Любящие всегда рядом или тайна старинной камеи

Рейтинг: РG Жанр: Мелодрама, основанная на фэнтези, немного юмора, альтернатива Время действия: БН Герои: Владимир, Анна, массовка ________________________________________________________________ Призрак старого барона расхаживал по комнате, строго отчитывал барона молодого. Тот мучился нечистой совестью и похмельем, потому нотации отца воспринимались особенно остро. Он сам понимал, что события последнего дня иначе, чем подлостью, назвать нельзя. Но понимал он это теперь. Тогда же, в тот роковой момент ярость застилала глаза. Лучше бы он ослеп совсем за одно мгновение до того, как увидел их… Лучший друг и та самая. Желанная, недоступная и … другой. - А-а-а, ты любишь Анну, - вдруг протянул призрак и треснул себя по полупрозрачному лбу, - О, Боже! Старый я дурень! Все так просто… - Вам всегда все было просто, - огрызнулся насупленный сын. - Конечно. Володя, но раз так, то чего ты тут сидишь? Ступай к ней! - Что?!!! К ней?!!! Да она ненавидит меня. Теперь даже сильнее, чем когда бы то ни было. Старый барон опустился в кресло, закинул ногу на ногу и менторским тоном начал: - Ненависть – шаг к любви! Ненависть часто есть маска чего-то иного. На себя посмотри. Владимир Корф рыкнул, но крыть было нечем. - … Далее. Любовь – способность сильных натур. И ее надо быть достойным. Не размениваться на первых попавших под руку девиц!, - старик не скрывал упрека в голосе, - Ведь самому сейчас противно, так? Раздраженное передергивание плечами было принято за знак согласия. Еще бы, финальное блюдо того скандального банкета было особенно мерзким. Но и к этому осознанию молодой барон пришел с изрядным опозданием. - … А так же не стоит скрывать свои истинные чувства. Это эгоистично и глупо. - Вы сами всю жизнь скрывали, что я вам нужен, - обиженно встрял сын. - Ну вот, это наилучший пример, - вывернулся отец, - Что у нас с тобой вышло? Вечные споры, ссоры, непонимание. И за это я теперь ответственность несу. Там, за Порогом… Пока ты не обретешь покоя, не бывать мне в райских кущах. Сынок, отпусти меня, а? Владимир возмущенно подскочил на ноги, заметался по комнате. Слов не было. Даже теперь отец думает не о том, как помочь сыну, а как избавиться от него… - Иди к ней, Володя. Поговори откровенно. Она все поймет… Хотя нет, сейчас не ходи, - призрак пригляделся к состоянию наследника, - а то хуже станет. Пойдешь с утра, как проспишься. Я тебя разбужу. И вот еще – возьми на удачу мамину камею. Последний совет отца засел в голове молодого человека прочно, как гвоздь. Камея матери. Простая, но очень искусно вырезанная. Перламутровый ангел с цветком на фоне темного оникса. На обороте надпись “Любящие всегда рядом”. Памятка от матери словно согрела на миг его тревожную душу, подарила искорку надежды, что все будет хорошо. Встреча с Анной вышла непростой. Одного взгляда на ее бледное, измученное лицо со следами слез хватило, чтобы заготовленная речь улетучилась из головы, оставив ощущение вины в чистом виде. Простой вопрос, чего он хочет, поставил в тупик самого пришельца, а покаянный его лепет возмутил кроткую всегда красавицу. Очень скоро комната превратилась в декорации для стихийно разбушевавшейся истерики. В лицо мужчине полетели сначала обвинения, затем платья, шляпки, а под конец очередь дошла и до пикантных предметов дамского туалета. Ничто не может быть беспощаднее ярости робких людей. Даже герои войн бледнеют перед нею, так как обычные способы борьбы тут не действуют. Вот и бравый поручик Корф, увешенный чулками и бусами, от растерянности моргал, не зная, что делать. На просьбы об успокоении белокурый ураган только взорвался сильнее: - Зачем мне останавливаться? Все принадлежит не мне. Я сама себе не принадлежу. Меня вообще больше нет, нет того, чем я была. Вы все сломали, истоптали, разрушили. Мне все равно, что тут останется, я… Внезапно она замерла на середине фразы, приоткрыв рот. Словно собиралась с силами для нового броска, для убийственной дерзости, но ничего не последовало… Мгновение, другое… Корф стряхнул со своих плеч одежду, шагнул ближе. - Анна… Что с вами? Ни тени движения. Напряженная спина, вся словно натянутая струна. Кулачки сжаты так, что побелели костяшки пальцев. Прекрасные глаза распахнуты и полны гнева, губы… Нет-нет, на них смотреть барону не хотелось. Эти губы надо целовать, а не выслушивать источаемые ими справедливые упреки. Но что же с нею? Еще шаг. Что за наваждение? - Анна… Теперь, подойдя почти вплотную, он увидел маленькую капельку в уголке глаза. Новорожденная слеза, еще одна по его вине. - Анна… Анечка… Осторожно коснулся девичьей щеки, горящей от волнения, но такой нежной. - Аня… Что с тобой? - Мон Шер, он что, всегда такой тугодум? – раздался за спиной приятный женский голос. Корф рывком обернулся, готовый лично задушить всех, кто мешается у него под ногами в такой момент, но вместо этого зажмурился и замер. В кресле у окна сидела красивая женщина, чьи черты явственно перекликались с его собственными. Рядом располагался отец с неизменно полным бокалом в руке. - Как видишь, дорогая. - Ах, это все твои тевтонские корни. Так и знала, что добра от них ждать не приходится. - Отнюдь. Ослиное упрямство у него точно по твоей линии. Один-в-один, твой папенька, когда я свататься приехал. - О, да. Это было незабываемо. Заявился навеселе и с цыганами..., - фыркнула покойная баронесса Корф и обмахнулась веером. Продолжить милую перепалку родителям помешал немного очнувшийся отпрыск. - Мама… - Ну наконец-то, - ласково отозвалась матушка, оглядывая его с нежной гордостью, - Здравствуй, Володя! Прости, не могу обнять тебя, хотя очень хочется. Какой ты стал! Залюбуешься! - … Особенно, когда молчит, - вставил отец, вызвав гримасу сына. - Мама, но как, откуда… Что вообще происходит? - Что значит, что происходит? Ты же звал на помощь! – Вера Корф недоуменно свела брови. - Я?!!! - Моя камея. Она призывает тех, кто тебя любит. - Камея? – Владимир начал все понимать и вспомнил, что во время буйства Анны, уворачиваясь от содержимого шкатулки с украшениями, действительно ухватился за край сюртука, где в кармане лежала памятка от матери. - Так это случайность. Но ничего. Все к лучшему, - кивнула матушка. - Мама… Я… Мне так не хватало… - глаза молодого человека, славившегося своей черствостью, подозрительно увлажнились. Призрак старого барона вставил ревнивую шпильку: - Мне такого не говорил. И слез я тоже как-то не замечал. - А вы при жизни меня вообще не замечали, - накопившейся горечью излился Владимир, - Что бы вы теперь ни говорили, но тогда для вас существовала только она! Три пары глаз метнулись к окаменевшей красавице. Иван Иванович не успел ответить, жена резким жестом остановила спор. - Ванечка, я, кажется, просила тебя смотреть за мальчиком. Ничего вам, мужчинам, не доверишь. Теперь расхлебывать придется. Вон вымахал красавец, здоровяк, а толку-то… Неврастеник, эгоист и ревнивец! Весь в отца! - Но… - хором возмутились мужчины, однако их оборвали властным взмахом веера. - Пустое. Время дорого, Володя. Вернемся к твоей беде, - матушка качнула головой в сторону девушки. - Да-да, вернемся! – обрадовано махнул бокалом старый Корф. - Мон шер, - с очевидной угрозой улыбнулась супруга, - с тобой мы позже все обсудим. А нынче надо Володе помочь. И помочь хорошо, а не как у тебя обычно получается… Призрак насупился, сосредоточился на своем вине. Молодой же человек просиял. - Мама… - Соберись, сынок. Итак, зачем ты сюда пришел? - …Извиниться. - Зачем? - Ну, чтобы она простила… - Зачем? - Чтобы она поняла… - Зачем? - Что зачем, мама?!! – взорвался он, заподозрив насмешку, - Разве не ясно? Она меня ненавидит… - Не кричи на мать! – отец из кресла воспользовался праведным предлогом напомнить о себе, но на него не обратили внимания. - Это все эмоции, - легко отмахнулась женщина, - Кстати, тобою вполне заслуженные. Но только эмоции. Утихнут, как ветер, сгладятся, как вода. А вот чувства… О ее чувствах ты не спрашивал. Взывай к ним, а не к эмоциям, дорогой, и все станет хорошо. Но я говорила о другом. Зачем тебе ее прощение и понимание? Чего ты, наконец, хочешь от нее, для нее, для себя? Володя, по лестнице идут не до следующей ступени, а в храм! Что есть храм твой? К чему ты идешь? Владимир сглотнул, через силу перевел дыхание. Стремительно прошелся по комнате, остановился, закрыл глаза. Как трудно оказалось произнести впервые, да даже признать самому себе… Воздух на мгновение как сгустился. Еще один глубокий вдох… Но в лицо ему вдруг полетело что-то шелковистое, а девичий голос, звенящий подступившими слезами, произнес: - … видеть вас не могу… - Тогда хотя бы выслушайте. Вот уж чего она точно не желала – слушать! Так ведь придется понять его. И, не дай Бог, простить. Ни за что! Боевой задор, стерший привычные рамки, вовсю бурлил в крови. Слушать его, вот еще! Снова кинуть чем-нибудь, пока не опомнилась. Пока все равно, что станется дальше. А еще лучше – отхлестать по щекам, вцепиться в волосы по-простонародному, раз уж требует для нее такого положения. Валькирия шагнула вперед, но осеклась - Корф изменился. Мгновенно и почти до неузнаваемости. Вместо виноватого и растерянного мальчишки, на