Овощи-фрукты

Автор: Зануда Рейтинг: PG-13 Жанр: альтернатива, шалость. Время: через несколько дней после танца. Предупреждение: персонажи ООС. Коллаж от Скорпион (клик для просмотра полного размера) _______________________________________________________________________ - Барин, барин… За что вы меня ненавидите? Ну что я сделала не так? Клянусь, ни разу не помыслила даже вам во вред. Уже и на глаза стараюсь не попадаться и слова лишнего сказать боюсь. Вы же все равно сердитесь. Я не виновата в том, что ваш батюшка решил меня воспитать. Менее трех лет тогда было. Иногда даже думаю, что была скорее игрушкой для вашей матушки, а после ее кончины осталась на прежнем положении. Поверьте, никогда не просила я ни милостей, ни защиты. Все это было волей вашего отца. Я лишь старалась быть благодарной и достойной его доброты. Теперь его нет… Я всхлипнула. Утрата дядюшки была по-прежнему для меня самым страшным событием. Все, что последовало за ней, не могло сильно затмить первого удара. Даже танец… - Да, Иван Иваныч ушел от нас. Мы оба осиротели, понимаете, ОБА! Пусть я и не родня вам, но мне больно не меньше. Я его любила… И вас… Но вам это не нужно. Вам вообще не нужна любовь, ее вы презираете даже у других. Тот же Миша… Вы не простили ему даже обычного увлечения мною. Но теперь, надеюсь, довольны… Теперь все знают, кто я. Управляющий уже потирает руки, Полина хвастается, что стала фавориткой. А я подметаю кухню. Правда жизни, которой вы так жаждали. Помните, вы упрекали, что мне льстит игра в дворянскую жизнь? Но на самом деле, я хочу, чтобы вы перестали замечать меня, вообще видеть. Продайте, что ли… Я ведь не человек для вас. Так… досадное недоразумение. Пятнышко грязи на рукаве, камушек в сапоге. Я смахнула слезы. Неизбывная горечь переполняла меня сейчас. Я впервые говорила с ним так. Открыто говорила с этим жестоким, бессердечным, подлым, ….ненаглядным. - Знаете, как больно сознавать, что мешаешь самим своим существованием тому, кого… И никто мне не нужен… Даже Миша. Признаюсь, я была очарована его обхождением, но это просто была такая уловка. Получить от вашего друга хоть капельку того, чего хочу от вас. Я живая, живая, как же вы этого не поймете?! Живая и хочу жить! А вынуждена прятать свое сердце даже от себя, не то, что от вас. Не досажать своим чувством… Бог знает, как это трудно. Вы ведь как-то говорили, что худшее в женщине – навязчивая влюбленность. А если эта женщина – я, то…. Ох, а может быть, вы обо всем догадались? И все это для того, чтобы я вас разлюбила? Жестокое у вас милосердие, барин… Хотя, все началось лет десять назад. Нет, вы просто меня ненавидите… Молчите? Конечно, что вы можете сказать… Да и зачем? Все и так ясно. Впрочем, нет, есть еще одно – что будет, Владимир? Что вы затеете дальше? В чем обвините меня теперь? В смерти вашего батюшки? В непослушании? Что я должна буду вам еще простить? Разумеется, он вновь смолчал. Ведь на самом-то деле, я говорила вовсе не с моим хозяином молодым бароном Корфом, а с кочаном капусты. Он не ответил, зато я смогла выговориться. Им всем досталось. И Карлу Модестовичу (кувшин с крышкой в форме головы гуся), и Полине (метелка для пыли, обмотанная яркой тряпицей). Капустного барина я оставила напоследок. С ним труднее всего. Вот, даже до слез дошло. Хорошо хоть, никто не видит. Сегодня в усадьбе тихо. Владимир занят следствием. Михаил и его дядя гордо покинули поместье после скандального вечера с танцами. Управляющий направился в уезд по каким-то своим таинственным делам. Варенька ушла к Долгоруковским на крестины, а Полина наверху перебирает наряды, чтобы больше понравиться барону. Я на кухне, совсем одна. Мне нравится тут. Тепло, уютно, как под крылышком. Как в детстве. Сидела у печи, смотрела в огонь, когда вдруг захотела поговорить с ними всеми. Иван Иванович часто восторгался той сценой из “Гамлета”. Вот я и смастерила себе “Бедного Йорика”. Сперва одного, потом еще и еще. Сначала пощелкала по лбу “Карла Модестовича”. За все его происки, за липкий оценивающий взгляд, за не в меру шустрые руки. Хотела и “Полину” потрепать, но… мне ее даже жалко. Она просто глупая и завистливая. Что бы ни получила, всего мало. Сама себе большее наказание, чем кто другой придумает. Последним разговорилась с “барином”. Думала отругать, но… Не ожидала от себя. А как приятно, оказывается, высказывать вслух. Пусть даже и без ответа. Поплакав, я почувствовала себя гораздо лучше и внезапно исполнилась сердитой дерзости. - А что, Владимир Иванович, может и мне тоже к вам в фаворитки попроситься? Я ведь дворовая, как и все. Прикажете - приду. Может, хоть тогда издеваться прекратите. Правда, я не в вашем вкусе, но какая разница, раз не противлюсь. Угодливых господа любят. Чего бы и меня не любить? Посмотрите, я ведь хороша! Вскочила на ноги, покружилась перед столом, уперла кулачки в бока и приосанилась. - Ну! Разве не хороша? Кочан на столе, конечно же, промолчал. Ответил за него сам барин, каким-то образом оказавшийся в дверях кухни. - Хороша! Я вздрогнула от неожиданности и отшатнулась к стене. Сколько он тут стоит? Господи! Мне стало страшно. Даже если он слышал только последние слова… Да со стыда сгореть уже пора. А что подумал барон… Еще утром он смотрел на меня чуть ли не волком, а теперь… Расширившимися глазами я следила за хозяином. А он, хмыкнув на свой “манекен”, подхватил из миски яблоко порумянее и картинно поднял бровь. - Хороша! – повторил Владимир, покручивая фрукт в руке, - С какой стороны ни глянь – всюду хороша. Молчание повисло в воздухе паутиной, невидимой, но ощутимой, раздражающей своим присутствием. К моему удивлению, барин не злился, скорее наоборот. Устроился на лавке у стола и ждал, почти не шевелясь. Раз он не сердится, может, попробовать поговорить… - Тогда почему вы… - начала я спрашивать у зеленой макушки, но договорить не получилось. - Почему я что? – мягко уточнил он. - Есть ли шанс, что вы перестанете быть мне врагом? - Я и сейчас не враг. Зачем ты прячешься? - Вовсе