Кто кого

Автор: Зануда Рейтинг: PG Жанр: Рассказ, альтернатива по БН Герои: Владимир, Анна, ИИ. Время: После дуэли с Цесаревичем. __________________________________________________________________________ - Он что, с ума сошел? Покушаться на жизнь наследника престола! – схватившись за сердце вскричал старик, лежащий в постели. - Дядюшка, дядюшка, я уверена, это - недоразумение. – бросилась к нему изящная девушка. - К сожалению, нет. Дуэль состоялась, Владимир отделался легким ранением. К его чести могу сказать, что он не только не уронил фамильной чести, но и не изменил присяге. Вы можете гордиться им. Однако Государь, к сожалению, не оценил этого. – князь Андрей Долгорукий смущенно потирал очки. Роль гонца, принесшего дурные вести соседу – другу отца, его совсем не радовала. - Ох. – старый барон в изнеможении откинулся на подушки. - Дядюшка, выпейте лекарство. Вам надо успокоиться. - Аннушка, какой тут покой. Позор моему имени. Как он мог? - Иван Иванович, со всей ответственностью заявляю, в этих обстоятельствах ваш сын мог спасать или честь, или жизнь. Он выбрал первое. Думаю, вы можете понять и одобрить его. - Андрей Петрович, но что можно сделать? - Боюсь, Анна, мы ничего сделать не можем. Владимир оказался между молотом и наковальней. Дело по сути не в нем, а в Императоре и Цесаревиче. Нам остается только молиться. Прошу прощения, что принес горе в ваш дом. Князь откланялся. Старик барон лежал в подушках, не шевелясь, только хриплое дыхание срывалось с губ. Анна тревожно смотрела на его лицо. Из под судорожно сжатых век вытекла слеза. - Дядюшка, милый, не отчаивайтесь. Еще не все потеряно. Я уверена, Государь помилует Владимира. Он вернется и вы будете гордиться им. - Нет, Аннушка. Гордиться мне теперь остается только тобой. - Но вы же слышали Андрея Петровича... Ваш сын вел себя достойно воина и дворянина. - Добрая моя девочка. Оставим это сейчас. Барон решительно отвернулся, сжав губы. Анна отступила, щадя его состояние. Но выходя из комнаты внятно произнесла: - Вы будете очень гордиться Владимиром! С кровати послышалось рыдание. *** Через пару дней барону стало лучше. Он посвежел и встал на ноги, но по-прежнему не хотел говорить о сыне и наотрез отказался за него ходатайствовать Императору. От Владимира вестей не поступало. Видя такое положение, Анна приняла окончательное решение. Оставалось лишь ждать возможности реализовать его. И вскоре случай ей представился. Пришло письмо от князя Оболенского с приглашением на прослушивание. Как ни тревожно Анне было оставлять благодетеля, еще не оправившегося после удара, но пришлось повиноваться его настояниям. Сама же девушка хотела поговорить с Владимиром. В карете по дороге в Петербург Анна продумывала свои слова, как будет убеждать озлобленного и заносчивого хозяина. Ведь если Иван Иванович в ее жизни был дядюшкой, то его сын упорно подчеркивал что он ей хозяин. Она заранее готова была к грубости и язвительности, в которых молодой барон был искусен даже более, чем в стрельбе. Набиралась сил вытерпеть безжалостность и презрение, которыми ее несомненно накормят досыта. Кому как не ей точно знать, чего ждать от молодого барина. Погрузившись в свои мысли, она не заметила, как карета въехала в Петербург. Застучали копыта по брусчатке, зашумели толпы на улицах, слышались крики извозчиков, торговцев, звон колокольни. Может показаться странным, но Анна ни на минуту не допускала мысль, что Владимира казнят. Она ехала на встречу, абсолютно уверенная, что застанет его уже дома. Воспитанной на романах, сказках и героических историях Ивана Ивановича девушке даже в голову не приходило, что герои ее романа, добрые или злые – неважно, могут умереть. Нет, все люди смертны, она это знала, но смерть – она не рядом... Где-то далеко... Даже то, что эта самая далекая особа уже отняла у нее родителей, не изменило детскую веру, что те, кто рядом, останутся с ней всегда. Она не ошиблась. Владимир был в особняке, но встречаться с ним сейчас было бесполезно. Чудом миновавшие расстрел барон и князь Репнин, едва прибыв в особняк с таким энтузиазмом принялись отмечать “побег от безносой”, что находились в маловменяемом состоянии. Анна удалилась к себе. Утром она поехала в театр, попыталась встретиться со Сергеем Степановичем, но тот был отозван по срочному делу до конца недели, а прослушать ее обещал его помощник. Договорившись о времени, она вернулась домой. В гостиной Анна наткнулась на князя Репнина. Михаил, еще не пришедший в себя от потрясений последних дней и впавший в мечтательность, наигрывал что-то легкое на рояле, прикрыв глаза и улыбаясь. Девушка рада была его видеть, особенно здоровым и свободным. Трепетное отношение к ней Репнина вызывало ответное чувство, но она слишком хорошо знала свое положение, чтобы позволить себе мечты. Сейчас, сидя рядом с ним на скамейке перед роялем и наигрывая, она наслаждалась и запоминала каким может быть мужчина. Какую нежность с окраской влечения он может дарить. И как сладко замирает сердечко в ответ на его простые слова, сказанные с этой дивной интонацией. Еще миг, еще минута, и она прервет его. Но эта минута... она принадлежит ей до конца. И пусть потом он оттолкнет ее, отвернется, сейчас – он дарит ей... Еще миг и все... Это прекратится. Владимир позаботится об этом. Владимир. Опять Владимир. Даже сейчас, рядом с Мишей, она думает о нем. Он, как мрачная тень в ее жизни, не отступает от нее. Ее вечная угроза, ее вечная боль. Но почему? Много лет она задавала себе этот вопрос и теперь знает ответ. На том балу князь Репнин бросил: “ Да он, наверняка, безумно ревнует вас“. “Нет, Миша, - думала теперь Анна, - не меня, отца“. Молодой барин ревнует своего отца к его любимице. И это нужно исправить. Она мучилась, но долго не могла решиться. Но вот слова дядюшки: ”Остается гордиться только тобой“... Они жгли ее сердце каленым железом. Анна чувствовала себя воровкой. Она ощущала вину перед Владимиром. Она слишком любила и благодарила своего покровителя, чтобы вставать между ним и его сыном. Лишать Ивана Ивановича законной гордости за наследника, любви... И она решилась. Теперь осталось только убедить Владимира. Тем временем, Миша, ободренный задумчивым молчанием, попытался ее обнять. Как раз в этот момент их и застал молодой барон. *** Противоестественное спокойствие и холодность Корфа более всего убедили Анну, что он в бешенстве. Только присутствие друга, спасло ее от немедленной сцены. Узнав о болезни отца