С меня довольно!

Автор: Зануда Рейтинг: G Жанр: Альтернатива. Герои: Владимир, Анна, ПМД Время: Владимир и ПМД скандалят по поводу женитьбы на Лизе Анна отчаянно металась между мужчинами, умоляя остановить ссору. Но какое там, они не слушали, выкрикивали угрозы, требования, обвинения, все безжалостнее становясь в уверенности собственной правоты. Девушку они просто не замечали, убивали друг друга поверх ее головы. Отвратительная сцена стремительно нарастала. Каждый спорщик очевидно не собирался уступать ни на шаг. Как это им привычно – нападать, защищаться атакой. Как это по-мужски… Внезапно Анна осознала, что и ей привычно разрываться между двух пышущих пламенем людей. С детских пор – между Владимиром и его отцом, позже – Владимиром и Мишей. Теперь соперником Корфа стал старый князь. Меняется лишь этот персонаж, она же и Владимир постоянны. Господи, да что это за замкнутый круг! Когда же все это прекратится?! Почему она вечно является камнем преткновения? Даже сейчас – старик Долгорукий требует разрыва ее, ЕЕ, Анны помолвки с Корфом. Стремится разбить ее счастье. Иначе дуэль. Опять дуэль. Опять из-за нее. Нет, довольно барону рисковать головой по такому поводу. Дуэли не будет. Однако мольбы принять требования князя Владимира только разъярили. Барон насмерть дрался за свою любовь, не замечая, что уже добивает старика. Это было страшно, несмотря на справедливость звенящих в воздухе слов. Как во сне Анна видела руку Петра Михайловича, сжимающую грудь, как никогда четко понимала – необходимо становить неуправляемого Корфа, пока не случилось непоправимое. Но как? Он не слышит, не видит в запале. Эти мужчины!!! Вечно они используют аргументы, которые не действуют на них самих. Стоп! Мужчины. Выросшая в доме мужчин, она взывала к разуму, то есть использовала оружие не своего пола, потому и проигрывала. Увещевать, убеждать – бесполезно, равно, как грозить пистолетом героям войны. Всем этим они владеют куда искуснее. Нет! Она, Анна, женщина. И действовать будет по-женски. Скорее, скорее… Спасай его, если любишь. Ты же клялась, что готова на все, ради него. Так на что ты готова? Глаза лихорадочно ошарили комнату и вдруг поймали портрет матери Владимира. Как подсказка, вспыхнул в мозгу красавицы образ, и все произошло само собой. Чуткое женское сердце не ошиблось. Владимир действительно перемахнул уже рубеж, когда возможен разумный выход. Лицемерие старого князя, его презрение чувств других, готовность вновь отдать дочь на заклание, а его самого лишить едва обретенного счастья. Все это взбесило молодого человека, и в лучшие времена не отличавшегося сдержанностью нрава. Долгорукий грозил дуэлью, но и тут ложь. Понятно же, что боевой офицер не станет стрелять в друга своего отца, виновно лишь в собственной глупости. Ну и разумеется, последней каплей стала Анна. Бог свидетель, как трудно далось Корфу его чувство к ней, какие испытания пришлось пройти, сколько понять, смирить в себе самом. Сколько боли, отчаяния, и вот, наконец, зыбкая тень надежды сменилась ослепительной уверенностью. Она любит, она сказала “Да”. Согрела взаимностью измученное сердце. И опять готова отступить, уйти, предать все, чем платили они оба за любовь. “Аня, что же ты делаешь?” Но не говорить же с нею при этом спесивце! Сначала надлежит разобраться с ним. Как на войне – прежде чем браться за мародеров, нужно завершить бой на передовой. И гнев Владимира вспенился в нем с такой силой, что даже вид пошатнувшегося Петра Михайловича вызвал едва не торжество победителя, стремление доконать врага, а дальше будь что будет! Хоть дуэль с Андреем, хоть изгнание, хоть тюрьма. Этот бой, самый главный бой его жизни. В таком состоянии шум падения за спиной не привлек бы внимания Корфа, если бы не реакция Долгорукого. Петр Михайлович вздрогнул. Рука его, судорожно сжимавшая грудь взметнулась к вискам в беспомощном жесте. Барон обернулся, и разом все стало пустым и лишенным смысла. Анна безжизненно лежала на полу. Так уже бывало в жизни Корфа. Друзья на войне, дуэльные соперники. А еще был отец. Отец, осевший на руки сына, успокаивающий улыбкой сквозь беспамятство. Отец, переставший жить в тот день. Полугода не прошло с тех пор. Неужели опять? Все это мелькнуло в голове барона, метнувшегося к девушке. “Аня! Анечка, прости меня…” Его любимая, последний родной человек, единственный смысл жизни. Немыслимо потерять и ее. Да когда же всему этому придет конец!!! Аня… Осторожные хлопки по бледным щекам. Чуть сильнее, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не