Цена проклятья

Автор: Скорпион Жанр: мистика Рейтинг: PG-15 Герои: Владимир, Анна, Михаил, Лиза, Андрей, МА и так, по мелочи Пейринг: ВА (хи-хи, естественно!) Время и место: AU Комментарий: и опять двадцать пять! Примечание: все рифмованные строки авторские Когда надежды нет, когда над головою Нависнет крест, как меч на поле ратном, В глухую полночь с волчьим диким воем Вдруг станет даром прежнее проклятье… -1- Ветра кружат над почерневшим полем, Шуршит листва под леса темной сенью, И в память сердца позабытой болью Врывается несмелый снег осенний. - Аня, доченька, помоги матери у реки! – седовласый крестьянин, высоко занеся топор, обрушил его на крепкое полено, и щепки дружно разлетелись в стороны, подобно светло-коричневым брызгам янтарной смолы. - Хорошо, батюшка. – Девушка спрыгнула с крыльца, подобрав подол длинной крестьянской юбки. Отец лишь головой покачал, глядя в след юной прелестнице. О тихом нраве дочери дровосека знали не только в близлежащей деревне. А уж о ее красоте ходили легенды! Простое, перепачканное во время работы по дому, платье обхватывало изящный хрупкий стан, длинные, почти по пояс, шелковистые волосы цвета весеннего солнца, спелой пшеницы, речного песка, развевались на ветру, и невыносимо ярко сияли синие глаза. Не даром сын старосты не раз и не два присылал сватов к старику, обещал почет и достаток, просторную избу и золотые заманчиво звенящие монеты. Дровосек был непреклонен, а его жена только грустно улыбалась, разводя руками. Никто не был мил сердцу Анны, так, словно вместе с красотой, она несла печать холодной зимней стужи, и растопить это лед не представлялось возможным. Родители же не настаивали: она была слишком долгожданным, слишком любимым ребенком, она была всем для них – и последней радостью в нелегкой жизни, и последней помощью, и последней бедою… Впрочем, в тот солнечный день, звенящий прохладой поздней осени, об этом, последнем, живущие у самого леса Петр и Марфа не знали. Всё было еще безоблачно и чисто, и похоже на ранее утро, когда в предрассветной мгле дрожит листва, когда песня жаворонка льется свободно в вышине, когда легко дается вдох, и сладко выдыхается почти позабытый девичий сон. Марфа полоскала белье в реке, когда сзади раздался тихий, но уверенный голос: - Отдохни, матушка. Я сама. – Красавица улыбнулась, подхватила длинное домотканое полотно и ловко встряхнула его. Прозрачные ледяные брызги разлетелись вокруг, капельками росы упали на увядшие травы, дождевой влагой наполнили осенний воздух. Анна взвизгнула и, поежившись от холода, подула на окоченевшие пальчики. Женщина заохала: - Иди уж, горемычная! Куда твоим тонким ручкам лезть в студеную воду-то?! Но девушка упрямо вздернула подбородок. Она всегда так делала, когда хотела доказать свою правоту, когда пыталась побороть страх или прятала от постороннего глаза почти забытую, далекую, но всё еще кровоточащую в сердце боль. - Иди в избу, мама, я всё сделаю, правда, - она наклонилась к самой воде и уже осторожнее, тщательнее стала окунать в стужу волн грубую холщевую ткань. - Как знаешь… - протянула мать, уходя, но Анна уже не слышала этих слов. Она рада была помочь. Сегодня и всегда она выполняла малейшую просьбу родителей. Убиралась в доме и на подворье, хотя маленькие ладошки будто сами противились чистить посуду и рубить дрова, тяжелый труд оставался на нежной коже ссадинами и занозами, болезненными ранками, усталостью ломил пополам хрупкое тело, ныл в костях, путал золотистые волосы и пытался погасить горящий синевой взгляд. Только Анна не сдавалась… Люди почитали это послушным ангельским нравом, даже не подозревая, что стоит за безропотной покорностью. А красавица прятала взгляд, смущенно затенив его ресницами, и с улыбкой говорила: - Батюшку с матушкой уважать пристало. Она привыкла так жить. Эта жизнь, дарованная когда-то, неожиданной милостью посланная небесами, была простой и понятной, как нехитрые деревенские песни, и девушка с благодарностью обращалась к темным небесам, перед тем как заснуть. Единственной досадной деталью были эти смотрины: женихи со всех сторон так и норовили увести ее под венец, а, получив отказ, презрительно щурились и нашептывали всем подряд самые невероятные сплетни, на которые только были способны. Услышав однажды, что каждую ночь белокурая дочь дровосека ходит в лес, где в глухих чащах зазывает одиноких странников, оплетя сетями своего голоса, убивает их, испивает горячую кровь и в ней черпает свою красоту, Анна не выдержала: - Я уйду, матушка! – ее голос немного срывался. - Не могу слышать, как эти сплетни позорят ваше с отцом имя. Вы ведь не виноваты, что я… не могу выбрать никого из них… Тогда женщина заплакала, обнимая свою малышку: - Анечка, доченька! Да мало ли о чем шепчут злые языки! – тяжелый вздох больше походил на всхлип. – Мы со старым не в силах и не в праве тебя удержать, да как же мы будем одни? И ты как будешь – там, без нас? Куда пойдешь?! Анна осталась. Ведь мать была права: идти некуда, тропинки заросли дерном и колючими кустарниками, дороги замело, русла рек свернуло, и даже в памяти не осталось ни одного указателя – всё позабыто, всё мертво. - Всё мертво… - прошептали розовые губки. Девушка ополоснула в последний раз широкую скатерть, расшитую яркими цветами, и положила ее в корзину к остальному белью. Пора собираться домой. Вечер пришел так неожиданно, первая темнота уже стелется, ползет, крадучись, от леса к двору. Где-то далеко в чаще раздается протяжный вой – волки выходят на охоту. Скоро осень сменится зимой, и станет совсем страшно. Легкой дрожью пронеслось по телу воспоминание о пережитом когда-то. Так же утреней изморозью покрывало черные ветви, голодные звери рыскали по лесу, в ожидании добычи, рано темнело, солнце всходило слишком поздно, и снег – мелкий-мелкий, густой-густой – первый снег покрывал землю… Отбросив косу назад, Анна подхватила огромную корзину и в который раз посетовала на то, что слаба и мала ростом. Уходя подальше от воды, уже стянутой у заводи первыми хрупкими паутинками льда, она бросила последний взгляд на лес. Сегодня он показался слишком уж зловещим и пугающим. Зато дома жарко натопленная печь пахла молоком и свежим хлебом, лучина на столе горела так ярко, что вполне можно было сесть за рукоделье, а добрые глаза родителей согревали совершенно особенным теплом, вытесняя из тела остатки холода, а из души – липкий страх. Отец первым заметил смятение своей малышки и нахмурил брови: - Случилось ли что на берегу? Анечка, - широкая мозолистая ладонь легла на точеное плечико, скрытое под мехом короткого тулупа. – Что тебя тревожит, ласточка моя? - Ничего, - кроткая красавица натянуто улыбнулась, смаргивая первый иней с длинных ресниц. – Просто… Просто снег падает… Первый снег… -2- Серое небо сменяется сумраком ночи, В серости туч меркнет золото листопада. Серую грусть осенний туман пророчит И утопает в горечи серого взгляда. Когда шел снег, она всегда грустила. Потому что дальше еще долго не будет ничего, кроме холода скупой зимы, да волчьего вытья совсем рядом, да непрозрачных ледяных глыб на реке, отгородивших синеву вод от мира людей. Когда-то давно тоже был снег. Он падал, падал на землю, едва успевая припорошить маленькие детские следы, едва позволяя скрыться от преследователей. А леденящий душу пронзительный лай, пугающий до смерти, раздавался всё ближе, всё четче слышались крики загонщиков. Страшная, кровавая, жестокая охота подбиралась, лизала пятки огненным языком погребального костра – больнее и сильнее. «Спаси и сохрани меня, Господи!!!!» Анна рывком села на широкой лавке у печи, служившей ей постелью. Подобравшись под не слишком теплым одеялом, обхватила руками колени. Лихорадочная дрожь била тело, испуг застыл капельками холодного пота на коже, слезами на кончиках ресниц, хмурой складочкой, перечеркнувшей бледный лоб. Девушка прижалась боком к теплой печке и, беззвучно шевеля губами, как заклинание стала повторять: - Это прошло, прошло, прошло. – Озноб постепенно начал спадать, уступая место робкому теплу. – Надо забыть, забыть, забыть… Вот так, по обыкновению своему, в избушку старика-дровосека пришла новая зима. Вопреки ожиданиям и надеждам, эта зима отличалась от предыдущих. Болью предательства немилосердно пожаловала она, приведя с собой рыжеусого пройдоху, не так давно сватавшегося к белокурой красавице. - Что же, Петр, подати не платишь? – хитроватый взгляд, поблуждав по избе, по лицам ее хмурых хозяев, по слабому пламени, лишь теплившемуся в недрах печи, остановился на тонкой фигурке стоящей у двери девушки. Старик развел руками: - Да помилуй, чем же мы заплатим? Неурожай нынче случился, вся деревня кое-как перебивается, староста отменил уплаты все, даже десятину церковь не снимает! Мужчина ухмыльнулся недобро: - Так то с других. А к вам староста же и прислал. Авось… - ловкие пальцы покрутили ус, - дочери вашей кто из лесу подсобил? Чай не на сухарях и воде такая красавица выросла. Кожа аж сияет, точно перламутром, и волосы золотятся солнцем мая! А губы уж, словно вишни спелые, так бы и попробовал на вкус! - Побойся Бога! – негодующе вскрикнула Марфа. Петр же взялся за топор, припрятанный у двери: - А ну уходи по добру по здорову! Сказано тебе: не пойдет Аннушка – вот и ищи кого другого. Нечего слухи грязные про мою дочь распускать!!! Нежданный гость поспешил скрыться, но еще долго проклятья, слетевшие с нечестивых уст, сыпались на двор и ветхий дом, расположившиеся у лесной опушки. Анна же всё это время стояла, замерев, высоко подняв голову, прямая и натянутая струною. Но стоило только хлопнуть тяжелой двери, хрупкие плечи тот час поникли, на глазах блеснули прозрачностью первые слёзы. - Чего они от меня хотят?! – девушка всхлипнула, обращаясь к матери, к отцу, а то и вообще в пустоту. – На мне что же, свет клином сошелся? Я ведь не могу, не имею права! Без сил красавица упала на лавку у окна, уронив голову на руки. Родители не рискнули заговорить с ней в тот день… А на следующий их не стало… Не то чтобы в один миг рухнул мир, тесно окружавший Анну с детства. Их забрали – за невыплаченную подать, за неосуществленную угрозу, за непроданную дочь. Увели в деревню, из нее, с многими такими же бедными и несчастными, - в княжеский замок. А оттуда – из высоких башен, из глубоких подземелий, из коварных ловушек – никто и никогда не возвращался. И в замке была Она! Анна осталась одна – на границе мертвеющего леса и человеческого беззакония. И научилась сама справляться с работой, в которой лишь помощницей была многие годы. И научилась делить дни и ночи с заунывными песнями зимних ветров да своим собственным одиночеством. Ее почерневшую избу обходили стороной. Крестьяне, хмуро направляющиеся в опасность леса за хворостом, лишь осеняли себя крестным знамением, увидев на широком пустом подворье маленькую девушку с огромными синими глазами, гордой поступью королевы и плотно сжатой строгостью губ. Бабы повторяли, прикрываясь ладонью от посторонних ушей: - Не иначе, как нечистый ей помогает: сама живет-то, у леса почти, на хлебе-воде перебивается, а только хорошеет с каждым днем. - Ведьма, ведьма! – тыкали пальцем деревенские ребятишки. - Потаскуха лесная… - шипели мужики и плевались, глядя в ее сторону, когда, серьезная и спокойная, она проходила по улице, и ромашковый запах ее волос, запах весны и благоденствия, развевался пол ветру вместе с шелковистыми прядями. Но трогать ее опасались. Почти все. Кроме одного… Однажды утром – зима уже начала растворяться в первом несмелом дыхании марта, и волчий вой не казался таким громким и протяжным лунными ночами – из замка, из его пугающих недр, приехал молодой мужчина. Анна возвращалась от реки с корзиной белья, когда застала во дворе всадников, вооруженных сетями и рогатинами. Их смех вторил ржанию быстрых коней, нетерпеливо бьющих копытами рыхлый снег и слякоть. Их взгляды блуждали по Анне, как рыщут волки в поисках жертвы. От отряда отделился мужчина, одетый богаче остальных, и спешился. - Не подашь ли воды, красавица? – его последнее слово утонуло в дружном хохоте. Девушка прищурилась и поставила свою ношу на землю. - Воды? Отчего же не подать? – но не двинулась с места. - Стало быть, правда это… - протянул приезжий. – Такая красивая и гордая…Ничего не боишься… - А следовало бы? – Анна угадала скрытую в уголках губ угрозу, и только гордость не позволила отпрянуть назад. Мужчина кивнул, не говоря ей ни слова, лишь бросил своей свите: - Она поедет с нами! - Нет! – твердости в нежном голосе позавидовала бы даже сталь клинка. – Я не поеду! Она понимала, что играла с огнем, и, кажется, доигралась. То ли дошли до высокого мрачного замка слухи о ней, то ли случайно оказался здесь молодой князь, но теперь она проиграла. Помощи не будет – уже никогда. Тесным кольцом всадники окружали ее, пугая и нависая черными тенями, застящими мутно-туманное февральское солнце. - Ты пойдешь с нами! – мужчина уже не спрашивал, в его словах прибавилось уверенности, бесцеремонности и похоти, такой ощутимой, что Анна вздрогнула. В этот самый миг со стороны леса раздался насмешливый голос: - Ты ошибаешься, Андре! Будто по приказу, все развернулись туда, лошади, тихонько заржав, расступились, чьи-то глаза расширились от испуга, с чьих-то губ сорвалось ругательство. Только девушка в безысходности не поднимала потухшего взгляда: что может одинокий защитник против доброго десятка охотников из замка? -3- Вот багряная кровь на белом снегу застыла, Всяк смерть повстречать боится, трепещет каждый. Но становится ясно вдруг: заботой врагов постылых Мы находим судьбу, потерянную однажды. Тот, чье имя только что было названо, недоверчиво тряхнул головой: - Это… ты?! Нет… Невозможно! – искривленный меч свистнул, рассекая воздух, и приказом разнеслось по лесной опушке. – Взять его!!!! Словно нехотя повинуясь слову господина, охотники поворотили коней туда, где стоял одинокий рыцарь. Анна тоже испуганно обернулась, всматриваясь сквозь слепящий свет зимнего солнца в лицо человека, который так безрассудно попытался вступиться за нее. Он был в черном, и сам темноволосый, уверенный и статный. Вороной конь нетерпеливо фыркал под седоком, беспокойно переступая с ноги на ногу, готовый в любую минуту, не дожидаясь воли хозяина, ринуться в бой. Но мужчина медлил, всё ближе и ближе подпуская к себе врагов. За его спиной клонилось к горизонту зимнее солнце, и оно, казалось, пыталось помочь восстановить справедливость, защитить слабых, наказать подлецов и трусов, которые не чтят ни людских, ни Божьих законов. Когда первый соперник был уже так близко, что можно было чувствовать биение его сердца, рыцарь выхватил тяжелый меч. На рукоятке слоновой кости блеснули мертвенными лучами черные камни – черные, как ночь, как возмездие. Оружие скрестилось, высекая искры, раз, второй. Меч опустился, неся смерть, но лезвие соскользнуло по непробиваемой стали доспехов, и уже другой клинок взлетел, ударяя на поражение. Кровь брызнула на не успевший растаять рыхлый февральский снег. Алая, как ранняя прекрасная заря, кровь… И первый охотник упал на землю, тяжело вывалившись из седла, путаясь ногами в стремени. А подъехавший за ним даже не понял, что произошло, – так быстро опустилась на череп холодная сталь, дробя кости и принося погибель. Черный всадник, перехватив свой меч в левую, подобрал вражеское оружие и одновременным мощным ударом сбил наземь еще двоих. И снова кровь, кровь, кровь, уже не каплями, не брызгами, а потоком окрашивая заснеженное подворье, наполнила воздух вокруг приторным запахом – горячим запахом холодной смерти, подбирающейся всё ближе, крадущейся в тени, протяжно воющей неподалеку. Анна пошатнулась, вдохнув этот запах, но силы вернулись к ней на удивление быстро. Непонятной яростью, торжеством, праведным гневом вскипела внутри гордость и заставила хрипло рассмеяться вслед убегающим с поля боя охотникам, позорно проигравшим одному-единственному рыцарю в черных доспехах. Он спешился и потрепал своего скакуна по пышной гриве: - Гром… Молодец, мальчик… славно мы с тобой станцевали. Затем обвел ясным взглядом широкий двор, кровавое месиво из грязи, чужих жизней и снега, накренившуюся избу с грубым деревянным срубом и маленькую девушку, гордо расправившую хрупкие плечи. - Одна здесь живешь? Она кивнула, рассматривая спасителя: светлые глаза, сверкающие молниями из-под черных спутавшихся в бою прядей, упрямый подбородок и резкую линию губ, дрогнувших в кривой усмешке и ставших от этого еще резче, еще загадочней. - Не страшно вот так в одиночестве? – мужчина прищурился, не менее пристально изучая Анну. Она повела тонкой бровью. - Ничего. Я привыкла. Мало кто беспокоит. - Нынче