Лекарство от душевной боли

Автор: Зануда Рейтинг: PG Жанр: мелодрама, альтернатива Время: после отъезда Анны в Петербург. Предупреждение: любителям исторической достоверности просьба проглядывать кое-что сквозь пальцы. Я же любя. ________________________________________________________________________ Обрыв. Один лишь шаг отделяет от падения в пропасть. Один шаг. Хотя разве он что-то изменит? Пропасть уже разверзлась под ногами, когда она узнала о Его измене. И с кем... Пускай из нового романа ничего не вышло, но он предал их чувство. Забыл. “С глаз долой – из сердца вон”. Слезы выплаканы еще ночью. Сейчас лицо словно фарфоровое – бледное и неподвижное. Она проделала такой путь. Преодолела препятствия, не испугалась опасности, презрела общественное порицание, отринула все. И вот уже почти добравшись до него, узнала... Господи Боже, как она хотела ошибиться, надеялась, что это не более чем очередная сплетня. Но реакция Наташи – виноватый взгляд и попытка объяснения... Так же выглядят жены, пойманные с поличным. “Я все тебе объясню...” Что ей до слов, все ясно. Ее любовь растоптана, вера в Него и в лучшую подругу оказалась просто смешной. Назад дороги нет. Впереди – пусто. Что ей теперь... Она ушла от Долгоруких сразу после ссоры с Андреем и Наташей. Брела по лесу, не думая, куда направляется. Тропинка, вьющаяся меж деревьев, сама вела ее. И вот итог – сказочно тихое, потаенное место, грозное неотвратимостью своего рокового притяжения. Шаг вперед, взмахнув руками, мгновение полета и ... конец. В такой холод он наступит быстро. Она так отчаялась и замерзла, что бороться за жизнь не станет. “Придет день, когда мы будем танцевать на глазах всего света.” Этого не случилось, зато пришел совсем другой день. И вот она одна танцует последний танец на краю обрыва. Огонь в Его глазах. Как она верила им. Теперь это пламя принадлежит другой. Или другим. Страницы из дневника не хотели вырываться из книги, держались за переплет изо всех сил. Так же, как ее душа не хочет расставаться с надеждой. Пусть уже мертвой, но пока не похороненной. “Пока живем - надеемся”. Значит, хватит жить. Листы, исписанные ровным почерком, разлетелись стайкой бабочек, крутясь и переворачиваясь на ветру. Пора за ними. Слеза по щеке. Странно... Она еще может плакать. Или оплакивать. Никто не узнает. Никому не нужна. Монастырь собственной жизни не может дать смысл. Пора. Распахнула руки, как крылья, встречая грудью ледяной ветер, откинула назад голову, разметала волосы за спиной. Закрыла глаза. Шаг навстречу концу. Толчок назад, удар спиной. Неужели это и есть смерть? А голос рядом – святой Петр? Ох, нет, только не это! Скорбь поселилась в доме. Словно из него ушла душа. Казалось бы – просто человек, просто крепостная, просто... его счастье. Шорох платья больше не слышится в коридоре, чарующий голос под аккомпанемент рояля не доносится из гостиной. Уверенность, что она больше никогда не зайдет в его кабинет, пусть даже сердясь или по делу, наполняла сердце неизбывной тоской. Бессонными ночами он глядел в окно, тщетно пытаясь заглушить в себе боль утраты. Стоном, вздохом, каждый раз возвращалось – “Анна”. Лишь сама она не вернется. Она не любит его. С самого ее отъезда он все перебирал в памяти их ссоры, бесчисленные споры и столь редкие мгновения взаимного доверия, что он случайно или по задумчивости не успел испортить... А ведь она тянулась к нему. Всегда. Даже когда он отталкивал или ранил. Теплом своей души, сочувствием, состраданием. Но он все сгубил. Вынудив ненавидеть себя, он окунул в грязь, которая до того к ней не приставала. Измучил ее, извел. Заставил за несколько месяцев стать старше на годы. И все трусостью своей. Ведь он даже не признался ей открыто. Ни единого раза. Она догадалась сама обо всем. “Вы любите меня?!” Почему, почему язык тогда не повернулся... Глаза Анны смотрели так пораженно, так открыто... “Любите?!” В ушах все еще звенит ее голос. Почему же он не взял ее за плечи, почему не выдохнул простое и честное “Да!”. Сейчас так хотелось отдать годы жизни за возможность вернуться в тот день, да в любой другой день, только бы иметь возможность поймать ее взгляд, не отрываясь от него, опуститься на колени и шепнуть “Люблю”. Отдаться на ее суд, пусть наконец выбирает не обидой, а сердцем. Но он опоздал. Сам закрыл себе все пути, сжег мосты. И оказался на мели. Один. Не нужный. Она уехала. Навстречу новой жизни, карьере. Первым порывом его было схватиться за любимый пистолет. Но так глупо окончить жизнь... Нет, хватит малодушия. Дом погрузился в безмолвие. Потрескивание дров в камине казалось грохотом, редкие крики птиц за окном – едва не оглушали. Ранние сумерки подкрасили небо. Пушистая перина свежего снега таинственно блестела искорками, маня первозданной чистотой. Он вдруг вспомнил, что давно не выходил из дома. Пора освежиться, проветриться. Задумавшись на ходу, неожиданно для себя вышел к обрыву. Тут проходила граница его родовых угодий. Граница, грань... Сколько он ходил по краю. Наверное, стоит остановиться... или просто перейти. Но сегодня он не один здесь. Стройная фигура, отчаянно замершая у самой кромки, уже раскинула руки, взлетая. Он успел в самый последний момент, едва не разорвав на ней платье. Поймал за шиворот и швырнул назад на землю. И разразился площадной брань от волнения и удивления. Самоубийцей оказалась невесть как оказавшаяся здесь Ольга Калиновская. Нет, только не это! Только не он опять! Корф!!! Он что, ниспослан ей вечным камнем преткновения?! - Что вам угодно, сударь? – едва не брезгливо прервала она его непечатные высказывания. Барон опомнился, подал ей руку, помог подняться. - Как я понимаю, добрым этот день для вас не назовешь. Впрочем, как и для меня. - Мне нет до вас дела. Оставьте меня. - Не могу, сударыня. Вы решили покончить с собой на моей земле. Хватит мне