и проблемах в поместье, барин тотчас отдал приказ собираться в дорогу. Анне это было на руку, но менее проницательный и более пылкий князь ухудшил ситуацию. Настаивая на важности прослушивания и предложив свою помощь, он только осложнил для девушки ее задачу. Владимир окончательно замкнулся, махнув на них рукой. Репнин победно сверкнул на Анну глазами (О, как ей захотелось его удавить сейчас!). Корф же направился к себе. Извинившись перед князем, девушка последовала за хозяином. Позже, вспоминая свои слова, она никак не могла отделаться от ощущения, что за нее говорил кто-то другой. Сильный, дерзкий, отчаянный, уверенный в себе так, как никогда не могла быть уверена крепостная актриса Платонова. - Владимир Иванович! - Ты решила ехать со мной? - Не в этом дела. Я прошу у вас несколько минут. - Мое время ограничено и тебе это известно. - Но это важно. - Сомневаюсь. – грубость и бестактность Корфа помогли ей. К ним она была готова. - Мне нужна ваша помощь. – прокричала она. - МОЯ?! – он саркастически приподнял бровь, смерив ее презрительным взглядом, - Кто ты такая, чтобы просить меня? - Я – никто, стекляшка, подделка под алмаз, жалкая комедиантка, игрушка, кукла, крепостная, дворовая девка, забывшая свое место, зазнавшаяся служанка. – гордо процитировала она и, как и хотела, вызвала его гнев. - Пошла вон! - Нет. Я пришла к вам с просьбой. – торопясь успеть сказать все до того, как хозяин начнет бешенствовать. - Вас всегда сердило отношение вашего отца ко мне. - Заметь, справедливо сердило. – Владимир уже владел собой, и его пренебрежение било сильнее, чем крик. - Не буду спорить на эту тему. - Ну еще бы! – насмешливо протянул он. Но уходить уже не спешил. - Узнав о дуэли, ваш отец был очень разочарован. Он... отказался выслушать от Андрея Петровича, что же произошло на самом деле. Но обязательно он выслушает вас. Я умоляю вас, если не хотите свести его в могилу, когда будете говорить с ним, не давайте волю гневу. Он любит вас. Всегда говорит о вас. Перечитывает ваши письма, в тайне гордится светскими победами. Огорчается неудачам. А новость о том, что вы в беде, едва не стоила ему жизни. - И ты оставила его в таком состоянии! А еще всем говоришь, что любишь его. Однако, не дорого же стоит твоя любовь. - Я приехала, чтобы вернуть моему благодетелю сына! – закричала Анна в отчаянии. - Мадемуазель, а не много ли вы на себя берете? – оторопел барон. - Выслушайте же меня до конца! Ваш отец сейчас расстроен и более того, имение в опасности. Вы нужны ему больше, чем когда либо. Но пока я, поверьте невольно, стою между вами. И я хочу это изменить. - Да? Как же? – Корф уже даже забавлялся абсурдностью ситуации. Его крепостная решает за господ! Они с отцом – пешки в ее шахматной игре. Мило! - Ваш отец гордится мной. Я... – она замолчала, перевела дыхание и продолжила, - хочу это изменить. - Что, возьмешь фальшивую ноту на прослушивании? – не веря в искренность девушки, злобно ощерился Корф, - Не выйдет. Отец сошлется на волнение. Вообще-то, провал на прослушивании был одним из пунктов плана Анны, но она была уязвлена тем, что Корф его упомянул. - Не только. Я... впрочем, это моё дело. А просьба к вам заключается в том, чтобы вы смягчили дядюшке тот удар, что мне придется нанести. Помогите его. Ему очень нужна именно ваша поддержка. Я больше не буду вам мешать. Владимир молчал. Он не верил ей, хотя она была убедительна. Не хотел верить. Что она затеяла? И он решил нанести удар. - Разочаровать отца можно только если ты будешь лишена части... Анна опустила глаза, соглашаясь. Он все понял. - И кто же будет героем этого скандала? Не мой ли друг Мишель? – угроза в голосе была слишком очевидной. Она вскинула голову. - Нет. Даю слово. Я... собиралась обойтись письмами. Дядюшка подумает, что я... и отошлет меня. Владимир молчал, пристально разглядывая дрожащую перед ним девушку. - Я так и не понял, зачем все это тебе. Выгоду для себя я вижу, но тебе что с этого? - Я устала бояться. Вас, разоблачения, Карла Модестовича, всего... Знали бы вы, как тяжело знать, что ты не ровня ВСЕМ, кого видишь рядом. Все дворовые знают свои права, искренни в чувствах. А я... Мне нельзя смеяться, так как это вульгарно, купаться в речке, потому что воспитанная барышня не должна уподобляться деревенщине, моя дорогая и красивая одежда не дает свободно даже дышать, не то что двигаться. А что до чувств... Я живу благодарностью к вашему отцу. Он всегда был неизменно добр ко мне, но его же чаяниями я перечитала и частично переиграла все пьесы о любви. А как можно играя любовь, не желать ее? Я живая, но не ровня никому... Не крепостному, ни ... – она отвернулась. Называть имя было не нужно. Анна глубоко вздохнула и продолжила, – В поместье мне легко только около Варвары. Остальные не забывают, кто я. Думаете, они мной восхищаются? Зависть, злоба, насмешки, мелкие каверзы, шепоток за спиной, злорадное ожидание падения. День за днем, год за годом. Ради спокойствия вашего отца я терпела, но теперь... прошу вас, помогите мне, помогите себе, наконец, ему! Боль, страсть в голосе и глазах Анны окончательно убедили Владимира в искренности ее намерений. Но так просто отказаться от привычной надменности он не мог. - Странная речь. Никогда не видел женщины, отказывающейся от роскоши в пользу жизни служанки. - Поймите, у воспитанницы барона Корфа нет ни будущего, ни надежд, ни прав. Я слишком хорошо понимаю это. А лишившись благоволения Ивана Ивановича, я стану обычной крепостной, вроде Варвары. У меня будет достойный труд, уверенность в своем положении, каким бы оно не было, когда-нибудь даже семья и... свобода от вашей ревности. - Ты считаешь, что я ревную? – Барин расхохотался, - ТЕБЯ?! - Нет. Своего отца. И это необходимо прекратить. Я предлагаю вам способ. - И что ты хочешь взамен? - Я верю, что вы можете быть справедливым. Прошу вас относиться ко мне, как ко всем остальным. - Хм... Что-то мне не верится... Но времени нет. Я подумаю. Поговорим после твоего возвращения в поместье. И повторяю – не смей приближаться к Репнину. Ты сделаешь его несчастным. - Это вы несчастны, Владимир Иванович. Ненависть не оставляет места для радости. – устало ответила девушка. - Ах. – Молодой человек картинно приложил руку к груди и вышел. Анна без сил опустилась на диван. Она сделала, что могла. *** Несмотря на еще саднящую рану, Владимир добрался до поместья верхом. В кабинете отца застал княгиню Долгорукую, Забалуева и Карла Модестовича. Троица