которого вполне возможно было вывалить всю гору скопившегося гнева да еще и потоптать сверху, перед нею теперь оказался уверенный и строгий мужчина. На такого не накричишь. У него самого бы впору прятаться за спиной от урагана, как за скалой. Но не в этот раз. Не ей. Девушка замерла и поперхнулась рвущейся с губ тирадой. - Как вам будет угодно, барин, - только на это и хватило остатка обиды. Зато всю львиную долю ее она вложила в тон ответа. И сразу на нее навалилась усталость, почти безразличие ко всему. Анна лишь ждала, когда уйдет хмурый барон. - Чтож, я это заслужил. Присядьте, Анна, прошу вас. - Владимир Иванович, не мучайте себя и меня манерами. Это непереносимо после всего, что произошло. - И все же сядьте. Я вижу, вы плохо чувствуете себя. Она раздраженно встряхнула кистью, но села на край кресла. Натянутая струна. Корф примостился в кресле напротив. - Анна, понимаю, в это трудно поверить, но я действительно пришел сегодня просить у вас прощения. Красавица фыркнула – не сумела сдержаться. Однако спорить не стала. -… Я был не прав. Все, что случилось, было неверно. И не только вчера. Все эти годы я… Я ревновал. - О, да! Мне ли не знать, - вновь подала голос горечь из кресла, - Сначала отца, что дня не прожил без мыслей о вас, потом друга… - Нет, Анна, нет. Вы не понимаете. Я скрывал это от всех. Я ревновал ВАС. Она молчала. Говорили одни глаза. Недоумение, недоверие и вдруг – яростный испуганный протест. - Нет…, - прошептала она и спрятала лицо в ладонях, - Нет, нет. НЕТ! - Увы, - Владимир ссутулился, глядя перед собой, - Сначала меня бесило, как много места в вашей жизни занимает мой отец. Потом этот чертов театр. И последней каплей стал Мишель. Тот поцелуй в гостиной… - Господи, вы видели… Корф перевел дыхание, Анна же вздрогнула и захотела спрятать уже и голову. - … Тогда я понял, что могу потерять вас. Почти потерял. И только в тот момент осознал, как много вы значите для меня. - И чтобы подсластить себе пилюлю, выставили меня на позор?! – девушка уцепилась за возможность излечить смущение гневом. Вскинула голову, стремясь пригвоздить этого негодяя к полу, но снова осеклась. Боль и сожаление. Как сердиться на них? Пришлось отвести глаза, чтобы не попасться. Оказывается, барон не только оружием стреляет без промаха. - Я раскаиваюсь в том, как много боли вы испытали по моей вине. Поверьте, просто поверьте, мне самому не было легче. Знаете, пытаясь изжить чувство, я убивал собственную душу. - Вы бездушный человек, мерзкий эгоистичный собственник. Вы не способны на чувства, помимо ненависти. - Вот и я убеждал себя самого в этом. Долго убеждал. Признаю поражение. Девушка опасливо взглянула на собеседника и вздрогнула – Владимир смотрел на нее. Неотрывно и внимательно. С грустью и нежностью, способности к которым она прежде не замечала в нем. - Анна, вы же понимаете, о чем я… Вы всегда были чутки. - Прошу вас, не надо. Не продолжайте. - Я так противен вам? - Нет. Дело не в этом. И я не знаю, чего вы хотите. Как мне быть… - Что я хочу? И много, и мало. Хочу, чтобы из ваших прекрасных глаз исчез страх. Хочу обрести хоть каплю надежды на то, что вы ответите на мои чувства… - Владимир, я не могу дать вам ложных надежд, - поспешно запротестовала красавица, не заметив, что вновь говорит с бароном на равных. Оба были потрясены. Он – тем, как просто оказалось шагнуть ей навстречу, и как сильно его откровенность изменила отношение Анны. Больше не звучит в ее словах убийственное “барин”. Больше не бьет ненавистью ее взгляд. И столь страшащей его насмешки тоже нет. Сама Анна словно увидела перед собой разверзшуюся бездну вместо привычной скалы. Страдающего человека под личиной жестокого тирана. Тепло и страстность, светящиеся в глазах Корфа, заставляли ее сердце ныть в сладкой боли. И тем тревожнее было девушке. Ведь отказаться от этой муки она не могла. Владимир не стал ждать других ответов. - Благодарю за честность. Она опустила ресницы, запоздало ощутив себя не крепостной перед барином, но женщиной рядом с очень привлекательным мужчиной. Щеки окрасились нежным румянцем, но на ее счастье Владимир проявил деликатность. - Думаю, вы ждете моего ухода. Вам и правда стоит отдохнуть. Очень осторожно, почти робко, он взял ее руки и приложился к кончикам пальцев. А затем быстро вышел, оставив ее одну, полную смятения и с кружащейся головой. Разгромленная комната, раскиданная одежда, украшения, статуэтки с комода… Все это не шло ни в какое сравнение с бурей, переживаемой Анной. Он ее любит! Волнения утра не менее повлияли и на самого барона. В полном ошеломлении он добрался до кабинета, чтобы попытаться решить, что же делать дальше. Мысли разбегались, на лицо то и дело наползала глуповатая улыбка, а перед внутренним взором упорно стояло личико Анны с распахнутыми глазами, в которых не было страха. Нет, только не страх. Испуг пришел позже, когда она чуть осмыслила и, очевидно, представила дальнейшие его выходки. Итак, самого Владимира Анна не боится. Значит, крохотный шанс у него есть. Для истинного игрока и того вдоволь. Уже не раз приходилось Корфу ставить на призрачный мираж и выигрывать. Рисковать, очертя голову, и побеждать. Голос рассудка внезапно вмешался, напомнив немалое количество и поражений, но его отмели. Не в этот раз. Он просто не может проиграть сейчас. Слишком велика ставка. А раз так – идем Ва-банк. Любовь не приемлет ходов по маленькой. Он освободит Анну. Немедленно. Перо остро очинено, лист бумаги с гербом… Сжал ладонь в кулак, разжал, снова сжал. Пальцы перестали дрожать. Четкие строчки легки на лист. “Девица Анна Платонова”, “барон Владимир Корф”. Оглядел – все верно. Пока верно это. Он улыбнулся, отдаваясь волне невероятного облегчения. Одно из двух – скоро или Анна станет носить его имя, или он сам перестанет его носить. Третьего не дано! Хозяйский рык пролетел по дому, и уже через четверть часа настороженный Григорий поехал в уезд с документами. Первый шаг был сделан. Владимир улыбнулся портрету матери, мечтательно прикрыл глаза, гадая, чем занята сейчас предмет его тревог. Однако этот день был просто карой для Корфа. Не прошло получаса, как шум в глубине дома прервал хозяйские грезы о белокурой красавице. Приближающиеся шаги, двери распахнулись. В кабинет вплыла царственная княгиня Долгорукая в сопровождении урядника, Предводителя уездного Дворянства и кланяющегося Карла Модестовича. Барон выдержал паузу, недобро оглядывая бесцеремонных посетителей. - Как я должен понимать вас, Мария Алексеевна?- едва не брезгливо проговорил он, нехотя поднимаясь. - Владимир Иванович, а вы запамятовали? Мужу моему долг не выплатили. Стало быть, поместье теперь мое. И так добра к вам была, по-соседски. Батюшку похоронить позволила, да девятины в родном доме справить. Однако пора и честь знать… Корф приподнял бровь, ироничной улыбкой встречая тираду княгини. Только очень опытный глаз мог бы заметить сейчас побелевшие скулы на его лице – признак тщательно сдерживаемого бешенства. Вот ведьма! Как точно выбрала время для удара. Наверняка и с учетными книгами успела что-то сделать, иначе не была бы так уверена. Неловко чувствующий себя урядник спросил управляющего про расписку, но господин Шулер тут же от всего открестился. И от свидетельства возврата денег, и от расписки. Забалуев, разумеется, токовал в пользу княгини. Как никак Долгорукая обещала украденное ему, как приданое Лизы. Владимиру было нечем крыть. Чтобы немного успокоиться, он представил, как медленно сворачивает шею подлецу-управляющему и лично спускает с лестницы любезного Предводителя Дворянства. Сохраняя на лице невозмутимость, он лихорадочно думал. Пока очевидно было одно – придется отступать, а этого молодой Корф не выносил. Опять он отметил сомнительное наследство дорогого родителя – полную неразбериху и в делах, и в отношениях. Теперь уже не оставишь все, как есть, не уйдешь на передовую. Даже отцу не выскажешь… Стоп. А вот как раз последнее вполне возможно. Владимир так странно усмехнулся в лицо княгине, что она немного поежилась. А затем он сунул руку в жилетный карман. Никто ничего не понял. Присутствующие замерли соляными столбами. - Хорошо, я прежде ему о камее не говорил. Зато теперь все время дергать будет по пустякам. - Ты еще смеешь жаловаться?! Бедного мальчика по твоей милости из дома гонят! Полупрозрачный отец выглядел потрепанным, на лысом темени отчетливо виднелись свежие отметины, а веер матушки уже порастерял половину пластинок. - Счастлив снова видеть вас, мама, - искренняя радость сына чуть притушила огонь гнева покойной баронессы. - И я тебе рада, сынок. Ох, трудно тебе. - Да уж. Но сейчас время дорого. Папа, если не придумать что-то, я окажусь бездомным. Мне останется только пуля в лоб. Как вы понимаете, покоя в таком случае от меня не ждите! Старый барон от угрозы спал с лица. Матушка же возмутилась. - Не говори таких ужасных вещей, Володя. Тебе еще нужно продолжить свой древний род. Желательно, не передав по наследству всякие немецкие странности. Хотя ты уже доказал, что не безнадежен, но все равно до совершенства еще далеко. - Мама!!! - Ну, хорошо-хорошо. Я уже расспросила твоего отца, - мать элегантно взмахнула искалеченным веером, - От него