неприятностей с властями. - Как благородно, - усмехнулась она горько. Конечно, ее жизнь – помеха даже для него. - Что случилось, Ольга? – неожиданно грустно спросил барон, - И почему вы так легко одеты? - Шуба мешала, я бросила ее где-то там, - неопределенный взмах в сторону леса, - Разве вы не понимаете, мне все равно... - Ну почему же, понимаю, - вздохнул спаситель, расстегивая шинель, - Как раз я и понимаю вас очень хорошо. Однако оставить все как есть не могу, простите. Тепло и тяжесть его шинели легли бременем на ее плечи. Бременем возвращаемой насильно жизни, оков отчаяния, которые вновь нужно переносить. Она посмотрела на Корфа и внезапно призналась: - Он забыл меня, предал... Женится на другой, а увлечен вообще третьей. Я так ему верила.. Молчание повисло между ними. Мгновение слабости словно открыло ее перед этим в сущности чужим человеком. Чужим, почти незнакомым, но невероятным образом понимающим ее лучше, чем самые близкие. - Мне жаль, - наконец промолвил он. Банальные два слова, всего два. Но это было ровно то, что нужно, не больше и не меньше. Чтобы поддержать, но не оскорбить. А интонация, грусть в глазах... Никогда бы не заподозрила она умения сострадать, не жалеть, а именно сострадать, в самоуверенном бретере бароне Корфе. Вздохнув, Ольга вновь посмотрела в темную пропасть. - Моя жизнь кончена. На этот раз Владимир встрепенулся, ухватил ее за плечи, развернул к себе лицом, встряхнул, приводя в чувство. - Ну почему вы, женщины, все время говорите такие глупости? Вам, безусловно, тяжело, но это еще не конец. Так может быть стоит встретиться с ним или хотя бы написать... Узнать все от него, а не из третьих рук. - А разве это что-то изменит? – как не хочется новых испытаний. Как страшит новая боль. Но Корф не позволил ей отстраниться. Он, вероятно, начал мерзнуть в одном сюртуке и настойчиво предложил: - Знаете что, пойдемте ко мне! Выпьем вина, согреемся, поговорим. Разделим вечер на двоих, раз уж так вышло. Ольга безразлично пожала плечами. Только позже, следуя по тропинке за широко шагающим, уже стучащим зубами, мужчиной, она испытала острый приступ благодарности. И пошла скорей. Владимир и в самом деле замерз. К вечеру похолодало, на открытых местах вьюга вовсю заметала следы, ветер проникал под одежду. Но он думал не о том. Уговаривая Ольгу, Корф словно говорил со своей душой, измученной и отчаявшейся. С той ее частью, которая тоже находила притягательным полет с обрыва в никуда. Добравшись до дома, он велел истопить баню и предложил гостье немедленно идти туда. Но, сколько ни жила Калиновская в России, эту панацею от всех хворей она не понимала. Пришлось отпаивать ее горячим чаем и Вариными настойками. Сам же хозяин рисковать не пожелал. Вновь они встретились поздно вечером. Ольга, так и не сумевшая уснуть и очень боявшаяся оставаться в одиночестве в чужом доме, спустилась вниз. Из под двери кабинета виднелась полоска света – барон тоже мучился бессонницей. Странная это была ночь. Сидя при свете камина и почти не глядя собеседника, они исповедовались друг другу, сами не понимая, почему это делают. И, удивительное дело, как похожи были их переживания. Оба мучимые болью неразделенной любви, оба одинокие, затерявшиеся в своих воспоминаниях, лишившиеся надежд. - Скажите, Владимир, а как вы теперь будете жить, что делать? - То же, что и всегда. Ворчать на слуг, ездить на охоту, ходить в гости. Обыденность ответа, равно как и лицемерие его легкомысленности, заставили ее поежиться. - Мне страшно. Это так ужасно, когда нет будущего. Или все же есть? - Честно говоря, она не особо вслушивалась в его историю, вновь и вновь переживая свою. Но покажите женщину, которая хоть краем уха не уловит подробности чужих страданий. Тем более, высказанных мужчиной. На ее вопрос Корф скривился. - Вряд ли. Анна уехала. Давайте лучше поговорим о вас. Что вы намереваетесь предпринять? После короткого спора, барон в конце концов уговорил ее написать Александру, сообщая о приезде и желании встретиться. Но при этом потребовал с Ольги слово, что она не покинет поместья без его ведома и вообще не станет выкидывать новых фортелей. Та улыбнулась. - Вы все еще считаете меня способной на безумства? Поверьте, для них просто не осталось сил. Но я даю вам слово. Помолчав, погруженная в себя, Калиновская внезапно вскинула глаза на внимательно наблюдавшего за ней мужчину. - Вы думаете, он ответит? - Уверен в этом. Забыть вас, ваш роман невозможно. Проигнорировать послание возлюбленной, даже пускай и бывшей, может только последний трус. А Его Высочество им точно не является. Я постараюсь безопасно доставить ваше письмо. Хотя, не поручусь, что его ответ доставит вам радость. Но даже если у вас с ним нет впереди ничего, лучше прощаться с мечтой, а не с жизнью. - Вы тоже уверены, что он забыл меня, выбросил из жизни, - вновь горько шепнула она заученную формулу погружения в отчаяние. - Ох, да перестаньте. Не напускайте на себя еще и излишнюю скромность. Во дворце редкая женщина могла с вами сравниться. Вы неотразимы, Ольга. Даже сейчас, без роскошного наряда, драгоценностей вы невероятно красивы и знаете об этом. Разите мужчин наповал. Забыть вас невозможно. Поверьте мне на слово, - Корф тепло улыбнулся воспоминанию. - Вы действительно меня любили, Владимир? Этот вопрос был мучительным для нее сейчас. Не понимала, зачем спрашивала, но ответ был ей очень нужен, честный, открытый. - Нет. Это не было любовью. Лишь влюбленностью, отчаянной, азартной, привносящей столько красок в жизнь, - барон блестел глазами, глядя ей в лицо, - Я вам очень благодарен за те дни. Хоть и невольно, но вы подарили мне приключение, тайну. Он помолчал, потом вздохнул. - Вы сможете когда-нибудь простить меня? - Не знаю. Я очень бы этого хотела. Но пока разлука томит... – чтобы уйти от больной темы, она почти весело проговорила, - А