начать трясти ее в отчаянной попытке вернуть к жизни. Хоть чуток выпуская пар, Владимир взревел на весь дом “Пошлите за доктором!”, и сразу чуть не стоном “ Сейчас, Анечка, сейчас…” Ресницы девушки дрогнули, губы шевельнулись. Корф шумно выдохнул, подхватил ее на руки и ринулся к лестнице. Страх за бесценную ношу вытеснил из его сознания все, произошедшее прежде. В том числе и старого Долгорукого, замершего на пути с растерянным видом. Даже малая помеха вызывает раздражение встревоженного человека, что уж говорить о виновнике страданий дорогого человека. На мгновение барон дал волю горечи: - Ваши действия уже стоили мне отца. Теперь страдает и невеста. Вы довольны? Петр Михайлович виновато пробормотал что-то, но его не стали слушать. Владимир просто спихнул его с дороги. Быстрые шаги затихли в коридоре, сменившись суетой разбуженного улья. В дом снова пришла беда. Домой Долгорукий возвращался с тяжелым сердцем. Внезапное несчастье с Анной заставило наконец посмотреть и в ее сторону. Прежде присутствие девушки в сложившейся ситуации старательно обходилось вниманием, в конце концов, кто она такая… Князь гневался на развратника барона и непослушную дочь. Он не сомневался, что все их сопротивление поверхностно, стерпится-слюбится. Они уже были влюблены, даже сговорены. Семейная жизнь возобновит прежнее чувство. И потом, с Владимиром Лиза вкусила сладость плодов любви, такое не забыть. Ее нынешнее увлечение Михаилом пройдет, как юные грезы. Кто не увлекался по молодости. Тот же Репнин – Анной. Кстати, теперь ему будет открыта та дорога. А клятвы хранить верность… Чтож, он сам их давал. Приблизительно так пытался утешать совесть Петр Михайлович, но вот только теперь уже она не слушалась. Что-то тревожило старого князя. Измученный, умоляющий взгляд Анны стоял перед мысленным взором, словно крича “Пощади!” И он все не мог понять, о чем еще они ему говорили, эти глаза… Бесчувствие девушки, испуг всегда уверенного Корфа, последовавший переполох – все это тяжкой виной легло на сердце. Что, если Анна, тьфу-тьфу, не дай, Господь, не оправится? Корф в жизни не простит. Что Корф, а сам себе сможет ли он простить? Анна – жертва ошибок других. Безвинная жертва. Сколько ни утешайся тем, что лес валят - щепки летят, эта щепка глубоко вонзилась куда-то… где больно самому. Влюбленная девушка, хотя нет, любящая… Трудно ей далась эта любовь (Должна же быть правдой хоть четверть тех сплетен, что ходили по уезду). А теперь он, князь Долгорукий, все разрушает. Справедливо и праведно! Но почему же не спокойно? Петр Михайлович не был мерзавцем. Ему не чужды были и здравость, и благородство. В делах, не касаемых его самого, точнее, его личного душевного комфорта, он мог быть и рискованным, и щедрым, и бескорыстным. Другом он был искренним, верным и понимающим. Но все резко менялось, когда возникала угроза потерять благоволение других. С самого раннего детства Петруша Долгорукий страдал от недостатка любви. Мало кто знал, что его отец, князь Михаил, презрел запрет родителей и женился на бывшей собственной крепостной. Молодожены были гневно изгнаны из дома и жили в бедности. Рождение наследника благородного рода не изменило их положения. А вскоре печальная романтическая история оборвалась эпидемией, косой срезавшей почти всю деревню, где жила семья. Умирающий отец успел отправить кроху-сына родителям с письмом, где умолял принять и воспитать. Петр выжил. Дед и бабка оставили его в доме на должном положении, словно бы выбросив из жизни своего сына и его недостойную жену. Началась новая жизнь, богатая, красивая. Но полностью лишенная тепла и радости. Старики были жестокие циничные люди, презиравшие тех, кто ниже их по рождению и не знавшие снисхождения ни к кому. Юный князь видел ласку только от своей няни и то скрытно. Втайне он завидовал крестьянским ребятишкам, видя грубоватые нежности их матерей. Сам хотел, чтобы его так же небрежно ерошили по вихрам или ненароком обнимали теплые руки. Хотел ощущения себя счастливым, нужным. Юность скрасилась Кадетским Корпусом, затем службой в армии. Он рос, скрывая внутреннюю жажду, старался быть как все, шутил, кутил, завоевывал симпатии и уважение сверстников. Однако ничто не могло заполнить сосущую пустоту. По-прежнему она была в нем, как и боязнь ее обнаружить перед деспотичными бабкой и дедом. Только их кончина (даже в смерти они ухитрились быть вместе) освободила молодого Долгорукого от бремени страха. И тогда, почти сразу, в его жизни появилась Мария. Живая, радостная, полная смеха