была похожа на шакалов, окруживших жертву. Отец вяло сопротивлялся, но сил в себе не находил. Владимир внезапно понял то, на что давно закрывал глаза. Анна права – отец постарел и нуждается в опоре. Поэтому он резко вошел в кабинет и прекратил этот балаган. Княгиня и Забалуев отступили, многозначительно переглядываясь. Карл Модестович попытался слиться со стеной. Иван Иванович на радостях забыл про все ссоры и беды, обнял сына. Много раз за этот день Владимир вспоминал слова Анны. И удерживал на языке рвущиеся с него высказывания. И в адрес самой Анны, и по поводу отцовской беспечности к делам, и в ответ на гневную отповедь, когда речь зашла о дуэли. Впрочем, все-таки выслушав сына, узнав о причинах и мотивах поступков, старый барон смягчился. “Володя, когда же ты повзрослеешь... Эх, весь в меня”. Следующие два дня были мирными. Бароны дружно уволили управляющего, бурно отметили встречу и принялись разбирать дела. Вечером второго дня приехала Анна. Владимир даже ждал ее. Он не до конца ей доверял, но за эти дни заметно успокоился. Тихие вечера с отцом, за трубкой и коньяком, спокойное доверительное общение, без особых откровений, но уже и без натянутости – все это настроило его на мирный лад. Изменится ли отношение отца с ее возвращением? Он терялся в догадках, будет ли она выполнять свои обещания? Может, решит оставить все как есть, точнее как стало? Но Анна не солгала. Войдя в дом, она прошла в кабинет старого барона и бросилась перед ним на колени: - Дядюшка, простите. Я подвела вас. Я... бездарна. Расспросив о происшедшем, Иван Иванович вполне предсказуемо утешал ее, оправдывал волнениями последних дней, напомнил про успех на балу и пообещал роль Джульетты в новой постановке. А среди приглашенных – обязательно князя Оболенского. Анна поцеловала руки опекуна и удалилась к себе, так и не посмев поднять глаза на Владимира. Тот ухмылялся, ожидая следующего шага. Честность Анны его приятно удивила. А ее лицо, голос, ее поза, когда она умоляла отца... Он вдруг подумал, что прощения она просила искренне, за всю эту не свою (если уж быть честным) ложь. И даже пожалел ее. Интересно, можно ли не простить, когда она пользуется таким оружием? Владимир представил себя на месте отца. Она, умоляя глядит на него, коленопреклоненная, покорная, трепещущая. Легкие завитки на висках, глаза распахнуты, влажны, губы дрожат. Соблазнительно... Картинка была такой яркой, такой будоражащей воображение. Захотелось губами снять мед с этих губ, слизнуть росу с ее глаз, нашептать дерзких нежностей в ее ушко, вызвав румянец на щечках... Владимир вдруг подумал, что позволив реализовать ее план, лишится этой горе-интриганки. А терять ее он не хочет. Усталость и лень слетели с него одним махом. Азарт хищника и победителя, на войне как на войне! Он ведь обещал ей только подумать. Но согласия не давал. Девочка хотела поиграть им и отцом, как шашками? Хм, пора одной из шашек прыгать в дамки! Сам Владимир давно понимал, что Анна для него не просто помеха. Она была его занозой, острой и саднящей. Даже не видя, не слыша ее, он не выпускал из головы сам факт ее существования. И четко помнил тот день, когда осознал, что заболел ею. Он вернулся из Кадетского корпуса домой на каникулы, подросший, сильный, уже переставший считать себя ребенком. Старался держаться с достоинством будущего офицера. Анечка же все еще оставалась малышкой, прыгала вокруг него, хвастаясь успехами и разученными песнями. Чтобы унять ее резвость, юный барон попросил спеть. А когда звонкий колокольчик ее голоса заполнил комнату, и мурашки внезапного восторга побежали по его спине, от смущения пошутил: “Кажется, кто-то мучит кота”. Анечка вскочила, побледнела, закрыла лицо руками и убежала к себе. Владимир хотел извиниться, но она не выходила. Тогда он прошел к ее окну по карнизу. Вид слез на ее лице, от горя ставшем совсем взрослым, что-то затронул в нем неожиданно глубоко и сильно. Он уже не был ребенком, утешающим подружку. Он стал мужчиной, раскаивающимся в жестокости по отношению к любимой женщине. В тот день Анна перестала быть для него составляющей его игр, полу-сестрой, полу-подарком, она стала его дурманом. И он возненавидел ее за эту свою слабость. Пытался видеть в ней причину всех своих бед и считать средоточием коварства. Но избавления не последовало. Тогда почему-то он решил, что именно слезы на ее личике так ранили его. А как известно “хочешь излечиться от любви с первого взгляда – посмотри второй”. И он решил довести ее еще раз до слез. Но Анна с тех пор не плакала. По крайней мере, на людях. Словно обросла броней против его острот, колкостей и грубости. Но отступиться от попыток было уже выше его сил. И вот теперь эта неуязвимая заноза хочет стать еще и недосягаемой! Не пойдет! Да и зачем вообще все это? С отцом отношения наладились – вчера вспоминали детские проделки, шутили, смеялись друг над другом, обсуждали планы. Владимир поймал себя на ощущении, что ему больше ничего не надо. Хотя... *** Следующий шаг Анна сделала на следующий день. Утром, как обычно, музицировала для барона. Владимир присоединился к отцу, не скрывая удовольствия от маленького концерта. Хотя даже более чем голос, его радовал вид исполнительницы. И, прикрыв глаза, он представил ее пальчики, бодро пробегающие по его телу. В полдень принесли письмо. “Для барышни” – доложил Григорий удивленному барону. Анна, бросив отчаянный взгляд на Владимира, взяла конверт. Иван Иванович вернулся к рассуждениям кого из крепостных поставить на какую роль в постановке. Владимир же наблюдал, чуть заметно улыбаясь. Анна открыла конверт, со вздохом достала письмо, даже не разворачивая, сунула листок между страниц текста “Ромео и Джульетты”, что листала до прихода Григория. Потом положила книгу на стол. “Я вас оставлю” и вышла. Владимир взял томик, полистал, согласился с отцом, что Никита на Ромео не подходит, а вот Васька – новый лакей – даже очень, и тоже ушел. В спальне он начал изучать свой трофей. Попытка Анны бросить тень на саму себя представляла собой письмо, написанное не особо уверенным почерком. “Анна, ангел мой”. – “Фу, как пошло” – подумал Владимир, чувствуя в себе пробуждение литературного критика. Сам он редко писал амурные послания, так как они лишали его слова львиной доли обаяния, содержащегося в броской внешности и умело используемом голосе. Тем не менее сразу понял – писали под диктовку. А самый чувственный абзац про любовные мечтания – вообще напоминает