Что знаешь о любви

Автор: Зануда Рейтинг: PG Жанр: Рассказ, альтернатива БН Герои: Владимир, Анна Время: околосаломейный период ________________________________________________________________________ - Мне жаль вас. Вы еще ничего не знаете о любви. Ответом был громкий хохот. До этого момента разговор просто раздражал Владимира. Оба ведь понимали его бессмысленность. Но последние слова Анны привели в бешенство. Он рассмеялся злым сухим смехом, который так пугал всех, кто был близко знаком с молодым Корфом. Обычно за этим смехом следовала вспышка неконтролируемой ярости. Анна испуганно сжалась, призывая все свои силы до конца отстаивать право на собственные чувства. - Да? Забавно. Ну хорошо, я не знаю, - повернувшись к ней лицом, хмыкнул Корф. Внешне он выглядел спокойным, хотя внутри все клокотало. Хватит с него, он выскажет ей все что думает. И о ее иллюзиях, и о мечтах о Репнине, и о стремлении поступить в театр, - А что знаешь о любви ты? – Лишь то, что прочла к книгах вечно одиноких мечтателей. Или тех, кто искал свой идеал, живя в грязи. Или то, что вложил в твою голову мой отец. Так последнее, деточка, это любовь родителя к ребенку, а в твоем случае, вообще обожание скульптора к своему творению, самодовольное любование своим искусством, именно своим! Что, приплетешь Никиту? О, да! Этот Ромео от оглобли за тебя шею кому хочешь свернет. Нужен он тебе? Нет, тебе ведь голубую кровь подавай, титул. - Это неправда! – вскрикнула Анна, сверкая глазами от гнева, но только вызвала ответную бурю в бароне. - Непра-а-авда, - протянул он, издеваясь, но сорвался на крик, - Не сметь меня перебивать! Я еще не закончил. Итак, мы добрались до Репнина. Ах, там такие чувства, платочки, стихи, цветочки. Вздохи под луной и трогательная переписка. Как ребенок вцепляется в первую смастеренную самим игрушку, так и ты намертво держишься за придуманный тобой образ. Образ совершенно нереальный. Или я не прав и ты метишь в содержанки? Тогда понятны мечты о театральной карьере – со сцены себя можно продать подороже. После дебюта женщина стоит гораздо больше. - Нет, неправда! – отчаянно пыталась остановить его Анна, но Владимир безжалостно продолжал. - Так что насчет Репнина? Хочешь к нему в любовницы? Или может тебя ему продать? – Я ведь чудовище, все могу. Или ты надеешься выйти за него замуж? Забудь! Пара вздохов, хлопанье глазами и один танец на балу не затмят твоего происхождения. Ни для него, ни для его родных. Из-за тебя он не сделает их изгоями. Репнин отличный малый, но он не для тебя. Романтики не терпят разочарований реальной жизни. B не надо мне говорить о неземной любви. Для этого между вами стоит слишком много препятствий и лжи. Чтобы судить о любви, ее надо проверить. Временем или испытаниями. Что выберешь, Анна? Вообще, рискнешь ли? Ты ведь пришла сейчас ко мне именно для того, чтобы не рисковать! Ты боишься своей собственной любви и еще смеешь учить меня! Да что ты знаешь о любви, реальной любви мужчины и женщины? Путаешь трепет первой влюбленности с настоящим истинным чувством. Тем чувством, что живет в человеке, греет его, утешает, дает смысл. Что ты о нем знаешь? Иногда любовь делает жестоким, безжалостным ко всем и к самому себе. Любовь может рвать сердце на куски. Лишать воли, разума, доводить до отчаянья, за которым – бездна. В таком состоянии возможно все и что потом – неважно. Небытие кажется желанным. Знаешь ли ты о такой любви, Анна? - теперь почти шептал Владимир. Девушка потрясенно молчала. Столь пылкий монолог Корфа словно открыл ей некую дверь, за которой она внезапно увидела человека, обычно прячущегося за глухими доспехами. Да и все то, что говорил барон, было для нее откровением. Он прав, ее понимание любви неполно, но разве она не имеет права даже на это? Владимир помолчал, пристально глядя на нее, и глухо продолжил: - А еще ты не знаешь истинной взаимности. Той, что сметает любые преграды, что ведет к откровенности не только слов, но и мыслей. Той самой, что до неузнаваемости меняет людей и соединяет их навсегда. Ты ничего не знаешь ни о нежности, ни о страсти, о том, как хочется жить, дышать тем, кого любишь. И как можешь пожертвовать собой ради его счастья. Когда же человек думает только о себе, это не любовь, это... Он неожиданно замолчал. Замер напротив Анны, глядя на нее. Девушка и без того чувствовала себя стебельком под яростью урагана, но этот взгляд... Откровенный в своей страсти, в желании. Глазами Корф медленно прошелся по ней снизу вверх, словно оценивая. Он тяжело дышал и Анне на мгновение показалось, что она стоит перед ним совсем раздетой. Она чуть поежилась, но Владимир не отвернулся, лишь остановил взгляд на ее губах. Призыв, требование, голод – смятенная крепостная никогда не видела хозяина прежде в таком состоянии, да и никого другого тоже. Она уже дрожала всем телом, незнакомое прежде томление охватило ее всю. Еще чуть-чуть и попадет в его власть. Окончательно. Тогда спасения не будет. Анна прерывисто вздохнула: - Именно так вы любите ее? - Кого ее? – не отвел глаз барон. - Ту женщину, из-за которой дрались на дуэли, - почему-то эта мысль кольнула ее. - Я был лишь увлечен, как ты Мишелем. Люблю я другую. - Владимир уперся тяжелым взглядом в ее глаза. Анна опять задохнулась. Он не делал ни одного движения, а ей казалось, что он уже держит ее в объятиях, лепит, ваяет из нее нечто иное. Что его руки уже блуждают по телу и оставляют обжигающий след. Ощущение было настолько острым, что едва удалось удержать стон. Новая волна сладкой, как она поняла теперь, дрожи... Владимир видел, что происходит с красавицей. Видел, что под его взглядом в ней просыпается женщина. Та, что безмятежно спала в присутствии и даже объятиях Репнина. Да, просыпалась новая Анна, страстная, чувственная, которая сможет понять, чего и кого хочет на самом деле. Он не отводил глаз, не позволяя ей бежать, отвлечься. Безмолвно вел с ней свой диалог, спор и победил. Еще минута и она сама шагнула бы к нему. Но... стук в дверь. Вошел Репнин. Корф усмехнулся и повернулся, приветствуя друга. Анна опустила глаза и