проку мала. Зато… Она загадочно сверкнула серыми глазами, и Корф в который раз пожалел, что слишком мало времени довелось ему общаться с этой необыкновенной женщиной. - Зато? – подхватил он, поощрительно улыбаясь. - … Зато мы можем послать тебе ангела. Ой, Володя, смотри, будь умницей. Воздушный поцелуй, воздух снова сгустился, и родители пропали. Владимир ухмыльнулся. Не смотря на врагов вокруг, он был уже уверен в победе. Матушка его не подвела бы. Барон даже исполнился некого напряженного любопытства – что сотворит тот обещанный ангел? Подложит расписку в сейф или внесет новую запись в расходные книги? Не проверить ли? Но все оказалось куда прозаичнее – в кабинет шагнула растерянная Анна. Девушка пару мгновений оглядывалась, потом моргнула и присела в реверансе. - Добрый день, господа. Я не знала, что у нас гости. - Мы вовсе не гости. Я новая хозяйка поместья, - резко заявила о себе Долгорукая. - Как? – хлопнула ресницами красавица, и все расслабились. В самом деле, столь юное наивное создание не сможет чинить препятствий. Да и не сможет. Даже забившийся в угол барон понимает, что карты его биты. Забалуев и урядник принялись втолковывать девушке суть дела. Владимир и правда притих в своем кресле. Осознание, какого именно ангела прочила ему мать, сковало язык, как тисками. На помощь может быть призван только любящий! Значит, Анна… Господи, помоги! Корф кусал губы, сдерживая неуместную теперь счастливую улыбку. Силился сосредоточиться на подлости захватчиков, но не мог. А Анна тем временем без помех разыгрывала свою партию. - Но Иван Иванович вернул долг князю. Я точно знаю. - Вы были при этом, сударыня? - напрягся урядник. Карл Модестович дернул усом и собрался было объявить о крепостном положении нового свидетеля, но наткнулся на взгляд барона и остерегся. Тем более, Анна покачала головой. - Я – нет. Дядюшка вел денежные дела только с мужчинами. Княгиня едва заметно перевела дух и победно приосанилась. Она не ждала, что девушка бросится на защиту сводного брата, даже не скрывавшего к ней неприязнь. Скорее, напротив, отыграется. Однако: - … Зато я присутствовала на обеде в честь Петра Михайловича, который давал в тот день барон. Тогда были еще Фрол Прокопьевич, Илья Петрович и Аркадий Силантьевич с сыном, - Анна старательно смутилась, но продолжила, - Так дядюшка неоднократно поднимал тост за друга и за то, что их дружбе более не препятствуют долговые обязательства. И расписку всем показывал. Говорил, что сохранит подпись первого покровителя своего театра. Иван Иванович считал, что горе прятать надо, а радостью делиться со всеми. И делился. А на другой день премьера была. “Сон в летнюю ночь” ставили, - Анна обиженно стрельнула глазами в сторону молодого барона, - Начало задержали, Владимира Ивановича все дожидались, но он сказался занятым. Мария Алексеевна, вы должны тот день помнить, приезжали всем семейством. Долгорукая почти кипела, но поздно. - Спектакль помню, прочего – не было! - Вы просто не запамятовали. Тогда вас Софья Петровна отвлекла, у нее голова кружилась от духоты в зале. Но можно Фрола Прокопьевича спросить или доктора. Карл Модестович на том обеде мог из столовой и выйти, вот и не помнит. У него забот всегда полно было. Красавица хлопала глазами. Забалуев и княгиня обменялись весьма красноречивыми взглядами, господин Шулер в досаде укусил себя за губу. Урядник являл на лице признаки явного облегчения. А Анна не смолкала: - Я спектакль хорошо помню. Мало того, что волновалась, так еще и занавес плохо закрепили. Он развязался и на Никиту упал, еле распутали. Она хихикнула, но сразу сделала серьезный вид, как ребенок перед взрослыми. Урядник откашлялся, повернулся к княгине: - Сожалею, сударыня. Но в связи с появлением новых свидетелей, я не могу признать за вами собственность над поместьем барона Корфа. Под испепеляющими взглядами Анна виновато лепетала про недоразумения. Захватчики удалились, не прощаясь. Карл Модестович юркнул за ними, носом предчувствуя занесенную над собой карающую длань хозяина. Но Владимиру пока было не до них. Едва захлопнулась дверь за незваными гостями, он стремительно подошел к Анне и расцеловал ее руки. Девушка смутилась, на этот раз совершенно искренне. Попятилась, не зная, чего ждать от непредсказуемого барона, но это было лишь начало. Серые глаза вечного мучителя на этот раз утопили ее в восторге. - Вы ангел, Анна! Второй раз спасаете меня. Я не забуду этого. - И… чем же я поплачусь за вашу память на этот раз? – опасливо склонила она голову, цепляясь за теряющий свои позиции разум. Восхищение Владимира воспламенило и ее. А ощущение близости мужчины… оно оказалось таким острым, как никогда прежде. Ни когда ее обнимал Миша, ни когда ее целовал сам Корф. Тогда, после танца, целую вечность назад… вчера вечером. Боязливый укор барон встретил виноватой улыбкой: - Анна, ну, стукните меня еще раз. Покрепче. Я ничего не могу сделать с прошлым, разве что пасть вам в ноги, сдаваясь на милость. - Но будущее вполне в вашей власти. По крайней мере, мое будущее. - Благодаря вам – да. После нашего утреннего разговора я написал вам вольную. - Ах! – она затаила дыхание, надеясь и трепеща. - Да. Григорий повез ее в уезд. Но, не отведи вы беду от моей головы, она стала бы недействительной. Однако, не теперь. Как только наш увалень вернется… Корф замолчал. Анна смятенно подбирала слова не то для благодарности, не то для вопроса. Победило любопытное женское начало. - Почему вы решили дать мне ее теперь? Владимир вновь взял ее за руку, трепетно поцеловал пальцы, глядя прямо в глаза. - Только дав свободу, я могу надеяться быть вами услышанным. Она зарделась, как маков цвет, гоня сладкое томление. Хотела просить дать ей время подумать, но новый Корф поистине был сама деликатность и понимание. Он не стал торопить события, ускользнул от трудной темы. Галантно предложил ей сесть. Анна отметила любезность кивком и устроилась у камина, поодаль от хозяина. Ей почему-то стало так легко, словно она и правда была уже свободной. - Может быть, вы поделитесь со мной вашими планами? Ей показалось или в глазах барона промелькнул хоровод чертей? Расслабляться не стоит. - Я бы предпочла сначала получить вольную на руки, - Анна сгладила проявление осторожности очаровательной улыбкой, - Вы так вероломны, барин… Последнее слово носило столь отчетливый отпечаток кокетства, что настроение Корфа еще более воспарило к облакам. Правда, насладиться новой нотой ему опять не удалось – дверь кабинета распахнулась от удара ноги. На пороге обнаружился бледный от ярости Репнин. Поистине, этот день изобиловал событиями сверх всякой меры. Михаил, как и все до него, не стал утруждаться светскими приветствиями. Зато всю душу вложил в крепкий удар по баронскому носу. Корф упал на пол. Анна вскрикнула, вскочив и прижав ладонь к лицу. Только тогда Репнин заметил ее и нахмурился: - Анна, вы здесь… - Здравствуйте, Михаил Александрович, - проговорила девушка и поежилась. Реверанс. - Славный удар, Ваше Сиятельство, - булькнул Корф, усаживаясь на полу. Михаил снова повернулся к поверженному другу. - Ты… да другого я бы на месте убил! - Это что же, мне повезло? – ухмыльнулся барон, шмыгая текущим носом. Михаил нехотя подал ему руку, помочь подняться. Дальнейшая мужская перепалка была строго прервана яблоком их раздора. - Стыдитесь, господа. Не к лицу царским офицерам вести себя, подобно глупым детям. Дворяне переглянулись, пожали плечами, сели. Непривычно властный тон охладил пыл сильнее колотушек. Анна позвонила, велела принести льда. Корф озадачился вопросом, а не сжал ли он опять заветную камею, пока Мишель бил его, но сразу отмел предположение. Репнин растерянно ерзал на месте. Пока барон прикладывал лед к лицу, Репнин попытался объясниться с девушкой. Получалось неловко, так как он точно знал, что из-под холодного компресса за каждым словом, жестом следят глаза и уши ревнивого собственника. Но отказаться от попытки он тоже не мог. Вчерашние упреки бедняжке, брошенные в лицо оскорбления очень тяготили молодого человека. Анна ответила, что не сердится, принимая справедливость его слов. Просила простить ей вынужденную скрытность. Держалась она при этом скованно, отводила взгляд. Михаила это не успокоило, и он обернулся к насупленному Корфу. - Владимир, Анна должна быть свободна. - Угу, - кивнул тот, брезгливо швырнув на стол полотенце в разводах. - Я не оставлю тебя в покое, пока ты не выпишешь ей вольную! - А поколотил меня ты для улучшения почерка? – хмыкнул Владимир. Анна тоже дернула краешком рта, - увы, друг мой. Я не могу выполнить твоего ультиматума, хоть убей. - Почему еще? – вспылил Репнин, справедливо заподозрив издевку. - Да потому что она уже свободна. Князь запнулся, перевел вопросительный взгляд на Анну. Та кивнула, грустно улыбнувшись. - О, … поздравляю. Анна, вы теперь станете актрисой? Уверен, при таком даровании весь Петербург окажется у ваших ног. Мой дядя… - Придержи лошадей, Мишель. Я еще не закончил. С этого дня об Анне заботится ее опекун, - Владимир сделал шутовской поклон публике, - А я не потерплю для своей подопечной такого бесчестия, как актерство. Домашний театр – одно, столичный Императорский – совсем иное. Сочувствую