письмо из какого-то романа. Только Анна, наивная в своей невинности, всерьез могла полагать, что ЭТИМ она может себя всерьез скомпрометировать перед отцом. А кстати, кто писал? С нее станется школяра какого-нибудь упросить. Владимир развеселился. Нет, отец, возможно, сначала пошумит, но скоро остынет. А может быть и вообще просто умилится, что его цветочек вызвал такой трепет. Все послание было написано в духе слюнявого восторга, а упоминание о “допущенной дерзости” как-то не тянуло дальше поцелуя в щечку. Может оставить все как есть? Пусть отец думает, что девочка просто влюбилась, а сын – возмужал и поумнел, стал опорой. Но он вспомнил о затеянной Анной игре. И неожиданно в голову пришла идея. Кто еще кем поиграет... Владимир схватился за колокольчик. *** После ужина оба барона курили в кабинете, обдумывая свои действия в отношении посягательств княгини. Иван Иванович смущенно покряхтел и произнес: - Володя, ведь княгиня хочет наше имение для приданного Лизы. Ты не думал жениться на ней? Вы ведь сговорены. - Были сговорены, отец. Лиза заслуживает большего, чем опальный дворянин со скандальной известностью. Не хочу навязывать ей себя. – лениво отмахнулся сын. - Но сама Лиза... - Положа руку на сердце, вы действительно хотите, чтобы она стала моей женой? Зная чья она дочь? - Но князь Долгорукий был достойный человек. – бросился в защиту друга старый барон. - Отец, я вовсе не о князе. Вы ведь сами не раз говорили “Хочешь узнать, какова будет твоя жена - взгляни на ее мать”. И что мы видим? Деспотичную, не чистую на руку и довольно лицемерную особу. Если Лиза не уедет подальше от матери, она сама превратится в нечто подобное. Я не хочу такой судьбы для нее, да и себя не намерен подвергать попыткам взять надо мной верх. В семье нужен покой и разумная власть. Лично я считаю, что она должна быть в руках мужчины. - Тут что-то не так. Ты говоришь уж слишком разумно. Только не говори мне, что влюблен в другую женщину. - Хорошо, не скажу. Оставим это. Старик обиженно замолчал. - Жаль. Хотелось бы перед смертью увидеть внуков. - Отец... – укоризненно протянул Владимир. - Доживешь до моих лет, поймешь. – не стал спорить старик и затянулся трубкой. Владимир вскоре сослался на усталость и удалился. Отец же направился в библиотеку. *** Через десять минут бледный от ярости Иван Иванович ворвался в комнату сына, потрясая свернутым листком. - Ты! Как ты посмел?! Владимир посмотрел на бумагу, досадливо поморщился и протянул: - А... Она вам доложила. И улики доставила... Но, впрочем, отец, что вас так сердит? Она крепостная, приехала как раз, когда я вышел из тюрьмы. Думал – ваш подарок. - Так ты... силой? – барон схватился за горло, но Владимир безжалостно продолжил партию. - Честно говоря, не помню. Но, отец, ваш вкус безупречен. Старик глотал воздух, потом бессильно уронил руки. - Володя, что ты натворил... Я скрывал ее... Она не крепостная... Она дочь моего дорогого друга.... Дитя любви. - Дитя выросло весьма... – мечтательные интонации Владимира встряхнули барона. - Ты поступишь, как подобает благородному человеку. - Отец, отец, вы так мечтаете о внуках, что не имеет значения, кто будет их матерью? – Молодой человек уверенно пользовался склонностью батюшки ни в чем с ним не соглашаться. А то, чего доброго, и впрямь отошлет Анну в деревню или продаст в театр. Простодушного Ивана Ивановича вели, как загоняемого на охоте зверя. - Твоей репутации это уже не повредит. А мои внуки будут хотя бы красивы. Он помолчал, удивленный отсутствием протестов и вдруг простонал: - Володя, как же ты мог... Она так дорога мне. Она такая... - Отец, но именно то, что она такая – причина моему поведению. Чтож, раз на то ваша воля – я женюсь. Вы нас благословите? - Я должен поговорить с Анной. - Поговорим вместе. – Владимир бодро накинул сюртук на плечи. *** Анна уже полдня ждала расплаты. Она сидела на кухне у Варвары сама не своя. Презрение и гнев в глазах благодетеля будут для нее невыносимыми, но другого способа нет. А что дальше? Сошлют в деревню или оставят горничной? Или продадут? В любом случае, теперь она не будет лгать. Играть роль Снежной Королевы. Научится смеяться, громко, от души, перестанет оглядываться на мнение других. Станет простой и искренней, как Варвара. Доброй и сердечной. И, даст Бог, освободится от власти Владимира. Заглянула Полина и злорадно передала приказ явиться в кабинет. Вот и все. Скоро все свершится. Анна поцеловала растерянную Варвару и пошла навстречу судьбе. Иван Иванович сидел в кресле, глядя на сцепленные в замок пальцы. Анне было больно видеть его таким, хотелось броситься в ноги, признаться в глупой лжи. Но она устояла. Владимир не простил бы ей отступления. - Дядюшка... – тот поднял голову, показал в руке письмо. - Аннушка, как же так, девочка... Она спрятала лицо в ладонях. Ей было стыдно. Ложь жгла ее. Она и впрямь чувствовала себя обесчещенной, грязной. - Простите меня, дядюшка... Я не хотела чтобы вы... - Деточка, почему ты это допустила? – это был даже не вопрос, а мучительный упрек. - Я... после провала на прослушивании, я хотела забыться... Вспомнила, что вы в таких случаях выпиваете коньяка. Тоже хотела.... а потом... мне было все равно... Шагнув в омут вранья, Анна даже не подозревала насколько сильно сыграла на руку Владимиру. Тот сидел в кресле в углу кабинета и едва не хохотал в голос, кусая губы. Иван Иванович же горестно покачал головой. - Господи, если бы я знал. Так это и моя вина тоже... Анечка, мы ведь с тобой о карьере мечтали, о театре, а теперь... - Вы сошлете меня? – девушка подсказала наиболее приемлемый для нее выход. - Нет. Зачем? За все надо платить. Ты выйдешь замуж. И прежде чем Анна начала выдумывать, что не знает своего “соблазнителя”, добавил: - Помолвка состоится завтра утром. Я пошлю за отцом Павлом. Анна окаменела. Кому прикажут прикрыть ее “грех”? Неужели Никите? Не замеченный ранее Владимир поднялся из угла, лениво подошел, поцеловал ее руку, надел на палец кольцо и ослепительно улыбнулся. - Ваш слуга, дорогая. Анне казалось, что все происходящее – кошмарный сон. Она готова была начать вырываться и протестовать, но услышала тихое: “Не смей мне перечить. Подыгрывай!”