и задорной энергии. Ах, она была ослепительна на том балу. Он не решился бы пригласить ее, но резвая барышня сама выбрала его из огромной толпы и подошла. Развеяла тучи, разогнала боль и страх. Уже к концу первого танца Петр не представлял без нее своей жизни. Последовало сумбурное признание, немедленное предложение, на которое, он был уверен, девушка ни за что не согласится. Однако она кокетливо спрятала улыбку в веер:”Сударь, вы так решительны. Но умоляю, поухаживйте за мною хотя бы неделю. Не хочу рисковать вашим добрым мнением, если соглашусь слишком быстро.” Он просиял, она радостно засмеялась. Это было самое упоительное время. Встречи, прогулки, балы, письма… Долгожданная свадьба. Казалось, он получил разом все, о чем мечтал. Судьба осыпала его из рога изобилия, с лихвой отдаривая за прежние страдания. В жене было все, что нравилось князю – красота, ум, таланты, домовитость, манеры. А главное – искренняя любовь, окутавшая счастливца. Как же жаль, что в жизни не бывает все легко. Семейная жизнь усилиями супруги стала слишком прекрасной, бывает и так. Чувство Марии оказалось всепоглощающим, собственническим и едва не материнским. Подобное отношение убивает сыновей, мешая им создать свою семью, но еще хуже, когда оно направлено на мужа. Не сразу, совсем не сразу, но Петр почувствовал себя спеленутым в домашнем раю. Ему нечего было делать – уверенная рука хозяйки успевала предсказать его порывы и предусмотреть возможные сложности. Самого же хозяина возвели на некий пьедестал и принудили замереть на нем. Приходилось прилагать огромные усилия, чтобы соответствовать жившему в голове княгини образу, несмотря на то, что образ был неуютен и тесен, как пошитый с чужой мерки костюм. Интуитивно князь понимал, что этой женщине никак нельзя лишаться ее иллюзий. И он увяз в ее заботе, ее нежности, как муха в меду. Выплыть на поверхность и уравновесить силы, духа у него не хватало. Оставались мечты. Все чаще о свободе. Тогда и появилась Марфа – преданная, как собака, робкая и едва не молящаяся. Всякий мужчина тянется к женщине, видящей в нем героя просто так, без прикрас. С нею не нужно было изображать себя сильным. Краткие часы с крепостной давали отдых душе. Однако жену обижать не хотелось. Тем более, что любовница, кроме своего поклонения, ничего не могла ему дать. Так и качался князь на качелях, уютно вмещая в сердце двух женщин, во всем противоположных, купаясь в их, столь же разной, любви к себе. Беременность обоих стала той гранью, когда Петр принужден был к решению. Само собой, и мыслить невозможно было о том, чтобы бросить жену и трехлетнего Андрюшу. Но и признаваться в слабостях не хотелось. Социальные устои быстро дали подсказку, и Марфа была продана соседу Корфу с уговором освободить ее чуть погодя. Барон, выслушав исповедь друга, схватился за голову, принялся увещевать, и конечно, согласился спасти семью. Нелегким был прощальный разговор с бедной женщиной, словно обижать ребенка, но другого выхода не было. Марфа смирилась. Через положенное время, князь понял, что сделал все правильно – Мария благополучно разрешилась крепенькой Лизой, а незаконная дочь Марфы умерла. Несчастная мать вскоре уехала, и казалось, время скрыло все следы. Увы, много лет спустя они снова встретились. И снова возник тот роковой любовный треугольник, изрезавший острыми углами всех участников той драмы, а так же тех, кто ненароком оказался рядом. Убит сосед Корф, Мария повредилась в уме от гнева и разочарования, а дитя Марфы… она жива, нашлась… Как никогда прежде, Петр Михайлович сознавал, что в попытках сохранить, он все потерял. Любовь оскорбленной жены обернулась яростью и стремлением к мести. Марфа – утомила его своей простонародной бабьей жалостливостью. Даже столь удобное и достойное положение отца семейства утрачено. Дети не снисходят более ни к нездоровью, ни к увещеваниям. Но самое неприятное, им, детям, он передал столь сомнительное наследство – Андрей тоже разрывается между невестой и служанкой, Лиза (отец старательно убеждал себя в этом) пытается Репниным заслонить страсть к Корфу. И все, ВСЕ!!! Ненавидят, презирают, упрекают словом или взглядом. Огнем жгли старика слова дочери “Вы разочаровали меня, папенька!” В тот день он малодушно советовал ей смириться со страшным жребием, по сути – толкнул к бесчестию… Потому и ухватился князь Долгорукий за возможность хоть отчасти исправить ошибку Лизы, заслоняя собственные. Хоть силой, но дать дочери то, чего она недавно так сильно хотела. Да и сплетникам уезда прикрыть