огорчению твоего дяди, дружище. У князя и девушки вытянулись лица. - … Далее, как ты понимаешь, мон ами, любое посягательство на честь подопечной, равно как и попытки бросить тень на ее репутацию, будут рассматриваться, как прямое оскорбление мне. Со всеми вытекающими. Репнин кашлянул, немного порозовел. Анна мечтала провалиться сквозь землю. - Ну, и понятно, как опекун молодой девицы, я просто обязан блюсти приличия в доме, во всех своих домах. О, черт, опять полилось… Владимир демонстративно сосредоточился на своем ранении, остальные пристыжено молчали. Михаил был обескуражен такой прямотой. Вообще, поворот событий застал его врасплох. Не то, чтобы он собирался продолжать ухаживать за Анной, не смотря ни на что. Столкновение с суровой реальностью социальных преград, равно как и шок от формы открытий, сбили его с романтического настроя. Восторг и благоговение, что он испытывал к красавице, изрядно увяли. Не менее сказалось запоздалое осознание, что не над всем властен блестящий дворянин Михаил Репнин. В первую очередь, не над самим собой. Вспоминая то, что было сказано им коленопреклоненной девушке, и без того униженной судьбой, он не мог найти покоя. Ярость и презрение, излитые на Анну, жгли его каленым железом, просто восставая против собственной слабости и трусости. Стремление загладить вину принудило князя забыть про свежую рану и встать на ноги. Он хотел явиться к красавице уже не Амуром, но рыцарем справедливости, освободителем. Однако, коварный барон опередил его. Сияющие доспехи Михаила противно заскрипели и обвалились, за ненадобностью. А тут еще и намеки на былые вольности, в упоении допущенные им по отношению к Анне. Все это выбило почву из-под ног. Тиран и спаситель внезапно поменялись местами. Владимир – опекун! Курам на смех. Блюститель чести и достоинства. Его первого будут указывать, как крушителя репутации порядочной девушки. Опекун! Михаил хотел было фыркнуть, съязвить, но отметил взгляд Анны – спокойный, светлый. И неожиданно почувствовал облегчение. Отныне она не его забота. Приключение окончилось. Репнин взял себя в руки, поцеловал руку девушки, искренне поздравил ее с началом новой жизни и изобразил картинное отчаяние от имени князя Оболенского. Анна легко подхватила его настрой, мило шутила, но более в ней не слышалось той мечтательности, что говорила с молодым человеком красноречивее слов. Теперь перед ним была просто красивая воспитанная барышня, член семьи друга. Флер взаимного влечения рассеялся, как дым. За ужином пили шампанское и обсуждали дела. Михаил рассказывал о результатах расследования, своих догадках и предположениях. Корф исполнился решимости принять самое активное участие, тем более, что Репнин намекнул на возможную связь его дела с убийством старого барона. Мужчины погрузились в рассуждения и составление плана действий, а Анна все не могла понять, как быть дальше. Даже немного боялась поднимать вопрос своего будущего. Что с того, что обещанная вольная уже лежит в ящике ее комода. Все равно Владимир, примеривший мантию благодетеля, по-прежнему может вмешаться в ее решения. Но все оказалось неплохо. Переговорив с другом и вспомнив в присутствии в комнате дамы, новоиспеченный опекун предложил девушке уехать в Петербург, отдохнуть от тревог и горестей, что она пережила в поместье. Михаил горячо поддержал, напомнив, что отравитель Ивана Ивановича не найден, а потому неясно, угрожает ли опасность членам его семьи. Своим отъездом Анна развяжет мстителям руки. Корф во время этого монолога серьезно кивал, но ей казалось, что мысли барона где-то далеко. Для нее ничто не могло быть лучше. Возможность побыть одной, разобраться в себе, подумать. Расправить крылья…. Или поплакать. Конечно, она согласилась. - Папа, мне нужна ваша помощь. - Что, опять? Володя, сколько можно? Возмущенный призрак даже расплескал коньяк из любимого бокала. Супруга тоже казалось удивленной, но молчала. - Я ищу ВАШЕГО убийцу. Кто это сделал? За что? Родители одновременно вздохнули, обменялись грустными взглядами. Мать раздраженно дернула плечами, а отец покачал головой. Старик вздохнул, напомнив себя того, на смертном одре, мудрого, доброго, любящего. - Не знаю. Сам знаешь, я трезв тогда не был. Прости, мой мальчик. Тебе придется понять это самому. За все прости меня, Володя… - Папа… - Я не могу открывать, разве что посоветовать… - Да, дорогой, мы связаны обязательствами перед Высшими Силами, - вмешалась матушка, не вынеся долгого молчания, - Но не ты. Иди, сынок, ищи, добивайся. Не доверяй словам, верь своему чутью. Ты же не только Корф, но и мой сын тоже. Владимир улыбнулся. До него доходили слухи о необыкновенных способностях покойной баронессы, но он предпочитал считать их за сказки. Даже тот факт, что сестра матери считалась местной ведьмой, не принимался им как достоверный. Но теперь, из ее уст… Вообще, случайная беседа снова его растревожила. Отец впервые признал свою неправоту, а мать… Владимиру вдруг перестало быть обидно. На смену застарелой горечи пришла исцеляющая боль. - Спасибо. - Да, и еще одно… - Что? – он всей душой распахнулся, в преддверии некого послания, открытия, к которому теперь был готов. - Постригись, сынок! Радостный смех трех человек, и родители исчезли. Отъезд Анны на другой день был обставлен Корфом, как нечто обыденное, вроде визита к модистке. Никто даже не сомневался – всеобщая любимица обязательно вернется. И скоро. Ее же пребывание в столице – вынужденная мера, ради соблюдения приличий в хорошем доме. Ну не может же незамужняя девица проживать в доме с двумя молодыми вертопрахами, пускай даже один из них ей приходится сводным братом и даже опекуном. Все рано, молод и чересчур красив. Владимир всячески показывал, что Анна теперь его доверенное лицо, надавал ей разных довольно бестолковых поручений. А так же приставил Никиту для надежности. Вчерашняя крепостная чувствовала себя Золушкой, отправляемой если не на бал, то на прогулку перед балом, и отчаянно смущалась. Может ли она принимать такие милости? Прилично ли это, и готова ли она на ответную благодарность? Ее отчасти спасла суматоха сборов. Неожиданно обширный багаж, корзинка пирожков в дорогу, письмо управляющему городским особняком… Это отвлекло и одновременно держало в напряжении. Анна вынырнула из омута суеты лишь стоя у кареты, принимая руку Корфа. - Владимир Иванович, благодарю вас. Я… - До скорой встречи, - перебил ее барон, - Вы не будете так жестоки, запрещая мне навестить вас, Анна? - Как можно, это же ваш дом… - Я говорю не о доме. Вы, ВЫ будете ждать меня? Пытливый взгляд серых глаз. Такой ласковый, такое молящий. Она смешалась, вспыхнув очаровательным румянцем, вся обливаясь жаром и холодом. - Прошу вас, не надо. Я… Она отвела глаза, не в силах продолжить борьбу с ним. Напряжение чуть отпустило. Барон тоже опомнился. - Конечно. Бесчестно торопить вас. Простите меня, - он покаянно поцеловал ее руку, - Но тогда потерпите последние наставления своего неопытного, но ретивого опекуна. Будьте осторожны, обещаете? Она смогла лишь кивнуть, не глядя на него. - Выходя из дому, всегда берите с собой Никиту, для того он и нанят. Я совершенно серьезен, Анна. Петербург беспощаден к молоденьким девушкам, оставшимся защиты. Не добавляйте мне лишних хлопот, и без того трудно придется. На этот раз девушка ответила. Она бы все ему обещала. Все, что угодно, но, вот досада, перестав быть ее барином, барон излечился от напористости, которая сейчас так манила и томила бы красавицу. Как часто мы разочаровываемся в сбывшихся мечтах. - Ну, вот и славно. Тогда я за вас спокоен. Примите это на память, пусть сохранит вас от беды. Она принадлежала моей матери. Девушка удивленно распахнула глаза. Все, что касалось покойной баронессы, трепетно хранилось обоими Корфами. Любая из ее вещиц была ценнее алмазов короны. И вот Владимир дарит ей камею. Конечно, Анна не раз видела ее. Иван Иванович иногда доставал украшения супруги в минуты ностальгической грусти. Рассказывал, как выбирал их, как радовалась жена подаркам. Именно эта камея привлекала особое внимание юной крепостной. Белый ангел с цветком на фоне темного оникса. Полный света и страдания. И вот он, этот ангел, согретый теплом барона, скрыт в ее ладони. Оберег? Возможно. Словно окончательно принимая извинения былого врага, подписывая мирный договор меж ними, девушка попросила Корфа помочь застегнуть застежку цепочки. Владимир только дернул уголком рта, но сдержался. Случайно ли, нет, но он мягко качнул ее к себе, сомкнул руки вокруг плеч. Ей пришлось на пару мгновений прильнуть к его груди, замереть, задержав дыхание. Как же не хотелось отстраняться. Зачем? Зачем вообще уезжать? Зачем вольная в кармане? В голове по привычке билось “надо”. Но смысла этого слова она более не понимала… Как в забытьи позволила Анна усадить себя в полумрак кареты. Возница щелкнул кнутом, поместье осталось позади. Так началось ее хождение по мукам. Девушка попала в плен своих мыслей, заблудилась в них, запуталась, как в буреломе. То благодарила Небеса за возможность перевести дух, то бранила себя за малодушие и слабость. Ведь она тоже могла помочь расследовать убийство Ивана Ивановича, это и ее дело тоже. Могла