. Угроза в голосе и предостерегающий взгляд молодого Корфа вернули ей силы и чувство реальности. Она поняла, что Владимир преследует какие-то свои цели и даже заподозрила какие именно. Улыбнулась ему, старому барону. - Простите нас, дядюшка. - Эх, дети, дети... - Иван Иванович досадливо махнул рукой и удалился. *** Едва шаги опекуна стихли в коридоре, Анна резко повернулась к “жениху”. - Желаете услышать формальное предложение руки и сердца? – ехидство Владимира было великолепным. - Зачем вы это сделали? Зачем сказали, что это были вы? - Я ничего не говорил, отец сам узнал почерк. Да и подпись вполне разборчива. - Почерк, подпись.... Но ведь писал... – лепетала Анна, вытаращив глаза, - там о вас не было ни слова. - Анна, ответьте на вопрос, в чем вы хотели убедить отца своим посланием? В том, что уронили себя или в своей ангельской сути? - Что? Я вас не понимаю. В письме было... - Начнем с того, что оно было очевидно надиктовано кому-то не слишком грамотному. Даже я нашел две ошибки. - На самом деле, три, но разве это важно? - Не очень, но сколько лет этому вашему “писарю”? Двенадцать? - Четырнадцать. – призналась девушка, опустив голову. Корф же откровенно забавлялся. - И не стыдно вам, Анна, так развращать молодежь? А уж грешить плагиатом, переписывая фрагменты светских романов – это совсем недостойно. И, на будущее, когда мужчина пишет э-э-э близкой женщине, он подписывается не крестиком или закорючкой, как у вас, а своим именем. Одним словом, я решил не позорить вас перед отцом этим недоразумением. Раз уж вас соблазнили, то пусть хоть это будет взрослый мужчина. Да, буду вам крайне обязан, если вы не станете впредь упоминать, что пали жертвой моего обаяния, будучи во хмелю. Меня это унижает. Эпистолу вашу я переписал, исправив ошибки в орфографии и содержании. Почитайте на сон грядущий. Думаю, вам понравится. - Но теперь... Иван Иванович не отступится. Он... не сошлет меня. - Анна, но вы ведь согласились выйти за меня. И, насколько я заметил, не без удовольствия. – самоуверенно ухмыльнулся Владимир. - Я думала, вы хотите объявить помолвку, чтобы избежать требований жениться на Лизе. Я согласилась только на то, чтобы быть ширмой до ее замужества. – ужас в ее глазах был неподдельным - Ах вот в чем дело... А я уж было обрадовался, что вы меня любите. Но дела это не меняет. Вы согласились. Отец все слышал (вы же не хотите его опять огорчить). Помолвка завтра. – он уверенно привлек ее к себе и тихо продолжил, - У меня для вас приятная новость, дорогая. Я серьезно намерен жениться. Он потянулся к ее губам, но девушка в ужасе стала вырываться с криком “Нет, нет!”. Корф держал крепко, но отчаянные попытки не прекращались, вскоре доведя ее до истерики. Анна зарыдала в его руках, обмякла. Владимир серьезно смотрел на нее. Решив выступить ее “соблазнителем”, он понимал, что отец настоит на браке и это даже его устраивало. Во-первых, он “щелкал по носу” эту заигравшуюся красотку, показав, кто хозяин положения. В вопросе кто кого, для Владимира не было никаких сомнений. Во-вторых, отобрав у отца игрушку, получив ее в личное пользование, он, возможно, найдет способ утолить саднящую боль. В-третьих, такая жена - чрезвычайно удобна. Красива, чиста, перечить не посмеет. Отец получит своих вожделенных внуков, почтительный сын подойдет к этому вопросу с усердием и удовольствием. Учитывая происхождение и воспитание, Анна никогда не позволит себе упреки за “столичные шалости”, да и вообще... В том, что влюбить в себя девушку не составит для него труда, Владимир не сомневался. Ей ли устоять перед ним, когда на поручика Корфа вздыхало все Петербурское высшее общество. Поведение девушки перед отцом подтвердило его предположения. Но вот теперь, наедине... Реакция Анны была для него той самой неожиданностью, что напрочь сорвала пелену самообмана с его мыслей и чувств. Циничный самовлюбленный эгоист распался на куски и осыпался, как разбитое зеркало. Теперь он понимал, кто для него эта девушка, понимал, почему не сможет отпустить ее. Анна была для него солью. Ведь что такое соль? В нужном месте, в нужный час – откроет все грани вкуса. А добавишь куда не надо или неразумно – получится гадость. Но совсем без нее – не жизнь, все пресно. Так же и с Анной. Он “пересаливал”, уязвляя ее. “Вытрясал солонку на собственные раны”, ссорясь из-за нее с отцом. Но все же не мог не слушать тайком ее пение, вспоминать звук ее голоса, воруя у всех крупинки ее любви. И вот теперь он все понял, хочет перестать играть с ней. Хочет отдать ей свою любовь, уж какую есть, хочет взаимности, да и просто хочет... Но она лишь яростно сопротивляется. Впервые за много лет он держал ее в руках, такую красивую, такую нежную и такую, что скрывать от самого себя, любимую. Но она... Она не только не любит его, она испытывает к нему столь сильное отвращение, что готова была сломать себе руки. За что? - Почему, Анна? За что ты так ненавидишь меня? – с яростной болью спросил Корф. Он даже не задумывался раньше о ее чувствах, не сознавал, как важны они могут быть. И вот прозрев, он готов был подарить ей весь мир за ответную улыбку. Хотел свернуть горы за ласковое слово. Но Владимир пожинал лишь горькие плоды своей жестокости всех этих лет. Она рыдала, прикрыв лицо руками и пытаясь увернуться. Но мужчина уже знал, что скорее умрет, чем отпустит. Из рук, из объятий, из своей жизни. Чтобы остановить рыдания, заставить выслушать, он перехватил ее за плечи и с силой встряхнул. Девушка вскрикнула и затихла, глядя на него со страхом. Владимир наконец посмотрел в ее глаза... и пропал. Потерял самообладание, окончательно признав себе поражение. Он принялся неистово целовать ее лицо, волосы, руки, которыми она пыталась отгораживаться от него, шепча ее имя. Потом подхватил на руки, донес до кресла, посадил себе на колени, крепко прижав к груди. Замершая было Анна попыталась встать, но он не позволил. - Пустите. - Нет. Нам надо поговорить. – он тяжело дышал, привыкая к новому себе. - Не о чем. Я скажу дядюшке, что не согласна. Вы сами сказали, что письмо довольно невинно. - Да, ТВОЕ письмо было невинно. Она все поняла и словно постарела. Утратила волю к жизни, к сопротивлению. Безразлично позволила Корфу привлечь себя к груди, обнять. - Да, твое письмо было невинным. Но я переписал его. Переписал искренне, как написал тебе, если бы мы действительно были вместе. Именно поэтому отец и поверил. И я хочу, чтобы ты ответила на него. На этот раз мы обойдемся без томика Шекспира. И сразу хочу предупредить, убеждать отца, что все это – выдумка, бесполезно. Я случайно оставил среди бумаг в сейфе черновик еще одного письма. Анна молчала, покорная и вялая. Корф понимал, что ей нужно отдохнуть, но боялся отпускать