вдруг пошатнулась, словно лишившаяся опоры. Князь бросился было помочь, но его опередили. Владимир легко подхватил девушку и, не слушая протестов, понес в ее комнату. Лишь там, опустив Анну на кровать, снова впился в ее лицо глазами и тихо-тихо произнес: “О любви ничего не знаешь ты. Даже не разглядела ее под самым своим носом.” И быстро вышел сразу после этих слов. Анна была в смятении. Забота барона, его гневная страсть... В его руках оказалось так приятно, так надежно. А их разговор, да какой там разговор – строгая отповедь. Она не могла перестать думать о его словах и скоро осознала, что в отношении Миши почти все сказанное было верным. И пропасть между ними, и ее молчаливая ложь... Но самое главное, князь вызывал в ней благодарность, теплое уютное нежное чувство, но никак не страсть, и уж ноги в его присутствии у нее не слабели, как при... Нет, нельзя. Миша... Она попыталась вспомнить, как он обнимал ее, осторожно и почтительно, и поняла, что ей теперь неприятно. Она уже не хочет повторения этих ощущений. А чего хочет? Словно в ответ воображение уже рисовало другие объятия, другие поцелуи, пылкие, жгучие, неведомые ей пока, но такие манящие. И... не Мишины глаза смотрели на нее горячо и властно. Наслаждаясь грезами, поняла, что медленно гладит себя по груди. Истома, охватившая ее просто заставила выдохнуть: ”Владимир...” Как некая пелена слетела ее сознания. ”О, Господи, я что, люблю Владимира?! Не Мишу?”. Невозможно, немыслимо, но сердечко уверенно подтвердило. ”Ах, как же все запуталось.” Но Анна так привыкла сопротивляться хозяину, что самая мысль предать Мишу, милого, доброго, верного Мишу показалась ей кощунственной. Возможно, она действительно держится за него, как дитя за любимую игрушку, но окончательно смириться с властью барина... Нет. Итак, что теперь делать? Анна по-прежнему лежала в постели, напряженно размышляя. Что делать? “Чтобы судить о любви, ее надо проверить временем или испытаниями”. Что ж, она проверит. И она больше не боится. Только вот играть собой не позволит. Извольте, барон, будет вам танец Саломеи, только и голова на блюде тоже появится! Актриса она или нет?! Высказав Анне почти все, что накипело, Владимир отчасти успокоился. Он даже готов был отменить приказ о танце, но только если девушка сама его еще раз об этом попросит. Он во что бы то ни стало хотел, чтобы она осознала, кто хозяин положения. Вспоминая их молчаливое противостояние, Корф все больше убеждался, что именно она ему предназначена. Только ему будет принадлежать и только он один сможет ее зажечь, зажечь негасимо. Ведь она это почувствовала, хотя, возможно, еще не поняла. После ухода Репнина, барон налил бокал коньяка и уставился на огонь в камине... Что она теперь предпримет? В том, что Анна попытается хитрить, он не сомневался. Стук в дверь. Ага, пришла. Корф едва заметно улыбнулся. Занятно. Девушка вошла, с достоинством присела в реверансе. Не обращая внимания на насмешливый взгляд, спокойно изложила: - Владимир Иванович, это касается моего выступления сегодня. Я приняла решение. Сразу предупреждаю – переубеждать бесполезно. Можете меня даже выпороть, как не раз обещали. Так вот. Я буду танцевать только для одного зрителя. Кто им будет, вы можете выбрать сами. Уверена, разочарован он не будет. - Даже, если это буду я? – поднял бровь барон, уже предвкушая зрелище. Выбор зрителя был сделан слишком давно. - Даже так, - снисходительно улыбнулась Анна, - Но только хочу предупредить. Саломея – не обычная роль. За ее исполнение я возьму плату. Ее глаза яростно сверкнули. - Плата будет очень высока. Так что не рискуйте понапрасну, вам еще с княгиней судиться. Развалившийся в кресле мужчина с удовольствием разглядывал стоящую перед ним напряженную фигурку. - Хорошо. Только и я тогда внесу изменения. Сегодня ты просто ужинаешь с моими гостями, а завтра я устрою особое угощение для одного из них. Бросим жребий., - и криво усмехнувшись, добавил, - Не продешеви, Анна. Девушка выскочила из кабинета едва не бегом. Почему, ну почему так? Едва оказавшись рядом с Корфом, она снова начала гореть в том же огне, та же дрожь и слабость навалились на нее. Что это? И это все когда он грубый и пренебрежительный. А что будет, если он станет просто спокойным? Или (она задохнулась от такой мысли, от наслаждения ею) если станет ласковым. Ведь кому-то же он дарит ласку... Волевым решением отогнав мечты о Владимире, Анна сосредоточилась на Михаиле. Надо все открыть, как есть и положиться на силу его чувства. Признаться. Но как? Просто прийти и сказать – немыслимо. Нет, она опять ищет отговорки. Хватит этого. Владимир прав. Довольно скрывать шило в мешке. Последнее время их встречи с князем чаще всего проходили в уединении оранжереи. Анна понадеялась и сегодня встретить его там. Она не ошиблась. Едва увидев, Репнин подскочил с кресла и поспешил радостно склониться к ее руке, но был остановлен решительным голосом. - Нет, Ваше Сиятельство. Прошу вас сначала выслушать меня. - Анна, что за официальный тон? – князь подозрительно огляделся по сторонам - Михаил Александрович, вчера вы убеждали меня довериться вам, открыть мои тайны. Так тому и быть. Хотя мне очень трудно и больно от того, какой удар я могу нанести вам. Вы очень дороги мне. С самой первой встречи. Ваше отношение ко мне всегда было таким добрым, таким милым. Вы заботились обо мне, оберегали. А после смерти дядюшки только вы один подставили плечо, поддержали в горе. Я никогда не забуду этого и буду молиться за ваше счастье. - Анна, вы же знаете, что мое счастье - это вы, - растроганный ее откровенностью Михаил раскрыл объятия, но девушка сделала шаг назад. - Подождите, я еще не закончила. Вы очень дороги мне и я молчала так долго потому, что боялась потерять вас, но больше скрывать не могу. Виной всему моя тайна. Я не дворянка, князь. Я крепостная Корфов. Старый барон по непонятной прихоти вырастил меня, как дочь, но манеры и воспитание меняют не много. Простите, что долго молчала. И что позволила себе зайти так далеко. Но полюбить вас было самым прекрасным чудом, что происходили в