мне так не показалось, - хмыкнул незнакомец. – Хватало желающих. Где твои родители? Умерли? - Не знаю. – Она была честна с ним. Она никогда никому не лгала, по крайней мере, если не было слишком очевидной необходимости. – За неуплату подати их забрали в замок. А оттуда не возвращаются. При этих словах мужчина явственно вздрогнул. Не страх волной прокатился по телу, не волнение, привычное для всех поселян, когда речь заходила о хозяевах княжеского дома. Этот странный всадник, рубящий людей, как сорняки, одним взмахом меча, вздрогнул от бессильной ярости, от нахлынувшей боли, понять которую Анна не могла, лишь угадала за короткий миг его непозволительной слабости. - Ты был там? – девушка настойчиво заглянула в потемневшие глаза. – Ты был в замке? Ты вернулся оттуда? Ты там кого-то потерял? Он не ответил ни на один из вопросов, торопливо заданных розовыми губками золотоволосой красавицы. Только глубоко вдохнул напоенный мутным, солоноватым привкусом крови воздух. - Я приберусь здесь. - Он хмуро кивнул, указывая на трупы. – А ты ступай в дом, и впредь будь поосмотрительней. А еще лучше – найди себе мужа. Спокойней будет. Едва ли это так тяжело для подобной красавицы. Он направился к телам, присвистнув на бродящих рядом осиротевших лошадей, но тут краем глаза заметил, что девушка не двинулась с места. Левая бровь поползла вверх немым вопросом, и Анна помимо воли улыбнулась: - Ты не из наших краев. - Почему так решила? Настолько заметно? Она покачала головой. - Иначе знал бы, что Анна, дочь дровосека Петра, отказала всем женихам. - Та самая Анна, что с лесной нечистью знается? – громкий раскатистый смех сотряс воздух. – Слышал о тебе… - И что же? Не боишься? – в девичьих глазах вспыхнули искорки лукавства, так словно не кровавый снег был вокруг, но непринужденное веселье деревенского праздника. - Я уже давно ничего не боюсь, - отмахнулся мужчина и тут же строго прибавил. – Ступай в дом, скоро солнце сядет. До тех пор прибраться надо, а твои руки слишком нежны, чтобы мне помогать. Поддавшись властному требованию его голоса, Анна подчинилась и послушно скрылась за дубовой дверью избы. Разогрела самовар, лелея какую-то непонятную надежду, что он, уставший, разделит с ней этот мрачный промозглый вечер. Но мгновения складывались в минуты, время шло, а странный путник с серыми глазами, грустными и веселыми одновременно, всё не заходил под низкий свод крестьянского дома. И девушка решилась выйти во двор. Там было пусто. Только кое-где виднелись побуревшие присыпанные пятна свежей крови, да и те растворялись в февральской черной грязи. Как он справился так быстро, куда дел мертвые тела – она и предположить не могла. - Ты не увидишь их больше, - тихо раздалось над самым ушком, и Анна вздрогнула от неожиданности. Он стоял совсем рядом, такой высокий, что приходилось запрокидывать голову, чтобы увидеть его лицо, такой красивый, что запрокинутая голова шла кругом. Отогнав от себя нелепые мысли, красавица взяла его за руку. - Пойдем, отдохнешь, поешь.… «Проведешь ночь в моем доме», - едва не сорвалось с губ, но гордость, вперемешку с робостью удержали опрометчивые слова. - Мне это не нужно, - мужчина отбросил со лба волосы и набросил свой походный плащ, застегивая его у шеи. Анна запротестовала: - Но ты ведь спас меня сегодня! – в нежном голосе прибавилось настойчивости. – Я доверяю тебе и не желаю отвечать на помощь неблагодарностью. Он резко выдернул ладонь из тонких девичьих пальчиков. - Прекрати. Скоро солнце сядет. И мне пора. – Широким шагом он направился к стоящему поодаль коню и одним движением оказался в седле. Кованый меч свистнул в воздухе и исчез, спрятанный в ножнах. Рыцарь бросил последний взгляд на юную красавицу и пришпорил скакуна, растворяясь в подступающей вечерней мгле. А последние лучи зари горели на западе ярко-алым кровавым пламенем. -4- Минуты бегут в бесконечность. Им нет возврата. И каждый вечер к закату тянется солнце вновь. Тихо ступая по травам, сухим, пожухлым и смятым, Так же просто, закономерно приходит любовь. Молодой человек подгонял коня. Он очень спешил, ведь слишком сильно, непозволительно опаздывал. Он должен был приехать гораздо раньше, а за это время… Да мало ли, что могло произойти?! Только бы самое непоправимое обошло стороной… Бедная изба у самого леса привлекла его внимание сразу. И не только потому, вокруг пустошью застыла тишина, а деревянный сруб, стоило лишь присмотреться, был покрыт бурыми пятнами подсохшей крови. Девушка, прекрасная, как заря, сияющая свежестью и юностью, подобно наступающей весне, неспешно шла по широкому подворью, с охапкой хвороста, очевидно, принесенного из лесу. - Подожди, красавица! – всадник спешился и сделал несколько шагов вперед. Она замерла, подозрительно оглядывая гостя, и в чудесных глазах цвета весеннего неба скорее угадывался испуг. Он был спрятан глубоко, и на поверхности взгляда мелькнул лишь на мгновенье неясной тенью. И все же она боялась – сильно, до дрожи, с трудом сдерживаемой в судорожно стиснутых пальцах. Молодой человек решил действовать осторожнее. Не сходя с места он протянул руку. - Не бойся. Я не причиню тебе зла. Веришь? Наверное, было в его мягком голосе что-то успокаивающее, потому как девушка едва заметно кивнула, соглашаясь. Он расслабленно выдохнул. - Я просто странник, к тому же, недавно в ваших краях. - Я поняла. – Красавица улыбнулась, немного натянуто, но уже позволила отступить тревоге и страху. – Ты что-то хотел? Внимательный синий взгляд прожег до самого сердца, и путник умолк в замешательстве, потом с трудом вытолкнул непослушными губами: - Я ищу… одного человека. - Тут ты не найдешь его, - белокурая головка склонилась. – Тут никого нет, только мой дом, да лес, да речка, еще студеная после зимы. Деревня дальше – там и спрашивай. - Ты… живешь сама? – он едва поверил услышанному. А девушка повела точеным плечиком и безразлично подтвердила: - Привыкла уж. Почитай, всю зиму как одна. – Она взглянула еще раз на странника, пристально, пытаясь понять, разгадать его душу, и, видимо, осталась довольна, потому как махнула рукой в сторону дома. – А ты, ежели не торопишься, зайди, обогрейся. Молодой человек не скрыл удивления: - Разве не боишься меня? Совсем? Но почему? - Нечего тебя мне бояться. Проходи. Тонкая изящная ручка, вовсе не такая, как должно иметь крестьянской дочери, открыла дубовую дверь. В избе пахло теплом и травами, огонь уютно потрескивал в печи. Красавица открыла чугунную заслонку и подбросила принесенный хворост, а странник тут же обругал себя болваном и грубияном: он ведь так и не помог хрупкой девушке нести собранные ветки! Неловко присев на деревянную широкую лавку, он представился: - Меня зовут Михаил. Князь Михаил Репнин. - Князь Репнин? – тонкая бровка изогнулась, маленькая хозяйка одиноко стоящей у леса избы отвела взгляд, будто вспоминая что-то, но тряхнула головой и снова встретилась глазами с гостем. – Я Анна, дочь Петра-дровосека. Молодой человек расплылся в улыбке: - Мне очень приятно, Анна… - он взял в руки ее ладошку и, не отводя глаз, прикоснулся губами к шелковистой коже. Мог ли Михаил, собираясь в этот дикий забытый край, хотя бы представить, что встретит на своем пути такое чудо – прекрасную белокурую фею, одиноко живущую на самом краю мира людей и лесных опасных троп? Анна с достоинством королевы приняла поцелуй, но затем медленно убрала руку. Ресницы смущенно задрожали, и нежный румянец покрыл всегда бледные щечки. - Располагайтесь, князь. А я поставлю самовар… День пробежал незаметно – тихой поступью шагая по первым проталинам. Михаил и Анна поговорили чуть ли не обо всём: шутили и смеялись, грустили, вздыхая, вспоминали прошедшую зиму и с нетерпеливой надеждой ждали весны. Она его уже совсем не боялась, не бросала в его сторону настороженных взглядов, а он во что бы то ни стало решил очаровать прелестницу. Тем более что слишком много времени у него не было. Отсмеявшись после очередной забавной шутки, Анна отодвинула нехитрую посуду. - Скажите, князь, кого вы всё искали? И почему решили спросить у меня? Почему не уехали в деревню сразу же? – ее глаза лукаво прищурились, но Михаил решил: не стоит смущать девушку раньше времени пылкими признаниями. Ему пока достаточно робкой симпатии. Вот когда всё закончится, когда он живым вернется из этой жуткой передряги, тогда можно будет подумать дальше… - Дело в том, - его красивое лицо нахмурилось, - что я заметил… Совершенно случайно, разумеется! Я подъехал и увидел… Девушка вопросительно смотрела на собеседника, и он, наконец, решился: - Ваша изба в крови. Там, на срубе, кровь застыла потеками, и я… Вопреки ожиданиям, Анна не испугалась, даже не побледнела, только грустно опустила взгляд. - Да, это кровь. Что вас интересует, князь? - Просто… Я ищу… Ищу того, кто мог бы это сделать. Возможно, именно он был здесь: такой высокий, с темными волосами, ухмыляется криво, только глаза серьезные. Думаю, это он, потому что… Видите ли, в вашем краю не слишком много умельцев так драться… И… Слова, брошенные Анной, перебили его немного бесцеремонно: - Зачем он вам? Зачем вам этот человек? - Он мой друг, - просто ответил Михаил, - и ему нужна моя помощь. Девушка долго и пристально всматривалась в карий взгляд, пока не убедилась: молодой князь не лжет. И всё же позволила себе усомниться в правдивости услышанных слов: - Ему нужна помощь? Сомневаюсь… Мне показалось, он сам способен справиться со всем на свете. - Всё так, - кивнул Репнин, - но есть вещи, которых ему не совершить, и есть враги, которых ему не одолеть. И вдруг ревностью кольнуло сердце: - Значит, вы видели его! Что же сразу не сказали? - Этот человек спас меня. И я хотела прежде убедиться, что вы ему не угрожаете, князь. – Анна встала и неторопливо подошла к окну. – Скоро вечер опустится темнотой. Михаил вздохнул: - Да, мне пора ехать. – Он помедлил, но всё решился задать мучивший вопрос. – Вы сказали, он помог вам. Как, Анна? - Защитил… - ее голос упал до почти неслышного шепота, и если бы красавица лицом повернулась к страннику, тот бы заметил блеснувшие на ресницах прозрачные слезы. Но девушка стояла к нему спиной, и так же гордо были расправлены ее хрупкие плечи, и так же вздернут подбородок, и так же величественно ее синие глаза, которых Михаил сейчас не видел, даже подернутые пеленой слез, смотрели вдаль… Когда он вскочил в седло и в последний раз улыбнулся, тепло, ласково, приветливо, Анна тихо спросила: - Как зовут того человека? Кто он? Девушка знала: она сама не до конца открыла перед случайным знакомым карты, так и не объяснив, от кого и как защитил ее темноволосый рыцарь. А поэтому князь вполне мог не ответить. И всё-таки Репнин, не сводя взгляда с красавицы, кутающейся в простой заячий тулуп, назвал его имя: - Владимир. Вас… защитил барон Владимир Корф. – Михаил помолчал, а потом добавил, немного удивленно. – Неужели вы и вправду не поняли, что это он? - Откуда я могла знать? – голос Анны прозвучал взволнованно и несмело. Князь только хмыкнул, пришпорил коня и скрылся в тумане лесной дороги. Не отрывая широко распахнутых глаз, красавица еще долго смотрела ему вслед, что-то беззвучно повторяя побледневшими губами. -5- Все тревоги, кошмары и боль растворяет солнце. В рассветных лучах умирают мрачные тени. Только новая ночь всё равно постучит в оконце, Принося за собой череду забытых видений. - Владимир!!!! – хриплый крик вырвался в ночь, разрывая сети крепкого, тревожного сна. Анна села на постели, обхватив руками согнутые колени, и попыталась унять бьющую тело дрожь. Напрасно. Ожидание беды, спрятанное где-то в самых дальних уголках сознания, застывшее почти забытыми воспоминаниями, такое отдаленное, и в то же время, как никогда раньше, близкое, реальное, - преследовало ее во сне. И сейчас, наяву, оно никуда не ушло, а стало более осязаемо, ощутимо в душном вязком воздухе перестоявшей зиму избы. Понимая, что заснуть уже не удастся, девушка встала. Широкого ветхого одеяла хватило, чтобы полностью укутать хрупкую фигурку. Лучина еще теплилась у окна, но первые проблески рассвета уже виднелись на востоке. И небо, не успевшее окраситься в багрянец весеннего утра, своей светлой полупрозрачностью разгоняло ночную мглу. Анна присела у подоконника, подобрав ноги, и прислушалась. Даже сквозь запертую дверь самые разные звуки проникали в избу: близость леса напоминала о себе стонами сухих деревьев на ветру и отдаленным волчьим воем, река, уже просыпающаяся, сбрасывающая оковы зимнего ледяного плена, мерно шумела подводными течениями и плескалась в тихих заводях. Только мир людей – там, со стороны деревни, – словно застыл в неестественной, мертвой тишине. Девушка зябко вздрогнула и посильнее укуталась в своё одеяло – теплое, уютное гнездышко. Князь Репнин сказал, она должна была раньше слышать о Владимире. Откуда? От кого? Почему? А еще он сказал: она должна была понять… Что известно князю? Чего не договорил Михаил, и чего не угадала, не почувствовала до конца она сама, слушая сердце своего спасителя? - Владимир… Барон Владимир Корф… - почти неслышно произнесли дрожащие губки, и тут же в мыслях пронеслись воспоминанием смеющиеся серые глаза, густые темные пряди, ямочки на щеках и улыбка, предназначенная ей одной – неповторимая, незабываемая. И, вторя этой улыбке, бархатный, глубокий, спокойный и немного насмешливый голос: «Я уже давно ничего не боюсь…» Весеннее утро приходило медленно и долго, лениво выпуская друг за другом еще прохладные солнечные лучи, поэтому, когда оно расцвело на полную силу своей свежестью и красотою, Анна была уже в пути. Она не любила отправляться в деревню за товаром, но все же приходилось. Жалкие гроши, припасенные родителями, были не бог весть каким богатством, зато время от времени позволяли приобрести самое необходимое. Вот и сейчас, позавтракав свежеиспеченным ржаным хлебом, дочь дровосека Петра вышла, заперев дубовую дверь. Разбитую дорогу, скользящую вдоль реки, сейчас совсем поглотила мартовская распутица, и пришлось идти другой, непрямой тропинкой, которая то и дело ныряла в густые заросли подступившего так близко леса и лишь на краю опушки у заброшенного колодезного журавля сворачивала к первым деревенским избам. Быстро преодолев положенный путь, Анна ступила на главную улицу и сразу же поймала на себе враждебные пристальные взгляды. Как всегда… Но какая разница? Ей ли привыкать?! Только плотнее сжаты губы, прямая, как струнка, спина, ровная походка – и завистливый холодок из чужих сплетен, недомолвок, мыслей не страшит более, не подбирается к сердцу острой болью разочарования. Сделав все необходимые покупки, красавица уже собиралась домой, когда пестрая толпа цыган привлекла ее внимание. - Позолоти ручку, моя хорошая, всю правду скажу! – игриво прошептал голос над самым ухом. Девушка улыбнулась, встретившись взглядом с черноглазой молодой цыганкой, и только покачала головой. - Прости. И так бы тебе золота дала, да только нет ничего. Потратила. - Жаль… - задумчиво протянула собеседница. – Но все равно руку дай, погадаю, всю правду расскажу. Уже протянувшая, было, маленькую ладошку Анна тут же отдернула ее, словно от жара костра и поспешно прошептав: «Не надо!» отошла дальше. Огляделась: деревенская ярмарка только оживала вокруг всеми цветами радуги. Торговки из соседних селений целым хором голосов расхваливали свой товар, зажиточные крестьяне осматривались и приценялись, бедняки лишь толпились у прилавков. Таких было много, как в любой неурожайный год, и более удачливые поселяне гнали взашей мешающую голь. Анна, вздохнув, отвела взгляд от торговых рядов и неожиданно улыбнулась. Совсем неподалеку, рассевшись на старых тряпках, на изломанных изгородях, а то и просто на сырой холодной земле, ребятишки внимали тихому голосу старухи-цыганки. Когда-то сама Анна тоже любила слушать бесконечные цыганские сказки о путешествиях и невиданных странах, о тягостях кочевой жизни и вечно манящей в путь неизвестности. Она подошла поближе и прислушалась. - И с тех пор, - загадочно увещевала старуха, - бродит он по лесу, днем человеком, таким же храбрым, сильным, благородным, как и прежде, а ночью зверем лютым, жалости к путникам не знающим… Дети хором выдохнули, несколько десятков изумленных глаз, не отрываясь, смотрели на поседевшую рассказчицу. Анна лишь улыбнулась: эта ребятня не разучилась пока верить в сказки. Светловолосый чумазый мальчуган вдруг спрыгнул с опрокинутой кадки и упрямо тряхнул головой: - И что, волку теперь бегать по ночам до самой смерти? Вокруг воцарилась тишина, и лишь дрова дружно потрескивали в костре. - Видать, так оно и есть… - задумчиво протянула цыганка. И, повинуясь какому-то непонятному