рты. Долгорукий хозяин в своем доме! И Корфу тоже сможет указать на его место. Но он не учел Анну… Семья встретила его в гостиной. Гробовое молчание, тревожные глаза. - Что-то случилось? – наконец, подал голос Андрей. - Папенька, вы устали. Приказать принести чаю? – Это уже Полина, новая дочь, самая заботливая. Остальные, даже нежная Соня, досадливо швырнули в нее взгляды, но и только. Быстро же будущая княжна научилась приказывать. Но сейчас было не до восторгов. Осторожно подбирая выражения, Долгорукий передал содержание беседы и ее окончание. Домашние взорвались эмоциями. - Ах, бедная Анна! Что теперь будет! – залепетала Соня. - Надеюсь, все обойдется… - неуверенно протянул Андрей, растерянно протирая очки. - Ну, разумеется, - жестко фыркнула Лиза, - Обошлось же, когда маменька едва не сожгла ей лицо. Почему не обойтись, когда папенька уморил… Как же тебе нравится надеяться, что все разрешится само собой. - Помолчи, Лиза. Это началось из-за твоей ошибки.- Андрей строго поднял голову. Молодому человеку всегда легче было исходить из принципа блага всей семьи в целом, чем быть по-настоящему справедливым. Еще меньше он любил принимать самостоятельные решения. - Ну, ее-то ошибки недавние, по молодости, да по обиде. А вот чье предательство ее на них толкнуло… - княгиня просто сочилась презрением. - Сейчас речь не о том, - и без того огорченный старик чувствовал себя, как на публичной порке, - Надо решить, как быть теперь. Требовать помолвки в подобной ситуации… - Ах, какая жалость, - фыркнула Мария Алексеевна. - Отец, да поймите, Корф никогда, НИКОГДА на мне не женится, и меня саму вы ничем не принудите согласиться на свадьбу. Клянусь вам – на этот раз я не смирюсь! - Лиза, прикуси язык! – Долгорукий внезапно дал волю неизлитому утром гневу, - Раньше думать надобно было. Теперь пришла пора отвечать! - А за что ответит Анна? Ссора набирала обороты. Язвительные замечания княгини, протесты Лизы, всхлипывания Сони и отцовские рубленные, как на сцене, реплики слились в довольно мерзкое многоголосие. Андрей молчал, полагая недостойным лезть в общую свару до момента, когда все откричатся и дойдет до дела. Полина от удовольствия присутствовать при скандале в благородном семействе сначала восторженно переводила глаза с одного спорщика на другого, а потом принялась поддакивать сникшему, было, под градом упреков, папеньке. В тот день так ничего и не решили. Только и додумались – послать записку доктору Штерну, справиться о здоровье Анны. Ужин прошел в полном молчании. Все разошлись по комнатам, не имея ни желания, ни сил, ни основания общаться друг с другом. Несмотря на поздний час и трудный день, Долгорукий не мог успокоиться. Взгляд девушки все не стирался из его памяти. Что-то знакомое, саднящее болью. Это не было сострадание, не муки совести, точнее, не только они. Что? Что же это… Мучительно старик перебирал в голове события, людей… и все без толку. Может быть, правда, зря все это он затеял? В конце концов, о связи Лизы и Владимира он узнал от Карла Модестовича. Возможно, в уезде об этом никто не знает? Господин Шулер зарекомендовал себя редким жуликом и лжецом, ему не каждый поверит… Как бы узнать… Мысль запала в седую голову и один из холопов получил приказ походить по соседям, потереться в трактире, послушать сплетни. Особенно, о Долгоруких и Корфе. Новый день, вопреки народной мудрости, ничего доброго не принес. Хмурые родственники собирались только за столом, где никто не мог похвастаться аппетитом. Ожидание известий тревожило и томило. Доктор Штерн ежедневно ездил к Корфу, на обратной дороге иногда наведывался и к Долгоруким, уступая их просьбам. Но как бы ни наседали на него вопросами о соседях, ссылался на врачебную тайну, больше отмалчивался, устало пряча глаза, чем пугал сильнее прочей неопределенности. Петра же Михайловича он ожег укором, каким глядят на душегубов. Новости от наушника тоже не радовали. О Владимире и Лизе не говорили вообще, разве что о давнем сговоре отцов. Все хором упрекали жестокого князя (кое-кто подозревал, что полоумного) в том, что совсем не любит дочь и мстит за то, что открыла его похождения. Лизе все сочувствовали, корили непутевых родителей, дескать, судьбина у барышни горькая, под плохой звездой родилась. Конечно, не меньше все жалели Анну. Слуги Корфа при любом случае бегали в церковь, ставили свечи за здравие рабы Божьей Анны, но, похоже, сами были уверены, девушка – не жилец. А от барона ждали страшной мести Долгоруким и смерти на войне от тоски по любимой. Фигура