моей жизни. - Вы крепостная... – оглушенно прошептал Репнин. - Да, - Анна стояла прямо, опустив голову, ожидая приговора. - Но зачем тогда Иван Иванович нас знакомил? - Я не знаю. Иногда мне кажется, он сам забывал, кто я, несмотря на Владимира. - А при чем тут Владимир? – неожиданно дернулся князь. - Именно я была главной причиной их ссор. Владимир ненавидит ложь, но был связан клятвой, данной отцу, молчать о моем настоящем положении. Его это просто бесило. Он всегда настаивал, чтобы меня вернули туда, где мое место – в людскую. - Да, теперь многое понятнее. Только что же теперь? Я изрядно позабавил и вас, и вашего хозяина. - Нет, нет, он ведь упреждал вас не приближаться ко мне. Он не хотел вашего разочарования. Это все я... Простите... – несчастная хотела еще сказать что-то, объяснить, но осеклась. Не глядя нее Михаил молча развернулся и ушел. Анна обняла себя за плечи, ее трясло. Слезы чертили дорожки на щеках. Ну вот и все. Его любовь не выдержала удара, рассыпалась хрупкими острыми осколками. Если даже Миша не выдержал удара, может ли справиться кто-то другой? Неужели теперь все? У нее теперь нет ровным счетом ничего. Мечты, стремления, надежды... Все нити оборваны. Остался спутанный клубок. Анна не успела с головой нырнуть в отчаяние. За спиной раздались резкое хлопки. - Браво! Как я понимаю, на Мишеля сегодня можно не готовить. Твоя экономность меня поражает. Или ты не хочешь, чтобы он тянул жребий? Не мне ли готовишь место в партере? - Думайте, что хотите, - язвительность хозяина позволила вновь обрести силы, - Мне нужно идти. Она пыталась скрыться, но Корф, появившийся из-за роскошного папоротника, легко ее перехватил. - Не так быстро. Отвечай, зачем ты это сделала? Голос строгий, крепко держит за локоть. Анна устало ответила - Хотела испытать любовь правдой. - Да уж, подобные опыты всегда заканчиваются плачевно. Сочувствую утрате, - он насмешничал, хотя больше всего сейчас хотел прижать к себе, утешить, согреть. И прошептать в ушко, что редко-редко, но исключения бывают. Анна старалась сдерживаться, но не смогла. Душераздирающе всхлипнула и изо всех сил рванулась прочь. Владимир хотел было ее снова поймать, но отступился. Девушке нужно побыть одной. Ему она сейчас не поверит. А самого Корфа неизбежно ждет тяжелый откровенный разговор с Репниным. Возможно даже с дуэлью в качестве финала. Обошлось. Князь, хоть и сердился, но выставлять себя на посмешище из-за низкородной не захотел. Принял извинения и объяснения друга. Оставаться в поместье было для Михаила тягостно и он перебрался к Долгоруким, благо это облегчало слежку за Забалуевым. Ужин с Оболенским прошел тихо. Барон не отличался аппетитом, Анна же вовсе не могла проглотить ни кусочка. Лишь старый князь наслаждался Варвариной стряпней. Полина, прислуживающая за столом, нетерпеливым ястребом кружилась вокруг Сергея Степановича, выставляя себя повыгоднее напоказ. Тот благодушно и снисходительно улыбался в седые усы, но... Полина перестаралась. Ее танец (объявленный Корфом как изюминка к десерту) разве что не напугал Оболенского. Владимир давился смехом, Анна же словно увидела себя со стороны. ”Так вот каков он, театр из зала. Неужели и я выгляжу столь вульгарно и жалко?” Она испуганно посмотрела на барона и вздрогнула. Опять этот его взгляд. Тот же, что и утром, такой же откровенный и пронизывающий. Она отвела глаза, вновь опаленная уже знакомым жаром. После ухода Полины, Сергей Степанович напомнил было о давно обещанном прослушивании Анны, но Корф решительно вмешался. ”На правах опекуна”, ”с огромным сожалением”, ”при всем уважении” и прочие велеречия. Но смысл один – театру Анны не видать и наоборот. Оболенский огорчился, но спорить не стал, понимая, что это бесполезно. Весь следующий день девушка провела у себя в комнате. Сергей Степанович уехал еще утром, а Владимир не настаивал на ее обществе за столом. Только перед ужином прислал записку ”Концерт, я надеюсь, состоится в 8 часов вечера в столовой. Желаю удачи” Ну что же, так тому и быть. Она не хотела сейчас думать о Владимире, но мысли сами возвращались к нему. Каким он будет, остановит ли ДО того, как она потеряет к себе последнее уважение? Танец продуман в мельчайших деталях. Хоть костюм и подобран в восточном стиле, движения таковыми не будут. Это будет танец отчаяния. Саломея ведь может быть разной. Поморщившись, Анна принялась переодеваться. Лиф, шаровары, браслеты, парик. В зеркале она не узнала себя. Там отразилась... другая, почти забытая ею женщина. Несколько лет назад Иван Иванович ставил спектакль по “1001 ночи”. Для исполнения гаремного танца он выписал из столицы профессиональную танцовщицу. Женщина, появившаяся в доме, потрясла юную Анну. Невысокая, с головы до ног закутанная в покрывало, она шествовала с несвойственными европейкам гордостью и грацией. На репетиции, смотреть которую сбежалась вся челядь, из гримерки примы вышла... сказка. Едва прикрытая невиданными блестящими одеждами, высоко подняв голову и поражая уверенностью движений, она удивительно легко ловила любой ритм, встраивалась в него и насыщала даже привычную всем салонную музыку восточным вибрирующим трепетом. Словно оплетала некой магической паутинкой. Анна заметила, что уже через пару минут после начала танца, буквально все зрители начинали то похлопывать, то притопывать, то кивать головой с нею в такт. Иван Иванович тогда остался очень доволен. Спектакль должен был состояться через день, успех ожидался ошеломляющий. Вечером того же дня Анна пробралась в пустую гримерку ракассы и перед большим зеркалом попыталась повторить какие-то движения. Получалось плохо. Тело, привыкшее к балету и светским танцам, не желало слушаться. В этот то момент ее и застала черноглазая танцовщица. Улыбнулась, жестом позвала на сцену. Там, на ломаном русском, она сказала удивительные для Ани слова: ”Танец – это душа. И то, что ты чувствуешь – покажи. Хочешь любить – люби. Хочешь мстить – мсти. Хочешь одарить – дари. Но только никогда не танцуй ненависть – сломаешься. Пусть тебя ведет сердце. Кого ты любишь? Представь и покажи