порыву, Анна шагнула ближе. - Разве нельзя как-то расколдовать его? Должен быть способ! - Ведьма! Это же ведьма с опушки! – наперебой закричали ребятишки, и скоро у цыганского костра не осталось никого. Только старуха, из-под облезлой шубейки которой виднелась пестрая цыганская юбка, да белокурая хрупкая красавица, отвергнутая всеми в этом замершем крае. - Способ есть, - цыганка понизила голос до едва различимого шепота, так что Анне пришлось напрячь слух. – Говорят, княгиня поставила ему условие. - Княгиня? – переспросила девушка, почти незаметно кивнув головой в ту сторону, где таяла в туманной дымке дорога к замку. - Она… - старушечье дыхание повеяло зимней стужей. – Говорят… барон бросил ей вызов, и выиграл все свои битвы, только она не сдалась, и, нечистого призвав, наложила это проклятье. Девушка задержала дыхание, потом, не отводя взгляда, тихо уточнила: - Барон… Корф? Выцветшие глаза старухи испуганно округлились, и сразу же сузились. - Ты встречала его, верно? Красавице достало сил лишь слабо кивнуть. - Как давно? - Несколько дней назад. – Нежный голос непозволительно дрогнул. Цыганка облегченно выдохнула: - Стало быть, жив еще… Опасность над ним висла на вечерней заре. Боязно было мне. Мог быть ранен. Анна виновато склонила голову: действительно, мог бы. Владимира могли ранить или даже убить из-за нее! Цыганка протянула морщинистую руку и подала девушке небольшой сверток. - Вот целебные травы. Ели увидишь его еще раз, передай. Скажи, Рада для него на лугах весенних собрала, на солнце летнем высушила, на ветрах осенних заговорила и с зимним снегом силой напитала. Рада – это я. Он меня знает. - Откуда? – вопрос слетел с губ сам собой, и тут же красавица встрепенулась. – Да и встречу ли? Может, далеко уже барон, и в наши края не воротится… - Здесь он. – Рада закрыла глаза и стала медленно покачиваться в облаке горьковатого дыма. – Он приехал домой из чужих стран, чтобы отомстить, и был проклят. Уехал, пытаясь снять груз проклятья, но теперь снова вернулся в наши края! И его битва закончится смертью, а его или княгини – даже судьбе еще неведомо… -6- Под сенью лесов дремучих таится опасность: Прячется в дрожи осины, в тени дубравы, В молчаливой тиши и в оскаленной волчьей пасти. Но коварство людей страшней и не знает управы. Заслушавшись старуху-цыганку, Анна пробыла в деревне непозволительно долго. И сейчас, прижимая к груди сверток с травами и снадобьями, она пеняла на свою медлительность и невнимание. Тропинка коварно петляла из стороны в стороны, заводила то к оврагу, то в бурелом, быстро темнеющее небо уже прощалось с догоревшим закатом. «Ему может в ближайшем времени понадобиться помощь!» - торопливо неслись вслед слова цыганки. «Ему нужна моя помощь…» - вторил мягкий тревожный шепот Михаила. Прислушиваясь к этим перебивающим друг друга голосам, Анна даже не заметила, как добежала до леса. Тропинка уже давно нырнула в него, словно в омут – с головой, но лишь сильный шорох где-то совсем рядом заставил Анну отвлечься от воспоминаний и испуганно оглянуться. Лес темной громадой возвышался по сторонам, но не это было самым страшным. Холодком вдоль позвоночника скользнуло понимание: она здесь не одна. Кто-то есть так близко, что может видеть ее, может слышать, как часто-часто колотится ее сердце. И этот кто-то опаснее любого лесного зверя. Девушка прислонилась спиной к стволу векового дуба и замерла. А через несколько мгновений появился он… Даже в едва пробивающемся через густо сплетенные ветви лунном свете было видно, что этот человек по-настоящему страшен: лохматые космы торчали из-под простецкой шапки, огромные ладони сжимали оружие и сеть, глаза сверкали лютой злобой из-под густых бровей. Не каждый человек так отчаянно выйдет в ночной лес, стало быть, могущественная сила шла за ним, покровительствуя и защищая от опасности. Почти сразу безошибочным чутьем охотника он почувствовал Анну и направился к ней, усмехаясь. А хрупкая девушка не успела сбежать. - Надо же, какую редкостную зверушку я сегодня поймал… - его дыхание несло болотным смрадом, и Анна невольно отшатнулась, еще сильнее вжимаясь в коренастый дубовый ствол. Охотник протянул руку: - Иди сюда, не бойся, красавица… Волчий вой раздался в глуши, и мужчина нетерпеливо схватил девушку за локоть. - Ну же, давай! У меня немало дел нынче ночью. Он выскользнул из ночной черноты и возвестил о своем приходе приглушенным рычанием: огромный чёрный волк, свирепо скалящий зубастую пасть. Охотник хотел, было, метнуться к зверю, но во тьме вспыхнули десятки горящих волчьих глаз, плотным кольцом окружая загнанных жертв, стая подходила всё ближе и ближе. - Мы с тобой еще сойдемся на тропинке узкой – не убежишь! – ругнулся сквозь зубы охотник, яростно толкнул Анну на волка и скрылся, растворился в темноте и зловещей тиши, будто самим чертом ведомый от этого проклятого места. Девушка, не отрываясь, следила за черным зверем. Вот он шагнул ближе, свирепый рык возвестил сородичей, что это его добыча – и волки, пятясь, отступили в тень густого орешника. Прижавшись к земле, гибкий хищник уже приготовился к прыжку, и Анна сжалась в комочек, не в силах, словно загипнотизированная, отвести взгляда от горящих во тьме зрачков. И вдруг что-то неуловимо изменилось. Вдохнув холодный воздух, в полночь еще несущий зимнюю стужу, волк отпрянул от девушки, прижав уши, тяжело дыша, переминаясь с лапы на лапу. Сверкающий взгляд отпустил сознание, и красавица подхватилась с земли, попятилась, отходя от волчьей стаи, потом резко развернулась и побежала. Она бежала так быстро, как никогда раньше, пока хватало дыхания и сил, не оборачиваясь, не разбирая дороги. Ни один хищник не преследовал ее, словно повинуясь чьему-то немому приказу. Испуганная девушка уже не слышала, как черный волк, жалобно скуля, упал на пожухлые прошлогодние листья, а затем протяжно завыл, всматриваясь в усеянные звездами безучастные небеса. Похолодало, и снова выпал снег. Последний, уже весенний, он накрыл пушистым белым ковром опушку леса и речные берега, дороги и узкие тропы. Днем снег слепил глаза, маня искрящейся зимней красотой, зато вечером и ночью приятно освещал окрестности – не нужны были ни костры, ни факелы, чтобы рассмотреть всё вокруг. - Спасибо Вам, Батюшка, - Анна протянула священнику скудное подаяние, но отец Павел лишь головой покачал. - Тебе нужнее, дочь моя. – И вышел за ворота. Девушка последовала за ним. - Ночь идет. Как бы не случилось чего… - Бог бережет меня, - святой отец отряхнул длинную рясу. – А ты себя береги. Ночи коварны, но дни таят не меньшую опасность. Слышал я, молодой князь проезжал здешними местами. Тихий девичий голос подтвердил: - Это правда. - А еще я слышал, без доброй половины своих людей князь в замок вернулся… Анна опустила голову, и отец Павел не стал настаивать на ее откровенности. Усевшись в сани, он присвистнул на лошадь и взял в руки вожжи. - Береги себя, - повторил еле слышно. Дочь дровосека Петра кивнула ему и воротилась к крыльцу, осевшему еще ниже под снежным сугробом на обветшалой крыше. Уже открывая дверь, она оглянулась и замерла, не сдержав тихого вскрика: на опушке, у самой кромки лесной тьмы, гордо опираясь на высокие лапы, стоял черный волк. Тот самый. Его темная шерсть серебрилась в лунном сиянии, припорошенная снегом, глаза так же горели, но уже не злобой и жаждой крови. Поводя чутким ухом, зверь ловил окружающие звуки, и ни на миг, ни на один короткий миг, он не отрывал взгляда от Анны. Девушка торопливо зашла в избу, прикрыла дверь за собой, навесив на петли тяжелый замок, проверила, всё ли спрятано в сенях, вошла в светелку и уже там облегченно упала на лавку, выдохнув с улыбкой: - Владимир… Высокое небо давно просветлело на востоке, и длинные тени залегли на снежных равнинах. Одна за одной померкли яркие звёзды, утопая в предрассветной туманной мгле. Вязкий воздух, равно наполненным свежестью морозной ночи и весеннего утра, смешался с запахом дыма, принесенного ветром. Новый день ступал неслышно, уже подходя к самому краю горизонта, и дышал сиянием солнца, и обещал исполнить заветные желания. А черный волк, сиротливо сидящий у края леса, всё так же глядел на плотно закрытую дверь избы лесоруба. Ноздри зверя трепетали, стоило лишь, прислушавшись к себе, ощутить сладкий тонкий аромат белокурой красавицы, которая повстречалась сегодня в лесу и неожиданно перевернула его жизнь. Такое бывало лишь раз, с одним единственным человеком. И свирепый хищник не мог понять, какая сила позволила этой хрупкой девушке столь странно на него повлиять. Уж не та ли, что привела его в полночь сюда, в опасную близость к человеческому жилью, и держит, не отпуская, хотя первые лучи рождающейся зари вот-вот вспыхнут над лесом?.. -7- Судьба сама ведет к тропе заветной, И жесткий выбор каждому представит: Принять, как должное, свой крест запретный Иль, испугавшись, всё, как есть, оставить. Последний снег растаял так же быстро, скороспело, как и выпал прежде: за одну весеннюю ночь. Теплые ветры принесли туман, и птичьи голоса рассыпались звонким бисером под лесной сенью. Не прошло и недели, как земля оттаяла, к работе призывая крестьянские руки пьянящим запахом весны. Стоило лишь выйти людям на поля – хищники отошли дальше, вглубь лесной чащи. Дикий вой уже не тревожил деревенских жителей по ночам, не заставлял вздрогнуть, с опаской озираясь на темную громаду леса. И только черный волк, гордый в своем одиночестве, по-прежнему появлялся на опушке. Не каждую ночь, но время от времени он приходил и садился на самом краю лесной тени, всматриваясь своими горящими глазами вдаль, туда, где стояла, забытая всеми, старая изба. Анна видела его иногда: в лунные ночи волчья шерсть переливалась в сияющих лучах. Но стоило месяцу скрыться за пеленой туч, стоило темноте поглотить мир, волк таял в ней, и даже глаза Анны, привыкшие видеть лучше и больше, чем дано всем остальным, не различали в кромешной тьме очертаний звериного тела. Тогда она, смежив веки, прислонялась к дверному косяку и губы беззвучно шептали: «Владимир…» Этот черный волк – он не мог быть кем-то другим! В золотистом свечении хищных глаз еще можно было угадать горящий взгляд барона Корфа, восторженно смотрящий в небо, туда, где высокие облака плыли в неведомые страны, - такой, каким девушка помнила его. Всего лишь за несколько недель Владимир спас ее дважды: сначала от князя и его свиты, потом от охотника на сумрачных лесных тропах. Почему же теперь не приезжает? Какие заслоны в сердце, какие преграды не позволяют ему, пришпорив коня, примчаться к бедному дому у реки? Терзаемая сомнениями и подспудным страхом, красавица не заметила, как весна раскинулась вокруг пышным разноцветным ковром, на редкость дружная и быстрая, и полная новой жизни в каждой капельке теплого дождя. - Анна, Анна! – знакомый голос отвлек ее от привычных раздумий и заставил отложить в сторону посуду с проросшим зерном. Она встала и выглянула из-за деревянного сруба. У ворот стоял рыжеусый мужчина, тот самый, чей хитрый взгляд и ехидная улыбка положили начало ее бедам. - Чего вам надобно? – красавица гордо вздернула подбородок, не показывая своего волнения. Тот лишь усмехнулся: - Неверно встречаешь, красна девица, - гость шагнул на широкое подворье. – Я, может статься, вести добрые привез… Девушка промолчала, дожидаясь продолжения, и мужчина усмехнулся: - Ну, раз ты о батюшке с матушкой слышать не желаешь… - небрежно оглядевшись, он развернулся, и уже вслед ему полетели слова: - Что с ними? - Анна запнулась. – Они вернутся? - Анна, Анна… - его голос звучал обманчиво-протяжно. – Я бы мог похлопотать о них. Но ты же знаешь, чего я хочу! Девушка медленно покачала головой: - Этому не бывать. Всем известно… Она отвернулась, впервые в жизни ощущая на своих слабых плечах груз вины, который, возможно, не в силах вынести: она могла сейчас хотя бы попытаться спасти жизнь родителей, но не имела на это права! Рыжеусый гость лишь плюнул вслед удаляющейся девушке. - Как есть – ведьма! И не подступишься к ней. Эти синие глазищи – обжигают, до кости пробирают, до души! Кажется: прикоснешься – и руки отнимет, и ноги, и сердце остановит один только взгляд. Резко вскочив на пегого жеребца, мужчина ускакал в сторону соседнего селения – туда, где в щедрых ласках доступных пышнотелых красавиц можно было утопить этот болезненный, колдовской жар. Дождавшись, пока осядет пыль от копыт, Анна набросила платок и вышла на дорогу. Ноги сами нашли ту тропинку, что вела к деревне по лесной опушке, пока глаза, подернутые пеленой слез, не разбирали пути. Сегодня лес дохнул не влажной безысходностью ловушек и оврагов, а приятной прохладой весеннего дня. Вдоволь дарящее своё тепло солнце уже начало припекать молодую траву, а здесь, под сенью деревьев, было так хорошо. Сладко, душисто пахла сосновая смола, вперемешку в молодой хвоей, клейкие листочки осин, пробив шероховатые почки, уже росли навстречу приближающемуся лету, радовали глаз первой яркой зеленью. Еще затаившиеся от любопытных человеческих глаз, первые цветы прятались под прошлогодней листвой, ослепительно-белые в своей чистоте и невинности. Девушка вытерла подступившие к ресницам слезы, когда зашла уже довольно далеко в лес. Надо же, сейчас он не пугал ее совершенно, хоть и веял сумраком угрозы даже в солнечный весенний день. Вдруг неподалеку раздалось тихое ржание. Удивленно сдвинув брови, Анна пошла на звук, жалобный, словно призыв о помощи. Непроизвольный стон вырвался из груди, когда она увидела его – своего спасителя, ничком лежащего на земле. Его руки были раскинуты, но правая по-прежнему крепко сжимала меч, из-под брони доспехов была видна уже присохшая кровь, темные влажные волосы прилипли к бледной коже. Его конь склонился, то и дело прикасаясь мордой к безжизненному телу хозяина. И все же сердце барона Корфа еще билось: слабо, из последних сил оно разгоняло по холодеющему телу медленную кровь, не давая благородному рыцарю уйти в темноту смерти. - Владимир… - красавица опустилась на колени и с трудом перевернула его на спину. – Ты слышишь меня? Очнись! Обхватив закованные в непробиваемую сталь плечи, она попыталась поднять мужчину, но тщетно. Он был слишком тяжел для маленькой слабой девушки. Раз за разом возобновляя свои попытки, Анна знала: ему сейчас лучше лежать тихо, но в то же время явственно понимала и то, что его просто необходимо забрать. Когда девушка совсем уж отчаялась, раненный издал тихий стон и нехотя открыл глаза, немного мутные от боли и потерянной крови. - Барон, - нежный голос упал до шепота. – Вы должны попытаться встать… Пожалуйста! Анна чуть не плакала, чувствуя, что он не слышит ее в болезненном бреду, охватившем тело. И это действительно было так, но Корф, скорее повинуясь внутренним приказам, собрав всю свою стальную волю, поднялся, ухватившись за луку седла, покачиваясь и стиснув зубы, забрался верхом на своего скакуна. Руки только успели обхватить шею жеребца, и мужчина бессильно замер, снова впадая в беспамятство. Только белокурая девушка, растерянно шептавшая благодарные молитвы, уже не обращала на это внимания. Главное, его теперь можно отвезти домой, там тепло и тихо, свежая ключевая вода смоет кровь, цыганское зелье залечит глубокие раны, заботливая нежность исцелит зачерствевшую душу. - Гром, мальчик, пойдем… - Анна взяла коня под уздцы и направила к выходу из леса. – Ну же… Быстрее, давай! -8- Когда страх миллионом иголок осядет на коже, И преддверием смерти станут рваные раны, Одна лишь надежда беду пережить поможет, Тихой молитвой взлетая к воротам рая. Как именно ей удалось затащить в избу едва дышащего мужчину в доспехах, девушка не успела разобраться. Дрожащие пальцы неумело расстегнули крепеж, стянули тяжелые латы, стараясь при этом не потревожить и без того кровоточащих ран. Тяжело опустившись на постель, Владимир словно застыл и больше не приходил в себя, лишь тихо стонал от малейшего движения. А сердце Анны обливалось кровью: как могло быть иначе, если его близость обжигающим огнем летела по венам, если его боль становилась ее болью, если неразделимой, нераздвоимой тропой их жизням было предначертано идти в будущее? - Бедный… - ахнула девушка, когда удалось, наконец, стащить с барона пропитанную кровью исподнюю рубаху. Он был весь изрезан, искромсан острыми клинками, обломок стального наконечника еще врезался в тело у правого плеча. Подавляя дрожь и страх, красавица аккуратно вынула смертоносный металл, и темная живая кровь будто обожгла тонкие пальцы. В смятении Анна зажала рану ладонью, и Владимир застонал громче. - Ну, потерпи, милый, хороший! Ты же такой терпеливый, ты сможешь… - она торопливо обмыла теплой водой плечо и