бы быть полезной Владимиру. Вместе с ним встречать опасности, выводить негодяев на чистую воду, вместе… Ах. Ему на самом деле нужна помощь. Он так горяч, несдержан. Далеко не все будут откровенны с гневным Корфом, как, например, с нею. И потом, кому-то же нужно смягчать вспыльчивый нрав барона. Не Мише же. Миша… Анна почувствовала ностальгическую грусть, подумав об этом человеке. Как если бы сейчас взяла в руки любимую в детские годы музыкальную шкатулку – самое дорогое для нее когда-то. До того самого дня, когда злоба руками Полины не смахнула хрупкую вещицу на пол. Тогда тоже разбилось чудо. Чудо… Господи, да неужели возможно так быстро разлюбить? Как это получилось? Красавица сердито прикусила себя за губу. Она таки попалась на уловки барона. На них нельзя не попасться. Побег из поместья был тщетной попыткой избежать этого, но увы, поздно, наверное, опоздал на целую ее жизнь… Как устоять перед лаской его глаз, бархатом проникновенного голоса, осторожными прикосновениями, как? Его искусство обольщения отточено до совершенства на опытных дамах. Куда ей спорить с ним… Быть может, в разлуке удастся спастись? Все станет иначе. Время же лечит. Что бы то ни было, но лечит. Лишь этот довод помог пережить дорогу. Однако в особняке барона легче ей не стало. Мало того, что метания и тревоги по-прежнему были при ней, сразу по приезду девушку настиг новый коварный удар. Оказалось, в одном из ее сундуков в столицу пробралась Полина. Вот уж кого бы Анне ввек больше не видеть! Что за наказание в самом деле – жить вместе с вечной завистницей! Довольно! Она теперь свободная. Анна прямо объявила нахальной девке, что собирается сообщить в поместье об ее побеге, но та успела вывернуться. В лицо девушке полетели избегшие ее прежде подробности финала того рокового танцевального вечера. Владимир и Полина… Разумеется, никому она писать не стала. Посоветовала ухмыляющейся крепостной прикусить язык и ушла к себе. Чтобы за запертой дверью комнаты безудержно зарыдать в подушку. Итак, Владимир и Полина… Конечно, Анна знала, что Корф отнюдь не монах и многие сплетни о светских победах ветреника долетали до ее ушей. Однако, все те женщины были прежде, до нее, до Анны. До того, как Корф начал добиваться своей собственности. Девушка не упрекала мужчину в его прошлом. Но беда в том, что Полина оказалась в настоящем, их настоящем. Их ли? Как понять это? Единственное оправдание, что она видела – хмель. Но тогда следует безжалостный в мерзости своей вывод – барону было все равно. И, не швырни она ему в лицо насмешки, на столе в качестве десерта оказалась бы сама. Как стыдно… Больно… Но если Владимир так неразборчив, зачем его извинения, выстраданная вольная. Полина не получила ни того, ни другого. Неужели он все еще противоборствует с другом? Вряд ли, Михаил устранился сразу, узнав об их неравенстве. А это опекунство… Непонятно. Неужели все-таки…? Но нет, в нежные чувства жестокого Корфа верить она боялась. Хотя так хотела… Минуты стекались в часы, дни сложились в неделю. А она все томилась. Не находила покоя ни днем, ни ночью. Свято блюдя обещание, данное мучителю, почти не выходила из дома. Зато бродила по особняку, натыкаясь на воспоминания, то теплые, то обжигающе ледяные. В этих комнатах она играла для старого барона. И в них же была мишенью для колкостей барона молодого. Иногда он так расходился, что Анна видела себя чем-то вроде игольницы, сплошь истыканной булавками – жить можно, но не хочется. Теперь она задавалась вопросом, что же крылось за теми уколами? И не вернется ли все на круги своя? Если бы Анна смогла, перебирая в памяти слова и события, почувствовать хоть нотку фальши. Но увы, ее не было. Всегда, у всех она есть, хоть крупинкой, но не у барона. Как же все запутано! Она побледнела и осунулась. Бессонные ночи, полные грез и страха, словно высушили красавицу. В своих метаниях Анна не заметила, что большая часть ее сомнений отсеялась, потерялась, вытесненная главным. И этим главным стало – что станется дальше? Ведь это не любовь. Она не любит своего опекуна. Любила Анна Михаила. А это, новое чувство гораздо сильнее, глубже, неистовее. Оно сможет пережить и время, и разочарование, как уже справилось с коварством измены. Как ни назови, но это вошло в ее кровь и плоть настолько, что подобно яду, болезни без исцеления. Только признай и неси его в себе, живи дальше. Только какое оно, это самое дальше? Чего ждать от Владимира? Придется запастись терпением. Чтобы не сойти с ума, девушка заставила себя отвлечься. Просидела несколько часов за роялем. Играла сначала любимые произведения Ивана Ивановича, а потом просто все, что было в нотных тетрадях. Играла, словно наяву ощущая одобрительное присутствие покойного благодетеля. Внезапно меж страниц ей попался листок с романсом. Анна вспомнила, как разучивала его, хотела порадовать опекуна, но не довелось. Сначала приступ, потом смерть лишили слушателя изысканно-грустное произведение. Может быть, спеть сейчас, в память о дядюшке? Как давно она не пела… “Прошли, прошли вы дни очарованья…” Но в самом начале голос подвел ее. Потому что сердце воспротивилось. Не усопший барон стоял с нею рядом, не в его глаза она хотела глядеть, исторгая стон души. Этот романс, он просто создан быть объяснением… Ах, опять она о Владимире, да сколько же можно!!! Он сам о ней и не думает. Ни разу даже записки не прислал! Рояль огорченно прогудел, когда Анна сердито захлопнула крышку. В библиотеку! Там Корф ее не настигнет! В самом деле, что ему там делать? Никогда не интересовался чтением. Только и знал, что драться или развлекаться, о серьезном у него и мысли не было. Ах… Да что на нем, свет клином сошелся?! Нет, нужно отвлечься, ведь уже недолго до помутнения разума. Отвлечься. Унестись в придуманный мир. Вспомнилось, как она готовилась к прослушиванию. Как давно это было. Но нет, только не “Ромео и Джульетта”. Слишком много тяжких событий с ним связано. Что же? Анна решила положиться на удачу. Закрыла глаза, наудачу ткнула пальцем в томик на полке, вытянула и улыбнулась. “Горе от ума”. Воистину, горе! Книга сама раскрылась в руках, заложенная ленточкой в любимом месте. “Хотите ли знать истины два слова…” Воображение, бурлящее образом сероглазого деспота, резво предоставило его в партнеры по сцене. Они произносили реплики, обменивались взглядами, говорящими куда больше, кружили по комнате, словно в неком танце, ускользая и маня. Но вдруг бросали лицедейство, сминали друг друга в объятиях, до одури, до перехватившего дыхания… Ах! Анна поднялась с диванчика. Томик Грибоедова выпал из рук. Она уснула. Это был лишь сон. Реальный до бешеного сердцебиения и пылающих щек. Девушка судорожно поправила растрепанные волосы, облизнула губы. На них явственно ощущался вкус пригрезившегося поцелуя. На всякий случай, она огляделась. Никого. Никого рядом, но все равно, вся громада роскошного особняка словно внезапно обрушилась на нее. Вместе с заботливыми слугами, шныряющей где-то Полиной. Верным до досады Никитой, с измучившими воспоминаниями, роялем, портретами на стенах… Вместе со всем грузом прошлого, что тянуло ее назад, как щупальцами. Невероятно сильно, до отчаяния захотелось ей глотка воздуха, свободы, которую она получила, но так и не сумела взять. Хоть на мгновение, но расправить крылья… Даже повела плечами, в предвкушении. Решено! Нехитрые уловки, торопливое бегство через заднюю дверь, и вот снег хрустит под ее сапожками. Пальцы греются в меху муфты, щеки щекочет легкий морозец, а перед глазами распахнулся городской парк. Припорошенные белым аллеи, запутанные дорожки, чье хитросплетение так похоже на беспорядок ее мыслей. Наконец-то она осталась одна… Как чудесно оказалось просто гулять, позабыв про все. Размять ноги, вдохнуть свежего воздуха, тайком полакомиться неосторожной снежинкой. Какая она сладкая, наверное, потому, что свободная. Как хорошо… Однако долго наслаждаться беспечностью не довелось. Как предостерегая ее, на шее оборвалась цепочка, на которой висела камея. Эту цепочку девушка снимала только ночью и надевала утром. Камея, подаренная Владимиром. Расстаться с украшением было выше ее сил, а сейчас оно упало на землю. Анна ахнула, подняла заветную вещицу, отерла от снега. Согрела в ладони, сконфузившись, как совершив некое святотатство. Камея. Его камея. Такая красивая. Надпись на обороте “Любящие всегда рядом”. Грустная усмешка скользнула по лицу. Ах, если бы так… Получается, ее, Анну, никто не любит, раз она сейчас одна. Как жаль… Кто с ним теперь рядом? Что с ним? Грустен ли? Сердит? Удалось ли найти убийцу? Где же ты, Владимир? Тоска навалилась внезапно, затопив горечью. Слезы показались в уголках глаз. Пришлось чувствительно покусать губы, чтобы взять себя в руки. Нельзя распускаться, нельзя быть слабой. - Милочка, вы хорошо себя чувствуете? Приятная моложавая дама участливо смотрела на девушку. - Вам плохо? Где ваши слуги? - Благодарю за участие, сударыня. Я тут одна и со мною все хорошо. Я лишь вспомнила о грустном. - О, это бывает, - кивнула женщина, предложила жестом сесть на скамью рядом и представилась мадам де Воланж. Новая знакомая показалась Анне энергичной и заботливой – все порывалась оказать помощь и