это.” Анна тогда зажмурилась. Перед глазами немедленно встали лица Вари и Ивана Ивановича. “Не то” – остановила ее первые шаги учительница, - “Ты еще дитя, но уже скоро станешь женщиной. Кого ты видишь мужчиной?” Этот вопрос был таким простым. Владимира, конечно. И она пошла вперед, закрыв глаза, в неком странном рваном ритме, плавно изгибаясь и покачиваясь. “Теперь так” – улыбающаяся ракасса перетекала с ноги на ногу. Анна с легкостью повторила. Новые, новые элементы и все так легко подхватывалось, словно знакомое ранее. Только одно оказалось неподвластно – отделить ритм движений рук и ног. Танцовщица показывала тряскую дробь ногами, руки же ее при этом медленно и плавно свивались двумя змеями. Это завораживало, но повторить у девушки не вышло. “Ты действительно еще дитя” - вновь улыбнулась танцовщица и погладила Анну по щеке, - ”но придет время, ты познаешь свое тело и научишься владеть им.” Тогда она была дитя. Теперь же... Теперь она измучена, совсем измучена, как глубокая старуха. Да, сейчас Анна узнавала в зеркальном отражении ту самую ракассу (экзотическое имя женщины напрочь стерлось из памяти). Та же чуть вызывающая улыбка и грустные глаза. Воспоминания заставили встряхнуться. Неожиданно ей захотелось вернуться в прошлое время и она медленно начала повторять все, что помнила. Сегодня она опять будет танцевать для мужчины. Для того же самого (разве позволил бы хозяин кому-то, кроме себя, любоваться игрушкой). Что ж, пусть так, но только не рабыней она сегодня будет для него. Как странно. А ведь этот танец раскрепощает. Анна расслабилась, позволила мысленному ритму увлечь себя и тут поняла, что абсолютно естественно для нее сейчас то, недоступное прежде движение. Руки манили, медленно и томно покачиваясь над головой, а бедра закручивали головокружительный вихрь. И придуманный за день танец стал ненужным. Барон хотел концерта. Будет ему концерт! Владимир же извелся в предвкушении. Весь день он скучал по своей (в мыслях он давно уже считал Анну своей) строптивице. И понимал, что скорее всего пожалеет о приказе, но на попятную пойти не мог. И потом – лучше вызвать в женщине ненависть, чем оставить ее равнодушной. Как много будет зависеть от этого вечера... Готова ли она? Примет ли его? Поймет ли теперь? Согласится ли признать истину? Ведь ради нее он готов на все. На все, кроме ее потери. На этот случай ему останется только война. Какой же будет плата на твое унижение, Анна? Что ты хочешь? Согласишься ли принять сердце, взамен головы? Вечер медленно вступал в права. Все готово. Музыканты ждут в смежной комнате за ширмой (то, что здесь скоро произойдет - не для чужих глаз). Свечи в канделябрах стоят по углам ковра, как бы ограничивая сцену. Остальная часть комнаты погружена в сумрак. Владимир сидел у дальней стены напротив входа и ждал. Часы равнодушно отсчитывали минуты. Без четверти, без десяти минут, без пяти... Он ждал. Бом-м-ммм! – густым колоколом понеслось по дому. После того, как эхо стихло, заиграли музыканты. Тягучую, томно стонущую мелодию, тем не менее оживленную энергичным ритмом барабанов. Первые мгновения Корфу показалось, что Анна ослушалась и не пришла. Но в арку прохода проникла грациозная тень. Фигурка, накрытая темным покрывалом, чернильной кляксой выделялась на фоне белых стен. Она замерла, изогнулась, поворот и покрывало сползло на пол. Словно во сне, женское тело покачивалось и потягивалось на пороге. Владимир знал, что зрелище будет потрясающим, но такого все равно не ожидал. Более всего она напоминала огонек свечи на ветру – тонкая, неуловимая, обжигающая и непредсказуемая. Единственное, что он посчитал ненужным – рыжий парик на голове девушки. Тем временем Анна, успокоившись и убедившись, что внимание зрителя завоевано полностью, двинулась вперед. Нет, это не был танец семи вуалей. Кто-то совсем другой кружился сейчас в столовой поместья Корфов. Оставалось только понять, кто именно. Шагнув вперед, девушка словно оступилась и оперлась плечом о колонну. Вздрогнула, оглянулась на мгновение и сладко замерла. Мягко, медленно она прижалась спиной к холодному мрамору, ласкаясь к нему и закрыв от наслаждения глаза. Владимир мог поклясться, что едва не видел вместо колонны живого человека, чьи призрачные руки обнимали и ласкали красавицу. Галстук начал его душить, но это было еще только начало. С этого момента Анна танцевала, да и вообще видела только этого призрачного партнера. Горя в его объятиях, она вышла на освещенный центр ковра и тут-то начался сам танец. Говоря на древнем, как мир, языке жестов, она то льнула к своему воображаемому любовнику, то звала его, соблазняла. Полузакрытыми в некой мучительной неге глазами, приоткрытыми губами и потрясающей пластикой Востока она заворожила несчастного, мучимого ревностью барона. Он был готов на все, лишь бы его имя выдохнули сейчас ее розовые губки, его, а не Репнина, и не какого-то другого пусть даже призрачного соперника. А мучительница все не унималась. Сейчас она умоляла не бросать ее, не покидать, но жестокий фантом ушел прочь, почему-то в сторону Владимира. Ошалелый барон даже хотел потесниться на диване, таким реальным он ему все это показалось. Потеряв надежду, Анна от отчаянья сжалась, закружилась на месте, дробно звеня браслетами, заламывая руки и едва не ломая спину. В изнеможении она опустилась на колени в центре ковра, широко разведя ножки. Откинула голову, протянула руки к небу, такая выразительная в мольбе, такая страдающая. Но вот несчастная ослабла, рукой оперлась на пол за спиной, потом медленно сползла назад всем телом, только правая рука еще была обращена вверх. Через несколько мгновений упала и она. Морской звездой лежала Анна на полу, разметав волосы и тяжело дыша. Если бы не тягучий мотив, тишина была бы сейчас гробовой. Говорят, время относительно. Те пара минут, что девушка оставалась в неподвижности, показались ей неделями. Потом раздался резкий хлопок и музыка оборвалась. Непривычно сиплый голос Корфа “можете идти” и удаляющиеся шаги оркестрантов. “Ну вот и все” – подумала Анна, когда ощутила рядом с собой