сейчас, не успев объясниться. Еще сотворит с собой что-нибудь. Он довел ее, наконец, до слез. Пробил броню и что обнаружил? Что влюблен окончательно и бесповоротно. Что она ранила его сердце и только сама сможет залечить. Если захочет. Но захочет ли? Он гладил ее по голове, согревая теплом своего тела и судорожно пытался придумать, что сказать, как пробиться к ней. В его чувства она пока не поверит (он сам едва мог себе поверить, настолько ошеломительным было открытие), скорее более испугается. Как же растопить панцирь ее страха? Отвлечь шуткой? Успокоить заботой? - Анечка, хочешь пить? Она кивнула, но Владимиру показалось, что только чтобы отстраниться от него. Он осторожно встал, устроил ее в кресле. Потом вышел в коридор и крикнул Григорию принести чай. Вернулся к дрожащей девушке, укутал пледом. Пока он отходил, Анна немного пришла в себя. Весь сегодняшний разговор был для нее за гранью реальности. Внезапно ставший любезно-ироничным Корф, его естественное и даже почти уважительное “вы” до последнего момента. Она никак не могла понять зачем он все это затеял. Любому другому человеку она бы поверила, но Владимир Корф, желающий жениться на собственной крепостной, которая раздражала его самим фактом своего существования... Тогда зачем? Что он задумал? Неужели его желание отомстить может толкнуть на такие изощренные методы? Ведь она сама хотела исчезнуть из его жизни. А теперь... Переписанным письмом он опутал ее до конца. А если она завтра согласится, то станет его личной рабыней. Клятва перед Богом для Анны была даже более значима, чем крепость. А уж он найдет как ею воспользоваться. Что же делать? Бежать? Нет, вряд ли он отпустит. В омут? До туда тоже нужно еще дойти. Зачем? За что? Мучительные вопросы бились в ее голове. Спросить его? Почему-то она не могла. Ей потребовалась вся ее смелость и Бог знает какой отчаяние, чтобы выдержать тот разговор в Петербурге. А ведь она была к нему готова. Сейчас же задавать непредсказуемому и неузнаваемому барину вопросы было просто невозможно. Знал бы он, как больно было ей все эти годы, но еще больнее сейчас, когда он сочувственно смотрит на нее и трогательно заботится. Заботится, чтобы побольнее нанести удар расслабившейся жертве. Знал бы, что долгие годы ей снились эти глаза... Глаза человека, убившего в ней доверие. Тем временем Владимир протянул ей чашку чая с медом и присел перед ней на корточки. Анна не поднимала глаз от чашки. - Пей, Анечка. Тебе нужно согреться. - Перестаньте, прошу вас. Это невыносимо. - Я замолчу, если ты будешь пить. – нежность и покладистость Корфа пугали даже больше, чем бешенство. Она пригубила чай. Владимир улыбнулся. - Ты такая красивая... - Позвольте мне уйти. Я очень устала. - Сначала выслушай меня. Анна, завтра мы обручимся. Свадьба состоится по возможности скоро. – девушка только зажмурилась и отвернулась. На другое проявление протеста у нее не было сил. Барон мягко продолжал, - Мы поговорим обо все позже. У нас будет еще много времени. - Зачем? За что, барин? Не губите... – все таки сорвалось с ее губ на отчаянной ноте. - Анечка, ты устала. Я завтра отвечу на все вопросы. А сейчас провожу тебя в комнату. Или отнести? - Нет, я сама. Но... покажите мне сначала письмо. Должна же я знать глубину своего падения. – в голосе Анны не было и тени иронии. - Глубже некуда, мой ангел. – не стал спорить Корф, протягивая ей листки. *** Владимир был прав. Почерк его был просто превосходен – ровный, уверенный, в написании заглавных букв сквозит превосходство. Но сам текст! Первые же строки заставили Анну возмущенно вытаращить глаза: “Анечка, мой нежный пламень” – чернели слова на листе. Далее следовали дифирамбы и благодарности за “подаренные моменты упоительной темноты” в таких деталях, что у невинной Анны покраснело не только личико, но и уши. Теперь она поняла, сколь бесполезно будет уговаривать Ивана Ивановича отказаться от намерения их поженить. Такое мог написать только пылкий влюбленный, а мелкие детали, вроде “еще раз целую тебя всю, от пальчиков твоих дивных ножек до розовых ушек” и “твоя прелестная родинка лишила меня сна” не оставляют сомнения в близости отношений. Родинка у Анны была под грудью. В завершении письма Владимир изъявил надежду на скорую новую встречу, подробно изложил мечты, вроде ”вновь испить твоих сладких стонов” и в конце написал несколько успокаивающих слов про здоровье отца и его хорошее настроение. *** Листки выпали из ее рук. Сама не желая читать, тем не менее она не могла оторваться, пока не дошла до конца. Письмо не было смелым или дерзким. Оно показалось ей непристойным. За исключением последних строк о старом бароне, в послании все было пронизано чувственностью и влечением. И он еще говорит о том, что был искренним... Владимир молча наблюдал. Сначала его красавица вспыхнула, потом возмущенно замерла, затем отчаянно сжалась. Теперь же погрузилась в мысли. Он позвал: - Анна. - Как вы посмели?! – от негодования к ней вернулись силы. Гневное сверкание прекрасных глаз показалось Владимиру ослепительным. Он расшевелил ее! – Я хотела расстроить вашего батюшку, но вы! Вы решили его убить! Это же просто непристойно! И вы позволили ему это читать! Обо мне! - О нас! – уточнил Корф, не позволяя ей спрятаться обратно в скорлупу. - Вы! Вы! Вы чудовище! Такая ложь! - Анна, я готов лгать и дальше, чтобы получить тебя. - Нет! – закричала она, вскочила с кресла, бросилась с кулаками, - Нет, никогда, слышите, никогда! Но комната закружилась вокруг, благостная тьма остудила измученные глаза, Анна полетела в небытие. *** Очнулась она в комнате Владимира. Предрассветные сумерки уже подсветили помещение. Птицы тихо журчали за окном, пробуя голоса. Анна огляделась. Ее платье лежит в кресле рядом. Из одежды на ней только нижняя рубашка. Покосилась на кровать. Молодой барин спокойно спал, крепко обнимая ее. “Осуществил свои мечтания.” – горестно подумала девушка, - “Теперь мне никуда от него не деться”. Она хотела улизнуть, бежать на кухню (там у Варвары хранились яды), но проснувшийся от ее движения хозяин опять не отпустил. Мягко уложил на подушку, навис над ней, заботливо глядя в глаза. - Анечка, тебе лучше? - Зачем я здесь? - Тебе стало дурно. Знобило, ты бредила. Я очень испугался за тебя. Не хотел оставлять одну. – он не лгал ей, он просто не стал говорить как сильно ждал ее пробуждения, как думал, что ей скажет, как будет умолять не отталкивать. И что греха таить, с каким наслаждением согревал