проявляла живой интерес. Пришлось, уступая ее настойчивости, ответить, что она сирота на попечении, тайком улизнула на прогулку. Да, умеет петь и музицировать. Вопросы позволяли заподозрить, что ее хотят пригласить на место учительницы к ребенку, оттого наша красавица и не ощутила опасности. Даже когда к ним подкатили расписные сани, Анна была спокойна. Мало ли какие старательные слуги у собеседницы. Однако, дюжий мужик, бросив поводья, подошел не к мадам де Воланж, а к ней самой. - Пошли-ка, голуба! Недоумение быстро сменилось возмущением, а следом – обжигающим страхом. Крик разнесся по аллеям парка, но мадам рядом громко засмеялась, сводя слышимое к забаве. А Анне тем временем уже зажали рот. Она брыкалась, молотила руками, выворачивалась, но силы были неравны. Как котенка, легко и без натуги, ее сгребли в охапку и потащили в сани. Только и заботились похитители – не повредить ей лицо. И потому не обратили внимания, да и с чего бы, - маленький кулачок жертвы в исступленной борьбе что-то сжал. Что-то небольшое, но такое важное. Девушка уже не видела для себя спасения, из последних сил, задыхаясь и теряя сознание, билась в могучих руках, как вдруг ее обидчика тряхнуло и объятия-тиски разжались. Анна упала на землю, обретя слух, но пока не зрение. Знакомый голос выдавал такие выражения, что впору было покраснеть, но до того ли ей было… Дни разлуки прошли для Владимира не менее тягостно, зато куда динамичнее. Сначала они с Репниным вели расследование. Подозрения, версии, поиск улик, допросы и вдруг – невероятная правда. Старого барона убила соседка, все та же княгиня Долгорукая. Но какова мстительность этой женщины – ее не утолила подлая смерть, она хотела еще и обнищания фамилии. С досадой думал Корф об истинном виновнике ярости княгини, ее муже, и пожалел, что дражайший Петр Михайлович ухитрился мирно погибнуть годом ранее на охоте. Останься он жив, Мария Алексеевна всю желчь излила бы на старого греховодника, а не на барона, который лишь прикрывал слабости друга. Уличенная Долгорукая словно утратила смысл к существованию, стала безразличной ко всему и скоро повредилась в рассудке. Разумеется, дети ее пребывали в потрясении. Лиза, выслушав впервые обо всем от Репнина, устроила бедолаге самую настоящую трепку, что привело к неожиданным последствиям. Михаил снова начал закатывать глаза, мечтательно улыбаться. Княжну называл не иначе, как валькирия, и потирал шишку на голове. Однако, других светлых моментов больше не находилось. В уезде стояла хмурая предгрозовая тишина. Все ждали беды, гадали, над кем занесен меч судьбы. Князь с бароном рьяно занимались розыском фальшивомонетчиков, однако кто знает, чьи грешки они раскопают по ходу расследования. Это ведь не урядник, глотку банкнотой не заткнешь. Постоянная занятость не давала Корфу неотрывно думать об Анне. Только это и спасло его, помогло выдержаться в рамках заданного плана. Провожая девушку, Владимир поклялся самому себе не тревожить красавицу без первого шага с ее стороны. Одну неделю. Потом послать письмо с новостями или гостинцы. Дальше барон старался не загадывать. В случае Анны, военная тактика и стратегия обычно давала сбой. Одно было ясно, как день – отступать нельзя. Но и наступать надо тихо и незаметно, как прилив. Или как закатная тень. Медленно, измучив его тревогами и горестями, истекла неделя. Владимир так истосковался, что решил наведаться в столицу сам, якобы по делу, хоть на час. Увидеть личико Анны, взять за руку. А там, кто знает… Однако не все, очевидно, искупил молодой Корф. Его чаяния были смешаны с песком явлением Андрея Долгорукого. Молодой князь рано утром пришел просить за мать. Барон был уже готов взорваться, напомнить о бесчинствах женщины, но последние слова друга о том, что каждый совершает поступки, о которых после жалеет, смяли его гнев. Все верно. Каждый бывает неправ. Каждый делает и ошибки, и подлости. Покойный отец скрывал измены друга от жены, вместо того, чтобы призвать того к достойному поведению. Александр от скуки чуть не погубил несколько человек. Сам Владимир играл чувствами друга. И уж совсем подлым был по отношению к Анне… Да мало ли их было, его грехов. Виски словно сковало терновым венцом. Сердце налилось тяжестью и болью. Вереница образов, событий кружила голову. Он вынырнул из нее на осторожное покашливание друга и кивнул. Прошение прокурору было написано в обмен на клятву Долгорукого, что его мать отныне не останется одна и ни при каких условиях не пересечет границ Корфовских угодий. Скомкано распрощавшись с Андреем, который в порыве благодарного удивления разбил свои очки, Владимир ринулся прочь из дома. По заснеженному лесу, глубоко вдыхая морозный воздух, иногда молотя кулаком по опрометчиво нависшим над тропинкой веткам. Он шел, ведомый смятением. Ноги несколько часов силились усталостью утешить сознание, но тщетно. Барону необходима была теперь буря, стихия, чтобы уравновесить его внутренние переживания. Но, как на зло, все было тихо. Придется идти к обрыву. Там всегда тревожно. Возможно, там он найдет свои ответы. Как никогда сильно ему захотелось поговорить с родителями, но, увы, заветная камея ныне хранила Анну. Тропинка вела его неотвратимо и извилисто. Берег приближался просветом среди деревьев. Вой ветра доносился до ушей тоскливым поминальных стоном. Предчувствие беды внезапно заставило прибавить ходу. На самом краю, у кромки, что-то происходит. Чья-то фигурка виднелась среди темных стволов. Корф обогнул громадный валун, но на последнем шаге время застыло. Мгновение растянулось на минуты, в течение которых он опять слышал родную воркотню: - Дорогая, ну у нее же есть, в конце концов, родители. Живые. Почему же все делать приходится нам с тобой? - Мон шер, а кому же еще?! Что толку с тех родителей? Отец и признанными детьми не занимается, о ней вовсе говорить не приходится. Он же по натуре своей кукушка – сбыл с рук и ладно. А мать - ну, какая она мать? Дочку ни разу на руках не держала, несчастная. Кстати, последнее – из-за тебя! Так что помощи от нее ждать не приходится. Еще научит попутно девочку чему, не приведи Господи. Сам знаешь… - Знаю, - буркнул Иван Иванович. - И потом, дорогой, ей нужна защита любящих. - Но он… - Никто не любит ее сильнее, чем он. - А я?!!! – вспылил призрак, - Я всегда любил ее! Отечески! - Конечно, дорогой, - искренне согласилась супруга, - Твой отеческая любовь спасла ей жизнь, взрастила, огранила ее таланты, помогла расцвести так чудесно. Но теперь пришла пора уступить ее любви мужской. Ванечка, они прекрасная пара, сам видишь. Сейчас Володя со всеми быстренько разберется, и мы, наконец, обретем покой. Согласен? - Согласен, - после небольшой заминки просопел покойный барон. - Удачи, сынок. И не увлекайся дракой, поцарапаешься. Воздух вновь сгустился. В лицо Владимира плеснуло снежным ветром. Зажмурившись на миг, он завершил начатый шаг и остановился. Огляделся. Он находился не у обрыва на границе родовых владений, а на аллее городского парка. Причем, из-за кустов доносился шорох и писк знакомого голоса. Отложив до поры удивление, Владимир двинулся вперед. Сказать, что открывшаяся картина рассердила его, означало бы попросту смолчать. Не часто, совсем не часто вспыльчивый молодой человек приходил в состояние неконтролируемой ярости. Однако управляемое бешенство случалось с ним еще реже, а в нем Корф был куда опаснее. Как раз это состояние накрыло его теперь. Еще бы! Анну, ЕГО Анну, невозмутимо запихивал в сани здоровый мужик под руководством деловитой женщины. Что там эта мегера говорит? Лицо не повредить? Птичка будет обслуживать гостей?!!! Сейчас им не до гостей станет, от хозяев костей будет не собрать. А уж как он лица попортит!!! Это чего ж удумали. Его Анну, его любимую, желанную, ту самую, которой он не дерзал касаться даже нежностью своей, так вот эту Анну средь бела дня нахально похищают, очевидно, для борделя. Все это пронеслось в голове за те мгновения, потребовавшиеся ему чтобы подойти ближе. А ярость этих дней, этой нелепости, окружающей подлости, да и просто обида на Анну за ее отъезд, за одиночество, вылилась в сокрушительный удар в физиономию детины. Тот отшатнулся, но устоял. Девушка выскользнула из его рук и упала на землю. Мадам завопила противным голосом. Интересно, мелькнуло в мыслях Владимира, почему все особы ее профессии отличаются мерзким тембром? Однако, размышления потом. Одним взглядом заставив женщину захлебнуться криками, барон вновь повернулся к мужику. Тот очумело тряс головой. Новый удар свалил его в сугроб, и Корф с сожалением остановился. Не лезть же в снег. Тем более, этот увалень лишь исполнитель. Легко, как пушинку, он поднял Анну, прижал к плечу. Девушка сквозь рыдания шептала его имя, но бой еще не был завершен. Опомнившаяся мадам с досады перешла на угрозы. Пришлось смерить ее отработанным взглядом Горгоны Медузы, поднять руку женщину он не мог, даже такую женщину. Потому стиснул сильнее объятия вокруг женщины другой, обуздывая бешенство. - Объяснитесь, любезная… Она еще посмела объявить Анну своей собственностью!!! Вот мразь, наверняка и городовому изрядно приплачивает. Однако не над всеми властны деньги. - Эта девица… - Я ее опекун, барон