присутствие барона. Она открыла глаза. Владимир сидел рядом на коленях, серьезно глядя ей в лицо. Невесомо коснулся пальцами разгоряченной щечки, отвел спутанные волосы. Его прикосновение заставило ее задохнуться. Чтобы хоть как-то скрыть волнение, она опустила ресницы и произнесла: - Надеюсь, мой зритель остался доволен. Сильные пальцы скользнули по ее губами, словно стирая с них уже высказанную глупость. - Ты обманула меня, Анна. Ведь это была не Саломея, - она удивленно посмотрела на барона. Его голос сейчас звучал мягко, тепло, как никогда, - Это была Юдифь! Юдифь. Благочестивая вдова, спасшая город ценой своей чести. Околдовавшая вражеского военачальника и добывшая его голову, как трофей. Странно, что Владимир подумал об этом. Красавица молчала, не в силах прервать ту нить, что вновь сейчас связала их, не отводила взгляда. А Корф продолжал тихо и нежно: - Олоферн у твоих ног, Анна. Тебе нужна моя голова? Все так же лежа в неудобной позе, она покачала головой. - Тогда что? Клянусь, я исполню все, что ты потребуешь. Назови свою цену, чего ты хочешь? Весь день она ждала этого момента. Хотя нет, наверное больше, всю жизнь. Ответ был готов и минуту назад, и год, и десять. “Хочу свободы!”. Она глубоко вздохнула, чтобы сказать это с вызовом, торжественно и гордо, но губы сами тихо произнесли: - Твоей любви. Анна сама едва не вздрогнула от неожиданности, но уже в следующий миг поняла, что именно это ей нужно на самом деле. Ей нужна любовь, настоящая, истинная. И только от него. Чувства же Владимира от ее слов можно описать только шквалом. В ушах застучала, сердце бешено заколотилось в груди, на лице напряглись все мышцы. Боязнь разочарования и безумная надежда на несбыточное – такой дурманящий коктейль. Смакуя его по капле, Корф выдохнул: - Ты уверена? Анна, невероятно уставшая за эти дни, не желающая больше споров и новых сомнений там, где их уже нет, обессилено кивнула. - Да. Лицо Владимира расслабилось, смягчилось. Оно словно оплыло, как снежная фигура под солнцем. Морщинка на лбу разгладилась, глаза наполнились светом, уголки губ едва заметно подрагивали, будто не могли решать – уже улыбаться или еще рано. Осторожно наклонившись к девушке, он подсунул руку ей под плечи и помог сесть. Стянул с ее головки так раздражавший его парик. Высвободил золотые волосы из под сетки. Анна смутилась от нежности в его глазах и жестах. Впервые Корф был таким с нею, открытый, страстный, ласковый. Тело отвечало дрожью на даже самые его робкие прикосновения, и девушка вдруг поняла, что именно этот Владимир был ее призрачным партнером в танце, ее вдохновением, ее источником сил. Его она звала, манила и потеря именно его лишила танцовщицу-Анну воли к жизни. Открытие было столь неожиданным, столь дивным, но действия барона оказались еще невероятнее. Осторожно взяв ее руки, Владимир трепетно прижался к ним губами. Он не торопился, покрывая тонкие пальцы нежными поцелуями, потом уткнулся лицом в ее ладошки и замер. Девушка вздохнула, изо всех сил стараясь поверить в реальность происходящего. Не получалось. Даже руки заняты – никак себя не ущипнешь. Но если это все не правда, то это сон, а во сне... во сне возможно все. Во сне между ними нет преград. Они просто мужчина и женщина. Во сне они любят друг друга. Робкие девичьи пальчики шевельнулись, тихонько проводя по мужским щекам. Корф очнулся, поднял на нее счастливые глаза: - Вся моя жизнь, слышите, вся, с этого момента принадлежит вам, - и взяв ее личико в ладони, приблизив к своему, выдохнул, - Только бы ты была рядом. Она проснулась на заре. Сладкая сонливость еще не оставила ее, заботливое тепло обнимало со всех сторон сильными руками. Голова Анны лежала на плече Владимира, ноги их сплетены. Прошедшая ночь промелькнула перед глазами красочным фейерверком и вызвала очаровательный румянец на щеках. Чуть повернув голову, девушка посмотрела на барина, хотя теперь он ей был не только барином. Корф крепко спал, едва заметно улыбаясь. “Что-то ему снится?” – шаловливо подумала Анна. Осторожно выбравшись из его рук встала, потянулась, радостно встречая незнакомую прежде истому, по-новому осознавая свое тело. Мельком глянув в зеркало, она увидела темные следы на шее и опять смутилась. Столь красноречивое подтверждение реальности ее сна будет нелегко спрятать от посторонних. Пока же, для собственного успокоения, скрыла наготу рубашкой Владимира. Тонкая ткань, хранящая запах его тела, словно вернула ее в столь желанные теперь объятия. Эта ночь вытеснила из ее души сомнения, протесты. Она любила. Теперь знала кого любила. Трепетно и без оглядки. И он так бережен, ласков с ней. В ушах все еще стояли его слова: “Люблю тебя, Анечка”. И прочие нежности, что он шептал, перемежая слова с поцелуями. Как от утешал ее, изгонял боль, как поднял к вершинам блаженства, как заботливо согревал, опомнившуюся и смущенную. “Моя дорогая девочка, мое счастье”. И прижал к сердцу. Разве нужно было ей что-то еще? Но он все равно дал гораздо больше. Стараясь не разбудить Владимира, Анна сложила дрова в камине и зажгла огонь. Заботиться о нем было так радостно, она и не подозревала об этом. Голые коленки согрело теплом пламени, в глазах отразились пляшущие огоньки. Огляделась. На комоде почему-то лежит скомканный халат Владимира. Интересно, какой он на ощупь? Девушка вдруг подумала, что наверняка гладкий и холодный снаружи, но мягкий и теплый с изнанки. Любимые вещи часто похожи на своих хозяев. Любопытство сгубило много кошек, оно же чуть не стоило жизни Анне. Под халатом обнаружились документы – официально выглядевший свиток и два запечатанных конверта. На большем из них было надписано ее имя. Похолодев, непослушными руками она развернула первую бумагу. Ее вольная. Надписанный конверт и вольная... Бумага выпала из рук. Она была в достаточной степени крепостной, чтобы понимать, что это значит. “Плата за эту ночь” – пронеслось в ее голове. Он всегда хотел показать ей ее место, ее положение. Хотел победить, сломить, заранее знал, что она не сможет устоять. А взяв верх в этой схватке, заплатить за развлечение и выставить из дома. “Нет, не может быть, это не было притворством”, - отчаянным сопротивлением всколыхнулась любящая душа, - ”Его нежность, трепетность, его слова...” Но память, издеваясь, начала выбрасывать, как карты из колоды: “От увидит тебя МОИМИ глазами”. Да, Миша увидел и немедленно бросил, брезгливо отвергнув даже попытку объяснений. Так вот как видят эти твои глаза... “...