знаете, я даже рада, что мои, так воспетые вами чары, сейчас не действуют. - Действуют, но я от них защищен. Почти как Медичи от отравления. Привычкой к более сильному яду. – Корф привычно отшучивался. - Тогда почему вы один? Зачем отпустили ее? - Не мог иначе. Любовь должна быть взаимной или никакой. - Но вы хотя бы объяснились с ней? Владимир встал, подошел к окну, отодвинув тяжелую портьеру, уставился в стекло. Едва слышно, но она разобрала, прошептал: - Почти. Ольга грустно улыбнулась. Ох уж эти сильные мужчины. Они увлекаются громко, ярко, с фейерверками, красивыми жестами и пламенными речами. Но стоит хоть сколько-нибудь серьезно дотронуться до их сердца, теряются, лишаются разом голоса, разума и хваленой смелости. Корф, оглушивший ее на том памятном балу треском комплиментов и признаний, не побоявшийся дуэли с самим Наследником, не изменивший присяге на этой дуэли, так и не подняв пистолет на царственную особу, готовый убить себя, герой войны, прочее, прочее... Так вот этот самый Корф не смог открыто признаться в своих чувствах той, кого действительно любил... Калиновская была в достаточной степени женщиной, чтобы вспомнить отношение к ней самой разных мужчин. К разочарованию своему, она поняла, что для пылкого и страстного Цесаревича, по этим признакам, тоже была лишь увлечением. В отличие от того же Аринея. Единственного, кто протянул руку помощи в тяжелую минуту и пообещал защиту от враждебности мира. Но отвлекшись от собственных потерь, не хотелось к ним вновь возвращаться. По крайней мере, сейчас. Пока не получен ответ Александра, у нее есть еще капля надежды. Она волевым порывом вернула мысли в приятное русло. Увлечения. Как многие увлекались ею, первой красавицей Императорского Двора. Тот же Корф... Наверняка он был бы для нее прекрасным любовником. Но недолго. Они слишком похожи, чтобы выносить друг друга продолжительное время. Как только флер таинственности, привлекший к ней барона, рассеялся, он принялся бы вновь искать свой идеал. Тот идеал, что смирно жил у него под носом, оставаясь неузнанным до срока. Интересно, а сама Анна понимала, что только ей назначено судьбой навсегда приручить этот комок порывов? Калиновская вновь посмотрела на фигуру барона, застывшего в размышлениях. - Позвольте дать вам совет. Владимир вздрогнул и очнулся. Надел маску вежливого хозяина. - Конечно, буду рад. - Напишите и вы ей. - Я не мастер амурных посланий, - Корф привычно насмешничал, но Ольга перебила. - А вы просто поздравьте с праздником, осведомитесь, не нужна ли помощь. Да хоть спросите, прочистили ли дымоходы в особняке. Какая разница, о чем писать. Или трусите? – лукавая улыбка вряд ли была видна, но отчетливо слышалась в голосе. Барон широко улыбнулся. - Туше, дорогая пани. Сдаюсь. Начну завтра же, на свежую голову. Он проводил гостью до дверей ее комнаты, поцеловал руку и тепло молвил: - Спасибо вам. - И вам, барон. За все. Спокойной ночи. Утро было хмурым. Серое небо, низкие тяжелые облака, сквозь которые солнце едва могло пропустить редкий лучик. Ветер стих, но все вокруг словно ждало его появления вновь. Ольга проснулась поздно. Позавтракав в комнате, она обосновалась в уютной библиотеке и быстро написала письмо. Ей не хотелось ни скрывать своих переживаний, ни унижаться мольбами. Запечатав конверт, она облегченно вздохнула. Теперь все будет зависеть от Александра. Остается надеяться, что барону все же удастся передать письмо. А последний мучился сомнениями в кабинете. То творение его пера выходило слишком сухим, то чересчур пылким, то щемяще романтичным – он сам себя не узнавал. Уместнее было бы нечто дружелюбно–заботливое, но непослушная рука очередной раз вывела: “Милая Анна, Я живу в доме, где все еще звучит ваш голос. И каждый раз, отворяя дверь, я надеюсь увидеть вас...” Очередной листок скомкан жесткой рукой и закинут в нерастопленный камин. Стук в дверь. Ольга. Он даже обрадовался поводу сбежать от этой муки. Пообещал распорядиться насчет чего-то и вышел, раздраженно запустив пятерню в отросшие волосы. Калиновская проводила Корфа насмешливым взглядом. Пожалуй, этого она и ожидала. Камин забит мятой бумагой, рядом валяются еще несколько комочков. Подняла один, развернула... другой... Она понимала всю бестактность своего поведения, но извечное женское любопытство было сильнее. Бедный барон. Все это надо изливать не на бесчувственную бумагу. Гордец несчастный. “Анна меня не любит”, “Все или ничего!”. Он весь в этом. Но Ольга видела предмет его печали, хоть и всего один раз. Анна не была равнодушной или холодной. Скорее, не разобравшейся в себе. Узнав о дуэли, она сразу бросилась к ним. Не к кому-то одному, а к ним обоим! Калиновская могла это понять, ведь сама однажды едва не лишилась рассудка, тревожась за Александра. До соперника ей и дела не было, разве что призвать кары небесные на голову. Нет, Анна не потеряна для Владимира. Она ведь уехала одна, без поклонника князя. Тем более, приняла помощь Корфа - значит, доверяет ему. Грезы о театре наверняка уже подернулись пеплом разочарования от встречи с реальной его жизнью. Владимир и Анна. Красивая была бы пара. Может, стоит помочь им? Нет-нет, не грубо, не настойчиво, а лишь чуть-чуть... Ольга лукаво улыбнулась, собрала жертвы мужской неуверенности, бросила в камин несколько чистых листов и чиркнула спичкой. Следя за огнем, она осознала, что история и тоска Корфа неожиданно сильно тронули ее, заставив очнуться и выкарабкаться из раковины собственных потерь. Вернулся если не вкус, то хотя бы интерес к жизни. Когда-то она подарила Владимиру приключение, теперь он дает ей роман, в котором можно немного поучаствовать. “Фея-крестная”, - улыбнулась она ярко полыхающему пламени и пошла к себе. Несколько следующих дней прошли в хмуром ожидании. Хозяин и его гостья сразу договорились не мучить себя и друг