грудь мужчины, понемногу приложила целебные травы – чтобы ни одного пореза, ни одной неухоженной раны не осталось. Чтобы он выздоровел, поднялся, чтобы правая рука снова сжала кованый меч, а левая крепко обняла ее, Анну, за плечи, и чтобы ласковый бархатный голос прошептал у самого ушка: «Я всегда буду рядом. И всегда найду тебя, даже на краю земли…» К вечеру погода испортилась, и впервые с начала нынешней весны пронзительный ветер завыл на дворе, поднял пыль на дорогах, до боли, до стона заламывая ветки, склонил почти к самой земле молодые деревца. Анна едва успела завести в заброшенный хлев вороного жеребца своего раненного спасителя, когда первые капли по-осеннему холодного, вовсе не апрельского дождя упали с небес. Еще несколько мгновений – и дождевые капли, замерзая в вышине, превратились уже в крупные градины, ошалело колотя по ветхой кровле, по окнам дома, по притихшей испуганной земле. А ветер еще сильнее разгулялся, завывая в лесных чащах подобно стае голодных волков. И вдруг этому отдаленному, приглушенно стенающему ветру здесь, в тишине дома, ответил слабый вой. Красавица на миг замерла, а потом медленно, будто в вязком, непроходимом мареве, повернулась к постели… Совсем недавно молодой барон метался в бреду, что-то шепча потрескавшимися губами. Его чело пылало жаром болезненной лихорадки, а кожа щек была настолько бледна, что мужчина походил на мертвеца, оживленного бушующей за окнами стихией. Но сейчас на полотняных простынях, скинув лапами одеяло, лежал израненный и измученный черный волк. Его глаза были прикрыты, и сквозь стиснутые плотно зубы вырывались звуки, лишь отдаленно напоминающие песнь ночного хищника, от которой кровь стынет в жилах одиноких путников. Анна осторожно приблизилась, боком проскользнула мимо постели и замерла в углу, не отводя глаз от превратившегося Корфа. Если раньше в душе и были сомнения, все до единого растворились они в увиденном только что. Девушка сделал шаг, затем другой, протянула руку и несмело провела по влажной волчьей шерсти. Зверь не шелохнулся, только приглушенное вытье стихло, вернее вместо этого волк тихонько заскулил – как выброшенный хозяином посреди леса верный пес, прежде помощник и друг, ставший в одночасье обузой. - Так вот как всё происходит… - Анна смелее погладила звериную морду, искаженную гримасой боли, сильную мускулистую шею, теплый бок. Нащупала на правой лапе, у самого плеча, открывшуюся снова рану – ту самую, от стального раскаленного наконечника, - и торопливо приложила к ней еще немного цыганского снадобья. Волк перестал скулить и затих, уткнувшись горячим сухим носом в маленькую девичью ладошку. Почти до утра она не спала, присматривая за зверем-Владимиром, но стоило ночной стихии притихнуть за окном, девушка не смогла справиться с дремотой и уснула, прижавшись боком к теплой печи, а ладонью сжимая безвольную волчью лапу. Сон как рукой сняло, когда она ощутила сильные пальцы, словно капкан, обхватившие запястье. И хриплый крик, больше похожий на рычание, сорвался с губ вновь ставшего человеком барона: - Я убью тебя!!! – голос утонул в приступе кашля, но хватка не ослабла, - ненавижу, ненавижу, ведьмовское отродье! Анна испуганно рванулась прочь, и только у двери поняла запоздало, что он обращался не к ней. В бреду Владимир говорил со своим врагом, оттого и сжимались судорожно кулаки, так что ногти до крови врезались в кожу. Высокий лоб снова покрылся холодной испариной, длинные черные ресницы трепетали, но у мужчины так и не стало сил открыть глаза. Оттого слова, вперемешку с проклятьями, со звериным рычанием, с яростью и злобой, сыпались так свирепо на невидимого соперника. Девушка снова приблизилась к Корфу, поправила сбившееся одеяло и отбросила с его лба влажные пряди. Тонкие пальчики разгладили нахмуренные брови, провели по линии скул, по подбородку с ямочкой. Анна наклонилась низко-низко, будто хотела раскрыть ему тайну, но боялась, что кто-то посторонний подслушает заветные слова, и прошептала одними губами: - Тише… Ты должен сейчас набираться сил, чтобы потом не слова проклятья, а удары обрушить на вражеские головы… Ласково, почти невесомо ее рука скользнула по горячим губам лежащего мужчины, и он успокоился. Совсем скоро прерывистое дыхание немного выровнялось, жар потихоньку начал спадать, и красавица облегченно вздохнула. Уставшая после почти бессонной ночи, она направилась в сени, прихватила несколько поленьев, спрятанных от непогоды, и подбросила их в печь. Разогрела воду, и снова, так же, как вчера, начала омывать присохшую у ран кровь, осторожно, аккуратно, чтобы не причинить ему большей боли, одними кончиками пальцев втирала пахнущие костром снадобья старухи Рады, кладя сверху присушенные, измельченные целебные травы. День прошел незаметно, и солнечный диск уже почти скрылся за горизонтом, когда Владимир хрипло попросил: - Воды… пить… Анна встрепенулась, наливая ключевую воду, но поить пришлось уже волка, бессильно опустившего морду на подушку. Обхватив его шею, девушка приподнимала зверя, с трудом открывая его зубастую пасть, и понемногу, чтобы не захлебнулся, вливала живительную влагу. Глоток за глотком, волк пил предложенную воду, и, наконец, из его груди вырвалось довольное урчание. Анна тоже улыбнулась, наблюдая, как грозный хищник, напрягая лапы, сладко потягивается на лежанке, вновь отбрасывает одеяло, привыкший к свободе, но такой беззащитный сейчас, нуждающийся в ее помощи и поддержке. Эта ночь прошла гораздо спокойней, и дочери дровосека удалось даже выспаться, свернувшись калачиком на широкой лаве у печи. Утром с первыми лучами радостного весеннего солнца барон Корф стал человеком, и Анна обнаружила, что раны больше не кровоточат. Рваные края их начали медленно затягиваться, превращаясь в шрамы, молодая кровь быстрее побежала по телу, прогоняя смертельную бледность. Лихорадка прошла – не осталось и следа, так что девушке пришлось признать чудодейственную силу цыганских лекарств. Владимир быстро шел на поправку. И теперь, видимо, ему придется восстанавливать силы! - Что ж, будем кормить гостя, – белокурая красавица огляделась по сторонам, будто вспомнив что-то, вышла, набрала в амбаре муки, замесила тесто. «Это совсем несложно…» - всплыли в памяти слова Марфы, и забытая, было, вина кольнула снова, но девушка тут же отбросила ее: пройдоха, поведавший о родителя, мог просто солгать, зато она нужна Владимиру, здесь, сейчас! Тесто быстро взошло и, слушаясь маленьких проворных ручек, превратилось в хлеб. Из печи повеяло густым горячим жаром, когда раненный мужчина повернулся на постели, открыл глаза и впервые осознанно посмотрел по сторонам. - Анна? – его охрипший удивленный голос прозвучал так неожиданно, что она подскочила, потом шумно выдохнула и подошла ближе. Владимир виновато взглянул исподлобья. - Прости, если напугал, не хотел. Как я здесь? – его рука бережно сжала тонкие пальчики, и Анна смущенно затенила взгляд ресницами. - Я нашла тебя в лесу утром, совсем израненного, и привезла в свой дом… Гром помог! – торопливо объяснила она в ответ на его недоверчивый взгляд. Барон кивнул и привстал на локте. - Понятно. Скоро… вечер? – он быстро взглянул в окно и сам же ответил, вздохнув. – Скоро. Спасибо тебе за всё, Анна, дочь дровосека. Побеждая боль, тягучую, долгую, как степная дорога, в сломанных ребрах, и резкую, словно вспышка молнии, в плече, он попытался встать, протягивая руку за одеждой, но девушка упрямо обхватила его за плечи, останавливая движение: - Владимир, лежи, тебе нельзя подниматься! - Глупая… – он поднял на нее чистые, как слезы, и такие же горькие серые глаза. – Мне нельзя оставаться здесь. А ты забудь моё имя, раз уж Репнин оказался не в меру болтлив. Корф сделал еще одну попытку встать, и снова Анна не пустила, настойчиво удерживая его за руку. - Ляг. Тебе нужно набираться сил, чтобы уничтожить всех врагов… - ее нежный голос прозвучал неожиданно твердо, и барон невольно подчинился, но потом рванулся с постели еще резче: - Я не могу!... Маленькая ладошка накрыла его рот, красавица заглянула в глаза и погладила его покрытую щетиной щеку. - Нестрашно… - она уложила его обратно, поправляя одеяло, словно маленькому ребенку. – Я всё видела, и не боюсь тебя, Владимир. - Что ты могла видеть?! – воскликнул он и тут же замолчал, осененный, пораженный внезапной догадкой. – Когда… ты нашла меня? Девушка смущенно прикусила губку: - Утром… - И… сколько дней я здесь? - Нынче третий… Анна выглянула в окно, где солнце неудержимо клонилось к верхушкам деревьев на западе. – Три дня…- недоверчиво протянул мужчина, а она лишь согласно кивнула и уточнила, робко улыбнувшись: - Три дня и две ночи. -9- Вольному сердцу зверя неведомы путы, Лжи коварная сладость, лести бездонный омут. Но стоит лучам рассвета забрезжить утром – Старый долг чести вмиг о себе напомнит Эта ночь пришла как-то внезапно – просто упала на землю черным покрывалом из бархата, стеганного сияющими звездными нитями. Новолуние подбавило в ночную темноту еще больше вязкого непроглядного мрака, с которым обычно справляется бледный свет месяца. Князь Репнин обеспокоено пришпорил коня, пытаясь разглядеть хоть что-то вокруг, но не в силах отличить предметы даже на расстоянии вытянутой руки. Тревога снедала его уже не первый день, и чувство вины неукоснительно следовало за нею: помедлив с поручением, молодой человек непозволительно долго оставался в гостях у Долгоруких, затем по невнимательности своей поехал не той дорогой, свернув на южном перекрестке. Потому и прибыл не во время на обусловленное место, найдя там лишь следы битвы и кровь – мутно-бордовые уродливые пятна, застывшие в ожидании забвения на молодой, едва выбившейся из-под земли траве. Владимира же рядом не было. И верный Гром не пасся, поджидая хозяина и предостерегая его непутевого друга. Корфа ли кровь была пролита в недавней битве, врагов ли его, напавших неожиданно и коварно, - Репнин не знал. И дальнейшие поиски ровным счетом ничего не дали. Еще немного – и впору будет усомниться в существовании барона-оборотня! Михаил вздохнул. И без того темное безлунное небо начало затягиваться мрачными полотнищами туч, которые грозили вот-вот пролиться на возрожденные весною поля и лес благодатным теплым ливнем. Нужно было скрыться, найти хоть какое-нибудь пристанище, смежить веки в поисках сна, дать отдохнуть подуставшему скакуну. Всадник пришпорил коня, поворачивая по извилистой тропинке. Еще несколько сажен – и впереди немного просветлело. Лесная чаща закончилась, давая волю пустынной опушке. И тут светлым воспоминанием блеснул в памяти образ белокурой красавицы Анны, живущей неподалеку. Не иначе как само небо привело князя в эти края, чтобы дать возможность еще раз увидеть милого ангела с чистым прозрачным, словно вешние воды, взглядом. Вон впереди тонкой струйкой поднимается к темным тучам дымок – это ее изба, одиноко стоящая на призрачной границе мира людей и загадочных лесных жителей. Молодой человек усмехнулся: и как только не боится девушка?! Даже ему, изрядно повидавшему на своем не слишком долгом веку, становится страшно, когда лес, погружаясь во тьму, оживает вокруг, и разговаривает, и стонет, и шепчет, и скалит хищные пасти… Только Корфу всё ни по чем! Рыщет в чащобах со своими волками, властным воем отдавая им приказы, да привычно смеется над своей незавидной судьбой. Михаил подъехал к широкому подворью, почти не знакомому в призрачном свете отдаленных затуманенных звезд. Спешившись, он толкнул ладонью калитку. Тихий скрип – и снова тишина, отдающая в ушах вязким тревожным гулом, настораживающая, предупреждающая. Ни звука вокруг, даже пение ночных птиц, уже вернувшихся в эти края, не нарушает мертвенного покоя стоящей на отшибе избы с одинокой девушкой, дочерью лесоруба. Репнин подошел к дубовой двери и осторожно постучал. Раз, второй, удрученно понимая, что Анна вряд ли решится открыть нежданному ночному гостю. Тем сильнее было удивление князя, когда из сеней послышался звук легких шагов. Молодой человек поспешил успокоить юную хозяйку: - Анна, откройте, это князь Репнин! Я проезжал тут не так давно и… - Я помню Вас, Михаил, - раздалось из-за двери, и кованый засов заскрежетал, отодвигаясь, в заржавевших петлях. – Проходите. Дверь открылась, и перед князем предстало бледное лицо Анны, освещенное лишь ночной синевой. Она нежно улыбнулась уголками губ, таинственно, волшебно блеснули во мраке ее глаза. Тонкая ручка взметнулась, приглашая гостя в дом. Когда дверь в светлицу плотно закрылась, девушка улыбнулась еще приветливее и присела у печи, жестом предлагаю Михаилу последовать ее примеру. - Благодарю, - он быстро кивнул, - я не стану Вас стеснять, лишь, если позволите, переночую… Его слова прервал приглушенный рык, пара огненно-желтых глаз сверкнула в темном углу. Репнин схватился, было, за оружие, но грозный черный зверь один прыжком оказался рядом, выбывая его из рук. - Не надо! - раздался испуганный девичий крик. Анна подбежала, наклоняясь, погладила волка по голове, успокаивая, и ласково повторила. – Не надо, Владимир… Хищник наклонился, словно признавая свою неправоту, извиняясь за несдержанность, медленно отступил назад, чуть прихрамывая, но продолжил, не отрываясь, следить за Михаилом, застывшим у печи. Девушка только вздохнула, поворачиваясь к мужчине. - Он еще очень слаб. Правда, волком – сильнее, может ходить, даже прыгать. А вот человеком… - синий взгляд затуманила грусть. Репнин, уже достаточно оправившись от пережитого, расстегнул ворот плаща. - А-а-а… Он был ранен? Серьезно? - Едва дышал. – Анна покачала головой, вставая, отрезала свежий хлеб и протянула всё ещё напряженному зверю. – Сегодня первый день, когда пришел в себя. Вас не было рядом, когда его чуть не убили, правда, князь? Молодой человек замялся. - Видите ли, Аня… Я отсутствовал по просьбе самого Владимира. Не думаю, что должен посвящать Вас во все подробности этой страшной и запутанной истории, тем более, Вы сами можете наблюдать печальные последствия того, что Корф в нее ввязался. - Он кивнул в сторону волка, затем потянулся и легонько сжал тонкие пальчики девушки, словно пытаясь унять ее волнение и страх. Как по приказу, волк тот час же оказался рядом, хищный оскал заставил Михаила отпрянуть назад, только Анна, спокойная и величественная, осталась сидеть так же прямо, лишь синие глаза прищурились и в нежном голосе послышались повелительные нотки. - Владимир… - нараспев проговорила она его имя, и волк снова вынужден был смириться. Красавица поднялась снова, прямо держа спину и вздернув подбородок. - Прошу простить его, Михаил, барон сейчас просто зверь, Вы же понимаете. Он не помнит себя, и не ведает ничего, кроме потребности охотиться в ночной тьме. Лишь с первыми лучами утренней зари он вернется к нам человеком. Репнин недоверчиво выдохнул: - Но как же Вы?! Я… Мне… приходилось видеть его… таким, но… - прервавшись, Михаил потянулся за кувшином с водой, сделал несколько освежающих глотков. – Он никого никогда не слушал, будучи волком, Анна. Как Вам это удается?! Девушка не ответила, только пожала плечами, да улыбка на устах стала еще загадочнее, так словно неведомые тайны были скрыты в этой маленькой девушке, презираемой всеми вокруг. Первые солнечные лучи забрезжили на востоке, окрашивая еще не золотом, но сочным малиновым блеском мирную гладь реки, верхушки сосен, бесконечные просторы мрачных полей. Предчувствуя рассвет, черный волк запрыгнул на лежанку, стиснув зубы от яростной вспышки боли в лапе, и притих там, зарывшись мордой в одеяло. Анна подавила зевок. Всю ночь пришлось развлекать гостя, то и дело с опаской поглядывающего то на нее, то на грозно рычащего зверя. Девушка решительно не могла понять, отчего Владимир так отнесся к появлению друга, к тому же, если верить самому князю, - лучшего друга. Убедив себя в том, что барон в волчьем обличье не помнит ничего, связанного с людской жизнью, и лишь ее по какой-то причине подпускает к себе, не трогая, она немного успокоилась. Наконец, первый лучик несмело заглянул в окно, вспыхивая искорками веселья в синем взгляде. - Как же хорошо!!! – раздался с низкой лежанки голос Корфа. Михаил с Анной подоспели к нему. - Как ты, дружище? – в вопросе Репнина дрожала искренняя тревога, но Владимир небрежно отмахнулся. - Уже лучше. Сражаться, боюсь, пока рановато, но жить буду. Помоги-ка! Барон приподнялся, обхватывая руку Михаила, второй уперся в деревянную спинку простой лежанки и, с силой напрягая мышцы, привстал. - Не стоит спешить, господа! - заволновалась девушка. – Владимир, Вы совершенно не стесняете меня, напротив, рада буду помочь… Она попыталась заглянуть в глаза молодого человека, спасшего ее и спасенного