моя девочка, только моя”. Неужели тот голос, тот счастливый взгляд, все пережитое ими обоими, - неужели все это ничего для него не стоит? “...обычная крепостная, каких тысячи”. Ах, дядюшка, зачем вы были так со мной добры... “...клянусь исполнить все, что ты попросишь”. Я попросила Любви и получила ночь любви. Может быть, он именно так понял. Или решил, что с меня хватит полученного наслаждения. А ведь я поверила тебе, была так счастлива... “Лишь бы ты была рядом”. Вот она я, рядом. Руку протяни, позови – босиком по снегу за тобой пойду. Только не гони. Только не отвергай. Кто же я для тебя? Неужели лишь игрушка, отнятая у соперника? Окончательно присвоенная и теперь ненужная?! Не хочу, не могу, сомнения убивают. Пусть проснется и прямо ответит. Что он решил? Она уже шагнула было к кровати, хотела разбудить, спросить, но... Кинжалом в спину: “Чтобы связаться с крепостной нужно быть полным безумцем. Стать отверженным обществом и поставить крест на всех перспективах.” И танец, ее отчаянный танец, что он все же не отменил. Не отменил, несмотря на уже случившийся разрыв с Репниным. Смотрел, как она ломает свою гордость... Шаг назад. Глаза сами ухватили на полу скомканную простыню со следами ее крови. Через пару часов весь дом будет судачить о падении недотроги. Анна скомкала ткань и швырнула в огонь. Пламя недоуменно затихло, спрятавшись под непривычным топливом, но вскоре весело принялось за дело. Владимир спал, даже не подозревая, какие бури бушуют в нескольких шагах от него. Анна судорожно размышляла, глядя на него. Если предательство Миши лишь пошатнуло ее, то утратить Владимира... Внезапно она вспомнила свой вчерашний танец. В него она вложила не только все умение, там раскрылась страдающая душа, ее вело особое вдохновение. Неужели же танец был пророческим? Неужели ей суждено узнать, что такое любовь, лишь для того чтобы потерять? Боль вновь пронзила ее. Пересилив страх, она все же приблизилась к Корфу, протянула руку, но точно в этот момент спящий сурово нахмурился. Как знакомо нахмурился... “Вот и ответ” – грустно подумала Анна. Любуясь последний раз, нежно взъерошила его волосы, шепнула “Прощай” и пошла прочь. Владимир проснулся резко, как от удара. Предчувствие беды, такой близкой, такой страшной. Интуиция в этом никогда его не подводила, а на Кавказе не раз спасала как самого Корфа, так и его товарищей. Но что стряслось? Разве может сейчас хоть с кем-то случиться беда? Анна рядом. Он повернулся посмотреть на нее, крепче прижать к себе. Постель рядом пуста... Аня... Ее нет, словно и не было. Владимир рывком сел, с силой потер лицо. Неужели все это ему только приснилось? Но нет, вот они, яркие шелковые тряпочки, лишь по недоразумению называемые одеждой. Те самые, что он с таким наслаждением снимал с трепещущей в объятиях девушки. Камин растоплен, радует язычками пламени. Анна позаботилась? Она всегда была зябкой. Но почему ушла? Из глубины памяти пробилось воспоминание, как сквозь тенета сна чья-то ласковая рука провела по его голове и... “Прощай”?! Чувство тревоги усиливалось. В смятении он торопливо одевался. Где она? Что вообще случилось? Пожалела о случившемся? Испугалась? Но тут взгляд упал на комод. Когда он вчера внес Анну в комнату, то бросил туда свой халат, чтобы скрыть с глаз документы и до утра не отвлекаться на серьезные разговоры... Сейчас халата нет. Ну, вольную свою она видела, но почему не забрала? Конверты не вскрыты, похоже, даже не тронуты. Сердце глухо стукнуло, вновь предрекая беду. Владимир открыл верхний ящик и похолодел – исчез его любимый пистолет, верный спутник по Кавказу. Сломя голову бросился он в комнату Анны. Никого, лишь его рубашка лежит на кровати. Мимоходом пожалев, что не видел ее в этом “туалете”, он ринулся обыскивать дом. Девушка исчезла. “Ну не бежала же она опять” – отчаянно пронеслось в голове и вдруг перед глазами возник образ – Анна бредет мимо пофыркивающих лошадей в дальнюю часть конюшни. Пистолет в ее дрожащих руках. Боясь опоздать хоть на мгновение, Владимир побежал туда. Дверь не заперта. Скорее. Да где же она? Маленькая фигурка в дальнем пустом стойле (когда-то давно там размещался ее любимый пони), что-то дергает в руках. Еще пара шагов и Корф узнал в этом чем-то свой пистолет, приставленный к груди Анны. Отчаянными рывками девушка изо всех сил нажимала на курок. Крик ужаса замер в горле барона, время словно замедлилось, воздух сгустился. Он едва не поседел за эти доли секунды, что прорывался к ней, отвоевывал ее у смерти. Еще миг и... Он успел. Вырвал оружие из рук, отшвырнул прочь. Грубо, изо всех сил прижал к себе обессиленную девушку и, наконец, позволил себе выдохнуть. Анна беззвучно плакала у него на груди. Корф медленно приходил в себя. Что бы то ни было, он вытрясет из нее все! Сейчас же! Мысли судорожно путались в голове. Его Анна чуть не убила себя. Пойти на это она просто не могла, и тем не менее пошла. Да что же это? Тихонько отстранил девушку от себя, посмотрел в лицо – бледная, глаза закрыты, вся в слезах. Хотел вновь прижать к себе, согреть, обласкать, но пережитый страх сказал за него: - Какого черта? Ты что, с ума сошла? Молчит, лишь тонкие черты сильнее исказились болью. Владимир крепко держал ее за плечи. Встряхнул. - Анна, посмотри на меня! Корф даже удивился, когда она повиновалась. Ее глаза были полны такой боли...