не прячусь. Просто не хочу раздражать. Тем более, что справедливость восторжествовала. Я – обычная служанка теперь. И мое место на кухне и в людской. Так? Барон досадливо фыркнул. Ответил по-прежнему яблоку. - Нет, не так. Я уже извинялся за происшедшее, повторять не хочу. Он посмотрел на моих недавних собеседников, хохотнул. - Так стало быть, я – не более, чем капустная голова? Даже обидно. Неужто настолько глуп? Все ясно, сводит к шутке. В самом деле, лучше смеяться. Даже когда хочешь плакать. Точнее, особенно тогда. - Вы тоже, барин, выбрали неудачную мне замену. Ну, сами посудите, разве у меня когда-нибудь бывал такой румянец? Он критически глянул в мою сторону, на яблоко, потом резко встал и шагнул ближе. - А вот сейчас и наведем соответствие, – и решительно прижав к себе, поцеловал. Я успела только пискнуть. Владимир целовал меня второй раз в жизни. На этот раз в губы. И я была полностью одета теперь, но все равно поцелуй сотворил со мной что-то невероятное. Страх и сладость слились воедино, дурманя рассудок, но не давая потерять его совсем. “Хозяин” – всколыхнулась прежняя мысль. Однако сейчас в ней не было презрения, только сожаление. Мне суждено любить того, с кем разделяет пропасть. Того, кому я лишь забава на вечер. Он поднял голову, серьезно посмотрел мне в лицо, почти сказал что-то, но, очевидно, передумал. Ухмыльнулся и заявил: - Ну вот, румянец совсем такой. Точь-в-точь. Если бы он дал мне пощечину, ощущение было бы тем же. Все бы ему играться… Я вывернулась из его рук. - Может быть, вы хотите, чтобы я позвала Полину? Она будет счастлива тоже исцелиться от бледности. Барон прищурился, вновь подхватил то самое яблоко, подбросил его в воздухе, поймал. - Полину? Нет, зачем… Мне интереснее с тобой. - Боюсь, не смогу развлечь вас достойно, барин. - Ну, а недостойно развлекаться нет желания у меня. Поговорим серьезно, Аня. Присядь. - Как прикажете. Я отошла так, чтобы нас разделял стол, села на лавку. Владимир отметил мой маневр хитрой усмешкой, потом скроил трепетную физиономию и вновь заговорил с фруктом. - Сударыня, мне показалось или вы вправду сказали, что простили меня? Я вздрогнула. Он таки слышал много. Но насколько много? Смотреть на него я больше не могла – сердце рвалось на куски. Он так красив… и так вероломен. Но лгать мне было невыносимо. Повернулась к капусте. - Разве может дворовая служанка быть обиженной на хозяина? Не по чину мне, барин. - Да или нет, Анна? - Да. Мне трудно ненавидеть. Я не умею этого. - К счастью для меня. Благодарю вас. - Не надо, барин. Не мучьте меня любезностью. Я ей не верю. Лучше скажите, что дальше? Тюрьма или скотный двор? - Рядом с роялем вы смотритесь естественнее, - задумчиво ответил Корф румяному яблочному бочку. Я промолчала – хозяин настроен продолжить свои игры. Тишина снова заполнила кухню. Только дрова потрескивали в печи. Мы сидели с ним, разделенные столом, не глядя друг на друга. В эту минуту до меня не могли достучаться ни скованность, ни тревога, ни боль. Неужели это потому, что я его не видела? Барон, наконец, тяжело вздохнул и заговорил. Но Господи Боже! Заговорил ТАКИМ голосом… Тихим, бархатным, обволакивающим нежностью, искушающим… - Вот я смотрю на это яблоко. Ровное, округлое, румяное… Прекрасное, совершенное… Так и хочется погладить рукой, убедиться, что оно настоящее, без изъяна. Я метнула на него сердитый взгляд и задохнулась. Владимир смотрел на меня в упор, призывно, повелевая. - Убедись сама. Он покрутил ароматный шарик в руке, потом медленно поднес ко рту. Не отводя взора от своей главной жертвы, коснулся губами округлой поверхности, томительно неспешно обласкал языком. Меня бросило в жар, сердце колотилось, как бешеное. Но мучитель только начал… - Да, наощупь оно такое, каким кажется… Гладкое, теплое, живое. С дивным ароматом, которым хочется наслаждаться вновь и вновь… Этот запах не из тех, что легко забыть… Его нужно вбирать в себя, всем телом, как волшебное снадобье от любых хворей. Я сглотнула тугой комок, собравшийся в горле, при виде того, как еще более покрасневший от намеков хозяина багряный бочок обласкал мужскую щеку и прокатился вниз к шее. Резкий бросок, заставивший меня вздрогнуть всем телом, и яблоко опять у губ барона… Вкушает его мягкий поцелуй… Я уже почти не дышала. Было просто нечем. Грудь болезненно напряглась, в висках стучало. По мне проходили яростные волны тепла, сменяемые резким холодом. Более всего хотелось убежать, спрятаться, скрыться, но сил не было и пальцем пошевелить. Сейчас я не могла даже оторвать от него глаз. А он… Жестокий. - Какая же прелесть. Естественность и красота… Но каково оно на вкус? Может быть, кислое, как незрелый лимон? Или напротив, сладко до безвкусия? Или сухое, как вата… Ведь пока не попробуешь, не узнаешь. Верно, Анечка? Теперь уже мои зубы начали отбивать чечетку. Едва смогла скрыть это. Боже, КАК я завидовала сейчас. Да, завидовала этому бездушному, не ощущающему нечего… фрукту. Это его Владимир ласкал губами, нежно и чувственно. Впрочем, не отрывая от меня глаз. - Есть лишь один способ убедиться, моя девочка, лишь один… Он резко откусил большой кусок и аппетитно захрустел. Во мне как оборвалась что-то и разлилось расслабляющей сладостью. Если бы я не сидела, то непременно упала. Тело стало ватным и постепенно заполнялось незнакомой истомой. Только теперь я поняла, что живот совсем недавно был сведен странной судорогой, и вот пришло облегчение. Но облегчение это отмечено неким зудом. В ушах что-то мягко шумело. Не знаю, что это было, но я уже хотела пережить все еще раз. Все-все, начиная с того поцелуя… Барон, сверкнул насмешливыми глазами, и как ни в чем не бывало, продолжил. - М-м-м… Это и впрямь то, что нужно. Сочное… Нежное… Сладкое… Но не чересчур. С легкой терпкой ноткой, которая только подчеркивает глубину вкуса. Все точно так, как я люблю… Точно так. А аромат… Чувствуешь? Ответить я не могла, только сглотнула, но барину и не нужны были мои слова. Понимающая ухмылка его стала