ею, но ей ответом стал холодный взгляд, от которого по коже пробежали мурашки. - Это лишнее, Анна, - отчеканил Корф и, превознемогая боль, поднялся, подобрал окровавленную одежду. Тяжело ступая, направился к двери, опираясь на плечо Михаила, и уже оттуда бросил, слегка повернувшись: - Прощай, Анна, дочь лесоруба. -10- Несмело и мягко летящий рассветный лучик Позолотил поля, и реку, и даль туманную. А сердце любовь пуще раны кровавой мучит, Шальная, запретно-сладкая, долгожданная. Анна грустно проводила глазами молодого человека, покидающего ее дом. Бесстрашный благородный рыцарь и пугающий хищник – Владимир Корф был ей одинаково дорог в любом обличье. И отпускать его – в тревогу неизвестности, туда, откуда, возможно, не ждать возвращения, - было нестерпимо тяжело. Подобрав подол простого деревенского платья, девушка поспешила следом. Барон уже был во дворе. Стоял, одной рукой опираясь на плечо Михаила, другой же – трепля гриву нетерпеливого жеребца. Он снова обернулся, уловив краем глаза хрупкую фигурку у двери, и серый взгляд сверкнул так же холодно и отстраненно. Репнин, казалось, немного осуждающе посмотрел на друга и мягко улыбнулся: - Спасибо Вам, Анна. Отныне мы в долгу пред… - Мишель, - грубо оборвал его Корф, - поблагодарить девушку, спасшую меня, я вполне в состоянии сам. Ты бы лучше попридержал Грома. Князь немного замялся, но принял поводья. Владимир поднял ногу к стремени, напрягся, пытаясь сесть верхом, но тут же острые шипы обжигающей боли впились в едва зажившие раны, и даже сквозь судорожно стиснутые зубы прорвался глухой стон. Мужчина ослаб, разжимая ладони, хватая ускользающую сквозь пальцы темнеющую пустоту. - Володя! – испуганно вскрикнул князь, подхватывая его. – Я же говорил… Рано! - Рано… - тихим эхом раздался голос Анны. Она подбежала, помогая Репнину, всеми силами пытаясь не показать, как душу – каждый уголочек души – наполняет страх потерять любимого. *** Немного придя в себя, Владимир обвел взглядом уже знакомую избу. - Где Мишель? – даже слова, всегда звучащие властным приказом, он сейчас произносил мучительно слабо. - Он позаботится о лошадях. Не говори пока… Тебе надо выздороветь, а для этого – беречь силы. – Анна присела на край лежанки и несмело провела тыльной стороной ладони по мужскому лицу, от виска, отбрасывая темную прядь, по щеке до подбородка. Она часто так делала, когда барон был в беспамятстве, радуясь, что он никогда не узнает о ее дерзости. Но сейчас всё стало неважно – лишь бы он поправился, лишь бы остался с ней. Как же долго она мечтала о нем, как мучительно отталкивала от себя эти грёзы, как часто теряла веру в то, что повстречает его! Молодой человек прикрыл глаза, отдаваясь во власть нежного прикосновения – и в этот миг скрип дубовой двери возвестил о возвращении Репнина. - Всё сделано! – бодро сообщил Михаил, сбрасывая плащ. Анна дернулась, будто обожгла руку, прикоснувшись к затаившимся в золе, но по-прежнему горящим искрам. Благо, князь, очевидно, ничего не заметил, продолжая беспечно рассказывать о том, какая нынче знатная весна стоит на дворе, как ясна небесная синева, как прекрасен синий взгляд маленькой хозяйки этой скромной обители. Наконец он, словно вспомнив о чем-то важном, негромко позвал: - Корф?... - Чего тебе? – недовольный ответ раненного друга, чуть раздраженный, заставил молодого человека нахмуриться. - Не полагал, что рана настолько серьезна. – Он невесело хмыкнул. – Владимир, я же привык, что тебе всё с рук сходит. Вот и теперь тоже… Но, учитывая обстоятельства, думаю, тебе следует подольше отлежаться. Девушка согласно кивнула, и золотистый тонкий завиток игриво качнулся возле маленького ушка, играя с солнечными лучами. - Вы еще совсем слабы, Владимир Иванович. Будет лучше, если останетесь. Я и Ваш друг – мы позаботимся о Вас! - Хорошо… - простонал на выдохе Корф, запрокидывая голову. Перед глазами снова поплыла скромное крестьянское жилище, закружилась череда образов, звуков, фраз, и снова чернота, едкая, будто осенний дым, и такая же горькая, увлекла барона в свой туманно-призрачный мир. Дни проходили за днями, складываясь в мелодию пышной, цветущей весны. Анна так же выхаживала раненого рыцаря, а по ночам ласково гладила по голове черного окрепшего волка. К сожалению, а может, и к ее маленькому тайному счастью, Владимир-человек поправлялся гораздо медленнее. Почти смертельные рваные раны быстро зарастали от цыганского снадобья, но стоило лишь малейшему движению потревожить их покой – тут же открывались, и кровоточили, и саднили дикой нестерпимой болью. А время летело неумолимо – вперед, к лету, звенящему пышным венком своих щедрот, к мести, чей час приближался, дышал холодом и смертью. Ожидание наполняло духотой прозрачный весенний воздух… - Аня! – Репнин, появившись, словно из-под земли, протянул красавице ярко-алый душистый цветок. – Это тебе. Ты так же восхитительна… - Благодарю, - она склонила голову, принимая подарок, но девичья улыбка показалась Михаилу вымученной, а синий взгляд, вопреки его чаяньям, не вспыхнул счастьем. Молодой человек немного опешил, недоверчиво тряхнув головой. Почему-то мысли о Владимире мрачной тучей затмили ясный майский день. Князь не понимал странных отношений, связавших девушку его мечты и лучшего друга. Днем барон был холоден и отстраненно поглядывал в сторону Анны, небрежно отмахивался, если она предлагала помощь, сквозь зубы цедил скупые слова благодарности, зато ночью… Михаил, стараясь не задеть чести юной девушки, обособленно живущей в этой глуши, разумеется, ночевал на сеновале. Благо, теплые ночи уже позволяли. Но в те короткие часы после заката, когда серые глаза Владимира уже менялись на хищно блестящие волчьи – всё было по-другому. Зверь не отходил от Анны. Словно верный пес, лежал у ее ног, пока, быстро перебирая тонкими пальчиками, девушка плела волшебной красоты кружева. Рычал, свирепо скалясь, стоило Михаилу только приблизиться к ней на пару шагов, и в этом зверином рыке так и сквозила черная, необузданная, неконтролируемая… ревность. Иного определения князь просто не находил. Чувства же Анны до сих пор оставались полнейшей загадкой. Вот и сейчас на ее сдержанную улыбку осталось лишь неловко кивнуть и, переводя разговор в другое русло, поинтересоваться: - Где Корф? Его нет ни в избе, ни на подворье. Уехал? – молодой человек забеспокоился. – Не рано ли? - Барон у реки. – Анна задумчиво взглянула туда, где под солнцем золотились медленные воды, пряча опасность омутов и редкие броды. – Он вспоминает… Вспоминает? Странно… Он никогда не жаловался на память. Снедаемый любопытством, князь поспешил в указанном направлении. - Да, вспоминаю, - криво усмехнувшись, подтвердил барон. – Вернее, я помню всё, а вот рука призабыла… Сталь клинка блеснула зловеще и резко, с тихим свистом рассекая воздух, - раз, еще один, удар, выпад – и снова удар по невидимому врагу, не оставляя права на жизнь. Владимир перехватил меч здоровой левой рукой и, бросив стоящему рядом Репнину: - Защищайся, - без предупреждения пошел в наступление. Михаил едва успел выхватить оружие и отбить первую атаку. А ведь его соперник почти месяц не сражался и даже сейчас время от времени чувствовал в простреленном плече тягучую боль. Но вот князь сам удачным выпадом отразил удар тяжелого кованого меча. В этот миг Владимир снова перебросил клинок в поврежденную руку, и Репнин отступил, бросив на друга неуверенный взгляд. Корф поморщился: - Полноте, Мишель! Враги не пойдут на попятную! – он резко отбросил со лба густую челку, пальцы крепче сжали инкрустированную дорогую рукоятку, и острая сталь, угрожающе сверкнув в серебристом свете, сокрушила противника. Удар получился таким сильным, что Репнин с трудом устоял на ногах, растерянно глядя на собственно поврежденное оружие. - Корф, мой фамильный меч! – сорвалось с губ на выдохе. А барон лишь пожал плечами: - Ну прости… Держи! Охотничий длинный нож пролетел у самого уха Михаила и впился острием в ствол молодой осины. Мужчина выхватил его, яростно сверкая глазами. - Принимаю твои правила! Бой продолжился уже на ножах: перехватывая запястья, отбрасывая друг друга и приближаясь снова, Владимир и Михаил напоминали смертельных врагов, скрестивших оружие в последней, решающей битве. Но всё закончилось так же неожиданно, как и было начато. Они шагнули в разные стороны, тяжело дыша, ножи полетели в изумрудно-зеленый шелк майских трав. Репнин отдышался первым и подошел к другу. - Как ты? В порядке? Корф лишь кивнул в ответ. Раны еще тревожили, где-то в глубине тела отголоски прежней боли пытались выбраться ближе, ударить жестче, но молодой человек уже не поддавался слабости. Удовлетворенно улыбнувшись, он подобрал с земли ножи и клинок. - Скоро можно будет ехать. Развернувшись, он зашагал прочь от речного пологого берега, но вопрос Репнина, брошенный в спину, заставил резко остановиться. - Что у тебя с Анной? Владимир медленно взглянул на князя. Тот, переминаясь с ноги на ногу, ждал ответа. Серые глаза Корфа зло прищурились, он вздернул подбородок и процедил сквозь зубы: - Ты же знаешь, - всегда уверенный голос прозвучал непривычно глухо. – У меня ничего не может с ней быть. - Да брось, Володя. Может, ты и не вспоминаешь по утрам, но волком на шаг от нее не отходишь. И даже днем… порой бросаешь в ее сторону такие взгляды… - Какие? – надменно поинтересовался барон, но вдруг черты его красивого лица смягчились, грустнея и теплея, как нагретая в жаркий день серебристая речная гладь. – Между мной и Анной не может быть ровным счетом ничего. Я ведь люблю… другую. -11- Наше тело слабо, и оно предает наш разум. От страсти огненных пут никуда не деться Но любовь всесильна. Приходит она – и сразу В жаре тела слабеет, смягчаясь, слепое сердце. - Да, конечно… - немного смутившись, проговорил Михаил, - прости… Неловко махнув рукой, князь поспешил прочь, а Владимир лишь горько улыбнулся вслед вдруг взбодрившемуся молодому человеку. Как никому другому, Репнину была известна печальная история, произошедшая много лет назад. История, до сих пор ноющая в глубине сердца постоянной болью, которая временами немного притуплялась, чтобы потом разгореться вновь почти невыносимым страданием. Владимир рано лишился родителей, и приятель отца, почтенный князь, забрал его в свой дом – высокий замок со шпилями, уходящими в небо, с темными подземельями, полными старинных мрачных тайн, с колоннадами и резными арками, украшенными причудливой лепниной. Но юный барон Корф с честью нес нелегкий крест раннего сиротства. Ведь у него была она… Хрупкая, изящная, безумно красивая куколка, с восторгом глядящая на мир огромными распахнутыми глазами. Ее звали Анастасия. И она была дочерью князя, приютившего Владимира. Сначала просто подруга, постоянная спутница в детских играх и проказах, малышка Анастасия скоро стала для него всем на свете. Ей было всего восемь лет, ему – двенадцать, а Корф уже знал: никогда и ни за что не расстанется с ней. И не скрывал своих чувств… Мужчина стиснул зубы, со всей силой пнув ногой лежащий в траве камень. Да, тогда он еще не привык прятать свою душу за колкостями и насмешливой ухмылкой. Вернее, еще не научился так поступать. И когда крошечная ручка юной княжны лежала в его руке, он твердил ей: «Я буду любить тебя вечно…» А началось это детское увлечение хмурым осенним утром. Мелкий холодный дождь моросил, укутывая мир вокруг влажной дымкой. Ветер пронизывал даже через полы теплого плаща, неприятно холодил спину. Владимир спрыгнул с лошади, быстро передав подбежавшему слуге поводья, и направился в замковую библиотеку. Приглушенные всхлипы, отдающие отчаяньем и страхом, привлекли его внимание на полпути. Навстречу ему, утирая слезы, бежала княгиня. Ее синие глаза невидяще смотрели по сторонам, искусанные от волнения губы слегка дрожали. Корф, учтиво поклонившись, спросил, что произошло, – и услышал невыносимое: «Анастасия пропала…» Всё, что было потом, он помнил слабо: обрывки каких-то слов, приказов, переходящих на крик, запыленные подвальные помещения, и вязь паутины под крышей, и избы живущих неподалеку крестьян, и запах дождя, вперемешку с горьким дымом. И горячее пламя костра… Там он нашел ее – маленькую, потерянную – у цыганского шатра, разбитого на лесной опушке. Ведь в городке не так давно была ярмарка! Мальчик спешился и, упрямо тряхнув головой, зашагал навстречу поднявшимся цыганам. - Владимир! – радостно вскрикнула Анастасия, бросаясь к нему. В милых глазах, подернутых пеленой недавних слез, плескалось счастье. – Я пошла гулять поутру и заблудилась в тумане. Случайно забрела сюда, к этим странным людям! А ты нашел меня… Юный барон попытался выглядеть старше и строже, нахмурился и наставительно произнес: - А как же иначе, княжна? – но нежность затопила волной, мягкой и теплой, согревающей даже в этот промозглый осенний день. Он несильно сжал угловатые плечики малышки, потянув на себя, прижал ее к груди и прошептал. – Я всегда найду тебя. Даже на краю земли… И она, аккуратно высвободившись, поднялась на цыпочках – всё еще гораздо ниже своего не по годам рослого спасителя – провела ладошкой по его влажной от дождя щеке и прикоснулась губами к его губам, так солнечный лучик, появившись неожиданно из-за туч, побеждает одним поцелуем царящее вокруг ненастье. Совсем еще молодая девушка-цыганка подошла к ним и протянула Анастасии потрепанный тулуп: «Вот, оденься!» Но Владимир зло сверкнул глазами, рукой прикрывая девочку: «Отойди от нее, я сам могу позаботиться о княжне!» Цыганка снисходительно улыбнулась: «Хорошо, если так… Но не забудь же этих слов. Ее единственную ты любишь, юный мститель, и не дано тебе полюбить другую – никогда…» Слова прозвучали приглушенно и оттого немного зловеще в вязком влажном воздухе, скрадывающем звуки. И сейчас одно лишь воспоминание о них наполнило этот воздух, прозрачный, сухой, весенний, болезненной влажностью октябрьских дождливых холодов: «И не дано тебе полюбить другую… Никогда…» Барон свел брови, тяжело вздыхая. Уже давно опустошенная одинокая душа не стонала так громко от образа Анастасии, ожившего в памяти. - Я люблю только тебя, одну только тебя… - прошептал он, прикрывая глаза. – Никогда, клянусь, любимая, никогда не будет иначе! Никогда… Почему же так сладко и трепетно стучит в груди сердце, стоит лишь оказаться рядом с красавицей Анной? При свете солнца убегая от этого манящего зова, сражаясь с нею, с собою, с тем, что соединило их, Владимир мог сохранить хотя бы видимое безразличие. Но день догорал отблесками вечерней зари, небо темнело и рассыпало звёзды, черный волк – грозный ночной хищник – просыпался в нем, подчиняя сознание. И этому зверю было плевать на какую-то Анастасию! В его волчьих мыслях, мечтах, редких снах Анна была безраздельной владычицей. Одно ее слово останавливало и покоряло. Один взмах руки позволял или запрещал. С ней одной Владимир вспоминал себя, каждый миг своей жизни, каждый вздох, каждую рану, и сдерживал жажду ночной охоты. И не был в силах сдержать своих чувств. К ней. К бедной дочери дровосека. А потом… новое утро загоралось над лесом. И он понимал, во всей безысходности, что предает свою любовь, подчиняясь этому странному неуместному влечению. И следовало бежать от той, кого деревенские ребятишки звали золотоволосой ведьмой, - бежать без оглядки, в лесную чащу, в гул сражений! Да только проклятое ранение удерживало в одинокой избе у опушки. Но ничего… Уже окрепла рука, и сжимает меч. Ждать осталось совсем недолго – возможно, день или два. И он уедет – навсегда простится с этим местом, полным таинственной печали, и с девушкой, хозяйкой его волчьих ночей. Да будет так! Приняв решение, Корф направился к виднеющемуся из-за деревьев подворью. - Володя! Где бродишь? Солнце садится! – Михаил весело подмигнул ему, отходя от смущенной зардевшейся Анны. - Я знаю, - кивнул барон, про себя отметив довольный вид Репнина и смятение красавицы. Что ж, узнав, что чувства друга к княжне Анастасии по-прежнему сильны, князь, похоже, решил пойти в атаку, применяя весь арсенал своего мужского обаяния. И пусть на сердце разлилась приторная горечь – Михаил имеет право на счастье. Да и Анна заслуживает человека, достойного ее любви и дарящего любовь ей самой безраздельно. - Владимир Иванович, заходите в дом, - тихо проговорила девушка, не глядя на собеседника, но он лишь покачал головой. - Эту ночь я проведу в лесу - слишком долго там не был, зато нынче отведаю горячей крови на ночной охоте. Она, кажется, испуганно вздрогнула… Болван, Корф! Разве можно о таком рассказывать юной девушке? А впрочем, нестрашно… Один лишь день – и ты уедешь отсюда, сбежишь без оглядки и забудешь это наваждение. Один только