Корф, – отрезал Владимир, и этим прекратил споры. Мадам спала с лица. В другое время молодой человек ухмыльнулся бы своей славе. Даже содержатели притонов слышали о неуправляемом безумце, который не спасовал перед дуэлью с самим Цесаревичем. Впрочем, везучесть тоже была легендарна, раз он выжил после того поединка. Владимир напоследок рявкнул на обоих для острастки, отвернулся от судорожных извинений и лживых объяснений. Прочь все! Глубокий вдох, медленный выдох, изгоняя хоть часть злости. Чуть распустил руки, сомкнувшиеся вокруг содрогающихся хрупких плеч, неловко погладил по спине. Неожиданно охрипшим голосом попытался утешить девушку, но она только всхлипнула громче. Оказывается, он просто не умеет успокаивать… Придется учиться. - Ну все, все. Полно, они ушли. Вас больше никто не обидит. Я не позволю, клянусь. Она шмыгнула носом и подняла заплаканные глаза. - Владимир, я ничего дурного не делала, правда! Только гуляла - Верю. Но почему без Никиты? Где он? - Он…, - она виновато вздохнула, - Я его в кондитерскую послала, за пирожными. А сама сюда. Корф закатил глаза. Его спасенная поспешила предупредить новую грозу: - Я не знаю, что было бы, если бы не вы. Я так испугалась. - Вовремя я появился? – попался сперва на крючок барон, но тут же построжел, - Я же вас просил быть осмотрительной! Красавица распахнула мокрые ресницы и зачастила: - Владимир, поверьте, я первый раз так вышла. Я же не знала… Но мне просто необходимо было побыть одной, перестать думать… Она осеклась и чуть отвернулась. Краска смущения чудно залила бледное от волнения личико. Корф ухмыльнулся - И о чем же вы столь сильно не хотели думать? Гнев уже улетучился. Какое тут сердиться, на кого? Ведь она рядом. Анна. Такая красивая, такая нежная, как само собой разумеющееся, принявшая его объятия. А теперь еще и кается, причем, искренне. Глядя в глаза, доверчиво, смело. Словно разрушилась вековая стена отчуждения меж ними. А эта прикушенная губка так и тянет себя поцеловать… В самом деле, раз уж его сокровище решило помолчать, зачем терять время? А то опомнится еще… Владимир поднял ее личико за подбородок, тепло улыбнулся виноватым глазам и коснулся губами горящего от волнения лба. На большее почему-то не хватило решимости. В последний момент стало совершенно необходимо услышать от нее сначала признание. Только так, не раньше… Однако и невинная ласка повергла красавицу в счастливую истому. Она ахнула и замерла, теснее прижавшись к его груди, блаженствуя от ощущения сильных ладоней на своей спине. - И все же, о чем вы не хотели думать? Смеющийся, именно смеющийся, а не привычно ехидный, голос достучался до ее сознания, и Анна ответила честно: - О вас. - Неужели? Это чем же я так плох? - Тем, что забыли меня. - Я?! – Корф удивился, сильнее притискивая ее к себе. Девушка не протестовала, уютно греясь в его объятиях. Только в звонком голосе ее отчетливо зазвучало обвинение. - Вы! Вы обещали сообщить, как дела, но этого не сделали. Вы велели не ходить одной – я не ходила. Велели быть осторожной – я сидела дома. Велели ждать – я ждала. Я… я тут одна совсем… скучала… - А-а-а, так ваш побег на прогулку – это такой бунт? – догадался непутевый опекун. - Ну, вроде того. Анна неопределенно пожала плечами. В наказание ее заставили поднять голову. - Анечка, я очень-очень соскучился. А еще устал. Мне так тебя не хватало, даже солнце было не в радость. Прости меня. Девушка пробовала смотреть строго, но сердечко ее давно уже заходилось восторгом. Как же его не простить? Как не простить ему всего на свете, всех прегрешений разом, былых и будущих, настоящих и надуманных? Он так смотрит, что рядом с ним она как в раю. Он нашел ее, спас в последний момент. И как же манит его взгляд… - Владимир… Она сама сделала тот шаг, сама потянулась навстречу. Первый поцелуй начался, как первый снег – незаметно, легко, робко. И все равно трепетное слияние губ обожгло обоих. Как молнией пронзило от макушки до кончиков пальцев. Исчезли все мысли, все сомнения. Осталось лишь ощущение себя там, где надо, с кем надо. Шумная кампания на соседней аллее вернула их к действительности, чуть отрезвила. Анна потупилась, хотела отстраниться, но барон не дал, потерся носом о ее щеку. - Владимир Иванович, простите меня. Я забыла, что вы настаивали на соблюдении приличий. - Дома - да. Но мы сейчас не там, - лихо ухмыльнулся Корф, которому отныне море было по колено, - Хотя, если желаете, могу самого себя вызнать на дуэль. - Нет, пожалуйста! – она по-настоящему испугалась, и барон понял это. Чуть отстранился. - Я пошутил. Анна, успокойтесь, не надо так дрожать. Или вы замерзли? Девушка и правда продрогла, но теперь начала понимать это. В пылу борьбы она потеряла муфту, да и сапожки оказались не такими теплыми, как привычные в деревне валенки. Она с радостью согрелась бы в объятиях своего тирана, но Владимир решительно повел ее домой. - Дайте руку. Новым открытием для девушки стало, что она все еще сжимает в ладошке камею. Улыбнувшись, она показала спасенную ценность. Корф поднял бровь и серьезно кивнул, словно ожидал чего-то подобного. Анна не поняла его настроения, на всякий случай смолчала. Тем более, неугомонный барон действительно спешил вернуться в особняк. Возвращение под сень родных стен произошло быстро. Пробежка по аллеям, поездка на извозчике, охи-ахи перепуганной исчезновением Анны прислуги. Барона приветствовали с радостью и долей страха. Особенно повинным выглядел Никита, топтавшийся в прихожей с коробочкой злополучных сладостей в пудовых кулаках. Владимир оглядел внушительную картину и махнул убираться с глаз. Сердиться на простого парня он не мог, хотя и стоило бы. Но Анна… ее ладошка, ласковой кошечкой обнявшая его пальцы, просто не позволяла природной строгости поднять голову. Только и хватило Корфа на то, чтобы рыкнуть принести чай в гостиную и не беспокоить без нужды. Все забегали, сочувственно поглядывая на беглую красавицу, уверенные, что ее ждут большие неприятности. Захлопнулась дверь уютной гостиной, камин жарко пыхает теплом, ароматный липовый чай исходит парком из чашек. Пушистый плед коконом укутал хрупкие плечи нежной барышни. Казалось бы, все располагает к доверительной беседе, но вновь меж Владимиром и Анной что-то встало. Незримое, неосязаемое, как воспоминания о былом, как старые, не прощенные самим себе обиды. Девушка поежилась, не зная как себя вести, Корф взлохматил шевелюру, не понимая, с чего начать. Оба знали, этот день им послан, как искупление, и нельзя упускать этот дар, но иногда самый трудный шаг – самый крошечный. Потому, что первый. - Согрелись? Может быть, выпьете чего-то покрепче? – барон метался по комнате, переполненный заботливыми порывами. Она покачала головой, всей душой мечтая, чтобы он скорее сел рядом, но призыв не был услышан. Пришлось отвлечься. - А как вы нашли меня? Барон, наконец, остановился, - Пусть это будет моим секретом. Однако хитрые глаза так и просили теребить его дальше, приближая, заманивая. - Ну, а все-таки? Владимир склонил голову набок, словно размышляя, поверять ли ее в свою тайну. В задумчивости он подобрался ближе. Ладошки девушки с готовностью утонули в его пальцах, а ее глаза – в омуте его нежности. Но барон не спешил. Взглядом указал на камею, что вновь обрела покой на груди красавицы, где-то там, под одеялом. - Скажем так, мне помогло ваше ожерелье. Анна улыбнулась, как шутке, но Корф был серьезен. - Можете мне не верить, но час назад я подходил к границе своих земель. - Как это? - Камея призывает на помощь. Знаете, это было так странно – шагнуть в одном месте, а оказаться в другом. Девушка стремительно побледнела. - Я… кажется, знаю, как это бывает. В тот день, когда Мария Алексеевна хотела отнять поместье. Я была у себя в комнате, но вдруг в глазах потемнело, а через мгновение я уже стояла перед дверью кабинета. Потом даже в комнату попала не сразу – было заперто изнутри. Владимир кивнул. - Да. Тогда я призвал родителей. Хотел совета, но они послали мне вас. Не сердитесь? - Конечно, нет. Я должна была спасти вас… Знакомое ощущение накрыло барона, и девушка застыла, распахнув сияющие ожиданием глаза. - Володя, да перестань ты толочь в ступе воду! Мы, женщины, конечно, любим такт, но превращение мужчины из Цезаря в мямлю – это унизительно! - Мама!!!!! – возмутился означенный Цезарь, - Камею сейчас точно никто не трогал. - Подумаешь, какие мелочи. А вот ты прекращай тянуть время. Девочка совсем истомилась. Владимир рыкнул, и вновь воздух пришел в движение. - … А я вас. Ох, Анна, с вас глаз спускать нельзя. - И не спускайте, - красавица вся напряглась, как перед прыжком в неизвестность. Отчаянная смелость поднялась в ней волной, окрашивая щеки румянцем, толкая навстречу, - Хотите, верну вам вольную? - Ну, нет. Увольте. Крепостной вы были отвратительной, - отчетливо прочитав на любимом личике разочарование, Корф поспешил ее утешить, - Но тут и моя вина. Нужно было сразу понять, что вы просто не умеете обращаться с барином. А вот опекунов слушаетесь. Причем, любых. Анна прыснула, но следом мир чуть не померк для нее. - … Думаю, с мужем вы будете еще более смирной. Девушка замерла, улыбка медленно начала сползать, стекать с губ, а глаза