совсем уж нахальной. - Бывают такие хм-м… яблоки… Стоит отведать даже кусочек, как запах всего плода меняется, раскрывается, становится богаче. Несет в себе силу вырастившей его земли, заботу солнца, прохладу дождей. Это как раз из их числа… Но все же мякоть гораздо лучше. Хрупкая, теплая, освежающая. Чуть розоватая… вся напитанная соком. Так и манит насладиться ею еще и еще, собрать этот мед губами… Хочешь попробовать, Анечка? Хотя я и не знала точно, что предлагает мне пробовать барин, яблоко или фруктовый мед на своих губах, но на всякий случай, помотала головой. От этого мужчины любая порядочная девушка должна держаться подальше. И от его даров тоже. Он даже не данаец, он искуситель. Что умудрился сотворить со мной за несколько минут. А ведь даже не дотронулся, просто сидел напротив и ел… А если подойдет ближе… Я вздрогнула от этой упоительно страшной мысли. У меня нет защиты от Владимира. - Ну, как угодно. И в самом деле, не всем стоит делиться… У меня к вам просьба, Анна, - он поднялся и шагнул к двери, - поиграйте мне после ужина. Кивнуть я смогла. Подняться или сказать хоть слово - нет. Но барон легко пережил отступление от этикета. Уже прикрывая дверь, он по-мальчишески сунул в нее голову и выпалил: - Надеюсь, услышу от вас тот романс про поцелуй. И в новом звучании. Раньше вы пели, сами не зная о чем. Теперь же все иначе… Особенно та часть, про изнеможение.. Я ахнула и подпрыгнула на месте, а он быстро закрыл дверь. Удаляющиеся шаги и громкий довольный смех. За что мне это? За что? Он бессердечный, эгоистичный, прочая, прочая… Но я люблю его даже таким. Барин решил развлечься мной. Играет, как кот с мышью. “Надкушенное яблоко”, “…не всем стоит делиться…” Даже благородные барышни не могли увлечь его всерьез. А дворовая сирота… Десерт на ужин, забава на пару дней. Что же делать? Мне лучше не видеть его вообще, чем познать сладость этой игры и быть изгнанной. А в том, что верх одержит он, сомнений нет. Только что происшедшее открыло мне глаза с безжалостной прямотой. И это он только стоял в стороне… А если бы подошел, коснулся щеки, пусть даже с притворной, но все же лаской, посмотрел в глаза, или обнял… Меня вновь охватило то невероятно мучительное томление. Глаза сами закрылись, мысли, одна грешнее другой, заполнили голову. В ушах стоял легкий звон, тело стало ватным. “Владимир…” – тихо простонала я и очнулась. Господи! Какое счастье, никто не зашел. Я по-прежнему сидела на лавке, но теперь прижимала к груди того самого капустного барона и томно гладила его по зеленой макушке. И когда только взять успела… Стыд какой. Нет, довольно. Хватит барских игр. Убегу сегодня же ночью! Вечер был трудным. Барин поменял манеру поведения. Теперь он был безупречно вежлив и галантен. И оттого стал еще опаснее. За ужином я не поднимала глаз, старательно поддерживала беседу о кулинарном таланте кухарки и игнорировала злобное сопение прислуживающей Полины. Новое настроение барона для нее стало поводом к жгучей ревности. Но все имеет обыкновение заканчиваться, подошел к концу и ужин. Владимир, мило улыбаясь и рассыпаясь в комплиментах, вновь попросил меня спеть. Отказывать причин не было, и я пошла в гостиную. Но Боже мой! Именно там, за роялем и ждала главная ловушка. Просмотрев выбранные хозяином для исполнения произведения, поняла, что буду петь только о любви и страстных томлениях. Краска залила лицо, чтобы скрыть это, я склонилась над клавишами. Музыка в который раз помогла отрешиться от всего. Сначала я просто играла свою любимую пьесу. На память, закрыв глаза. Расслабилась, позволив пальцам самим делать их работу. Но передышка была краткой. Дождавшись паузы, Владимир заявил о себе. Оказывается, он все это время стоял возле рояля, смотрел на меня… И теперь, мягким укором во взоре указывал, что моя проделка вовсе не обескуражила. Любимый романс внезапно показался похоронным маршем. - Спойте это, Анна. Прошу вас. Руки налились свинцом, губы дрогнули. Но спорить я побоялась. - Извольте, барин. Только сядьте на диван. - Я вам мешаю, Анна? – голос глубокий, как гибельный омут. И мягкий, как паутина. Я чуть повела плечами, освобождаясь от его власти, и дала волю своему острому язычку. - Нет, что вы. Но я не хочу вынуждать вас смотреть на недостойное взора благородного человека. Он тихо засмеялся и ответил, к моему стыду, на мысли, а не на слова. - Раз уж я тебя так смущаю, так и быть, отойду. Владимир демонстративно устроился в кресле, скрестил руки, прикрыл глаза, позволив невероятно притягательной улыбке блуждать по лицу. Я вздохнула и запела. Как назло, голос сразу сорвался. Скосив глаза, на хозяина, успела заметить очень довольное выражение, быстро спрятавшееся за маской участия. - Анна, вы расстроены? Что-то не так? - Нет, все в порядке. Прошу прощения… барин. Он ухмыльнулся, но промолчал. Пришлось распрямить спину и призвать на помощь воображение. Да, я исполняю для барона Корфа. Но, вот она счастливая соломинка, не для молодого барона, а для Ивана Ивановича. Как мало нужно иногда для обретения внутренних сил. Незримого присутствия моего благодетеля оказалось достаточно, чтобы пальцы перестали дрожать, а голос обрел прежнюю звучность. “Сей поцелуй…” Рядом с роялем стоял мой любимый дядюшка, чьим одобрением я так дорожила, а там, на диване, это просто кочан капусты, а не… кто-то другой. Я пела, вдохновенно и радостно. Даже на том балу, окруженная восторженными слушателями, не ощущала такого подъема. Закрыв глаза, приподняв голову, как будто ловя лицом капли дождя, я пела… Но в самом конце романса, на последней строчке… память словно вернула меня в объятия Владимира, во власть того дерзкого рокового поцелуя. Я вздрогнула, осеклась, сжалась. “… одна любовь, одно изнеможенье”. Четыре слова, но невозможно было их произнести теперь. Горло как окаменело. Руки стали деревянными и чужими. Кажется, я побледнела. Но хуже всего было то, что за время исполнения Владимир незаметно подошел ближе и встал у меня за спиной. Стоило мне замолчать, как