ее, дрожащую в ознобе. В бреду Анна то стонала “нет”, то шептала его имя. И он никак не мог понять, зовет ли она или проклинает. Только пару часов назад наконец спокойно уснула, и он прикорнул вслед за ней. - Благодарю за заботу. Но позвольте теперь уйти к себе. - Нам нужно поговорить, Анна. – грусть и нежность в его голосе. Как можно играть их столь убедительно? В нем умер великий актер, подумала девушка. - Как хотите. – все равно не отпустит, пока не скажет. - Нам надо объясниться. Попытаться начать понимать друг друга. Она не спорила. Покорно слушала, а что ей еще оставалось... Но голос Владимира, тихий, ласкающий, против ее воли, делал свое дело. Анна расслабилась, рука барона, мягко обнимающая ее, перестала вызывать дрожь, а просто оберегала. Тепло его тела уже казалось естественным и таким привычным. А его глаза... Она потерялась в них, как в лабиринте. Оставалось только понять, кто прячется в его глубине – монстр или герой ее снов. Корф же рассказывал, как сказку: - Много-много лет назад глупый мальчишка, посчитавший себя взрослым, обидел маленькую девочку, которая была ему очень дорога. Он боялся ее влияния на себя и решил оттолкнуть. Он ранил ее долгие годы, даже не подозревая, что копает себе самому глубочайшую яму. И только когда эта уже повзрослевшая девочка попросила помощи в том, чтобы избавить этого глупца от своего присутствия, он понял, насколько она ему нужна. Он решил приблизиться к ней, но угодил в собственную яму. Девочка теперь ненавидела его. А он..., он понял что без нее ему нет жизни, что в ней лишь его радость, и что он ее любит... И всегда любил только ее. Единственную... Я люблю тебя, ангел мой. И готов на что угодно, лишь бы ты была со мной, лишь бы была счастлива. Да, я лгал отцу, чтобы сделать возможной нашу свадьбу. Но я никогда, даю тебе слово, никогда не буду больше лгать тебе. И не допущу больше ложь в твою жизнь. Ты говорила, что хочешь правды и открытости. Они у тебя будут. Твоя вольная давно лежит у отца среди бумаг. Он не задумывался, как для тебя важно знать о ней. Считал, что документам место в сейфе. Ты хотела иметь достойный труд – нашему дому давно нужна хозяйка, а мне - тем более. Хотела стать обычной – будешь обычной баронессой. В сущности, ничего особенного. Мечтала о семье – она будет, и тебя в ней будут любить и уважать (после свадьбы я признаюсь отцу, что письма поддельные). Он должен знать, что ты готова была пожертвовать честью ради нашего с ним примирения. Ты будешь моей женой и перед Богом, и перед людьми. И я не стыжусь твоего происхождения. Клянусь, я не буду ни к чему принуждать тебя и не притронусь к тебе без твоего позволения. Буду ждать столько, сколько тебе нужно. Я научусь угадывать твои желания, исполнять капризы, чтобы ты наконец поверила мне и простила ошибки. Я покажу тебе мое любимое озеро в лесу, и там мы будем вместе купаться. Я буду делать тысячу разных глупостей, чтобы ты снова научилась смеяться, хотя бы надо мной. – он помолчал, глядя в ее распахнутые глаза, – Ты мечтала о любви – так прими мою любовь, Анечка... Клянусь тебе, все это правда. Анна вздрогнула. Корф никогда не нарушал слова. Владимир вообще терпеть не мог лжи. Именно поэтому история с письмами была для нее такой невероятной. Но то, в чем он клялся сейчас... Невозможно... Он ждет ответа. Но что она может сказать? - А чего вы ждете взамен? – всхлипнула Анна. - Скажи “да” на венчании и дай мне шанс завоевать твое сердце. Анна молчала. Она все еще не верила. Не могла поверить. Она любила его сколько, себя помнила, но все его отношение за эти годы заставило надеть броню. Броню недоверия. Как хотелось сбросить ее сейчас. Но чего-то не хватало. Одной последней капельки. Владимир прочел это в ее глазах и улыбнулся: - Ты ведь еще помнишь, как все это началось? Давай забудем все! Начнем все сначала! Она непонимающе сощурилась. Неужели он помнит? Не может этого быть! Но Корф уже склонился к ее уху и прошептал: - Кто там мучит кота? Эта давным-давно брошенная глупость стала ключом. Тем самым, что открыл целый водопад счастливых слез, которые он собирал губами, поток нежных взаимных признаний и бездонный омут страстных объятий, а впоследствии – более чем пикантную переписку через томик Шекспира. *** Через неделю молодой барон Корф перенес через порог особняка прижавшуюся к нему жену и спросил: “Так кто из нас кого и кому вернул?”. Баронесса ответила поцелуем. Конец. Эпилог Полгода спустя в канун Рождества князь Михаил Репнин приехал навестить друга в его поместье. Первое время после стремительной женитьбы Корфа на предмете воздыханий самого Михаила, князь был на друга очень обижен. Хотя отношения с Анной еще не успели дойти даже до какого-то понимания, не то что до признаний, но все равно столь резкий вынужденный отказ от своих надежд сильно его уязвил. Но время все расставило по местам. Михаил вскоре был восстановлен в чине и прежней должности при Цесаревиче. А раз так – вновь стал любимцем светского Петербурга. Приемы, концерты, ассамблеи... На одном из многочисленных балов Андрей Долгорукий представил ему старшую из своих сестер – Елизавету. Открытая, живая, вся искрящаяся энергией Лиза, хоть и не обладающая магическим ореолом тайны, как Анна, вернула князю радость бытия. Несколько встреч, пара свиданий и очарованный Михаил сделал предложение. Княжна дала радостное согласие, а ее брат, на правах главы семьи – благословение. На время Рождественского поста Долгорукие вернулись родное в поместье. Пылкий жених так часто, как позволяла служба, писал нареченной письма, сочинял стихи и вообще витал в облаках, иногда являя собой мишень для добродушных острот Цесаревича, сраженного, впрочем, той же болезнью. И вот приближалось Рождество. От Владимира Корфа было получено приглашение. Князь ответил радостным согласием, тем более, что действительно соскучился по другу. Приняли его приветливо и без натянутости, чего втайне опасался Михаил. Корф выглядел абсолютно довольным жизнью, а Анна... Она словно стала еще воздушнее, еще изысканнее, а спокойствием своим иногда наводила на мысль об оживших мраморных статуях. Первые дни Репнин считал чету Корфов образцом семейного счастья. Владимир относился к жене с неизменной нежной заботой, она же отвечала трогательной благодарностью (На фоне этой идиллии постоянные веселые пикировки Михаила с Лизой выглядели почти грубостью). Старик же Корф после неожиданной потери примы своей труппы, охладел к театру и теперь