друга необходимостью соблюдать этикет. Так что натужных любезных бесед удалось избежать. Корф все-таки смог передать конверт Ольги через князя Репнина, отправившегося в столицу с докладом. Почтой же послал вымученную записку Анне. Ожидание. Оба, как ястребы, бросались в прихожую, едва заслышав звон дверного колокольчика, но все было тщетно. Наконец отчаявшись, Владимир заперся в кабинете. Калиновская не выходила из комнаты. Варвара бурчала что-то нелестное, каждый раз обнаруживая у господ отсутствие аппетита, но ничего поделать не могла. Однажды в полдень барон был встревожен буханьем сапог Григория и странным шаркающим звуком в коридоре. Выглянув из своей берлоги, он обомлел – слуга нес в гостиную большущую пушистую елку! А ведь и в самом деле, Новый Год на носу. Новый Год, Рождество без Анны? Немыслимо. Праздники в доме без самого себя он вполне мог представить, но без Анны... Без лучистых глаз, в которых светятся огоньки, без той радостной улыбки, что греет своей чистотой, без ее звонкого, как колокольчик, смеха. Он вновь заперся в кабинете и жестоко напился. Портрет отца укоризненно смотрел на сына, но был повернут лицом к стене. Это последнее, что Владимир запомнил в тот день. На другое утро похмелье просто заставило его выйти из дому. Чтобы иметь повод вернуться попозже, Корф сделал вид, что поехал охотиться. Он бежал от мыслей, в который раз обманутых надежд, от памяти, которая жестоко предъявляла образ Анны, стремящейся к свободе от него любой ценой, говорящей о ненависти, о непрощении. Бежал от осознания, что все действительно кончено. Гнал мысли из головы, сосредоточившись на ощущении холода, постепенно охватывающего тело. Бездумно сидя в седле, мотаясь по дорожкам в лесу, барон и знать не хотел, что происходит сейчас дома. Даже весть о пожаре в родном имении вряд ли огорчила бы его. Вернулся он под вечер, в сумерках. Согрелся в бане, растерся снегом. Постоял во дворе, ощущая, как волосы на голове превращаются в ледяную корку. Луна печально улыбалась ему круглым женским личиком, звезды тихо светили с небес. Одна из них сорвалась с места и полетела вниз, дразня обещанием сбывающегося чуда. “Вернись ко мне...” – внезапно проговорил он в темноту, - “Вернись!” Тишина в ответ, но он и не ждал ничего другого. Опустил голову, побрел в дом. Окно на втором этаже освещено – Ольга все еще затворничает. Хороший же он хозяин – в канун праздника бросил гостью одну. Совесть кольнула сквозь пелену одиночества. Свет льется и из окон гостиной. Ну да, Варя же незыблемо хранит традиции. Раз Новый Год, значит обязательно елка и накрытый стол. Владимир улыбнулся сквозь горечь. Как встретишь Новый Год, так и проведешь его. Год в запое одиночества? Нет, не элегантно. Он все же зашел туда, в жарко натопленную комнату с наряженной лесной красавицей в центре. И словно окунулся в атмосферу детства. Тот же запах хвои и предвкушения волшебства. Но что это там? Из под пушистой лапы раздался щелчок. Корф подошел поближе и с удивлением обнаружил не слишком большой красивый сундук, по виду больше напоминающий расписную шкатулку. Записка, закрепленная в переплете полос “Владимир”. Таким знакомым почерком. До боли, до стона знакомым. “Надеюсь, мой подарок вам понравится. Анна” - Лучшим подарком была бы ты. – пронеслось в голове и Корф откинул крышку.... Чтобы немедленно зажмуриться и помотать головой, прогоняя морок. - Владимир, я хотела сделать вам сюрприз... Но, кажется, застряла, - морок жаловался голосом Анны. В лицо мужчине полетела вьющаяся локоном ленточка серпантина. Он присел на корточки, глядя во все глаза и не веря им. - Мне что, это снится? - То, что я застряла? – старательно обиделась красавица, чтобы скрыть смущение, - Ну и сны же у вас, барин! Слово “барин” звучало так кокетливо, что не вызвало привычного раздражения, а напротив, привело в себя. Он вынул из ее рук какую-то коробочку, не глядя, отложил в сторону, потом извлек из “упаковки” свой главный сюрприз, не слушая заготовленных поздравлений. - Мой подарок,- выдохнул ей в лицо, заставив замолчать. Анна светло улыбнулась в ответ и опустила глаза под его горящим взором. - Могу я надеяться, что он вам понравился? - Лучше и быть не может, - слов подобрать он не мог, все говорили глаза. - Может быть, вы меня все же опустите? – девушка так многое сегодня собиралась сказать, но у него на руках мысли ее путались. - А вы считайте, что застряли теперь здесь, - ухмыльнулся Корф, любуясь нежным румянцем, - Кстати, что это на вас? Он только теперь отметил несуразность одежды “сюрприза” и съехавшую желтую шапочку с ушками на ее голове. - Костюм зайчика, - Анна поправила шапочку и обняла Владимира за шею, - Мы с вашей гостьей его сегодня нашли среди старого реквизита. Упоминание Ольги словно разрушило магию сказки на двоих. Они не одни в доме. Со вздохом поставив девушку на ноги, барон осторожно убрал прядку волос с ее лица. - Где же она сейчас? - В своей комнате, грустит. Просила не тревожить ее сегодня. - А что еще вы нашли вместе? - Повод для серьезного разговора. О вас! – голосок Анны звучал строго, - Да и Варя жалуется. - Так вы приехали поэтому? – он вдруг словно окаменел. Она приехала не к нему, а из-за него. Из жалости! – Благодарю. Надеюсь, посещение моей персоны не слишком отвлечет вас от карьеры. Как дела в театре? - Совсем неплохо, - красавица не понимала, чем вызвана его перемена, столь резкое отдаление и попыталась пока стать невозмутимой. Получалось неважно, и она отошла к окну, - Прослушивание прошло хорошо. Сергей Степанович доволен, обещал главную роль новой постановке. Контракт мне прислали, весьма выгодный. Но прежде чем подписывать, я хотела серьезно подумать. - О чем? – глухо прорвалось у Корфа. Абсурдность сцены внезапно бросилась в глаза. Перед нарядной елкой, рядом с накрытым столом стоят и играют какой-то дрянной