Не зная, что подумать, Владимир продолжил уже мягко: - Аня, что произошло? Разве я тебя обидел? Она опустила взгляд и помотала головой. - Тогда что? Чего ты боишься? Молчание. Наконец, одними губами, она что-то шепнула, но барон все же разобрал: - Я устала. - Жить? Кивок растрепанной головой, пояснила: - Жить в отчаянии. Корф ничего не понимал. Вчера, засыпая в его объятиях, она была счастлива. Так же как и он. В эту ночь не только тела их слились воедино, соприкоснулись души. Владимир впервые настолько ярко, настолько полно осознавал себя любящим. Любящим и любимым. Сколь огромной оказалась разница между наслаждением, полученным от увлечения, и блаженством настоящей, выстраданной любви. Для Анны же все происходящее было откровением. Таким же, как и сам Владимир Корф, снявший маску враждебной отчужденности. Как в книге читал он происходящие в ней перемены – смущение, удивление, узнавание. Чуть не впервые в жизни, радостно чувствовал ее доверие и не мог его обмануть. Спрашивая взглядом согласия на каждый шаг, он довел ее до изнеможения. А потом... став с ней единым целым осознал - прежняя жизнь не стоила и секунды жизни будущей. И то же прочел в ее глазах, когда отсвет боли стерся из них. Он целовал, шептал ей о любви, жалея, что молчал до этого, что вообще знает так мало слов. Анна неумело, но пылко отвечала на ласки, счастливые слезы текли из ее глаз. Наверное, он услышал бы и вожделенное “люблю”, но в восторженном исступлении зацеловал розовые губки. Уверенность во взаимности, нет, ЗНАНИЕ о долгожданной и, казалось бы, уже невероятной взаимности чувства пришло в тот момент, когда ЕГО имя она выдохнула, вознесясь на пик наслаждения. И подтвердилось позже, когда Владимир увидел свое отражение в глазах любующейся им женщины, плывущей в блаженной неге. Любимая и любящая. Спокойная и счастливая всего несколько часов назад. И сейчас – истекающая кровью душа... Он взял ее за подбородок, приблизился своим лицом, спросил: - Анечка, ты хочешь меня бросить? Ответ ударил по голове обухом. - Это вы собираетесь от меня избавиться. - Я?! - Вы, - безжизненно продолжала Анна, - разве не так? Я нашла и вольную, и ... конверт. - Но и что с того? - Корф и в самом деле ничего не понимал. Логика женщин была для него порой непостижимой. - Вы всегда хотели показать мне место. Я для вас лишь игрушка, на которую позарился ваш друг, но возвращенная хозяину. Что ж, вы победили во всем, как и всегда. Вы доказали – крепостные не имеют права на мечты и иллюзии. Высокие чувства, карьера в театре – ничего не осталось. У меня есть теперь только вольная и плата барина за развлечение. Я не хочу так жить. Не хочу и не буду! - А с чего ты решила, что в конверте были деньги? Ты ведь его не открывала. - А разве не так платят служанкам, подарок или конверт... Едва вникнув в ее слова, Владимир испытал такое облегчение, что чуть не расхохотался. Сдержаться удалось только мыслью о том, как дорого могло обойтись это недоразумение им обоим и состраданием к истерзанному виду Анны. Шумно выдохнув, прижался лбом к ее лбу, дождался ответного взгляда. Улыбнулся ей ласково. - Анечка, если уж суешь свой носик куда не следует, то хоть копайся там до конца. Пойдем, сама все поймешь. Тогда, надеюсь, снова станешь говорить мне “ты”. Вчера у тебя это хорошо получалось, - и крепко держа ее за руку, повел в дом. Под ногами что-то брякнуло – Владимир подобрал брошенный пистолет. Анна плелась за бароном, покорная и вялая, не надеясь уже ни на что. Она не хотела воскрешать надежды, не хотела нового взлета на этих качелях. Ведь чем выше, дальше вперед, тем сильнее и назад. Она слишком сильно раскачалась и сорвалась. Зачем же опять на них запрыгивать? Небытие было для нее так желанно. Как жаль, что пистолет подвел. Двумя руками она нажимала на спусковой крючок, уперев дуло себе в грудь. Изо всех сил стремилась прекратить все это, но... Корфу верно служит даже оружие. Пистолет, много раз спасавший его на войне, бьющий без промаха и не дававший осечки, намертво заклинило. Друг барона отказался вредить ему. И вот она идет, как покорная рабыня, в дом, в его комнату. Туда, где совсем недолго была так счастлива. Дверь за ними закрылась, замок щелкнул. Владимир, укоризненно покачав головой, усадил добычу в кресло, силой сунул в руки оба конверта, а сам отвернулся к окну. Пережитый страх отпускал его, теперь он терзался недоверием девушки. Черт, ведь стоило ей просто разбудить его, спросить прямо, а не городить невесть что... Хотя он сам виноват. За один неполный день нельзя забыть годы, вычеркнуть из памяти обиды, отказаться от привычки к настороженному ожиданию удара. Да и унижать ее было подлостью с его стороны. Но, не будь он Владимир Корф, если не изменит всего этого. Впереди целая жизнь. И он не отступит. Анна не хотела двигаться, но чего тянуть. Разорвала конверт со своим именем. Толстая пачка бумаг. Чуть дрожащими пальцами развернула первую и ахнула. Дарственная на Петербургский особняк. Вторая – на поместье. На родовое поместье Корфов! Письма поверенным, подтверждающие ее права, как наследницы барона, на случай его смерти. Письмо лично ей. “Анна Прошу Вас не отказываться от дома и поместья. Я хочу, чтобы они остались в заботливых руках. Не смущайтесь и не мучайтесь, я лишь исполнял предсмертную волю отца и пытался исправить нанесенное Вам зло. Я ухожу из Вашей жизни и больше никогда не помешаю. Будьте счастливы и, если сможете, простите меня. Я никогда не говорил, но, наверное, надо – я Вас люблю. Эта любовь выжгла меня до тла. Я истязал вас ревностью, своим страхом. Я так боялся, что Вы меня не полюбите. Да и Вашей власти надо мной тоже. Словом, сделал все, чтобы закрыть себе дорогу в Ваше сердце, хотя безумно хотел пройти по ней до конца. Я разрушил Ваши надежды на счастье с другим. Я и не сожалею о крушении этого романа (он не мог кончиться иначе, поверьте мне), но не могу простить себе пережитых Вами боли и разочарования. Сейчас я могу понять, каково это – быть отверженным тем, кто дорог. Даст Бог, Вы встретите человека, чье чувство будет сильнее преград, который будет достойным Вас. Я же вернусь к своему старому поприщу. Тому, что я когда-то в слепоте своей считал важнее благосклонности Вашего сердца. Мне остается Честь воина и его Долг. Благослови Вас Бог и прощайте Владимир Корф.” Руки Анны внезапно ослабли. Бумаги веером разлетелись по ковру. - Второе письмо – это прошение в царскую канцелярию. О