самозабвенно писал мемуары о войне 1812 года. Из кабинета его дозваться удавалось с большим трудом. Минуло Рождество. Святки. В один из дней в поместье ждали гостей. Ожидались несколько семейств ближайших соседей. В доме с утра стояла хлопотливая суматоха. Не желая мешаться под ногами, Михаил скрылся в библиотеке и решил написать письмо Лизе. Эпистолярный жанр был его сильной стороной и князь остался вполне доволен своим посланием. Не хватало одного последнего штриха, вечного, нетленного,... например, такого, как сонет. На полке на глаза попался том Шекспира. Книга сама раскрылась в его руках и оттуда выпал свернутый листок, исписанный почерком Владимира. Первым побуждением Репнина было отнести явно по ошибке оказавшееся в книге послание, но глаза сами ухватили начало “Моё тайное наслаждение!” и он передумал. Хотел было спрятать обратно в книгу и сделать вид, что знать ни о чем не знает, но... а вдруг этот листок найдет Анна. Ведь такое пишут только не жене. А кому? Неожиданно для себя самого, Михаил развернул письмо и прочел: “Моё тайное наслаждение! Сжальтесь над несчастным, больным Вами. Меня бросает в жар, при мысли о наших встречах, я шепчу в бреду Ваше имя, я не чувствую без Вас ни вкуса, ни запаха. Самые редкостные вина теряют свой букет, едва я вспоминаю сладость губ Ваших. Никакие фрукты не могут сравниться с нежностью и упругостью грудей Ваших, когда я собираю языком с них нектар. А разве может изысканнейший десерт сравниться со вкусом лона Вашего, зовущего и ждущего меня, Вами околдованного. Ваши волосы, напоенные ароматами лета, душистого сена. Так и хочется зарыться в них, как в стог, навечно. Я все еще схожу с ума, вспоминая вчерашний банкет, что Вы устроили для меня. Дивное мое искушение, собирать губами сласти с Вашего тела, пить шампанское из уст Ваших, вызывать в Вас трепет, томление, слышать Ваши стоны... Даже сейчас я весь горю. Счастье мое грешное, как я мечтаю вновь иссякнуть в Ваших пылких объятиях, и не выпускать более из рук своих. Не говорите мне, умоляю Вас, о здравом смысле, ибо я потерял его в тот день, когда впервые заключил Вас в объятия. Не мучьте меня, отказывая во встречах. Я не живу без них, лишь влачу жалкое существование. Буду надеяться на милость Вашу к страждущему, который будет дожидаться Вас в том же месте и в то же время завтра. Не лишайте же меня радости слышать стук сердца моего дитя, носимого Вами под сердцем, и сердца Вашего, чья благосклонность мне дороже всей жизни. Весь в Вашем распоряжении Владимир Корф. P.S. Если хотите узнать о моих тайных фантазиях, на этот раз завяжите глаза платком” С трудом оторвавшись от письма, князь понял, что вспотел. Ну, Корф! Это он-то “не мастер амурных посланий”!!! Михаил откашлялся и постепенно вернул способность рассуждать. Итак, у барона есть любовница. Но кто она? Из восторгов Владимира очевидно, что дама невероятно изобретательна и страстна. Кто же в близком окружении подходит под такое описание? По счастью, Лиза весь вчерашний день (а письмо датировано этим утром) провела с ним и свободна от подозрений. Тогда кто? Кто эта таинственная Клеопатра, вдохновившая самого Корфа, не одобрявшего переписку, как способ общения, на подобные послания? ... Женщина должна быть исключительной. И потом... она ждет от Владимира ребенка... Кто она? Михаил вспомнил вид друга вчера за ужином. Это довольное, сытое выражение он уже не раз видел в Петербурге. Обычно за его лицезрением следовала буря сплетен о новой победе. Но Анна... как же Анна? Уже не питая к ней трепетно нежных чувств, он все же желал самого лучшего. И искренне жалел, что ей достался столь ветреный супруг. Витающая в эмпиреях, нежная Анна просто не могла удержать необузданного и ненасытного в поисках приключений мужа. Как же быть? Сделать вид, что ничего не знает? Или выяснить личность Музы Владимира и призвать обоих к благоразумию? Послушают ли, тем более, что дело зашло так далеко... Но все же любопытство толкало Михаила узнать адресата столь чувственного послания. Итак, свидание назначено на следующий день, а письмо найдено в книге. Очевидно, дама имеет доступ в дом и сможет его забрать. Но как? Репнин едва не стукнул себя по лбу. Конечно же! Прием! Кто приглашен сегодня? Долгорукие всем семейством, пожилая пара Заварцевых и Забалуев с женой и старшими дочерьми. Кто? Не Мария же Алексеевна. Вот уж кто темпераментом не обижен. Может кто из Забалуевских барышень? Даже каламбурчик на язык пришел... Решено! Михаил решил приглядеть за библиотекой. К сожалению, его карьера соглядатая провалилась. Едва увидев Лизу, князь выкинул из головы все, кроме счастья видеть ее. Единственное, в чем он хотел убедиться и теперь знал с неоспоримой точностью – его невеста ни разу даже не посмотрела в сторону библиотеки. Меж тем письмо исчезло. Репнину оставалось последнее – проследить. На другой день, ругательски ругая самого себя за стремление залезть в чужое дело, но тем не менее разрываясь от потребности все разузнать до конца, князь последовал за Владимиром. Тот неспешно ехал верхом, насвистывая и совершенно не таясь. Внушительная корзина покачивалась в руках. Путь Корфа лежал в лесную сторожку, с виду совершенно заброшенную. “Удобное место” – одобрил Михаил и притаился в кустах неподалеку. В домике зажегся свет. Из трубы потянуло дымом. Время шло. Ранние зимние сумерки чуть окрасили лес таинственной синевой. “А вдруг не придет? Мало ли что?” – подумал было замерзший Репнин, но со стороны тропинки послышался хруст снега. Князь подобрался в ожидании разгадки. Из леса выступила женщина. Полушубок, платок закрыл все лицо, зябко кутает руки в муфту. Все еще неузнанная, она подошла к двери в домик, стянула с головы платок, разметала по плечам золотистые волосы и повязала на глаза черную мягкую повязку. Потом затейливо постучала и скользнула в отворившуюся дверь. Ошеломленный Михаил сел в сугроб. Ну, Корф, ну сукин сын! Только он может превратить свой брак в невероятный адюльтер. Любовницей Корфа, бесстыдной и обжигающей, была его собственная жена! Гетерой, сведшей с ума распутника барона, оказалась Анна. Та самая неземная и изысканная. Верно говорят, в тихом омуте... “Да какой омут, тут и Марианская впадина мелковата будет” - оборвал сам себя Репнин. Затем вспомнил свои сомнения насчет этой пары, завистливо покосился на столь невинно выглядевшую сторожку. - Я ничего не понимаю в семейной жизни, – посетовал он и поехал к Лизе, уже предвкушая сюрпризы после свадьбы.