спектакль двое – он и она. Он – в халате, всклокоченный после бани. Она – одетая в мешковатый костюм зайчика, почему-то желтого цвета. Владимир уже решил покончить со всем этим разом, задать наконец ей вопрос и разрубить все узлы. Да или нет?! Но, подняв голову, чтобы шагнуть к ней, взять за плечи, встряхнуть с силой... Тихий мелодичный голос в это время прошелестел: - Нужно ли мне это... Анна, твердившая, как заведенная, о театре, сейчас не уверена в своем выборе. Значит, есть что-то важнее. Или кто-то... Сердце едва не остановилось, когда он поймал ее быстрый взгляд, полный мучительной тоски и горечи. Миг, и головка в несуразной шапочке вновь повернулась к камину, пряча слезы на щеках. Барон с силой выдохнул, готовясь к следующему моменту, запоминая во всех подробностях, уверенный, что через минуту жизнь станет иной. Вдох. Тихий ласкающий, бархатный голос обнял девушку как сбывшийся сон, как ожившая мечта. - Любимая... Она вздрогнула, повернулась, впилась мокрыми глазами в его лицо, уже ловя в нем ответ, тот самый, нужный, растворяясь в нем, но все еще боясь ошибиться. - Вы... что-то сказали... Владимир любовался ею сейчас. Медленно покачал головой. - Я не говорил. Я звал тебя, любимая. Быстрый шаг навстречу, другой. Они встретились в середине пути. Корф сгреб девушку в объятия, прижал к себе изо всех сил, более всего желая поведать, как скучал, как ждал, но смог только выдохнуть и ткнуться лицом в макушку. Анна замерла, со стоном облегчения, растаяв в его руках, зажмурившись от невероятного счастья. - Мой подарок, - вновь пробормотал барон в ее ушко и почувствовал согласный кивок, - Самый лучший. Объятий было мало. Ему нужно было и смотреть в ее глаза, и слышать голос, и ощущать тепло и тяжесть хрупкого тела. Владимир перебрался в глубокое кресло, устроив Анну на коленях. Теперь он мог читать в сияющем личике более не скрываемое волнение и смущение. Девушка все порывалась что-то сказать, но слова не срывались с дрожащих губ. Как никто хорошо понимая состояние своей ненаглядной, барон решил ее успокоить. Провел ладонью по ушкам и светло улыбнулся. - Знаешь, я вспомнил этот костюм. Его сшили для моей матери. К рождественскому карнавалу. Это должен был быть солнечный зайчик. - Ох, простите, я не знала... - Анна пожелала провалиться сквозь землю, но ее надежно удерживали сильные руки, - я не хотела огорчать вас воспоминаниями. - Анечка, это очень хорошие воспоминания. Тем более, что солнечные зайчики исполняют желания. Ты это тоже умеешь? - Не знаю, но я буду стараться, - она облегченно прильнула к его груди. - Надо бы подумать, чего пожелать... – Корф потерся щекой о шапочку на ее макушке, потом, отстранив красавицу от себя, заглянул в глаза, - Можно? Анна кивнула, не особо вдумываясь, о чем он спрашивает. Чуть не впервые в жизни она окунулась во власть его нежности, не испытывая более протестов и страха. Растворялась в счастье, которое дарила эта скрытая ранее от всех его ипостась. Счастье быть с ним, с любимым и любящим. Так пускай все будет, как он хочет. За все эти дни в городе, в разлуке, она поняла, кто же все-таки дорог ей, кто нужен. Но так боялась, что уже поздно. Помня сказанные при расставании слова, боялась его гордости. Ошеломленная осознанием силы своего чувства, боялась самой себя. Короткое письмо Корфа с поздравлениями было таким чопорным, почти холодным. Анна уже впала в отчаянье, но второй конверт, через несколько дней присланный из поместья и подписанный мадам Болотовой, открыл ей глаза. Черновики его сухого письма. Какие бури в них были... Девушка немедленно собралась в путь. Назад, в поместье. Вперед, к взаимности, к пониманию своего чувства. И он еще спрашивает можно ли. Конечно, все что угодно! Все, что ты хочешь! Владимир осторожно вытащил шпильки из ее прически и снял надоевшую шапочку. Зарылся ладонью в ворох ее волос, перекатывая их между пальцев. Анна прикрыла глаза, наслаждаясь даже невинными пока прикосновениями. Теплые губы коснулась уголка ее рта, щеки, погружая в сладостное предвкушение, но девушка встрепенулась и остановила его: - Владимир, подождите. Вы должны знать... Я обязана вам сказать, для этого и приехала... Тот день... перед дуэлью... Корф чуть нахмурился, крепче притискивая ее к себе. Что бы ни было сказано, из рук он ее не выпустит. А красавица все сильнее волновалась, краснея и подыскивая разбегающиеся от нее слова. - Вы спросили тогда, а я не ответила... Я не понимала, запуталась, боялась. Но больше не буду, - она уже совсем сбивалась с темы и, чтобы не толочь в ступе воду, сделала вдох и шепнула, глядя в обычно такие строгие, но сейчас ласковые серые глаза, - Я вас люблю. И в ту ночь тоже уже любила... просто... Продолжить он ей не дал, поцелуем, благодарным, требовательным, искушающим, ответив на ее признание. Как сладок он, взаимный поцелуй. Когда нет места ни сомнениям, ни тревогам, лишь единение сердец, ведущее к слиянию душ. Едва оторвавшись от сладких губ, заглянув в заполненные невероятным светом очи, Владимир наконец произнес выстраданное и сокровенное: - Я люблю тебя... Люблю, люблю, - и принялся покрывать ее поцелуями, пьянея от звука полузадушенного счастливого смеха и своего имени, произносимого нежным голосом. Маленькие пальчики на его лице, впервые прикасаются к нему. Так ласково, так робко. А ведь он совсем распустился, зарос. Огорчение сострадания в голубых глазах: - Колючий, осунулся. Что ты с собой сделал? - Просто жил без тебя. Это было невыносимо, Анна. Я разучился быть один. - Да, я знаю. Мне тоже было плохо, - она опять погладила его по щеке. Корф повернул голову, поймал губами ее ладошку. - Теперь все будет иначе. Она улыбнулась. - Если ты так захочешь. И я буду о тебе заботиться, можно? - Нужно, любимая, нужно. Она радостно встрепенулась, приняла строгий вид и попыталась встать с колен Владимира, тот не