Владимира обросла таким романтически-трагичным ореолом, что ему готовы были теперь простить буквально все. Из Петербурга вернулся деловитый Репнин – Михаил отчитался Императору за поручение и выговорил себе небольшой отпуск. С первых шагов в доме, молодой князь повторно объявил о намерении жениться на Лизе, но опять получил отказ не ко времени заупрямившегося отца. Княжна смолчала, но, судя по выражению лица, решила не отступать и открыто принимала приглашения кавалера на прогулки. Отчасти, Репнин подтвердил недобрые вести, побывав в поместье Корфа и даже повидавшись с Анной. Хмурый вид по возвращении сказал все, о чем смолчали губы. Долгорукий не знал, что и делать. Противоречивые чувства не давали покоя ни днем, ни ночью. Ошибочность его действий была очевидна, но признавать это никак не хотелось. Возможно ли как исправить хоть что-то? Чтобы сохранить лицо. В терзаниях он позволил, даже одобрил Полину, упросившуюся наведаться в соседское поместье, проведать подругу детства. Новоявленная княжна стерла фальшивые слезы и, едва не подпрыгивая от любопытства, поспешила к родному особняку. Вечером того же дня уезд обсуждал принесенную ею на хвосте сенсацию – Варвара проплакала все глаза, а в кабинете барона доктор Штерн отчетливо сказал страшное – “порок сердца”. От услышанного прикусила язык даже пренебрежительная Мария Алексеевна. Прочие же не скрывали горя. Если отбросить события последнего года, Анна была для Долгоруких если не родной, то очень близкой и любимой, особенно для младшего поколения. Подруга, союзница, поверенная в сердечные тайны… И вот такая судьба. Нависшая над головой трагедия стала последней каплей для Петра Михайловича. Смиряя гордость, он решил повиниться перед девушкой, пока еще не поздно. В тайне надеялся, что наконец поймет о чем говорили ему ее глаза… или хотя бы освободится от их укора. Но встретиться с бедняжкой ему не удалось. Даже в дом старика не пустили. Бледный и осунувшийся Владимир вышел на крыльцо, отмахнулся от приветствий гостя и, не утруждая себя выслушиванием просьб и объяснений, заявил просто и грубо: - Моя невеста больна, не встает. Я не брошу ее. Без Анны и дня не проживу, но, впрочем, такого рода отношения вам не понять, - последовала жутковатая усмешка, - Уж погодите, недолго осталось… Корф развернулся и вошел в дом. Князь возвращался в усадьбу, ощущая себя одновременно гонцом, хранящим дурную весть, и разносчиком чумы – все, кого он касался, пострадали в начавшемся водовороте. До ночи просидел он в кабинете, не зажигая свечи, вспоминая, вспоминая, вспоминая. Холодная рука сжимала сердце, дыхание сделалось тяжелым, виски ломило. Но первый раз это не вызвало в нем страха и панической тяги позвать на помощь. Новый день начался известием о побеге управляющего Долгоруких. Господин Шуллер конечно хотел отомстить бывшему хозяину, стравив его с соседями, но никак не ожидал, насколько круто заварится каша. Потому и ходил последние дни ниже травы, тише воды, надеясь на лучшее, но не довелось. В преддверии подошедшей вплотную трагедии Карл Модестович решил скорее спасать шкуру – пока обезумевший потерей барон не узнает, кому обязан своим несчастьем. Нет, лучше остаться без рекомендаций, чем один на один с разъяренным Владимиром Ивановичем. Уезд шумел, так и эдак обсуждая слухи, смакуя новости. Заключались самые разные пари, делались невероятные предположения. Дорога в поместье Корфа находилась под круглосуточным наблюдением – соседи ждали действий барона. И дождались. После утреннего визита доктора Штерна в поместье был срочно вызван отец Павел. Если и была тень сомнений у кого-то, то и она исчезла, вместе с надеждой на исцеление нежной красавицы. Ибо зачем же иначе могут звать батюшку, как не ради соборования умирающей? Люди бледнели и крестились, провожая глазами сани священника. В гостиной Долгоруких воцарилась напряженная тишина. Старый князь угрюмо сгорбился в кресле, не отнимая глаз от сцепленных ладоней, Мария Алексеевна устало смотрела на пламя в камине, молодое поколение испуганно переглядывалось. Наконец, плачущая Лиза не выдержала: - Я поеду туда. Можете запрещать, но я поеду к ней. Это мой грех, хоть повинюсь, пока не поздно… Я… я должна… Родители молчали, лишь отец болезненно вздрогнул. Он-то точно знал, чья вина сильнее. Отпускать взволнованную Лизу одну было опасно, но в сопровождающие никто из семьи не рвался. Пришлось просить помощи Наташу, не присутствовавшую на этом семейном совете. Репнина решительно согласилась, метнув в Андрея укоризненный взгляд. Стих