в ухе раздался самый соблазнительный голос, что я слышала. - Ты остановилась на самом важном, Анечка… Неужели боишься любви даже в романсе? Он будто озвучил мои мысли. Я уже почти ответила правду. Ту, как есть, но что-то остановило. Точнее, кто-то. В дверях мелькнуло платье Полины. Ненависть завистницы вернула с нежеланных небес на постылую землю. - Нет, барин, как можно. Просто ноту взяла высокую, голос сорвался, - изобразила доверительность и смущение, - Не хотела вас утомлять этим, но я немного простужена после… Словом, я замерзла тогда… после танца. Невероятно! Я нашла способ отчасти отвлечь барона от настроя завоевателя. Он выпрямился, снял руки с подлокотника моего кресла, но не отошел. Вновь насмешничает. - Вот видите, как вредно цепляться за несбыточные мечты. Замерзли, простудились. Напрасно не сказали мне об этом. В таком состоянии, Анна, полагается смирно лежать в постели и слушаться. - Доктора? – дерзость, конечно. Но что было еще делать, ехидная заботливость барона смущала не меньше, чем галантность. - Зачем же? Я сам вас буду лечить. - Благодарю, барин, но не много ли чести для служанки? Вы же… - Довольно, - он решительно прервал глупый разговор, внезапно стал строгим, - идите к себе. Я поспешно сделала реверанс, и поскорее пошла из комнаты. Еще один реверанс в дверях, и пользуясь тем, что Владимир стоял спиной, проговорила одними губами “Убегу!” и показала язык. Совсем сошла с ума, впала в детство. Не смотря на очевидные трудности и непродуманность плана, я все же решилась бежать из поместья. Этой же ночью. Бежать подальше, куда глаза глядят. Не куда-то, а от кое-кого. Переоделась в темное дорожное платье, собрала небольшой саквояж нужных вещей, достала из потайного ящичка спрятанные на крайний случай деньги. Даже поежилась от этих слов “крайний случай”. Я подошла к краю… Долго прислушивалась к звукам в доме, дожидаясь сонного безмолвия. Пришлось запастись терпением. То Варина воркотня, то буханье сапог Григория, то звук колокольчика. Наконец, все стихло. Я подождала еще и с горечью разобрала ластящийся голос Полины, донесшийся со стороны комнаты Владимира. Ну и пусть. Пусть лакомится своим искусанным яблочком, ненасытный. Как… как…. Как гусеница! А мне это только на руку. Свободнее дорога. Через час тишина в доме стала безмятежной. Я осторожно выглянула в коридор. Покой и темнота. Лишь звездное небо немного дает света, заглядывая в окна. Тенью кралась я мимо комнаты Владимира. Даже если он занят, все равно не хотела привлекать внимания. Но, странно, из-за двери не доносилось ни звука. Скорее дальше, к лестнице. С легкостью призрака я скользнула по ступеням, и уже на первом этаже перевела дыхание. Тут мне было спокойнее. Гостиная, коридор, прихожая… Иду на память, даже не на ощупь, без света. Пальто привычно облегло плечи, а вот тугие пуговицы потребовали внимания. Я как раз воевала с ними, когда над ухом раздался ехидный голос хозяина. - Мое яблочко решило укатиться от яблоньки? Не выйдет. Вздрогнуть и подпрыгнуть от неожиданности я успела. Защититься – нет. Владимир ловким жестом развернул меня лицом, крепко прижал к себе и поцеловал. Ах, как несправедливо то, что он владеет столь совершенным способом покорения девичьих сердец… Настойчивая нежность мужских губ мгновенно лишила меня здравомыслия, да и возможности думать вообще. Погруженная в давно вымечтанные объятия своей нежеланной любви, я позабыла все на свете. Что может помнить соломинка, сгорая в пламени пожара… Только когда стало не хватать воздуха, я осознала, что яростно отвечала на ненасытность губ и языка Владимира. По доброй воле и с не меньшим, чем у него, энтузиазмом. Он позволил сделать вдох. - Мое сладкое яблочко… - и взялся расстегивать пуговицы на пальто. Но его слова уже были услышаны. Я очнулась. Отпихнула от себя распаленного хозяина, скрестила руки на груди. Свободу обрести не смогла, так хоть себя не потерять… С ним это легче легкого. - Не надо! Не трогайте. Барон уловил перемену. - Разве я тебя обидел, Анечка? Было плохо? - Нет, - лгать ему опасно. Он всегда видит ложь и умеет использовать ее себе во благо, - Вы и сами это знаете, к моему стыду. Но, умоляю вас, пощадите. Неужели в доме мало других игрушек для вас? - Ты не игрушка, милая, - он произнес это тихо, немного грустно. А может быть, мне только так показалось. - Тогда… Не губите душу, барин… Отпустите меня… - Куда? - Куда угодно. Хоть в театр. Владимир был слишком близко, чтобы не понять, как он рассердился. Резкий выдох, краткое рычание, а затем… Он подхватил меня на руки и понес. Я вскрикнула и забилась. Барин хмыкнул. - Хочешь созвать людей? Я не против – пусть полюбуются. Перечить мне в этом доме никто не посмеет. А пересудов я не боюсь. Решать тебе, Анна. Да, кстати, сделаем зрелище поинтереснее. Тут хозяин почти грубо перебросил меня через плечо, как ковер, и бодро пошел наверх. Теперь я могла лупить его по спине и брыкаться. Но молча – он прав, сплетен мне не нужно. Как бы то ни было, Владимир никого не принуждал. И у меня есть еще крупица надежды, что барон смилостивится. Может быть, только запрёт… Но нет, дверь, которую открыли мои дрыгающиеся пятки, была от комнаты барина. Теперь стало страшно по-настоящему. Тем более, что меня уронили на кровать и сильные руки хозяина отрывали пуговицы пальто. Протестующий вопль слился с треском рвущейся ткани. Ухмылка мучителя напомнила довольную мину сытого гурмана. Попыталась стереть ее с лица мужчины, но он перехватил мою ладонь. - Не лучшее применение для твоих ручек, дорогая. И потом, женщину украшает скромность. Пылкость же делает женщину саму украшением. Я каким-то чудом извернулась, вскочила на ноги, бросилась к двери, но Владимир поймал меня за ворот. Рывок – разорванное пальто повисло в его руке. Ухмылка стала еще нахальнее. - Сладкая моя, как ты резва. Вот ведь непослушное яблочко… Но так даже интереснее. - Нет!! Но он уже перехватил меня у двери, сгреб в объятия. - Сопротивление будит аппетит, моя радость. Или ты этого