пустил. - Тогда я начну прямо сейчас. Идемте за стол, вы ведь даже не позавтракали сегодня. - Так, в доме есть лазутчик, уже наябедничали. Надеюсь, в угол ты меня не поставишь. - Не поставлю. Разве что оттреплю за ухо. - Я исправлюсь, - мурлыкнул он с преувеличенно виноватым видом, - Совсем-совсем исправлюсь. Буду послушным. Корф снова не позволил девушке сделать и шагу. Перенес на руках за стол, опять усадил себе на колени. На робкое возражение о неудобстве расположения, заявил: - Дорогая, я так устал. Все из рук валится. Кроме вас... Поэтому сам есть не буду, не уговаривайте. А вот из ваших рук... И никаких вилок! - он вновь отбросил эту церемонность и тепло улыбнулся, - Побалуй меня, Анечка! Бедный счастливый барон... Очутившийся в центре женского заговора и опрометчиво пообещав слушаться... В этот вечер, разомлев от ощущения власти над недавним вредным барином, а ныне любимым мужчиной, Анна увлеклась и буквально обкормила его Вариными шедеврами. Последний взмолился о пощаде, лишь ощутив себя Рождественским гусем с начинкой. Но так упоительно было собирать кусочки чего-то невероятного с ее ладошки и пальчиков. Процесс ответного угощения был не менее увлекательным. Корф мгновенно вспотел, почувствовав нежность ее губ на своей ладони. Наслаждение стало почти мучительным, хорошо хоть Анна ничего не заметила. Ему все-таки пришлось пересадить красавицу в кресло, чтобы открыть шампанское. Хлопок пробки, шипящая пузырьками жидкость разлилась по сверкающему гранями стеклу. Звон бокалов, глаза в глаза. Оба хотели что-то сказать, но в этот момент по дому понеслось нарастающее “Боммммм”. - С Новым Годом, Анечка. - С Новым Годом. Пузырьки лопаются на языке, губы ловят холодные сладкие капли, словно обретают чувствительность для других прикосновений. Еще не все сказано, не все выяснено, понято. Но есть волшебство поверья – как встретишь Новый Год, так его и проведешь. Вместе, рука об руку, глаза в глаза. Что может быть лучше. - Какой странный выдался год, Владимир... Он вздохнул, хмуро опустил взор. Странный – не то слово. И боль утраты, и горечь предательств, разоблачений, разочарований. Ярость и ревность, отчаяние, откровения открытий. Все-все, что должно было быть пережитым, искупленным. И вот, он вышел к свету. Из темной, непролазной чащи. Какой же он дивный, этот свет, свет взаимной любви. Владимир вновь посмотрел на любимую и спохватился. Как же он раньше не заметил – девушка устала. Ее глаза едва не слипались. Видимо, не он один мучился бессонницей. Мягко обнял ее, баюкая. - Засыпает мой зайчик... - Нет, все в порядке, - она встрепенулась, распахнула сонные глаза, но предательский зевок выдал с головой, - я... я так давно тебя жду... Расставаться не хочется... Мне все кажется, что я сплю и боюсь проснуться опять одна. - Я тоже. Мы можем справиться со страхом вместе... Если ты мне доверяешь. Короткий кивок и он унес ее в свою комнату, заботливо помог снять карнавальный костюм, уложил в кровать. Короткая нижняя рубашка и панталоны тонкого полотна с кружевом заставили и без того горячую мужскую кровь вскипеть, но усталость взяла свое, уговорив подождать до утра. Гибкое изящное тело прильнуло к его боку, золотистая головка легла на плечо, пушистые волосы защекотали подбородок. Тонкая рука обвилась вокруг шеи оберегом от дурных снов. Стук сердца, ровный, размеренный. - Спокойной ночи... любимый. Последнее слово – само по себе, как признание. Она выдохнула его так нежно, так искренне... Обласкала его Душу и упорхнула в царство снов. Владимир еще какое-то время улыбался в темноту, размышляя, как изменилось за один вечер все вокруг. Даже дом молчал по-особому умиротворенно. Как старый ленивый кот, что жмурится в тепле, готовясь тихо заурчать... “С новым счастьем”. Корф проснулся затемно, как от толчка. Может, ему все привиделось? Но нет, сны не посапывают сладко в темноте и не льнут к нему так доверчиво. Он осторожно выбрался из постели. Прихватив кувшин с водой, ушел в соседнюю комнату бриться. Этим утром он хотел разбудить Анну поцелуем, а не царапаньем. Спешил, скреб лицо бритвой, молясь, чтобы девушка за это время не проснулась одна и не смутилась. Он успел вовремя. Зябкая красавица беспокойно куталась в одеяло, лишившись его тепла. Владимир посомневался, но все же уступил соблазну, сняв теперь рубашку. Вечером, укладывая Анну, он не стал раздеваться по обыкновению донага, чтобы не смущать ее. Но сейчас... Желание ощутить ее тело, дыхание своей кожей было нестерпимым. Скользнул под одеяло, принял ее в объятия, и ненадолго сошел с ума от восторга, услышав свое имя в исполнении сонного голоса любимой. Она уже привычно положила голову ему на плечо, рука замерла на широкой мужской груди, прямо над сердцем. “Во сне люди не лгут”, - качаясь в волнах нежности, подумал барон, - “И ты больше никому не лжешь, моя девочка”. Он еще помечтал о том, как встретит с нею утро, что скажешь, как вместе отныне станут жить в поместье, встречать рассветы, ходить в гости... Грезы увлекли сладостно далеко, но вскоре он заметил, что дыхание Анны изменилось. Еще немного, и хрупкое тело в его руках чуть дрогнуло, напряглось. Девушка огляделась, тихонько охнула. Владимир погладил ее по плечу. - Доброе утро. Она подняла смущенный взгляд. - Так это не сон? - Нет, милая. Как спалось на новом месте моему солнечному зайчику? Улыбка, открыто расцветшая на девичьем личике, казалось, осветила даже темные уголки комнаты, согрела дуновением летного зноя. - Я.. Мне никогда не было так хорошо, Владимир. Не знала, что с тобой может быть так хорошо. Как будто разом исполнились все желания. Я дома... и ты рядом. - Так теперь будет всегда, слышишь. Ты никуда больше не исчезнешь. Я не отпущу, - Корф с силой перевел дыхание, - Ты рядом со мной, и это лучшее, что может быть... Робкие пальчики, лаская, пробежали по его