день… *** Заря загорелась в короткий миг, хотя ждать ее пришлось слишком долго – нестерпимо длинной казалась ночь, когда верный волк не лежал рядом, успокаивая мерным дыханием. Пугающие звуки обступали избу, заставляя то и дело просыпаться, тревожно осматриваясь, и прятать свой страх в складках старенького одеяла. Потому-то, едва забрезжил рассвет, Анна встала, оделась и вышла во двор, кутаясь в широкий платок. Чтобы сбежать от пристального внимания встретившего ее тут же Михаила, подхватила белье и пошла к реке. Одна единственная мысль билась раненной птицей: «Не нужна ему. Не нужна! Ему…» Почему же так? Ведь в этой жизни он единственный нужен ей самой! И больно… Господи, как же больно, тяжело от этого понимания… Поглощенная безрадостными мыслями, девушка добрела до берега, полого спускающегося к воде, как раз в тот миг, когда первый луч утра коснулся еще не проснувшихся волн… Первый луч – тонкий, словно травинка, теплый, как искренняя улыбка, желанный, как гроза в душный летний день, – погладил по щеке уже успевшего снова стать человеком барона. Весеннее утро манило свежестью прохлады после этой невыносимой ночи. Сейчас Владимир не мог до конца объяснить себе, что же за огонь жег его всё это время, такой всепоглощающий, сильный, болезненный пламень, не дающий дышать ровно. И даже чащи, скрытые веками от чужих глаз, не были надежным пристанищем, прогоняли, изгоняли волка туда, к людям, к свету! Горячее дыхание этого огня до сих пор терзало измученную уставшую плоть. А прохладная река звала искупаться. Не раздумывая, молодой человек потянулся всем телом и бросился в волны прямо с обрыва. Фонтан брызг поднялся в дружном всплеске, и темноволосая голова мужчины скрылась под водой…. Тонкие пальчики покрепче перехватили полотно, выжимая влагу. Эта работа была нелегка, и Анна, давно научившаяся с ней справляться, устало выдохнула, прополоскав последнюю вещь и откладывая ее в корзину. Теплая весна уже достаточно прогрела воду, и душистый ветер с равнины, и напоенный роскошью первых трав воздух. Солнце поднималось всё выше, уже и теплый платок, наброшенный на плечи, давно лежал рядом на изумрудно-зеленом ковре. Девушка отбросила с плеча струящие распущенные волосы и поднялась, выпрямляя спину. Вдруг что-то блеснуло в реке. Неужели…? Да, так и есть! Крохотная, совсем еще малышка, рыбешка плавала у самого берега, там, где невысокая Анна не могла бы достать до дна, не ныряя под воду. Первая рыбешка в этом году… Звонко засмеявшись, девушка снова присела, склонившись едва ли не к поверхности воды, слушая тихий шепот речных волн, и стала разглядывать блеснувшую чешуей вестницу близкого лета. Вдруг подспудная тревога нахлынула без объяснения и причины. Волны вспенились, темнея, заколыхалась прежде ровная речная гладь, выпуская из своих объятий скрытую в глубинах угрозу. Запоздало отпрянув от воды, девушка вскрикнула, но не удержала равновесия, поскользнувшись на мокрой траве, и упала прямо в воду. Упала в тот самый миг, когда, утопив в студеной реке пылающий в теле жар, Владимир вынырнул у берега на глубоководье. Он сразу понял, кто оказался в его объятьях, и сильные руки помимо воли сжали талию испуганной красавицы. Она замерла, не смея проронить ни слова, не отводя взгляда от его глаз. Владимир поудобнее перехватил девушку, поднимая ее на руки под водой, и хрипло выдохнул: - Анна… Как же прекрасна, как нежна, как желанная она была! Каким медовым дурманом срывалось с бледных губок ее дыхание! Как цветочно, душисто, весенне пахли намокшие волосы! - Анна… - снова прошептал барон еле слышно и, не раздумывая более ни мгновения, прильнул к ее губам. Она ответила несмело, неуверенно, но сразу же, обвивая руками его шею, прижимаясь к его обнаженному телу. Владимир ослабил объятья, выпуская ее, и почувствовал, как девушка обхватила ногами его бедра, увлекая в пучину волн, в пучину страсти. Потом был холод. Он пронизал тело как будто бы копьем, острый и смертоносный. Анна вздрогнула в его руках, и Корф мысленно обругал себя глупцом. Возможно, вода и не так холодна, как на заре, но уж точно не для купания с хрупкой красавицей! Оторвавшись от сладких губ, он приподнял девушку над волнами и, с силой оттолкнувшись ногами, посадил прямо на траву у самой кромки воды. - Владимир! – позвала Анна, по-прежнему не отводя взгляда, и молодой человек следом выбрался на берег, тяжело дыша – не от усталости, лишь от смиренного желания – и скользнул на траву рядом с ней. -12- Любовь горит в сердце вечным огнем победы, И вечной грустью туманит глаза любимой, Свирепой сталью сметает любые беды, И в тело льется сладостью необъяснимой. Холодные капли воды упали на землю, смешиваясь со студеными росами. Прозрачной чистотой опрокинутого неба ответили синие глаза Анны горящим ночной темнотой зрачкам Владимира. Барон осторожно провел ладонью по изгибу тонкой талии. Намокшее платье облепило стройную девичью фигурку, влажные золотистые пряди разметались по молодой траве, словно вплетенные в зелень лугов пшеничные колосья. Красавица вздохнула, мягко улыбнувшись, и обхватила мужчину за шею, притягивая ближе, не позволяя отстраниться. - Я думала, ты и не смотришь на меня… - тихо прошептала девушка. Владимир покачал головой: - Если бы я только мог отвести от тебя взгляд… - теплые губы скользнули по шейке вверх, обласкали точеный подбородок, осыпали мелкими поцелуями щечки, пылающие румянцем смущения, и вернулись к приоткрытому ротику Анны. Переведя дыхание, она погрустнела. - Владимир, даже сладость твоих губ не изменит того, что происходило раньше… Мне так горько… Как бы я хотела унять эту боль... Забыть, что была тебе мила лишь ночью, когда волчье обличье стирало тебя настоящего до наступления утра! - Это вовсе не так, - барон привстал на локте, отодвигаясь, подхватил широкий платок и обернул его вокруг бедер, чтобы не смущать лишний раз юную красавицу. Охрипший голос едва повиновался, каждое слово с силой приходилось отрывать от упрямых гордых губ. – С тобой я был человеком и ночью, Аня! Это настораживало меня, пугало, я не мог понять, отчего вспоминал себя, стоило тебе оказаться рядом. - Так ты поэтому не тронул меня? Тогда в лесу, помнишь? – девушка придвинулась к нему, прижалась головой к сильному плечу и провела пальчиком по свежему шраму, весело улыбнувшись на недоуменный взгляд серых глаз. Корф облегченно выдохнул: конечно, она знала! Анна всё о нем знала – и не испугалась грозного зверя, и не оставила умирать раненного рыцаря. Его храбрая маленькая девочка, немыслимая, невозможная и неправильная любовь! - Поэтому… - тихий шепот, казалось, прозвучал так бархатно, как шепчет июльский ветер, мягко целующий лепестки душистых лип. – Я мог не признаваться себе, мог проклинать своё сердце, мог убегать куда угодно при свете дня, но волчья душа не приемлет ничего, кроме правды, обман чужд ей, как и этому небу над нами, как вечному солнцу, как ключевым родникам глубоко под водой! Анна замерла, задерживая дыхание, но губы сами произнесли: - В чем же… правда?... И услышали заветное, неповторимое, желанное: - Я люблю тебя… - Анна… Что… произошло..? Чужой голос ворвался нежданным гостем в их сияющий восторженный мир. Владимир отпрянул от любимой, повернулся, закрывая ее собой, и прищурился, встречая горящий ненавистью и непониманием взгляд Репнина. - Мишель… - начал, было, он, но князь перебил, поморщившись. - Корф! Прекрати! – Михаил судорожно вдохнул свежий утренний воздух. – Как ты мог? После всего, что сам говорил? После всего, что я сказал тебе? Неужели чувства друга для тебя пустой звук, неужели так безразличная судьба этой девушки?! Пылая праведным гневом, Репнин махнул рукой в сторону Анны, даже не пытаясь заметить, как она снисходительно покачала головой в ответ. Барон нахмурился, незаметно сжал хрупкую ладошку своей красавицы и, поднявшись, бросил другу: - Предлагаю отойти. Это не лучшее место выяснять отношения. - Но… - бросив быстрый взгляд на предмет ссоры, Михаил сглотнул. – Да… пожалуй, ты прав. Отойдем… Молодые люди остановились у старой осины – той самой, темно-серая кора которой еще хранила глубокий порез от лезвия ножа, брошенного бароном. Владимир облокотился о ровный ствол и уставился невидящим взглядом куда-то вдаль, чужой и абсолютно незнакомый Репнину, невзирая на долгие годы дружбы. - Послушай, Володя, - начал он робко, аккуратно подбирая слова. – Я говорил, насколько серьезны мои намерения в отношении Анны… - Не говорил! – отрезал Корф, обрывая сентиментальный настрой собеседника, но тут же смягчился. – Я сам это понял – стоило лишь взглянуть на тебя, светящегося от счастья в ее присутствии. Князь упрямо тряхнул головой. - Тем более! Зачем, Корф!? Ради всего святого, зачем тебе понадобилось соблазнять невинную девушку, которой ты ничего не можешь предложить?! - Почему же ничего? – насмешливо вздернулась черная бровь. – Моя цена за сердце Анны равна твоей. Это любовь. Я… люблю её… - Любишь? – Теперь пришла очередь Михаила смеяться, проглатывая горечь. – А какова же тогда цена твоего слова? Ты клялся не раз и не два, что до конца дней своих, до того самого мига, когда последняя капля крови скатится на траву, когда последний вздох сорвется с губ, ты будешь любить свою княжну Анастасию! - Это так, - глухо ответил барон, отводя взгляд. Вина, спрятанная в самом сердце, заныла, напоминая о себе. – И я не знаю, что со мной! Только быть вдали от Анны – горше боли, страшнее смерти! Владимир быстро повернулся и заглянул в глаза другу, ища там сострадания и поддержки. - Я десять лет верно любил Анастасию, её одну! Я сражался с ее врагами! Я приносил пылающие алым цветом зари розы на ее могилу! Я принял проклятье, пытаясь отомстить за убийство ее родителей – и вновь готов сделать это хоть тысячу раз! Но я люблю Анну… Она наполняет мои ночи светом, она озаряет мои дни, она одним прикосновением зажигает зарю востока в моей душе, отчаявшейся обрести счастье! Михаил взволнованно смотрел на Корфа. Помимо воли рука потянулась похлопать товарища по плечу, но губы не сдержали последнего упрека. - А как же тогда цена твоего проклятья? – Владимир напряжено вздернул подбородок, и князь отвернулся, проговорив, словно в пустоту. – Ты никогда не сможешь заплатить её, разве не так? Корф тряхнул головой, отбрасывая со лба влажные волосы. Княгиня коварно назначила цену, заплатить которую нет никакой возможности. А значит, до смерти ему становиться волком, лишь только последний луч вечерней зари растает в темноте надвигающейся ночи. - Не смогу, - глухо прозвучал голос в уже набирающем силу звуков воздухе весеннего дня. – Но не мне одному распоряжаться этой судьбой. Я на все пойду ради счастья любимой, но Анна тоже любит меня! Девушка собирала на стол, когда дверь, тихонько отворившись, впустила барона. Он подошел и нежно обнял красавицу за плечи, притягивая к себе, прикоснулся поцелуем к пушистым волосам. Анна расслабилась, теряясь в любимых объятьях, и улыбнулась тепло светящему в окно солнечному лучику. - Поговорили с князем? - Да. – Владимир развернул ее лицом к себе. – Аня, он прав в одном: до конца жизни мне суждено остаться ночным волком. Я не должен обрекать… Маленькая ладошка накрыла его рот, прежде чем Владимир успел договорить. - Я люблю тебя… - Анна привстала на цыпочках, целуя его грустные губы. – И твоё проклятье, и твое ночное обличье – всё так ничтожно, так мало по сравнению с этим. Разве ты не чувствуешь, Владимир? Он согласно кивнул, накрывая ладонью ее ручку, переплетая пальцы с ее тонкими пальчиками. - Я чувствую это так остро… Словно… словно ты можешь спасти меня, Анечка! Словно ты в силах взять мою израненную душу и наполнить тем чистым, вечным светом, который излучаешь ты сама. – Корф опустился на лавку, усаживая девушку к себе на колени. – Понимаешь, раньше я вспоминал себя по ночам только в присутствии священника, отца Павла. - Он добрый человек, - Анна прижалась к мужской груди, задумчиво теребя полы расстегнутой рубашки. – Откуда ты его знаешь? Владимир пожал плечами. - В одиночку не справиться с княгиней. Он один из тех, кто помогает… Аня, - рука скользнула по подбородку, заставляя девушку посмотреть на него. – Твоих родителей ведь она забрала тоже? - Забрала… Мне недавно сказали, они могут быть живы. Только я не верю – из замка не возвращаются. – Красавица вдруг нахмурилась, потом испуганно вздрогнула, еще сильнее обнимая Владимира за шею. – Ты ведь не пойдешь туда? Не пойдешь в замок?! Барон отвел глаза. Тягучая тишина разлилась вокруг, наполнив сердца тревожным звоном ожидания. Наконец, отбросив сомнения, молодой человек выдохнул: - Я должен… - и тут же встряхнул любимую, требуя ответа. – Ты будешь ждать меня? Страх сорвался с губ тихим стоном. Анна прикрыла лицо руками, отгоняя комком ставшие в горле слезы. - А если… тебя убью? Или сделают одним из… охотников? Владимир отмахнулся, криво усмехаясь. - Если меня не станет, охотники больше не понадобятся! Но я вернусь, даже не сомневайся, Анна! Я вернусь к тебе! Девушка встала, глубоко вдохнула теплый воздух, пахнущий хлебом и парным молоком. - Что гонит тебя туда? Месть? Когда-то и я жила жаждой мщенья… А теперь понимаю: ничто не стоит разбитой, убитой любви, навеки потерянной надежды! Вопреки ее ожиданиям, Корф не стал спорить. - Ты права… - он поднялся следом и уперся кулаком в дубовую поверхность стола. – Ничего нет дороже любви. И не месть правит мною сейчас. Но, Аня, в замке люди! И только смерть княгини освободит их по-настоящему. Только ради них я должен уйти сейчас. И только ради тебя захочу вернуться… Ей ли не знать, как важна была эта битва?! Ей ли не чувствовать, как кровавыми ранами откликается на жестокость княгини родная земля?! Анна замерла на миг, потом шагнула к Владимиру, обхватила руками темноволосую голову, заставляя наклониться, и прошептала ему на ухо: - Иди! – благословляя, позволяя, отпуская. - Иди, любимый, и возвращайся с победой! -13- Враг полосует кинжалом тупым и ржавым По старым шрамам, едва затянутым ранам. И темной кровью стекает на буйные травы Живущая в сердце боль чужого обмана. - До замка несколько часов пути. Надеюсь, сегодня же решим там все дела, - глухо проговорил Корф, бросая последний взгляд на оставшуюся позади простую крестьянскую избу. Михаил молча кивнул в ответ. Князь злился, всё еще пытаясь осознать до конца простую истину: девушка, о которой он мечтал всю жизнь, выбрала его лучшего друга. Впрочем, тот факт, что Владимир предал свою любовь к мертвой княжне, изумлял не меньше. Репнин всегда восхищался тем, как трепетно, нежно хранил обычно суровый и надменный барон в сердце своё чувство, как горячо оплакивал давнишнюю потерю. И после всего вот так взял и влюбился в синеглазую красавицу, дочь дровосека! Невероятно… Михаил тряхнул головой и пришпорил скакуна. - Владимир! – он поравнялся с товарищем, нарушая, наконец, молчанку. – Не слишком ли мы спешим? Замок охраняется недремлющими стражами, его стены неприступны, очи его бойниц видят далеко и бьют без промаха сталью стрел. Кривая ухмылка мелькнула на лице барона, серые глаза дерзко блеснули из-под темных бровей. - На нашей стороне весть о моей гибели. Княгиня не ждет опасности, уверенная в том, что моим мертвым телом уж давно пообедало лесное волчье братство да черное вороньё. - С чего ты взял? – князь недоуменно изогнул бровь. - Разве не понял ты, что не просто так задержался в замковых покоях? Найди меня Анна хоть на час позже – кровавую тризну мою объявили бы враги победным кличем! Корф устало отмахнулся в ответ на испуганный взгляд друга, всем своим видом показывая, что не желает продолжать эту тему. Пыльная дорога убегала вперед, всё чаще попадались на пути деревенские дома, люди, угрюмо идущие по своим делам, бросали на двух всадников настороженные взгляды. Всё сильнее и сильнее сквозила в этих взглядах неприкрытая ненависть. Михаил помимо воли поёжился, осматриваясь по сторонам. - Эти люди… смотрят на нас, будто на чудовищ из страшных сказок… Владимир пожал плечами. - Что поделаешь… Замок близко. Оттого и больше ненависти полыхает в людских глазах,.. Княгиня душит народ, страхом мучений и смерти убивает всё живое, всё человеческое вокруг! - Мы все стремимся к свободе, - философски изрек Репнин. – Почему же народ не восстанет? Ему ответом стал приглушенный смех. Владимир натянул поводья, замедляя конский бег. - Миш, ты знаешь, кто такие охотники? Когда Михаил отрицательно помотал головой, глаза барона прищурились, выдавая яростно клокочущий в душе гнев. - Это они! – широким жестом молодой человек обвел окрестности. – ЭТИ люди! Все неугодные, непокорные, а иногда и просто кто попадется под руку – их забирают в замок. И черная ведьма, набросив