не знала? - Прошу вас, отпустите меня… - я дрожала всем телом. Близость его горячего тела, столь пьянящих меня губ, завораживающих глаз сводила с ума, покоряя. Но кому, как не мне, крепостной подделке, знать, чем заканчиваются подобные безумства. Однако, слова я опять подобрала неудачно. Взгляд Владимира снова стал колючим. - Нет. Ни за что! Резкой рывок и мое платье разодрано чуть не пополам. Я закричала, забилась в отчаянии. Коварный позволил отскочить, не выпуская обрывков. Отбегая от него, я лишилась одежды. Разве белье можно ею назвать? Сверкающие незнакомым огнем глаза мужчины скользнули по моему телу, улыбка была полна удовлетворения. Необходимость прикрыться заставила метнуться к кровати и завернуться в покрывало. На мгновение мне стало спокойнее, но голос хозяина раздался уже над ухом и его руки оплели меня ласковыми силками. - Мне тоже не терпится, дорогая. Довольно игр. Еще несколько минут его нежности и я сдамся, погибну. И я решилась на последнюю меру. На откровенность. Обратила к нему заплаканное лицо. - Владимир, умоляю вас, не губите. Ваш батюшка вырастил меня, я всем обязана вашей семье. Так не давайте повода ненавидеть ее. Не губите душу. Он замер, все еще удерживая меня в руках. Но теперь был серьезен. - Я так противен тебе, Анечка? - Нет. Конечно, нет. - Тогда в чем дело? Греха боишься? - Нет… Вас. Я не смогу жить, когда вы меня бросите. - Почему, Аня? – он допытывался, как будто подталкивая меня. Сиял счастливыми глазами, согревал мягким светом. И не давал спрятаться, улизнуть, - Почему? - Я… люблю вас. Он расслабился, широко улыбаясь и любуясь мной. Хотя как можно любоваться заплаканной растрепанной девушкой с наверняка покрасневшим носом. - Вот я и услышал это, счастье мое. Услышал сам, не случайно, и не из-под двери. Не бойся ничего, маленькая. Улыбнись мне. Красавицы одной улыбкой усмиряют своих чудовищ. Ну же! Я смущенно послушалась, совершенно не понимая, что произошло с ним и что теперь будет. Он вел себя так, будто ждал моего признания, и лишь оно было важно для него. Не может быть такого, никак не может. Но мои мысли были прерваны, а затем изгнаны новым дурманным поцелуем. Я забылась им настолько, что не заметила, как была уложена на кровать и укрыта одеялом. - Спи, мое дивное яблочко.- он отступил назад, размыкая руки. Но как же я теперь этого не хотела. Мне и вправду казалось, что я яблоко, созревшее для него, ожидавшее своего часа на веточке, а теперь согретое теплом руки назначенного судьбой хозяина. Разочарование остудило томный пыл, навеянный его ласками, и всколыхнуло уснувшую недавно стыдливость. Я покраснела и спросила, глядя исподлобья. - Позвольте уйти к себе. - Нет, - он покачал головой, мягко укоряя взглядом, - я не отпущу тебя. Теперь никогда не отпущу. Свеча потухла, погрузив комнату во тьму. Шорох одежды, скрип кровати рядом. Я затаила дыхание, сдвинувшись на самый краешек. Даже не глядя на Владимира, да и все равно в темноте ничего бы не разглядела, я чувствовала, что он улыбается. - Спокойной ночи, Анечка. - Спокойной ночи… барин. Он засмеялся, легко и радостно. Мне почему-то тоже стало хорошо, напряжение страха рассеялось, усталость дня внезапно заявила о себе и сморила. Последнее, что я запомнила в тот день – довольный голос Владимира “моя любимая вредина”. Утро началось с грохота. Внезапный звон бьющегося стекла и знакомый взвизг вырвали меня из блаженного сонного небытия. Открыв глаза, я увидела прямо перед собой возмущенно хватающую ртом воздух Полину и поднос с осколками прибора у ее ног. Моя более чем красноречиво разорванная одежда, была разбросана по комнате в живописном беспорядке. Запах свежего кофе ароматно защекотал нос. “С чего бы мне вдруг приносили завтрак?” – мелькнула первая мысль, но прямо из-за моей спины раздался недовольное бурчание Владимира. - Чего рот раскрыла, раззява? Убирай скорее. Горничная покрылась злыми пятнами, но перечить не посмела. Метнув в мою сторону свирепый взгляд, принялась раздраженно сгребать черепки, многообещающе сопя. Но что мне до ее злобы. Я сама казнилась сейчас куда сильнее. Вчерашний вечер мне не приснился. А ночь… Почему я не сбежала от Владимира ночью, когда он уснул? Почему позволила себе настолько забыть обо всем? Признавшись, что люблю его, словно лишилась защиты. Не знаю, как это произошло, но сейчас я лежала, уютно свернувшись в его объятиях, согреваемая теплом его тела. Господи, как же стыдно. Оказывается, барин из одежды ночью признает лишь цепочку нательного креста. Полина выпрямилась, брякнув осколками на подносе. Презрение и ярость ее глаз вызвали неодолимое желание спрятаться. Хотя бы под одеялом, ведь барин по-прежнему крепко прижимал меня к себе. Я попыталась юркнуть ниже, одновременно натягивая тяжелую ткань на макушку. Как жаль, что всегда и во всем есть такая печальная вещь, как НО. Была она и сейчас. Сползая, я на что-то наткнулась нижней частью тела и замерла. В своей неопытности, я была не готова к внезапному столкновению с тем, чем мужчина отличается от женщины. Нет, знать-то я знала, где это располагается, но наткнуться сейчас не ожидала. Вообще не думала об этом, только стремилась скрыться. Горячее прикосновение твердого предмета с убийственной ясностью напомнило, где я и с кем. А последовавшее за этим шевеление заставило дернуться и придушенно взвизгнуть. Рука Владимира успокаивающе погладила меня по плечу. Тихое фырканье убедило – барон опять смеется. Полина, заметив наше копошение под одеялом, выходя, шваркнула дверью что было силы. Я снова вздрогнула. То, что меня так испугало - тоже. Мурлыканье сытого кота послышалось в ухе. - Забудь о ней…. - Она ревнует, - проговорила я, пытаясь отвлечься от того впечатления, что вызывало теплое дыхание, щекочущее кожу на моей шее. - Подумаешь… У нее нет на меня никаких прав. Само собой промелькнуло в голове “и у меня тоже”. Но бархатный голос продолжал: - Ты тоже ревнуешь. Это важнее. Он повалил меня на спину, навис сверху, обласкал улыбкой, сокрушительной в своей