лбу, щеке. - Я побрился! – почти гордо отчитался барон и вдруг нахально ухмыльнулся, - Кстати, вчера я нанес сокрушительный вред твоей репутации. Ночь в моем доме... - Но госпожа Болотова тоже... - Она вдова, - отмахнулся мужчина, - И потом, к моей комнате она и близко не подходила... Не говоря уже о постели. - Но мы ведь не... Ничего же не было. Анна густо покраснела, внезапно осознав, что вряд ли одетая лежит в объятиях почти обнаженного Владимира, а его руки постепенно пробуждают в ней спящее прежде пламя. А Корф тем временем совсем развеселился. Уговаривать и смущать свое сокровище было так интересно. - Ну кто поверит, что я смог устоять? Ты забыла о моей славе ветреника. А насчет того, что мы не стали... – он сверкнул глазами, откровенно говорящими о его желаниях, уронил девушку на подушку, навис сверху. Медленным, искушающим движением стянул рубашку и ее плеча, мягко коснулся губами открытой кожи, - Так если дело только за этим, я все исправлю. Красавица не успела ответить, барон поцелуем приник к ее шее. Она издала странный всхлип, руки судорожно сжали простыню, спинка выгнулась дугой, грудь напряглась. Хотелось одновременно и продолжить эту сладкую муку, и прекратить ее немедленно. Корф не хотел увлекаться, но все же след на нежной шейке остался. Улыбнувшись на творение собственной пылкости, он посмотрел лицо трепещущей Анны. - Если хочешь остановить меня, сейчас самое время. - Не хочу, - тяжело дыша ответила она, - И больше никогда не буду. …Новогоднее утро началось только под вечер. Горе и счастье часто встречаются. А иногда вместе приходят. Жаль, что не ко всем одновременно. Вернувшееся счастье барона Корфа прибыло двумя часами после получения Ольгой Калиновской грустной вести. Долгожданный ответ Цесаревича, хоть и смягченный отчасти сочувствием, не оставлял ей надежд. Прошлое – в прошлом. Она сама – в прошлом. Как больно осознавать себя прошлым, отжитым. Хотя в глубине души она уже и не ждала ничего иного. Итак, вся ее верность, ее порывы опоздали. Александр не выдержал первым. Да и держался ли вообще? Что теперь сожалеть… Жизнь продолжается и надо искать в ней смысл. Перестать жалеть себя и искать место в будущем. Конечно, будет трудно, но она сильная. И стала умнее. Ей преподали хороший урок – больше получишь, дороже заплатишь. Ее прекрасный Принц научил ее не верить в сказки о любви и мужские обещания. И тем не менее, Ольга не чувствовала обиды, скорее горькую нежность, желала бывшему возлюбленному счастья, такого, какое он сможет найти. А себе самой – не попадать вновь в пожар страсти, прежде чем разгорится огонь взаимной любви. Оглядываясь с неожиданной отстраненностью на свой роман, Калиновская вспомнила рассказ одного путешественника о песчаных бурях в пустыне. Те налетают почти мгновенно, душат, терзают попавших в их власть несчастливцев, потом, утомившись собственной яростью, быстро стихают, оставляя жертв ослепленными, потерявшими силы и возможность сориентироваться. И совсем не скоро такой человек может прийти в себя, найти дорогу. Хорошо, если вообще сможет остаться в живых. Ольге повезло. Она выжила. Смогла оглядеться, одуматься, обрести душевные силы. Довольно рыдать над могилой своих иллюзий, пора возвращаться. В жизнь, в семью, в Польшу. А там, кто знает… Письмо. Опять она писала письмо. Прощальное. Строчка за строчкой, листок за листком, как исповедь. Письмо дорогому другу. То ласковая, чуть грустная улыбка поигрывала на ее лице, то слезы туманили глаза… Последнее послание… Отложив перо, разминая усталые пальцы, Калиновская откинулась на спинку кресла и прикрыла веки. Вспомнился вчерашний день. Еще до полудня наемный экипаж доставил в поместье взволнованную Анну. Не застав хозяина, но, обнаружив в доме другую женщину, она совсем растерялась. Ольге пришлось вновь становиться “доброй феей”. Тем более что беседа с девушкой отвлекала ее от собственной грусти. В который раз бывшая фрейлина Императрицы удивлялась тому, как легко ошибиться в чувствах, когда речи идет о самих себе. Со стороны все так очевидно… Барон и его возлюбленная заблудились, как слепые котята. Страшась не получить ответ, прятали себя под масками. И этим пугали друг друга еще сильнее. Как дети, гримасничающие перед зеркалом, чтобы не бояться. Оставалось надеяться, что второго шанса они не упустят. “Чего ты боишься, девочка? Его, себя или быть правильно понятой? Как появиться перед ним? – Да, он совершил почти все непрощаемые женщиной ошибки. Он играл тобой, предавал, обижал, даже продавал. Но если ты здесь – значит, простила. А простить такое можно, только беззаветно любя. Или страшишься встретиться со всем этим опять? Не веришь, что сил хватит вынести новые испытания. Но разве силен страх, если ты вновь в логове так обижавшего тебя зверя? О, нет, не надо лепетать о сострадании. Бедное дитя, как бледно твое лицо, как глубоки глаза, сколько ты плакала о том, чьим сладким сном являешься. Метаясь ночами в бессоннице, не думала, что он мучается вместе с тобой, разделенный расстоянием, но не мыслями. Что сказать при встрече?! - Милочка, да помолчи лучше! Шепни его имя и просто слушай, он скажет тебе все сам! Только не забудь дышать от удивления и восторга. А потом сделай вдох поглубже… Следующий шанс сделать это барон даст не скоро. Откуда я все знаю? - О, да, сейчас я чувствую себя старой и мудрой, как столетняя черепаха. Пережив бурный роман и разочарование, я вижу многое в совсем другом свете…” Хозяин дома задерживался, Анна уже совсем не находила себе места. Чтобы отвлечь немного девушку, Ольга предложила устроить небольшой сюрприз. По-семейному, как в детстве. В самом деле, появление желанной гостьи из сундука лишит обоих, как надеялась Калиновская, дара неразумной речи. Не существует женщины, которая не увлеклась бы авантюрой. Вдвоем две гостьи барона переворошили несколько сундуков с