шум во дворе, усадьба погрузилась в мрачное ожидание. Петр Михайлович убрел в кабинет. Воспоминание о молчаливой мольбе Анны опять терзало его. Что с нею? Увидит ли Лиза несчастную? И … как смотреть теперь всем им в глаза… Он не находил ответов. Меж тем сгустившиеся за окном ранние сумерки подсказали, что прошло немало времени. Дочь и невеста сына все не возвращались. Тревога душила князя. Неожиданно он почувствовал, что просто не может более сидеть и ждать. Он ведь не тыловая крыса, он воевал, как и Иван. И не в штабе, на передовой, запах пороха хорошо был известен. Так почему же годы превратили его в слизня, боящегося встретить грудью трудность? Прилив сил словно сбросил с него пару десятков постылых лет. Громко приказав запрягать, князь Долгорукий выпрямил спину. На войне, как на войне. Боевому задору хорошо в компании, но князь был один. Потому и сник совсем скоро. Еще на подъезде к соседскому дому. К поместью Корфов Петр Михайлович прибыл, ссутулившись, отчаянно борясь с желанием поворотить назад. Во дворе было пусто. Особняк словно вымер, превратившись в склеп. Приветливые при свете очертания здания, теперь выступали на фоне чернильного неба эдаким сухопутным Летучим голландцем. Как знамение, свет фонарей виднелся только у входа в семейную часовню, там же толпилась суетливая челядь. Князь приблизился, стараясь казаться уверенным. Среди домашней прислуги барона он заметил своего Макарку, что был утром послан отвезти княжон. Значит, они действительно еще здесь. За витражным стеклом трепетали яркие блики, люди вокруг перешептывались и крестились. “Неужели отпевают уже?” – похолодел князь, но сам отмел страшную догадку – настроение людей не было траурным. Каким же? Недоверчивые и тревожные взгляды в свою сторону старик предпочел игнорировать, не того полета птицы. На всякий случай, он подозвал холопа. “Хозяин где?”. “Дык, тама, венчаются оне” – пожал плечами мужик на барскую недогадливость. “Что?!!!!” – едва не взорвался праведным гневом старик. Обман! Его, Долгорукого, обвели вокруг пальца. Он был уверен, что Корф не осмелится жениться на Анне. Да и теперь такая женитьба не имеет смысла. Значит, Лиза! Свадьба без отца невесты, без благословления! Хотя бы так, но молодой паршивец оставляет за собой последнее слово, выставляя тестя в дураках! Не бывать тому, обряд нужно прервать, чтобы затем провести по правилам. А Корф все равно ответит. За все! Властным окриком разогнав людей и тяжело припадая на трость, Петр Михайлович пробивался ко входу в часовню. Двери распахнулись настежь, впустив порыв холодного ветра. Язычки пламени рванулись со свечей, но удержались, благословляя замершую перед священником пару. Брови князя гневно сдвинулись. Все оказалось даже хуже, чем он предполагал – Владимир и Анна. Репнины, Наташа и Михаил, держали венцы. Благие порывы, толкнувшие Петра Михайловича покинуть дом, словно сдуло ветром. - Прекратите! – торжественно объявил свою волю старик, - Барон должен жениться на моей дочери! Анна вздрогнула, Корф поддержал ее за локоть, всем видом демонстрируя готовность подхватить на руки, но она лишь покачала головой. Репнин закатил глаза, Наташа метнула в Долгорукого испепеляющий взгляд. Была бы Лиза, непременно затеяла бы спор, но… Кстати, где Лиза? - Продолжайте, отец Павел. Невесте и без того тяжело. - Нет, - почти визгливо выкрикнул Петр Михайлович, хватаясь за грудь, - Пусть это стоит мне жизни, но Владимир женится на Лизе! - Полноте, князь. Один раз я грех этот на Душу взял по незнанию. Более, не стану. Да и княжне второй муж не надобен. Первый против будет, - благодушно улыбнулся батюшка. - Она разведена. - Уже нет. С полчаса как замужем. Без благословления обошлись родительского, да оно и лучше. За это своеволие я уж отвечу. Перед Богом за него покаюсь, зато не за Душу девичью, опять на горе венчанную, по отцовской-то блажи… - Но… с кем? От столь бурных поворотов жизненной реки, и, особенно, от справедливой дерзости слов обычно мягкого отца Павла, старый князь совсем потерял способность даже к очевидным решениям. - Не время теперь. Сами видите, таинство вы прервали. Закончить надо бы. Долгорукий почувствовал на локте чью-то настойчивую руку, волокущую его на улицу. Он вяло повиновался, ошарашенно отметив напоследок, как хмурый Корф бросил ухмыляющемуся за спиной Михаилу: - Говорил тебе, не теряй времени. Тестюшка не дремлет. Створки захлопнулись, словно говоря старику, что время власти его истекло. Он медленно повернулся к тому, кто все еще теребил за руку и не удивился, узнав