на плечи ночной покров, превращает их в бессловесных, безмозглых убийц, живущих жаждой чужой смерти и не ведающих, кроме нее, ничего другого. И не слушающих ни кого, кроме своей темной госпожи! - Так вот в чем ее сила… - задумчиво протянул князь, устремляя взгляд вдаль. – И такими становятся все пленники? - Самые выносливые. Остальные умирают, не в силах вынести тягот перехода в обращении. Потому из высокого княжеского замка никто не возвращался… Владимир вздохнул, задумчивая складка перерезала высокий лоб. Он еще помнил времена, когда жизнь протекала легко и весело под справедливой властью добрых правителей. Как же давно это было, как с тех пор изменилось всё вокруг… Дорога резко свернула вправо, и Корф остановил коня. - Мы не поедем дальше. - Но к замку… сюда… - Михаил запнулся, не совсем понимая, что задумал барон. - Видишь тропу у орешника? Она приведет к поляне, скрытой от посторонних глаз. – Владимир повернул своего скакуна в указанном направлении. – Там оставим лошадей и пойдем пешком. Репнину оставалось только согласиться. Под сенью ветвей царил прохладный полумрак, и жаркий полуденный зной казался далеким, отстраненным, нереальным. Привязав Грома к старому дубу, Владимир осмотрелся, словно пытаясь найти что-то, давно забытое, потерянное. - Ага, вот она,- легкая улыбка прикоснулась к губам. – Нам сюда! Михаил пошел вслед за другом и вскоре увидел за сплетением веток низких деревьев, трав и кустарника едва заметный вход в пещеру. Корф выхватил меч, и от живой изгороди не осталось и следа. - Этот путь ведет в подземелья замка. Я не раз пользовался им раньше, - он усмехнулся. - Полагаю, сегодня разумнее пойти в гости к княгине таким образом, а не через центральные ворота. - Раньше? – недоверчиво переспросил Репнин. – То есть, ты бывал в замке до того, как ведьма превратила тебя в оборотня? Владимир не ответил, только упрямо наклонил голову и махнул рукой, призывая следовать за ним. Высокий свод пещеры позволял идти, не сгибая спины, масляно дымящийся факел, наверняка много лет не знавший огня, тускло освещал путь. Лишь когда вход, светлым пятном маячащий сзади, растворился во тьме подземного туннеля, барон негромко проговорил: - Этот замок не всегда принадлежал старой ведьме. Когда-то здесь жили добрые люди, приютившие меня после смерти родителей. – Он ненадолго умолк, собираясь с силами, пытаясь справиться с тяжелым грузом воспоминаний. – Ты ведь знаешь об Анастасии. Она была их дочерью. Она должна была унаследовать княжеский трон и справедливо править в крае. - Она же… умерла? – так же тихо уточнил князь. - Да… Анастасии не было тогда и девяти. А меня… не оказалось рядом… Корф крепче сжал в руке дымящий факел, не замечая, как раскаленное масло жжет кожу, мутными каплями падая вниз. - Я вообще слишком поздно приехал… Она погибла, глупо, случайно. Только могильный холмик с еще свежими полевыми цветами остался после моей княжны! Ее родители – горе подкосило их, как серп крестьянина ломает щедрые колосья. Понимаешь? А я не мог ничего изменить! Так и не простив себя, того, что не вовремя уехал повидать отчий дом, того, что не вовремя вернулся, я бросил их, пытаясь утопить в странствиях свою горечь и чувство вины. Но я снова предал – не защитил своих названных родителей от… - Княгини? – предположил Михаил, и друг лишь согласно кивнул в ответ. - Отец Анастасии был ее братом. Ведьма… Проклятая ведьма – она приехала, якобы соболезнуя непоправимой утрате… И она их убила. Убила их, Миша! А меня снова не было рядом… - Ты до сих пор винишь себя…Поэтому так бесстрашно и ринулся в бой, не подумав о возможной опасности? А теперь воешь по ночам черным волком среди леса?! Проигнорировав вопрос, Владимир отвел в сторону факел. - Мы пришли. – Он отодвинул ржавый засов и толкнул ладонью деревянную дверь, заплетенную сетями паутины. – Теперь держи свой меч наизготовку. Мы в сердце зла, в логове зверя… Северные подземелья оказались заброшенной смрадной свалкой хлама, старья и гниющих человеческих останков, совершенно не охраняемой ни стражей замка, ни многочисленными охотниками. Удовлетворенно кивнув, Корф быстро вывел друга из сумрачных лабиринтов. - Это западные коридоры, - прошептал он. – Когда-то здесь держали преступников в комнатах-одиночках, теперь – закрывают тех, над кем княгиня только собирается совершить своё черное колдовство. - Надо спасти этих людей! – так же шепотом отозвался Михаил. Владимир только хотел согласно кивнуть, когда приглушенные отдаленные шаги раздались в противоположной стороне длинного прохода. Молодые люди притаились, густая тень, скрывая их от постороннего взгляда, помогая и поддерживая, окутала словно покрывалом. - Маменька возьмет узников из третьей, шестой и десятой клетки, - деловито перечислял Андре, сын княгини-ведьмы. Его собеседник негромко поддакивал, едва успевая за широким шагом господина. - Обращение состоится завтра в полночь, - продолжил молодой князь. – Подготовьте всё. Слуга склонил голову, повинуясь приказу. Вдруг хозяин остановился. - Мои покои! – тонкие пальцы нервно сжались. – Их убрали? - Разумеется, господин… - Хорошо… - Злая усмешка на губах князя походила на звериный оскал. – Совсем скоро её привезут сюда! И когда ты окажешься в моей власти, посмотрим, что запоешь тогда, Анна, прекрасная дочь лесоруба… -14- ВСЕМ воздастся, когда предстанем пред Богом – За зло, свершенное нами, за горькое горе. И каждый получит сполна на судилище строгом: Отыщет кара убийцу, награда найдет героя. Развернувшись на каблуках, Андре направился к выходу из подземных помещений, слуга мелко засеменил за ним следом. А взгляд Владимира холодной яростью вспыхнул в темноте - Жди меня утром в туннеле у северного крыла. – Его тон не потерпел бы возражений, да и Михаил, замерший у стены, не мог вымолвить ни слова. Корф бесшумно спрятал меч в ножнах за спиной и шагнул в боковой полутемный коридор. Клетки с узниками княгини остались позади, но всё меньше времени было у тех, кто решил бросить ведьме вызов. Наконец, Репнин немного пришел в себя. - Я с тобой! – громкий шепот князя раздался у самого уха, но Владимир покачал головой. - Надо проследить за часовыми, сменяющими друг друга, за передвижениями охотников и охраны. Сейчас я покажу тебе одно место – оттуда всё видно. О нем не знают новые хозяева замка. Этим загадочным пунктом наблюдения, известным барону еще с тех пор, когда он сам жил в семье старого князя, оказалась глубокая ниша в стене с узкими щелями бойниц. Пыль толстым слоем покрывала стены и пол, белесые полотнища паутины застили глаза так, что приходилось постоянно отмахиваться. Но всё это только лишний раз доказывало: никому не было известно об углублении в стене северного крыла с видом на внутренний двор и ведущие в подземелья нижние ворота. - Будь здесь, - Корф положил ладонь на плечо друга. – Постарайся не высовываться и не во что не лезть. Князь скривился, недовольно пробормотав что-то себе по нос, потом хмыкнул: - Полноте, Владимир! Напутствуешь меня, как маленького. А сам тоже хорош: ты же не представляешь, со сколькими противниками придется иметь дело! - Это неважно, - коротко отрезал молодой человек. – Даже если их легион – они уже трупы, раз подняли руку на мою Анну. Он молился об одном: чтобы отправленный за девушкой отряд охотников не проскочил по основной дороге прежде, чем он успеет добраться до нее. Но лес закончился, расступился перед своим ночным повелителем, опускаясь к ногам низкими поклонами еловых лап. Барон осмотрелся. Ничто вокруг не указывало на то, что к замку в последнее время кто-то направлялся. Тем проще будет изловить негодяев и остановить их замысел – на узкой песчаной дороге не разминуться. Пришпорив Грома, Владимир галопом поскакал к знакомой деревушке, на отдаленной окраине которой стояла забытая всеми изба и жила отвергнутая всеми красавица… - Тише, мальчик… - похлопав коня по пышной гриве, Корф пригнулся и, быстро преодолев расстояние в несколько шагов, выглянул из-за деревьев, осматривая позиции врага. Так и не повстречав охотников на пути к дому Анны, он не на шутку испугался, что опоздал. На самом деле, ответ оказался прост: обращенными мерзавцами руководил приятель Андре, его молочный брат, такой же низкий и мелочный человек. И, похоже, он не слишком-то рьяно старался выполнить приказ молодого князя! Наверняка, засиделся со своими людьми в трактире, потому только сейчас добрался до обреченной жертвы. Кулаки стиснулись до судорог, ногти могли бы в кровь расцарапать ладони, не будь на них жестких кожаных повязок, - стоило Владимиру увидеть схваченную Анну. - Осторожней с ней! Князь за девку головы снесет! – напутствовал предводитель зло скалящихся охотников. Барон недобро ухмыльнулся. Что ж, удача сегодня на стороне негодяев. Тот, кто прикоснулся к его любимой, заслуживает долгой и мучительной смерти, но времени на это, увы, нет. Потому острые стрелы и несколько взмахов меча быстро прервут никому не нужные жизни. Он зарядил арбалет и прицелился. - Умри… - прорычал сквозь стиснутые зубы, отпуская смертоносную стрелу в полет. Взметнувшись к пылающему на весеннем небе солнцу, она пронзила грудь врага, впиваясь в человеческое сердце, останавливая его мерный стук. Охотники всполошились, с диким страхом в затуманенных глазах осматриваясь по сторонам, но так и не понимая, откуда пришла беда. Выпустив испуганную бледную девушку, они сбились в кучу на широком подворье, когда черный всадник на вороном жеребце выметнулся из-за деревьев. И кованый меч рассек воздух с победным свистом. Не так уж и много было кровожадных приспешников княгини. Намного меньше, чем в тот день, когда ведьма устроила на своего противника небывалую облаву. И то Корф выжил; пусть раненный, обессиленный, он смог почти выбраться из леса, свалившись из седла у самой опушки, где и нашла его Анна. А нынче справиться с несколькими перепуганными в смерть рабами вообще не составило труда. Замахнувшись на последнего, Владимир рассмеялся ему прямо в глаза. Меч опустился, даруя жизнь тому, кто уже ее не заслуживал. - Убирайся! – надменный взгляд рыцаря похолодел, словно январское седое небо. – Передай княгине, что барон Корф вернулся и по-прежнему жаждет ее смерти! Скуля, как поколоченный шелудивый пес, охотник кое-как забрался на свою лошадь и ускакал, то и дело боязливо озираясь на высокого мужчину в черных латах. Когда враг скрылся из виду, Владимир подбежал к упавшей на землю у избы красавице. - Анечка, как ты, любимая?.. Ей было плохо, ей было больно и страшно. И он бы отдал полжизни лишь за возможность забрать себе это всё, освободить свою малышку, заслонить от всего мира. Решение пришло неожиданно, но было, несомненно, самым верным. Барон поднял девушку на руки, подозвав Грома, усадил её в седло и заскочил на коня следом. Анна прижалась к его груди и тихо спросила: - Куда мы едем? - Есть одно место, - Владимир ласково поцеловал золотистые локоны. – Тебе нельзя здесь оставаться, а туда не доберется ни княгиня, ни ее любимый сынок. Она молча кивнула и расслабилась, наконец, позволяя себе поверить в то, что опасность осталась позади, что ее герой вернулся и снова спас ее, когда, казалось, не осталось ни крошки надежды. Они свернули на лесную дорогу, а в скором времени запах дыма от людского жилья и приглушенные звуки с оживленных деревенских улиц растаяли в тихом шелесте молодой листвы, в вечерних песнях птиц, лишь для высоких деревьев поющих так сладко, звонко, трепетно – и никогда для людей! - Скоро сядет солнце… - Анна подняла глаза на любимого, пытаясь поймать его ласковый взгляд, но лицо Владимира было так же сурово, как и на подворье, когда подбежал к ней и крепко прижал к груди. - Времени еще немало, - барон запрокинул голову, всматриваясь в просвечивающуюся меж густо сплетенных веток небесную темнеющую синеву. – К закату как раз довезу тебя, потом вернусь в замок. А то Мишель один, еще случится что… Девушка понимающе кивнула, сильнее обнимая Владимира за талию. - Грома мне оставишь? - Он поскачет за мной, так приучен. – Шумно выдохнув напряжение, Владимир немного успокоился. – Аня, мы едем домой… ко мне… Я… иногда оставался в лесу даже днем, и… Словом, мне нужно было где-то проводить время, и я построил этот дом. Не бог весть что, просто избушка в лесной глуши, но там ты будешь в безопасности. Никто, слышишь, любимая, никто из лесных жителей не посмеет прикоснуться к тебе! Красавица вздрогнула от воспоминаний, крошечная соленая слезинка скатилась по щеке и, сверкнув изумрудной зеленью молодой листвы, упала на крепко обнимающую ее мужскую руку. - Я не стану бояться. Там было страшнее… Там я решила: не дамся ему живой… А ты был далеко, - она запнулась, - вернее, я думала, что далеко. Но ты не бросил меня! Я.. - Я люблю тебя! – Владимир натянул поводья, приказывая Грому бежать медленней, и прижался к мягким девичьим губам быстрым поцелуем. С едва слышным стоном Анна ответила, позволяя себе утонуть, раствориться, растаять в жарком и желанном дыхании любимого мужчины. -15- Жаркий огонь снедает тело. Летящим пеплом У ложа двоих влюбленных осыплется страсть. И падает с плеч ярко-алый шелковый пеплум, И тянутся губы нацеловаться всласть. Прощальный поцелуй Владимира не походил на те, что обжигали Анну в прохладной утренней реке, в его мягкой ласке была горечь расставания и обещание вернуться. Барон совсем легонько прикоснулся к девичьим губам и прошептал, как сильно он любит. А больше ничего. Развернулся, скидывая на ходу темный плащ, и вышел в вечерний сумрак, растворился в нем, исчез вместе с последним лучом спрятавшегося за западным туманным краем солнца. Анна вздохнула и осмотрелась. Небольшой домик походил на охотничий: неказистая деревянная мебель, кое-что из посуды, оружие и книги. Ну, разумеется, Корфы всегда славились своей просвещенностью, любовью к наукам и живой увлеченностью ими. И Владимир не был исключением – такой же смелый и гордый, как его славные предки, барон, даже став оборотнем, не изменил своим привычкам. Но даже будучи человеком, походил на черного свирепого волка… Сколько же ему пришлось пережить за это время?! Уж никак не меньше, чем самой Анне. Эта боль проскальзывала иногда бледной тенью во всегда суровом сером взгляде. Только лишь когда он смотрел на Анну, невидны были отголоски прожитых бед и следы пройденных путей в глазах молодого рыцаря. Девушка улыбнулась, робко присаживаясь на широкую кровать. Она пойдет на всё, чтобы он был счастлив! Она ни перед чем не остановится, чтобы хоть попробовать сбросить с плеч любимого тяжелый груз проклятья. Она отдаст свою жизнь, заложит свою душу, чтобы с ним всё было хорошо! - Владимир… - тихо, почти неслышно прошептали губы. Девушка легла на краешек постели и закуталась в пушистые меха, небрежной кипой сваленные тут же. Усталость и волнение прошедшего дня брали своё, сердечко, чувствуя тепло безопасности, размеренно стучало в груди и сладко ныло при одном воспоминании о сероглазом красавце. Даже сейчас он был рядом: в приглушенном шелесте листвы, в несильных порывах ночного ветра был слышен его бархатный голос, прикосновения сильных рук до сих пор горели на коже, недавний поцелуй рождал в теле приятную дрожь, а всё вокруг – казалось, даже сам воздух лесной избушки – было пропитано его запахом, терпким, пряным, влажным запахом весеннего дождя. Вдыхая этот запах, слушая мелодию ночи, доносящуюся из-за прикрытых ставен, Анна не заметила, как заснула, и во сне, впервые за последнее время, немного неожиданно и чуточку странно, к ней пришли родители. Ласково склоняясь над кроватью, молодая и красивая мама погладила золотистые локоны дочери, напоминающие цветом свежий тягучий мёд сейчас, в полумраке, освещенном лишь далекой луной, - Слушай своё сердце, - проговорила она, но немного бледные губы даже не приоткрылись, выпуская слова. – Оно – лучший советник, вернейший друг. - Слушай его, - кивнул согласно строгий отец.