мягкости, ладонью провел по шее, сдвинул с плеча рубашку. Я уже едва дышала. Была готова на все… Если бы он хотя бы промолчал. Но, увы. - Яблочко мое. Теплое, нежное, - глаза барина порабощали мою волю, к губам хотелось прижаться, испить даруемый ими нектар страсти. Чуткие пальцы уже скользнули по груди, лаская ее столь бесстыдно, что перед глазами поплыли круги, - Это утро просто велит мне вкусить сих плодов. Садовник проголодался, моя радость. “Садовник”. С корзиной яблок. Одно не по вкусу, выкинет, возьмет другое. И в результате покусает все. Но я уже была согласна и на это. Тем более, что губы соблазнителя приникли к столь вожделенным им плодам. - Надеюсь, не разочарую ваш взыскательный вкус. Хотя, до основного блюда, сойдет и это, – и как только умудрилась выговорить такое. Владимир поднял голову, посерьезнел. - Не смей! Не смей так говорить, и думать тоже. Ни о себе, ни обо мне. Он помолчал, гневно сверкая глазами, но продолжить не успел. В коридоре раздались тяжелые шаги, стук в дверь. Барон окинул меня досадливо-критическим взглядом, накрыл одеялом с головой. Сам же поднялся и пошел к двери. Краткие переговоры вполголоса я не разобрала, было не до этого. Упрямо отбросив одеяло, наткнулась взором на тело хозяина и … не смогла отвернуться. Он так красив. Запретно, грешно красив. А это… то, что мне так мешало совсем недавно… и как он только прятать его умудряется… Я пялилась во все глаза, когда Владимир повернулся, ухмыльнулся и подмигнул. Стыд сжигал меня сейчас на медленном огне – бесстыжий барин не потрудился даже накинуть халат, а голых мужчин я до сих пор не видала. Но времени на смущение он не дал. - Анна, все разговоры потом. Наконец получено известие, которого я ждал. Собирайся! Рассмотришь меня позже, даже потрогаешь. Я возмущенно задохнулась, подскочила, забыв, в каком беспорядке сейчас то немногое, что меня хоть немного прикрывает. Судя по довольному виду барона, зрелище было для него завлекательным, но он сдержался. Разумеется, вчерашнее платье носить было теперь невозможно, а отпускать меня в чем есть Владимиру не позволила галантность. Коротко говоря, к себе в комнату я попала на его руках, заботливо закутанная в покрывало. Нежный поцелуй оставил в душе радужный след, но последовавший за ним щипок в известное место вновь вызвал возмущение. Велев поторопиться, довольный барин скрылся за дверью. Обиженно потерев пострадавшее место, я решила не доставлять бессердечному искусителю поводов для радости. Надела самое скромное платье, наглухо закрывающее не только плечи, но и часть шеи. Волосы убрала в скучный узел. Накинула теплую шаль. Но этот незадачливый демарш не был замечен вовсе. Не успела я спуститься вниз, как уже заждавшийся тиран потащил меня к выходу, не позволив даже позавтракать. “Успеется еще. Время дорого…” Вопросы не получали ответов, я надулась. - Мне не в чем выйти из дому. Вы порвали мое пальто,… Барин. Но сегодня Владимиру все было ни по чем. Он страдальчески закатил глаза, молча закутал в свою тяжеленную шинель и сверху обмотал жестким шарфом. Шея сразу немилосердно зачесалась, но поправить не удавалось. Унижаться же жалобами я не стала. Гордо выпрямившись, последовала за бароном. Ни капли не сомневаюсь, что выглядела я изрядным чучелом, но даже у них может быть достоинство. Домой я вернулась ошарашенной… и замужней. Таинственно молчавший всю дорогу Владимир, чуть не за шиворот втащил мое упирающееся тело в храм и сдал на руки исповеднику. Только тогда осознала, в какую ловушку заманил меня хитрый барон. Ночь в его комнате, в его кровати, с ним… Мой голод до его страстности… Капканом опутал. Насмерть задавил бы, если бы я его не любила. А я любила. Не смотря ни на что. Венчальный обряд как-то обошел стороной мое сознание. Я была слишком потрясена происходящим. Очнулась только от вида глаз теперь уже моего мужа и его церемонного поцелуя. Снова шинель легла мне на плечи, но теперь она уже не казалась мне каторжной колодкой. Я смущенно прятала глаза, не зная, что делать и говорить. Замужество стало снегом, свалившимся на голову посреди июльской жары. Обратная дорога домой показалась невероятно короткой, а ход кареты – ровным, как по паркету бального зала. Всем существом я ощущала близость Владимира, его обжигающий взгляд, но не могла даже пошевелиться. Мы только что дали клятвы верности, я же мечтала слышать о любви. А он молчал. Вздохнула. - Только не говори, что я и теперь гублю твою душу, Анечка. - Зачем вы это сделали? - Не я, а мы. Ты согласилась. Отныне мы принадлежим друг другу, - бархатный голос стал глубоким, как ночная тьма, и таким же манящим, - Теперь никто не оспорит мое право на это чудесное яблочко. Ты только моя. Я нахмурилась и напряглась. Барин, то есть муж, поправился, - А я твой. От макушки до самой кочерыжки. Ничего не могла с собой поделать, расхохоталась. Смех словно прорвал плотину напряжения, разрушил нагромождения страхов и протестов. Он прижал меня к себе, тоже посмеиваясь. - У меня для тебя подарок, Анечка. Правда, теперь он мало что изменит, но все же, думаю, порадует. Конечно же, это была моя вольная. Листок бумаги, исписанный красивым почерком, такой долгожданный, но бессильный после произнесенных только что обетов. Я вздохнула. - И давно я перестала быть крепостной? Владимир, закопавшийся лицом в мои волосы, рассеянно пробормотал: - На полдня раньше, чем стала баронессой. Разве это важно? Ох, мало того, что замужем, так еще и баронесса. Моя судьба изменилась настолько стремительно, я не успела осознать это. Важно ли? Но ответить не довелось – мы приехали. Дом встретил могильной тишиной. Ни управляющего, ни вечно вертящейся вокруг Полины, ни Григория. Барон нахмурился и отправился на поиски, прихватив меня с собой на всякий случай. Кажется, он по-прежнему думает о возможности побега. Прогулявшись по первому этажу, мы, наконец, нашли всю прислугу на кухне. Голоса были слышны еще из коридора. Владимир сделал знак идти потише и проказливо подмигнул. Вспомнив собственные