Лизу. Но Лиза ли это? Даже в неверном свете фонарей на лице девушки отчетливо видны были слипшиеся от слез ресницы и сияющие глаза. Разрумянившаяся от волнения и очень решительная – она смело встретила взгляд отца. - Лиза… - растерянно пробормотал Долгорукий. - Папенька, вы не оставили нам иного пути. Ни одному из нас. А мы хотим жить. Если вам это важно хоть самую малость – я теперь счастлива! Вопреки вам. Он не знал, что ответить, мучительно подбирал слова для разбегающихся мыслей, но почему-то нашел не нужные: - Счастлива обманом? Лиза спокойно улыбнулась. - Я с тем, кого люблю и уважаю, отчего бы мне не быть счастливой. А обмана никакого нет, и не было. Мы приехали к Анне, поговорили. А тут Миша… Я поняла, что нужно дорожить каждым настоящим днем, а не тем, как на тебя посмотрят другие. И больше не буду орудием в чьих-либо руках. Петр Михайлович смотрел на дочь, как впервые. В другой момент он гордился бы ею. Нынче же князь вновь остро видел, что потерял ее. Безо всяких шансов на возвращение. И доверие, и уважение, и саму Лизу. Резвая девчушка, восторженно пересказывавшая отцу свои открытия и приключения, превратилась в уверенную и независимую женщину, которой он ничего не может дать, да и она сама не примет. Это больше не ЕГО Лиза.. Цена последних ошибок, которые признал слишком поздно… Как же внезапно все случилось… Как нелепо… Больше говорить не хотелось, да и о чем? Притихшие слуги вокруг переглядывались, мало что понимая в поведении отца и дочери. К добру ли, к худу? Но вместо ответа на все вопросы разом вновь открылась дверь часовни, показался деловитый Владимир с Анной на руках. Долгорукий только теперь смог разглядеть невесту барона и ужаснулся. И без того хрупкая Анна выглядела изможденной и словно высохшей. Кожа обтянула скулы, нездоровая бледность подчеркнула темные круги под глазами. На лице вообще теперь, казалось, остались одни глаза. И они стрельнули по старому князю, вновь всколыхнув какое-то ускользающее воспоминание, мучительно нужное, но недоступное. Старик отшатнулся, попятился в оживившуюся толпу. Скрылся за радостными людьми, среди которых выделялся звонкий голос Лизы: - Владимир, Анна, поздравляю! Совет вам да любовь!, - и, тщетно стараясь говорить потише, она добавила, - За доктором я послала. - Спасибо, Лиза, - барон чуть улыбнулся и ринулся к дому, под приветственные вопли прислуги. Долгорукий устало ссутулился, глядя им вслед, но одиночество его не оказалось долгим. Вежливое покашливание отвлекло от покаянных дум. Репнин. Кому же еще быть? - Добрый вечер, Петр Михайлович. Полагаю, стоит сообщить, что отныне я прихожусь вам зятем и обещаю посвятить остаток дней заботе о благополучии вашей дочери. - Думаете, справитесь? – с неожиданным для самого себя сарказмом выдавил старик, но новый родственник только лихо ухмыльнулся. - Уверен, - и, с недобрым прищуром, добавил, - Я сожалею, что венчание было столь поспешным и прочее. Если вас это огорчает, готов дать сатисфакцию в любое время, начиная с завтрашнего дня. Сегодня я целиком принадлежу своей жене. И, так и быть, ради ее покоя, я в вас промахнусь… Это стало последней каплей. Долгорукий онемел от такой наглости, но Репнин тоже дошел до предела: - Я с удовольствием пригласил бы вас на свадебный банкет, но это не возможно без согласия хозяина дома. А он ожидает доктора. Передавайте нижайший родственный поклон Марии Алексеевне. Любезность фраз не скрывала изысканной издевки победителя. Князь таки имел много общего с другом-бароном. Оставалось только собрать силы и удалиться с достоинством. Или, хотя бы не униженно. Уезд бушевал сплетнями. Последние консерваторы, прежде сдержанно ратовавшие за почтение отчей воле, теперь громко одобряли дерзких молодоженов. Михаил стал героем, эдаким рыцарем на белом коне, что похитил несчастную невесту из плена тюремщиков-родителей. За здоровье и благополучие Репниных поднимали тост в каждом доме, а завидев их коляску, приветствовали восторженными криками. Не обошлось без ехидного воспоминания о том, что уже вторая брачная ночь бывшей княжны Долгорукой состоялась в поместье Корфов. Впрочем, сейчас все были уверены – третьей не будет! Наутро после венчания Михаил и Лиза навестили Долгоруких. Репнин, несмотря на сердитость, хотел соблюсти приличия, а так же сделать примиряющий шаг перед скорым отъездом в столицу – служба обязывала… и давала красивое оправдание. Молодые люди потом долго посмеивались, вспоминая растерянные лица родни. Отец неловко попытался извиниться за прежнюю неуступчивость, но