восстановлении в чине и отправке на Кавказ, - не поворачиваясь, проговорил Корф, - я был уверен, что за танец ты потребуешь свободу. Я дал бы ее тебе. Но... не смог бы жить без тебя. Анна судорожно всхлипнула и сжала лицо ладонями. - Я думала, Вы меня отошлете. Владимир резко повернулся, присел на корточки перед ее креслом, отнял руки от личика: - Анна, ты мне совсем не доверяешь? Даже после этой ночи? Ты не помнишь, что я тебе говорил? Она не смела поднять глаз. - Помню. - Тогда почему ушла, почему не поговорила со мной? - Я так и хотела, но вспомнила и другие ваши слова. Владимир поморщился. Да уж, сам виноват, наломал дров. Значит и исправлять самому. Взял ее ладошки, нежно размял, стал согревать дыханием. - Говори мне “ты”, ладно? - Я постараюсь. - А я постараюсь заслужить твое доверие. Она пожала плечами, но вдруг подняла на него отчаянные глаза, блеснувшие надеждой и мольбой. - Научи меня! Научи меня доверять тебе. Как уже научил... – она осеклась, прикусила губку, не отводя глаз. Но Корф и так все пронял. Одного “ты”, близкого, интимного “ты”, было достаточно. Его лицо смягчилось, согрелось внутренним светом уверенности, что теперь все точно будет хорошо. Пусть не быстро, но будет обязательно. - ... любить меня? Она кивнула, нежась в тепле его глаз. Почти не заметила, как оказалась у него на коленях, как прижалась к нему, робко позволяя себе вновь мечтать. Сильные руки, бережно ласкающие ее, тихий глубокий голос... опять прекрасный сон. Не хотелось думать о том, что будет потом. А вот Владимир не только думал, но и говорил. - Анечка, я никогда не был так счастлив, как сегодня с тобой. И после всего этого, неужели я могу отпустить тебя? Потерять тебя? - Я, конечно же, безумец, но не такой дурак. Слово “безумец” напомнило о разумном Репнине и кольнуло, но в объятиях Владимира ни о ком, и ни о чем не думалось, хотелось только слушать. Слушать его голос, его нежности, дерзкие планы на этот вечер, стук сердца. Она совсем разомлела, как вдруг: - Анна, я женюсь. Это было так неожиданно, но потрясения утра словно лишили девушку способности удивляться или огорчаться. Она даже не вздрогнула, лишь чуть напряглись плечи. Собралась с мыслями, силой воли напомнила себе о манерах. - Поздравляю вас. Уверена, вы будете счастливы. Лиза достойная девушка, не говоря о том, что вы спасете ее от брака с ненавистным человеком. Она попыталась встать с его колен, но капкан держал крепко. - Лиза тут не при чем. Анна, не брыкайся, я уже сказал, что никуда тебя не отпущу. - Но я не могу давать поводов для сплетен накануне вашей женитьбы. Невесте это может не понравиться. - Она будет в большем отчаянии, если я таки вас выпущу, - перешел на такую же церемонность Корф. - Не мучьте меня, Владимир, - понурилась Анна, - Я желаю счастья и благополучия и вам, и вашей избраннице, кто бы она не была, но... Договорить не удалось. Довольный барон перебил: - Рассматриваю, как формальное согласие. Когда назначите день свадьбы? Глаза девушки округлились. - Вы что, имели в вид... меня?! - Угу, - сытым котом промурлыкал Корф, - И говори мне “ты”. “Выкать”, сидя у меня на коленях, глупо. - Но вы,... ты не можешь... Вспомни сам. Я ведь никто, подделка... крепостная... - Уже не крепостная... – рассеянно уточнил Владимир, осторожно целуя ее шею, но его мишень увернулась и попыталась воззвать к разуму: - Все равно, бывшая крепостная, не ровня, бесприданница. Я... не хочу испортить твою жизнь. Нежность, благодарность, забота – мужчина наслаждался этими нотками в ее голосе. Не прекращая, впрочем, попыток поцеловать все, что удастся приблизить к себе. Чтобы отвлечь уже всерьез отбивающуюся красавицу, весело ответил: - Насчет моей жизни – напомни мне, а не ты ли совсем недавно была не прочь так же подпортить жизнь Репнину? Или его не жалко? Что ж, это льстит самолюбию. Что же до всего остального – считай, что я женюсь по расчету. Бумаги уже заверены в Управе. Хозяйка поместья и особняка – ты. Я тут лишь нахальный гость, - стрельнул глазами, - Очень нахальный. - Я все верну тебе! – Напоминание о дарственных даже испугало ее, заставило замереть, чем не преминул воспользоваться Владимир. Его поцелуй, неожиданный, властный, кружащий голову, почти лишил Анну рассудка. И все же, открыв затуманенные глаза, она эхом вновь повторила: - Я все верну! - Как приданое! Иначе не возьму. Не одна ты гордая, - потянувшийся было продолжить уговоры действием Корф, отстранился и нарочито нахмурился, - Или ты боишься связываться с опальным дворянином? - Нет, нет, но ты же... а я... - слов не было, мысли путались, а чувства... - Анечка, ты же хотела доверять мне. Ну так и начинай прямо сейчас. Сама подумай, стоит ли мне, с таким невыносимым характером жениться на какой-то другой женщине, которая меня не любит? Пожалей несчастную! А кто может любить меня сильнее, чем ты? Губы Анны дрогнули в пока робкой, но такой светлой улыбке. - И потом, не могу же я оставить нашего ребенка. - Ребенка?! Он засмеялся. - Об этом ты не подумала? Счастье мое, в любви рождаются дети. А если любовь взаимная и искренняя, то очень красивые и умные дети. Так, мне уже надоело тебя убеждать. Я голоден, ты тоже. Быстро говори день свадьбы или Варвара прикончит нас и без огнестрельного оружия. - Ты... уверен? - В ее сердитости? Еще как! Ты что, забыла, как ее Модестович огорчил? - Да нет, я о..., - закончить ей опять не удалось. - Как с тобой трудно, Анечка. – вздохнул посерьезневший наконец Владимир, - Я уже говорил – моя жизнь принадлежит тебе. Согласен, подарок своеобразный, но что-то с ним делать надо. Можешь дать счастье, а можешь действительно погубить, отказавшись. Твой выбор, любимая? Улыбаясь сквозь слезы, она покачала головой: - Решай ты. Я ведь учусь доверять. - Ну тогда обвенчаемся послезавтра. Завтра, к сожалению, постный день. Дальнейшие разговоры надолго прервались. Уже много позже, выслушав долгожданные нежные признания невесты и полностью исправив неудачное начало дня, Корф оторвался от губ Анны и сознался: - Знаешь, а ведь ты тогда была права. До тебя я ничегошеньки не знал о Любви. - Конец