вчерашние откровения, я зарделась и отвела глаза. Но лучше бы мы не подкрадывались. Правила хорошего тона придуманы не просто так. Едва начав разбирать слова, я пожалела об этом. Полина, очевидно уже не первый раз, излагала свое мнение на мой счет. - … так что порченный у вас ангелочек. Надкушенное яблочко. А все меня корите. Все мы одним миром мазаны. Недотрога наша за метлу денек подержалась, сразу гонор растеряла. Барину в постель залезла. Слишком долго ты, Карл Модестович, прицеливался. Но не горюй, Владимир Иваныч тощих не любит, погонит ее скоро, тогда и… Закончить она не успела. Побелевший от ярости Владимир резко вошел в кухню, волоча меня за руку, как якорь. - И что же тогда? Незадачливая фаворитка от неожиданности стушевалась, но потом решила, что терять ей нечего. Смерила меня наглым взглядом. - После барина, черед управляющего завсегда будет. - Карл Модестович! – барон повернулся к насторожившемуся прохиндею, - Полагаю, вы знаете, как наказать прислугу, посмевшую так разевать рот при господах. Знаете? Ну и чудно, выполняйте. Да, еще раз услышу подобную чушь в адрес жены – уволю вас лично. За то, что безобразно распустили дворню. Все ясно? Спавший с лица управляющий кивнул и за локоть вывел остолбеневшую Полину. Владимир повернулся к Варваре. - Варя, ты… - Барин, правда ли? - Правда, Варя, правда, - муж хмурился, но расплывшаяся по доброму лицу кухарки улыбка его обезоружила. - Владимир Иваныч, Аннушка! Да когда ж вы успели? А мы и не знали. Ни пирога свадебного, ни банкету… Но я все мигом… Поздравления посыпались на нас, как из рога изобилия. Хозяин подобрел, заулыбался, приобняв смущенную меня за плечи. Пожелания счастья дополнялись бурным одобрением и похвалами в адрес избранницы. Кухарка смахивала счастливые слезы, Григорий лучился улыбкой сквозь широкую бороду, а вернувшийся из конюшни Никита чуть грустно вздыхал, поглядывая на обручальное кольцо на моей руке. Мы вырвались с кухни под предлогом завтрака, хотя от волнения есть мне совершенно не хотелось. А вот Владимир… Коварные руки скользнули по моей талии, сомкнулись за спиной, как-то само собой прижав к сильному мужскому телу. - Яблочко мое… Я так голоден… - Сами виноваты, барин, могли и позавтракать с утра. Только выговорив это, я поняла, какую двусмысленность сморозила. - Упрекаешь в недостаточной пылкости, дорогая? Пожалуй, не могу допустить твоего разочарования. Но сначала… Тут он первый раз за день обратил внимание на мой строгий наряд и насмешливо поднял бровь. - Прикрылась листиками? Думаешь, поможет? Его горящий взгляд прожигал меня насквозь, заставлял кипеть кровь. Я взмолилась: - Владимир, пожалуйста, не говорите со мной так. - Так легкомысленно? Прости, милая, не могу. Я слишком счастлив теперь, чтобы быть серьезным. Сладкое яблочко само упало мне прямо в руки с высокой ветки. Ты сказала “Да” сегодня. - Вы не оставили мне возможности отступить. - Конечно! – на лице мужа разлилась столь довольная улыбка, что почему-то даже стало немного обидно, - Вел осаду по всем правилам. - Неужели в тех правилах есть пункт о разрываемой одежде? - Ну… я немного увлекся. Но не переживай, то платье мне все равно не нравилось, - он снова оглядел меня, - И это – тоже! - Вы… специально меня скомпрометировали?! И дверь не заперли! И Полину позвали… Я вырывалась из рук этого самодовольного, беспринципного, эгоистичного…, но он не пускал, только смеялся. - Каюсь, Анечка, я больше не буду. - Самодур! Наглец! Гусеница! - Именно, дорогая, и, пожалуй, мне пора приступить к дегустации. Я брыкалась, но он все равно смог поймать мои губы своими. И с того момента я перестала принадлежать себе. Не помню, как вновь оказалась в его спальне, очнулась от треска ткани. Владимир увлеченно снимал мешающие ему “листики”. Но сейчас это не вызвало во мне ни смущения, ни протеста. Напротив, хотелось освободиться от всего, что разделяет нас. Однако, добравшись до белья, муж стал возмутительно неторопливым. Оказалось, я стала женой изощренного мучителя. Его прикосновения вновь погрузили в знакомое уже томление, но сейчас все было гораздо сильнее. Как гурман, смакующий предвкушение, он истязал меня своей неспешной нежностью. Глаза заволокло туманом, тело словно раскалилось добела, я чувствовала себя плодом, лопающимся от избытка таящегося в нем спелого сока, но Владимир все не унимался. Он словно был сразу везде – и целовал мое лицо, и ласкал тело, и шептал на ухо что-то невероятно сладкое. Напряжение стало уже почти болезненным, когда он вдруг отступил, исчез, бросил меня одну, распаленную. Жестокий… Вечность протекла до его возвращения. Горячее сильное тело, невероятно большое, как мне показалось, опалило прикосновением кожу, расправляя что-то сжатое до сих пор, раскрывая навстречу его жару, его напору. С невероятным трудом, сумела открыть глаза. Вместе со зрением необъяснимым образом вернулся и слух. - Любимая моя,… Анечка. Только моя… Ненаглядная… Сладкая…Мое райское яблочко… - Кусай же скорее…. – вспоминая об этом своем вопле позже, я краснела до ушей. Но только не тогда… Дальнейшее описывать не буду. Во-первых, это неописуемо. Во-вторых, боюсь, что любопытный барон наткнется на эти записи и решит написать свою версию событий, а с его дерзким слогом это будет достойно пера скандального романиста. Не знаю, сколько прошло времени, но я очнулась лежащей на груди мужа. Мерный стук его сердца почему-то навеял о рокоте морских волн. Ласковые руки поглаживают мою спину, ворошат спутанные локоны. - С добрым утром, любимая. От последнего слова я растаяла еще больше. Рассеянно спросила первое, что пришло в голову. - Мне казалось, сейчас день… - Какая разница. Утро нашей семейной жизни. Посмотри на меня, - я подняла голову и встретилась с Владимиром глазами. Такого открытого счастья, такого сияния я еще не видела. Залюбовалась им, - Я люблю тебя, Анечка. - Я тоже люблю тебя. - Счастье мое… - Жаль, что я раньше этого не знала… Ты был таким вредным. - Я ревновал. До безумия тебя ревновал ко всем. Я