наполняться болью. - Вы… собрались выдать меня замуж? - Не выдать, а взять! – ухмылка Корфа так и просила крепкой оплеухи. Еще бы - несчастный вид любимой сказал барону все. Все то, чего он ждал, чего хотел, чего боялся не получить. К тому же некому сейчас было излечивать его восторженное нахальство, - Как опекун, я имею право решать за вас. А как жених, отказа не приму. Честно говоря, я и спрашивать не стану! Она отстранилась, села прямо. Прижала пальцы к вискам, зажмурилась, словно от головной боли. Потом снова открыла глаза. - Я, кажется, неверно поняла вас. О чем вы говорили? Но милостивого приглашения к отступлению Владимир не принял. - Я говорил о том, что люблю тебя. А ты любишь меня, ведь так? Она помотала головой, но Корфа уже ничто не могло обескуражить. - Любишь. Я знаю. Возможно, не очень сильно, хотя бы чуть-чуть, но мне пока довольно и этого. Ты будешь счастливой, я все для этого сделаю. - Но дело не во мне! – вскричала она, разрывая тенета сладостного миража. Владимир искренне удивился, на всякий случай, покрепче сгребая ее в охапку. - А в ком же? - Да в вас, чурбан бесчувственный! Не мучайте меня! Я не могу без вас, признаю. Я люблю вас всем сердцем, люблю! Это сильнее разума, сильнее меня! Но я не так глупа, чтобы надеяться на брак с вами. Дворянин должен жениться на равной. Я же… Я буду с тобой, пока нужна. Пока не прогонишь… - Клянешься? – В голосе мужчины почему-то звучала суровость судьи. - Клянусь, - она пожала плечами, а следом ее губы попали в плен. Новый поцелуй был подобен истовой молитве – отчаянный, искренний, вверяющий пыл сердца другому и принимая ответ, как откровение. Он делал лишними прочие объяснения, освобождал от пут, прекращал споры. Созидал из половин единое. Анна не замечала, что плачет. Владимир не сознавал, что чуть не задушил ее, стиснув в объятиях. Опомнились они не скоро. Под вечер в тот день в родовом поместье барона Корфа поднялся переполох. Потерялся барин! Мужики чесали головы. Без хозяина – все равно, что без головы. Тем более, что немец управляющий точно распоясается и залютует. Бабы выли на протяжной ноте по соколу ясному, от любви неизбывной в омуте утопшему. Все видели, что шел он, сугробы пиная, мрачный да бледный. Кухарка Варвара утирала слезы и довольно бестолково посылала людей на поиски. Все было без результата. К ночи уже хотели идти к колдунье, а заодно, за батюшкой, только не знали, к кому первому. Однако, все сомнения разрешил сам барин, прикативший в карете, живой-здоровый и сияющий, как новый пятак! Дворня разразилась приветствиями, молитвами в благодарность и киданием в воздух шапок. Владимир Иваныч растроганно кивнул и явил еще один сюрприз, извлекая из экипажа былую батюшкину, а теперь и свою, подопечную. Радостные вопли стали громче. Не сразу, но вскоре улеглась суета, все разошлись. Домашняя же прислуга по обычаю разгоняла тревогу на кухне, делясь впечатлениями. Ишь, какой барин шустрый – и в столицу слетать успел, и Аннушку домой вернуть. Видать, так боится, что обидят, сердешную, что и в покоях своих положил. Для охраны, не иначе. А повизгивает она там от смущения…. Наверное. Али барин чего веселого рассказал, он озорной нынче… Кольцо? Ну, мало ли у нее колец. Может, не по мерке куплено было, пришлось на безымянный палец надеть, чтобы не отказывать. У барина тоже? Разве? Да показалось впотьмах. Когда б они успели-то?.. Довольные такие чего? Ну, мало ли, может, Модестыча уволить решили… Детки? Ну, детки, так детки. Их дело молодое… Прошло несколько лет. Лето. Полупрозрачные собеседники вновь появились в замершей комнате. - Володя, в чем сейчас-то дело? - Верочка, ты что, не видишь, он просто хочет минутку посидеть в тишине. Гостиная Двугорского поместья щедро залита солнечным светом. На ковре белокурая красавица показывает книжку с картинками карапузу, сидящему у нее на коленях. Мальчик и девочка постарше, явно погодки, замерли в позах, говорящих о внезапно прерванном бурном веселье. Владимир Корф наблюдает за всем из кресла поодаль. Покойные его родители расположились на диване. - Все хорошо, мама. Просто я хотел, чтобы вы посмотрели на мое счастье. Лицо Веры Корф посветлело. Отец же разочарованно буркнул: - А я то думал… Кстати, Володя, не стоит так баловать детей. Особенно Алешу и Ванечку. С мальчиками нужна строгость. Супруга пренебрежительно фыркнула. - Разумеется, если потом хочешь терпеть их наследственную придурь. Не слушай папу, сынок. Вы с Анечкой все делаете правильно. Дети должны расти любимыми. Каждый день, каждую минуту. Иначе им больно. Ты сам знаешь, как это бывает. Владимир кивнул и родители Ушли. Навсегда. Послесловие Наверное, вам интересно, кого же не успел спасти у обрыва Владимир Корф. Так и быть, отвечу. Нет, не фрейлину Императрицы Ольгу Калиновскую. Не спас он своего соседа и друга Андрея Долгорукого. От кого? Да-да, на этот раз угадали. Как раз от упомянутой Ольги. Дело в том, что после разговора с другом, молодой князь отослал слугу с документами в уезд, сам же, как и барон, решил поразмыслить в подходящей обстановке. Как мы помним, тот день был богат событиями, и берег обрыва оказался сценой многих действий. На самом краю Андрей заметил мечущуюся женскую фигуру и сразу узнал свою гостью, с которой только утром поссорился вместе с Наташей. Однако вздорность дамы не была поводом оставлять ее в горе. Вообще, глубина переживаний Ольги тронула Андрея. В последний момент успел он оттащить ее от пропасти, куда Калиновская собиралась броситься вслед за страницами своего дневника. Укутав рыдающую от вечных помех полячку своей шубой, он в волнении принял позу, как папенька, и принялся читать нотации. На свою беду, конечно. Кто знает, как сложилась бы дальнейшая жизнь, если бы Долгорукий просто сочувственно посопел или помолчал. Но, увы, язык часто оказывается самым страшным врагом. Спесивая дама нехорошо прищурилась и изобразила послушание. До самого поместья Долгоруких. Но вот войдя в дом, пострадавшая столь бурно отомстила князю за добросердечие, вместе с благочинностью, что помолвка с Наташей Репниной была немедленно расторгнута, а самого молодого человека обязали срочно дать Калиновской свое имя. Новоявленная княгиня никакой конкуренции не терпела. Робкая крепостная любовница Андрея Петровича Татьяна скоро исчезла из поместья, связанная венчанием с отпущенным на волю конюхом. Прочие слуги стелились перед нею новой хозяйкой ковровой дорожкой. Кроткая княжна Соня попросту боялась своячницы, а храбрая Лиза держалась настороже, но не долго. Однако самый тяжелый бой у Ольги случился со свекровью Марией Алексеевной. Твердостью характера дамы были вровень, силы духа тоже хватало. На стороне старшей был опыт, за младшую играла молодость. Коротко говоря, жизнь в поместье превратилась в женскую партизанскую войну. Ну… словом, как во дворце. Дорога в Петербург для Ольги была пока заказана. Сначала она ждала позволения вернуться, но по прошествии года осознала, что ей на самом деле нравится в этой усадьбе, с этими людьми. Она смягчилась, успокоилась, даже исполнилась некого подобия нежности к тюфяку мужу. К тому же, его дитя уже шевелилось под ее сердцем. Теперь о Наташе. Княжна Репнина была в бешенстве от вероломства. Жених и лучшая подруга!!! Мало ей было этой интрижки с Татьяной, так еще Ольга! В запале она громко поклялась выйти замуж за первого встречного и отправилась на поиски. Первым оказался родной брат Мишель, которого она за мужчину, в смысле брака, не почитала. А вот вторым… Вторым стал жандармский поручик Сергей Писарев, конвоировавший Михаила на допрос к начальству. И без того не испытывая к молодому человеку, памятному по почти состоявшемуся расстрелу брата, добрых чувств, Наташа совсем возмутилась. Оттого не стала расспрашивать, в чем дело, а попросту напала на поручика злой кошкой. Тот оказался не робкого десятка и от колотушек веером не отступил. К тому же красавица княжна и при первом знакомстве произвела на него очень сильное впечатление. Князь Репнин не успел вылезти из саней, чтобы оказать помощь хоть кому-нибудь, как стал свидетелем пылкого компрометирования сестры. И следом был вынужден дать согласие на ее брак с этим нахалом. Так они и приехали все вместе к графу Бенкендорфу – ошарашенный событиями, но все еще арестованный, Репнин, хлопающая глазами опомнившаяся Наташа и довольный собой Писарев. Обозрев странную группу, главный жандарм потребовал объяснений, а получив их, разразился громким хохотом. Михаила быстро допросили и отпустили, уведомив, кто именно будет посаженным отцом жениха на венчании его сестры. Бедняга Репнин только кивал головой, силясь понять, как он умудрился вляпаться в родство Правой руке Императора. Медленное размышление навело на мысль о безусловной виновности бывшего нареченного Наташи. Чтобы хоть каплю выпустить пар, он отправился карать изменьщика. Андрея он застал в самом бедственном положении – тот как раз принимал справедливое возмездие от сестры Лизы. В этот раз прийти на помощь удалось. Сначала даме, потом жертве. На пострадавшего махнули рукой, решив, что он наказал себя сам. А мстители вместе отправились на приключения, которые, как все догадываются, тоже завели их в известное положение. Конец