театральными костюмами и, наконец, нашли подходящий. Уже все давно было готово, когда во дворе послышался хмурый голос Корфа. Анна вспыхнула, заметалась, но Владимир заходить в дом не стал. Лукаво поглядев на разочарованно поправляющего ушки “зайчика”, Калиновская налила вина в большие бокалы. “Предлагаю тост за охотников. Чтобы, в конце концов, они находили свою дичь” – и напоследок посоветовала смущенной красавице “застрять” в коробке с сюрпризом. Нужно же обезопасить измученных влюбленных от внезапного взаимного поглупения. Больше ждать Ольга не стала, поднялась к себе. Иногда лучшая помощь – ее отсутствие. … Утром она завтракала одна, лукаво поглядывая на два пустых прибора по соседству. Ничего удивительного, счастье живет по своим законам и в свое время. Как радостно, что эти двое опять вместе. Значит, иногда чудеса все же происходят. А может быть, и ее оно ждет? Так чего медлить, зачем задерживаться в доме? Хозяевам есть чем заняться и без нее, скорее в путь! Тем более, что делать здесь ей уже нечего. Оставить записку и уйти тихо, по-английски… Конверт получился пухлым. Привычно запечатав его и утвердив на каминной полке, Ольга последний раз оглядела гостиную, скользнула улыбкой по елке и все еще стоящему рядом с ней открытому сундуку и пошла на улицу. Ей предстоял долгий путь, но еще в самом его начале, глядя на убегающий вдаль сонный пейзаж зимней российской провинции, покачиваясь на ухабах и поворотах, Калиновская поняла, что она теперь свободна. Как ветер или птица. А впереди новая весна. И возвращение это вовсе не назад. Она едет вперед, к новой жизни и новому счастью. Как встретишь год, так и проведешь его. Значит, для Ольги этот год пройдет в дороге к любви. Глубокий вдох, тряхнуть головой, спину прямо, блеснуть лукавыми искорками в глазах. Жизнь продолжается! Прощайте, Владимир. Не тревожьтесь и не вздумайте бросаться вновь меня спасать. Я возвращаюсь в Польшу. Разве вы не советовали мне это сами? Довольно приносить неприятности тем, кто мне дорог или кто поддерживает. И не отрицайте – оказывать помощь моей скромной особе очень опасно. Не могла уехать, не поблагодарив вас за все. И за спасение моей жизни, и за участие, и за покой, что я нашла в вашем доме. Но главное, за то, что вы и Анна помогли мне увидеть, какова настоящая взаимная любовь, на что она способна. Увы, вынуждена признать – мой роман таковым не был. Увлечение без привязанности со стороны Александра, и привязанность увлечения – с моей. Я могла бы любить верно и нежно, но сам он просто не способен на ответную преданность. Как и на жертвы. Хотя, допускаю, что не способен на все это ради меня. Оставшись во дворце, я бы вскоре оказалась в неофициальном гареме Его Высочества, где вряд ли была бы главной женой. Такая участь не для меня. Можете сколько угодно потешаться над моим шляхетским гонором, но на этот раз от бережет от унижения. Я оставлю это сомнительное удовольствие принцессе Гессен Дармштадской. Возможно, силы ее чувства хватит терпеть подобное положение. Я же разделяю ваше мнение “Любовь должна быть взаимной или никакой” и ваше кредо “Все или ничего!” Не думайте, я не смирилась с поражением, так как не считаю его таковым более. Скорее просто прозрела, повзрослела если угодно. И, хотя чувство к Александру еще не иссякло в полной мере, я излечилась от страсти к нему, как от тяжкой изматывающей болезни. Даже благодарна за те чудесные дни, что мы провели вместе. Прощая и благодаря расставаться легче, правда? А знаете, мне немного жаль, что я увлеклась им, а не вами. Мы во многом очень похожи. Вспыльчивы, упрямы, любим быть первыми. Нам было бы весело друг с другом. Разумеется, долго это не продлилось бы, подобное сходство характеров быстро сближает, но и скоро отталкивает. Однако, в отличие от Наследника, вы никогда не дали бы мне несбыточных обещаний. И расставание превратило бы нас в добрых искренних друзей, объединенных некой туманной тайной прошлого. Это так пикантно.… Но, впрочем, стать друзьями возможно и без романа. Вы спрашивали – смогу ли я вас простить. И теперь я прощаю. От всей души. Когда-то я была вашим приключением, а вы с Анной отныне останетесь моей сказкой. Наверняка, она рассказала уже о моем вмешательстве. Но что-то говорит, что вы не сердитесь. Знаете, оказалось, излечиться от душевной боли можно, не только утолив ее. Иногда стоит попытаться сделать что-то для других, попробовать отвлечься от собственной жизни. Может быть, моя судьба - обрести счастье, помогая найти его другим? Один раз уже получилось… Я очень рада за вас. За вас обоих. Берегите Анну. Эта девушка меня тронула. Она вчера была так искренна, так ранима. Так боялась вас. И все равно дождалась. Не вздумайте ее опять потерять. Если это произойдет – вы будете достойны расстрела без вмешательства венценосных покровителей. Вы позволили мне однажды дать совет. Воспользуюсь этим разрешением в последний раз. Не смейте более молчать. Женщины, безусловно, любят сильных, но ненавидят молчаливых. А чтобы не надоесть повторением одних и тех же признаний (влюбленные часто косноязычны), повинитесь в своих грехах. Женщины обожают прощать любимых. Поэтому доставьте ей удовольствие – кайтесь во всем подряд, не пожалеете. Итак, прощайте, Владимир, уже пора в путь. Мне предстоит заново строить жизнь, собирать себя из руин, завоевывать симпатии близких. Поминайте же меня в своих молитвах и да поможет вам Бог. Ольга. Владимир сложил листки и покачал головой. - Да уж, эта дама умеет быть откровенной. - И очень мудрой, - добавила Анна, покусывая губку, - Мне жаль ее. - Не стоит. Думаю, мы о ней еще услышим. Не удивлюсь, если выяснится, что прятаться в сундук тебя вчера подбила будущая графиня Огинская, - Корф привлек к себе погрустневшую красавицу, - Меня больше занимает сейчас вопрос, подходит ли ее имя и нашей будущей дочери? Конец