оказалось самым жестоким наказанием. - Какая странная месть. Анна поежилась. Владимир обхватил ее за плечи, повернул к себе, настойчиво поймал взгляд. - Аня, я помню, чем заставил тебя выйти за меня. Я действительно виноват перед тобой, очень виноват. Но, клянусь, все сделаю, чтобы ты была счастлива. Я… в глубине души боюсь, что ты еще помнишь о мести своей. - Могу я кое о чем попросить? – невпопад перебила баронесса, старательно пряча озорные искорки в глазах. - О чем угодно, дорогая. Она потянулась к его уху и что-то прошептала, смущенно розовея поверх морозного румянца. Барон немедленно расплылся в широченной улыбке. - Конечно, счастье мое, сегодня же вечером и начнем. Или даже сразу после прогулки. - А когда я все освою, вот тогда тебе и отомщу! – грозно пообещала красавица и ахнула, будучи подхваченной на руки хохочущим мужем. - О да, Анечка, проучи меня! И, кстати, за это тоже, - выдохнула будущая жертва, падая в сугроб, вместе с бесценной ношей. Конец.