вспомнила Полину и ту дуэль с цесаревичем, нахмурилась. - Да, кажется, я могу это понять. Но грусть мгновенно развеялась нежностью поцелуя и светом плутовских глаз. - Милая, в моей жизни, действительно, было не мало и грушек, и вишенок. Даже абрикосинки случались. Но со всем этим компотом теперь покончено. Я дал тебе слово, Анечка. Упоминание о разнообразии баронских увлечений неожиданно смутило и вызвало тревогу. Я пошевелила пальцем волоски у него на груди и, не глядя в лицо, проговорила. - А эти твои абрикосы были очень красивыми? Боюсь, ты по ним заскучаешь со мной. Громкий счастливый смех разлился по комнате. - Ты так и не поняла? Это с ними я скучал по тебе! Пытался забыться, а все никак не мог. Но это все в прошлом. Я хочу быть только с тобой, каждый день, каждый час. Только с моим маленьким ароматным яблочком. Только его я хочу оберегать, только его семечки мечтаю заботливо выращивать. Ты ведь подаришь их мне, Анечка? Слов у меня не было, молча потянулась у его губам, не пряча слез радости. Но нас прервал осторожный стук в дверь. Владимир сурово нахмурился, надел халат и пошел к двери. Я уже привычно юркнула под одеяло. Оказалось, не дождавшись нас в столовой, заботливая Варенька принесла завтрак в спальню. Посмеивающийся хозяин был строго отчитан за “вам-то что, а вот Анечку покормить надо. Совсем скоро прозрачная станет.” Вручив увесистый поднос со всякой всячиной нашему повелителю, главное сокровище дома удалилось. Дверь хлопнула. - Жизнь налаживается, дорогая. Вылезай. Наседка принесла зернышек в клювике. Только теперь поняла, что очень голодна и потянулась за чаем. Владимир с удовольствием кормил меня с рук. Второй раз за этот день я оглядела комнату и испытала déjà vu. Опять моя одежда разбросана по полу и снова вряд ли ее можно будет починить. Барон, отставляя поднос на стол, уронил висящий на спинке стула сюртук и что-то со звоном покатилось по полу. Я пригляделась и с удивлением опознала изящное золотое кольцо. - Что это? Муж широко улыбнулся. Поднял и показал тонкий ободок в своих пальцах. - Это то самое кольцо, что я давно приготовил для нашей помолвки. - Давно?! Но как… - Аня, я люблю тебя очень давно, но был уверен, что это не взаимно. Понимаешь, все эти годы у тебя был целый мир, который ты любила. Был мой отец, были друзья, поклонники, музыка. Мне казалось, твое сердце принадлежит всем им всем, без остатка. А мне тоже хотелось твоей любви, твоего тепла. Всего, не делясь. Но я был уверен, что это невозможно и начал мстить. Говорил гадости, изводил тебя за нелюбовь ко мне. Безумие, правда? А потом появился Мишель. Он словно разом отнял тебя у всех и вся. Почему я сам не догадался прежде начать бороться за тебя? Не начал завоевывать твое сердце? Не знаю, но панический страх потери заставил сделать новые непрощаемые ошибки. Да, ты осталась мне, но безо всякой надежды на взаимность. Я был в ярости на самого себя, отчаялся вконец, и вдруг это чудо… Вчера вернулся из уезда, усталый, разочарованный, в доме тихо. Иду на кухню и вдруг слышу то, о чем и мечтать-то запретил себе, чтобы не мучиться понапрасну. Ты меня любишь, прощаешь. Анечка, не представляешь, что со мной сталось. С ума от радости сошел, вошел, хотел убедиться. Ах, радость моя, какая же ты была милая. С покрасневшим носиком, чуть растрепанными волосами, вертелась перед кочаном. Я так хотел поговорить с тобой, но ты смущалась смотреть мне в глаза. Господи, как же мне дорого это смущение. Оно говорит так много, Анечка, яблочко мое наливное. Я сразу решил сделать тебе предложение. Вечером, после ужина. Приготовил давно купленное кольцо, Григория отослал заверить твою вольную. Ждал окончания того романса… Я даже всхлипнула от избытка чувств. Бездушный Владимир оказался способным на столь сильные переживания. Мне и раньше казалось, я люблю его всем сердцем, но теперь смогу любить еще сильнее. - А почему ничего не сказал? - Потому, что ты напомнила о Репнине. Вот мне и пришлось лишить тебя выбора. Называй меня, как хочешь, но своего яблочка залетному дрозду я не отдам! Его решительность вызвала счастливую улыбку. Мой любимый собственник. Хозяин! - Жадная прожорливая гусеница! - Угу! И какая голоднаяяяя. Конец Эпилог Наш медовый месяц прошел волшебно. Объяснившись, наконец, мы поняли, как много у нас общего, которое теперь не нужно делить. Воспоминания, мысли, радости. Муж так и сохранил эту волнующую манеру сравнивать меня с яблоком, позволяя давать самому себе разные прозвища. Первое время я резвилась, привычно стараясь задеть его, но Владимир был слишком счастлив, чтобы огорчаться по каким-либо пустякам. Пылкости дорогого супруга я обязана своим новым гардеробом. Впрочем, в обрывки он превратил только закрытые строгие платья. Те, что открывали грудь и плечи, были помилованы. Новые же наряды, на мой взгляд, оказались смелыми, почти на грани приличий, но ради удовольствия мужа я готова надеть и не такое. А сколько наслаждения получаю, ощущая его восхищенный, вожделеющий взгляд, скользящий по моей фигуре, согреваясь теплом его губ, ласкающим мимолетно шею или плечи. Даже руку на людях он целует так, что внутри все переворачивается, настолько многообещающе-грешными кажутся и невинные его прикосновения. Что говорить о спальне… Карл Модестович покинул поместье. Не вняв предупреждениям барона, Полина посмела распустить язык. Сплетни обо мне дошли до Владимира и управляющий получил расчет. В качестве благодарности за долгую службу проныре пожаловали подарок. Полину. В первый момент он даже онемел от неожиданности и запросил избавить его от такого сюрприза, но мой муж был неумолим. Они уехали. Последние облачка исчезли с небосвода нашего семейного счастья. Сегодня мне стало дурно. Я выбежала на крыльца, глотнуть морозного воздуха, наслаждаясь зимней свежестью и радостью от причины недомогания. Мгновением позже подоспел перепуганный Владимир, укутал в свою доху. Его глаза выдавали неприкрытую панику, но я успокоила одним единственным словом “Семечко!”. Конец