дети стали глухи к его покаянию, как прежде он сам был – к их мольбам. Не менее в уезде судачили о Корфах. Но эта тема была скорее грустной. Все сходились на том, что барон женился на умирающей, чтобы лечь в землю след за нею под один камень. Местный резчик даже тишком подготовил изрядную глыбу гранита для Двугорских Ромео и Джульетты. Ничего доброго не ждали, расходились разве что в сроках скорбных предсказаний. Даже оброненная доктором фраза о необходимости консультации у столичного светила не внушила людям и капли надежды. Решение же Корфа срочно везти жену на лечение было понято, как порыв отчаяния. Понятно же, дорога наверняка убьет несчастную. Со всеми предосторожностями отправились в путь Корфы. В тот же день уехали и Репнины, сопровождаемые Наташей. Княжна Репнина воспользовалась светскими приличиями чтобы расторгнуть помолвку с князем Андреем. Элегантно вернула ему кольцо, не скрывая облегчения. Бывший жених сильно разочаровал ее неспособностью быть стойким во время житейских бурь. Долгорукий безропотно принял ее решение, утолив огорчение в объятиях крепостной любовницы. Две кареты покидали Двугорское. Их пассажиры не знали, что они оставляют за собой. Не знали они о том, что князь Долгорукий с расстройства удочерит побочную дочь. А месяц спустя после этого от тяжкой болезни оправится местная ведьма Сычиха и во всеуслышание объявит, что пропавшей Анастасией Долгорукой является не Полина, а Анна. Потрясенный ошибкой Петр Михайлович наконец поймет, что именно видел он все время в чертах юной баронессы – глаза своей родной матери. Не знали счастливцы-путешественники и того, что княгиня Мария Алексеевна почувствует себя настолько разочарованной в муже, детях, что удалится в обитель. Скажу попросту – они и не хотели ничего это знать. В княжеской карете хрусталем звенели бокалы, слышался звонкий смех. Трое молодых людей запальчиво спорили, строили планы, мечтали, шутили. Что же до экипажа барона… Но туда мы заглянем повнимательнее… Верстовой столб остался позади, экипаж Корфов пересек границу родного уезда. Владимир решительно достал корзинку с припасами в дорогу. Пока он возился, Анна вытирала лицо мягким полотенцем. Исчезала с кожи мертвенная бледность, страшные темные круги вокруг глаз. Девушка выглядела теперь просто болезненно похудевшей. Барон строго вынул из ее рук полотно, вручил увесистую кружку. - Молоко… Володя, я не хочу, - попыталась было капризничать Анна, но не тут то было. - Сама виновата. Если бы не твой балаган, пила бы шампанское. Не спорь с мужем! Баронесса кротко отхлебнула из кружки. - Если бы не мой балаган, ты бы так и бодался с Петром Михайловичем. Не на словах, так на пистолетах. Нет уж! С меня довольно! - А ты, значит, все решила за нас! – вспылил и без того неуравновешенный мужчина, - Простить себе не могу, что дал себя так легко одурачить! Это же надо додуматься – поклясться заставила!!! Вслепую! - Володя, а что мне было делать? - Обойтись гримом! - Нет. Помнишь, ты говорил, что в жизни я плохая актриса. Так вот, ты - еще хуже. Не говоря уже об Илье Петровиче. Если бы вы не боялись за меня на самом деле – никто бы не поверил! - Но… голодать зачем было?!!! Неужели другого выхода не было? Она улыбнулась. - Это первое, что пришло в голову. И потом, я же проконсультировалась у доктора Штерна… Ну, прости меня. Ведь все удалось… - Да уж. Как теперь домой вернемся? Все сразу поймут… - Ничего они не поймут, - отмахнулась кружкой баронесса, - Люди легкомысленны. Месяц-другой вдали, они о нас забудут. А потом скажем всем, что меня вылечил какой-нибудь великий Калиостро или твоя любовь. Пусть каждый верит в то, что хочет. Главное – нас не разлучат. И Мишу с Лизой тоже. Барон что-то пробурчал под нос, перехватил из рук жены выскальзывающую кружку и заставил ее сделать глоток. - Посмотрим… А пока тебе надо срочно восстанавливать силы. - Устал носить меня на руках? Уже? – кокетливо огорчилась Анна, но в ответ получила дерзкую ухмылку, знакомую по давним добрым временам. - Нет, дорогая. Силы тебе нужны не только для этого. В основном в постели. А то от тебя в брачную ночь никакого толка не было – обнять боялся, вдруг покалечу. - Я… поправлюсь, - улыбнулась она, чаруя искренним смущением и нежностью в голосе. Владимир тяжко вздохнул, словно отпуская тяжесть последних недель, прижал любимую к себе. - Анечка, обещай больше так не делать. - Конечно. Пойми, в тот день я не могла оставить все, как есть. Нужно было действовать. А я… я на все готова, чтобы остаться с тобой. На все! Конец