- И не забывай ни на миг, что несет твой выбор, за сколько жизней, за сколько красок, за сколько счастья или бед отвечаешь ты, выбирая своего возлюбленного. - Я помню!!! – прокричала во сне Анна, но тени ушедших родителей уже растаяли в туманной мгле, не оставив и следа. Всё ещё тяжело дыша, девушка открыла глаза. Золотистые полоски солнечного света перечеркивали то там, то тут дощатый пол, свежий воздух пробирался под ворох шкур, укрывавших ее ночью, и приятной прохладой прикасался к коже. Томные песни соловья уже отзвучали, и теперь, приветствуя новый день, в небесной синеве над вековыми кронами заливался звонкоголосый жаворонок. Анна сладко потянулась на ложе, но сияющую улыбку смыла тревога. Как там Владимир? Жив ли? Невредимым ли вернется к ней, расправившись с врагами? Оставалось только ждать, уповая на милостивое небо, сохраняя его, оберегая силой своей любви… Одна за одной, кутаясь в темные полотнища туч, звездочки поднимались над небосклоном. Солнце давно спряталось за горизонтом, и мир погрузился в полумрак. А в лесу было еще темнее: деревья непреодолимой стеной возвышались по сторонам, отгораживая от мира людей, пугая и настораживая одинокого путника, но в то же время оберегая лесных жителей – от свирепого хищника до крошечной мышки. Владимир жадно вдыхал ночной воздух, наслаждаясь коротким мигом передышки. Он уже чувствовал каждый уголок своей души, помнил каждый день своей жизни. Даже если бы тропинка, полускрытая за высокой травой, была совершенно незнакома, он бы безошибочно ощущал близость любимой. «Анна, Аня, Анечка…» - ее имя звучало в тишине лесных дорог, ею было наполнено всё в нем. И с каждым шагом, с каждым прыжком в темноту она становилась ближе и ближе! Отдышавшись немного, черный волк двинулся дальше. Как же верно поступил он вчера, вернувшись к замку княгини отдаленными, одним лишь ночным хищникам известными путями! Облавы гремели и трубили вокруг зычным звуком охотничьих рогов, но он безопасно добрался до знакомой пещеры и, преодолев ее за несколько минут, уже человеком пробрался к Михаилу. Пока, свирепо выкрикивая слова проклятья, не имеющие власти над уже проклятым врагом, княгиня искала его в близлежащих деревнях, Корф вывел многих людей из мрака подземелий. Нынче Репнин с помощью отца Павла и горстки поселян, решившихся бросить вызов ведьме, должны были прятать бывших узников замка. Но он спешил к своей Анне – и каждый новый шаг, и каждый новый вздох вел его к ней. Затерянный в глуши домик приветливо выглянул из-за мохнатых еловых лап. Волк в один прыжок пересек пару невысоких ступенек и, поднявшись на задние лапы, уперся передними в дубовую дверь. Так он и думал! Беспечная девочка, привыкшая к одиночеству и не особо жалуемая людьми, его красавица даже не заперла входа. И нужно бы попенять ей на это, и рассказать, сколько опасностей таит ночной лес, и напомнить, что не над всеми существами в нем властен черный волк, не ведающий страха… Но всё мысли разлетелись, позабытые, стоило лишь увидеть её… Девушка сладко спала, и теплая майская ночь почти скинула с хрупкого тела меховое одеяло, позволяя согреться одним лишь своим дыханием. На темной постели белоснежное кружево сорочки серебрилось и манило. «Люблю тебя!» - хотел прошептать он, но вместо слов, из волчьей груди вырвалось только приглушенное рычание. До рассвета было еще так долго… Первые лучи уже дрожали на самой грани земли и небес, готовясь золотисто сверкнуть на изумрудных молодых листочках, утренние птицы уже распевали во всю, а ночная тьма давно отступила. Но всё равно для влюбленного барона, еще не скинувшего волчий облик, время тянулось непозволительно долго… Он приблизился к постели. И, словно чувствуя его приближение, спящая Анна немного повернулась, розовые губки выпустили тихий вздох, и улыбка, легкая, как проблеск солнца в грозовом небе, озарила сумрак вокруг. Сейчас, когда тело зверя подчиняло себе, Владимир всё ощущал четче, ярче – и ее волосы пахли летним лугом, и безумный аромат ее кожи лишал воли и разума. Осторожно, чтобы не потревожить предрассветный сон возлюбленной, он оперся лапами на край постели и прижался мордой к нежной ручке. Анна пошевелилась, беспокойно нахмурившись, и снова отвернулась к окну. Окончательно сходя с ума, не в силах отличить реальность от волнующих грёз, Владимир подхватил зубами пушистый мех одеяла и оттянул его подальше. Теперь красавица была совсем рядом: плавные изгибы ее тела не могла скрыть тонкая ткань сорочки, высокая грудь вздымалась при каждом вдохе, распущенные длинные волосы медовой волной расплескались по постели. Волк напрягся, усилием воли приказывая себе отвести взгляд от девушки, но тщетно. Еще сильнее подавшись вперед, он приподнял носом подол сорочки и ласково лизнул изящную ножку. Анна вздрогнула, прошептала его имя и проснулась. Понадобилось всего несколько мгновений, чтобы глаза сбросили сонную пелену и привыкли к полумраку. Она осмотрелась, судорожно пытаясь понять, что же разбудило в такой ранний час, и увидела в ногах покорного и ручного ночного гостя. А потом взошло солнце… - Аня, я люблю тебя… - наконец-то, возвращая своё истинное тело, вновь становясь человеком, он смог прошептать своей милой слова, так давно рвущиеся с губ. Малышка улыбнулась немного вымученно, теплая ладошка потянулась и погладила прохладную кожу щеки. - Ты вернулся или мне снится? – она села на кровати, обхватив руками колени, всматриваясь в глаза застывшего рядом мужчины. – Владимир… скажи мне… Он не ответил, но придвинулся к ней, скользнув по мягкому меху. Лес вокруг избушки еще хранил тень ночного мрака, но восточное окно успело поймать несколько живых солнечных лучиков, и теперь они весело играли в темных волосах молодого человека, отражались искристым огнем в его потемневшем взгляде. Боясь поверить собственным глазам, Анна несмело провела кончиками пальцев по обнаженной груди барона, по плечам и сильным мышцам рук. - Ты! – радостно выдохнула девушка, наконец, обнимая любимого за шею. – Живой… Владимир… И тут же поцелуй обжег губы, отозвался в сердце огненным жаром, томлением и негой наполнил тело. - Не могу без тебя… - повторял Владимир, как сумасшедший, припадая снова и снова к желанным устам, а в ответ слышал, как голосок красавицы, словно эхо в звенящей лесной тишине, возвращает ему те же слова: - Не могу… Люблю тебя… только тебя… Сорочка исчезла незаметно, повинуясь требовательным мужским ладоням, освобождая и открывая девушку, отдавая её ласкам возлюбленного, сейчас и навеки-вечные отдавая её ему, до последнего мига жизни. Владимир до сих пор не мог поверить, что это правда: что нежное тело покорно отвечает на его смелые прикосновения, что в затуманенных глазах любимой плещется такая же неистовая страсть, что снедает и его самого с мига их первой встречи. Анна вскрикнула в крепких объятьях, сильнее прижимаясь к нему, смаргивая непрошенные слезы. «Владимир, Володя, Володенька…» - его имя тихим шепотом слетало с губ, струилось в воздухе, согретом их дыханием, наполняло мир вокруг так же тягуче-сладко, как и он наполнял, заполнял ее тело, безмерно долго ждавшее его, мечтавшее о нем, о возможности раствориться в нем в едином любовном порыве. Новый день вступал в свои права, всё выше поднималось солнце, всё ярче оно сияло в небесах. Не размыкая рук, ни на миг не отпуская друг друга, в маленькой избушке, затерянной в лесной чаще, Владимир и Анна еще не подозревали, что отныне многое в их жизни будет иначе… -16- Что не осилить смертным? Морские волны: Не унять, десницей махнув, водяные валы. Солнца закат и рассвет, в небе месяц полный Не остановишь. Как и полёт стрелы… - А когда ночь поднимается над лесом? Что тогда?.. - Тогда лунный лик сияет, словно золотая монета, а я в нем вижу твоё лицо… И глаза, самые прекрасные на свете… И губы, дурманящие, как маковая роса летней жаркой порой, губы, созданные для того, чтобы я мог их целовать, Анечка… - Целовать? Как? - Хм… Вот так…. - Сладко, так сладко, Володенька. А если… если загорается рассвет, и новое утро приходит в мир? - О, как я люблю эти летние рассветы, когда появляется на востоке солнечный диск, и медленно-медленно первые лучи золотят верхушки сосен, затем стройные березки, и тепло согревает дрожащую робость осин… - А речка… блестит, словно вся из серебра… И манит искупаться! - И мы обязательно сделаем это – примем ее приглашение. Правда? Только на сей раз вода, прогретая до дна, не обожжет холодом, а на тебе не будет ни платья, ни даже сорочки. - Владимир! - Ммм… Что? - Ты бесстыдник! - Благодарю, любовь моя, но мне это известно… Как же всё было волшебно: купаясь в жарких солнечных лучах и щедрых ласках друг друга, вполголоса разговаривать обо всяких глупостях и пустяках, смеяться и шутить. И не отводить взгляда, не размыкать рук. И дышать его дыханием. И ощущать в груди стук её сердца. И любить – горячо, страстно, как любят только раз, как любят в последний раз! И желать лишь одного: чтобы это длилось бесконечно долго, чтобы новый день принес эту же негу и томление тела, и эту сладкую боль, и божественный вкус поцелуев, сливающихся, подобно потоку, в одно безбрежное «Люблю…» Анна расслабленно прикрыла глаза. Ее золотистая головка уютно устроилась на груди барона, тонкие изящные пальчики, сплетенные с его пальцами, непроизвольно поглаживали массивный перстень с печаткой рода Корфов. - Владимир, - она подняла на любовника синий взгляд, немного тревожный и взволнованный. – Я должна, вернее, хочу сказать тебе что-то… Мужчина улыбнулся, рассматривая милое личико – каждую черточку, каждую вьющуюся прядку, падающую на лоб, каждую искорку в глазах. - Говори. - Не сейчас. – Красавица вздохнула. – Потом… Умиротворенность на его лице сменилась недоумением. - Что случилось, Аня? Почему… - Я пока не могу! Поверь, хочу… Но… Не спрашивай меня ни о чем, Володя, и знай: как только пробьет заветный час – ты первым узнаешь об этом! Я клянусь! - Аня… - её имя прозвучало гулко и протяжно в уединении лесного домика в глуши. – Ты пугаешь меня, девочка моя. Владимир повернулся набок, укладывая красавицу на меховое одеяло, и навис над ней, серые глаза не отпускали ее взгляда, будто пытались проникнуть в мысли, узнать самые скрытые тайны, самые страшные секреты. Анна поудобнее устроилась на постели и игриво повела плечами. - Это не страшно… Думаю, тебе даже понравится известие. А пока… - маленькие ладошки побежали по напряженным мышцам, скользнули по спине и легли на плечи, притягивая мужчину ближе. – Пока… люби меня! *** - Стало быть, нашел себе зазнобу? – княгиня недобро прищурилась и отвернулась к окну, дабы не пугать сына неприкрытой злостью, перекосившей величественное красивое лицо. – И кто же она? - Дочь лесоруба Петра и его жены. Их привезли этою зимой, и ты… - Как же… Помню, - хриплый смех наполнил княжеские покои. – Они оказались так слабы, что не дожили и до половины пути к обращению… - Зато Анна сильна! Настоящая ведьма! Все в деревне знают об этом! Андре стиснул кулаки, вспоминая горделивую осанку девушки, получить которую так и не удалось, и высокомерный взгляд, и стиснутые губы, на которых для него были припасены лишь отказ да проклятья. Но станет ли слушать его мать? Княгиня снисходительно усмехнулась, потрепав молодого человека по темным кудрям. - В тебе говорит неудовлетворенная плоть, мой мальчик, - она задумчиво провела пальцем по тонким губам. – Но в чем-то прав и ты, и людская молва. Только сильная девушка могла покорить Корфа. Покорить настолько, чтобы гордый барон позабыл об осторожности в ее объятьях. - Только нам от этого мало толку! – Андре раздосадовано отбросил руку матери и ударил кулаком по столу. – Узники пропали, все попытки найти их и вернуть терпят крах. А проклятый барон нежится в объятьях своей девки! - Не скажи… - хищно прошипела женщина, и в глазах её сверкнула непроглядная чернота адовой бездны. – Силу гораздо легче превратить в слабость, нежели наоборот. И сила дочери дровосека слабостью Корфа станет! - Но как?! Матушка, он наверняка спрятал её так, что и твоим чарам не добраться! Княгиня тяжело вздохнула: - Тут ты прав. Искать людей, забредших в дальние дали, мне не под силу. Но ОН ведь этого не знает… Владимир пришпорил Грома, осматриваясь по сторонам. Всё такой же мертвой пустошью раскинулся перед ним некогда счастливый благодатный край. И черные вороны призывали своим недобрым криком беду. Нельзя было оставлять Анну одну… Теперь сердце всё громче стонало об этом – чем дальше отъезжал от лесного убежища резвый конь. Но и взять ее собой было немыслимо, невозможно защитить от беды в пламени и крови решающих сражений. Владимир чувствовал, что должен ударить. Что озадаченная и успевшая, было, расслабиться княгиня может уже никогда не быть столь слабой, как сейчас. Но что-то останавливало, какое-то смутное ожидание, ощущение грядущих перемен, значительных, но пока непонятных. Корф не мог объяснить ни себе, ни кому-то другому, о чем подсказывали заостренные инстинкты и предчувствия. Из размышлений вывел лающий смех, раздавшийся неподалеку. - Совсем не боишься? – Молодой князь приосанился в седле. – Али не ведаешь, Владимир, что из всех смертных грехов нет тяжелей, чем гордыня? - Тебя бояться, что ли? – барон склонил голову, скептически разглядывая неказистого соперника. Андрей не слыл умелым воином, да и не прошел тех бесчисленных сражений, закаливших самого Владимира, вылепивших из него непобедимого черного рыцаря. – Ну что ж. Сразимся! Без предупреждения он бросился на врага, на ходу выхватывая кованый меч, и князь с трудом смог увернуться. Его глаза заполнил почти животный ужас, знакомый Корфу по часу ночной охоты, но вдруг страх пропал. Растворился в глубине зрачков. Отъехав на безопасное, по его мнению, расстояние, Андре небрежно поправил сверкающую золотом украшений кирасу. - Ты настоящий мастер… Рыцарь без страха и упрека… Да вот допустил такой неожиданный промах… – он картинно закатил глаза. – Вспомнить страшно, как кричала твоя потаскушка, когда ее доставили в мои покои нынче в полдень. А потом ничего, ей даже понравилось… Анна!!! Её имя ударило в висках, черной кровью облилось сердце, дикая ненависть застила глаза. А в это время в далеком замке княгиня улыбнулась загадочно и едва слышно начала произносить слова заклинания. Ее колдовство, бессильное против чар истинной любви, питала ненависть. И теперь с легкостью можно было сразить опостылевшего щенка. Барон снова направил своего скакуна на противника, занося оружие для удара. На сей раз серый конь взбрыкнул, испуганный победным ржанием Грома, и Андре покачнулся в седле. Казалось, один лишь взмах меча – и князь падет наземь, испуская дух… Но темные силы, призванные его властной матерью, отныне защищали и питали, позволяя отразить выпад соперника и нанести ответный сокрушительный удар. - Негодяй… - прохрипел Корф, бросаясь вперед, снова и снова нападая, и отступая, и круша латы, но не в состоянии поразить неуязвимую под заклятием плоть. Он сам уже был ранен, но не чувствовал боли. Одно слово билось в воспаленном сознании: «Анна!!!». Князь же понимал, что проигрывает. Еще несколько ударов – и он без сил упадет на землю. А земля в этом краю давно ждет случая восстать против своей темной владычицы! «Матушка! Помоги, помоги мне!» - беззвучно взмолился он, и в шелесте ветра послышался ответ. Она внимала сыновней просьбе… Разъяренная, ужасная, без тени былой красоты, с почерневшими глазами – княгиня стояла на площадке самой высокой башни. Ее правая рука взметнулась вверх: - Да поразит смерть человеческого воина! – и огненный шар поднялся в небо, впитывая солнечные лучи, становясь всё прозрачней и прозрачней в небесной лазури. - Лети! – властно приказала ведьма. Его полет был быстрее молнии… Но воин, занесший оружие для решающей битвы, не подозревал о приближении беды. Сжимая в руках меч, прикрываясь стальной броней, Владимир слишком поздно понял, в чем дело, и при всём желании уже не смог уклониться… -17- Подобно свету – молниеносно взлетая – Любовь приходит, и покоряет сердце. Но время идет, всё заново расцветает, В новой любви хочется сердцу греться. Предательски спрятанный за спиной, острый кинжал соперника пронзил незащищенный броней правый бок, едва ли не полосонув по печени. Адской болью взрываясь внутри, холодная сталь прошлась по сосудам, заскрежетала на ребрах, несколько раз повернулось смертоносное жало лезвия и вошло в тело уже окончательно по самую рукоятку. Стиснув зубы, Владимир ощутил сначала сильный жар, затем озноб, сумрачная пелена, окутывая со всех сторон, подбиралась всё ближе и ближе, руки уже не удерживали поводья. Теряя силы окончательно, барон медленно выпростал ноги из стремени, чтобы хоть Грому посчастливилось выбраться отсюда живому – иначе едва ли возможно подать Мишелю тревожный сигнал о гибели друга. Последней мыслью, промелькнувшей в глубине замирающего сознания, было то, что он не сумел защитить свою Анну. И вина впилась в сердце, болезненней стали клинка. Пошатнувшись в седле, рыцарь выронил меч, отпустил тяжелое оружие на траву, пятная зелень свежей кровью. Небо опрокинулось, солнце закружилось огненным водоворотом, и Корф упал вниз – будто в распростертую посреди щедрой плодородной долины пугающую темную бездны. Щурясь, он взглянул на врага. Вот Андре тоже спешился, криво ухмыляясь, занес меч для удара – и вдруг… Яркая вспышка ослепила на миг, а когда глаза привыкли к неестественному переливающемуся свету, перед Владимиром предстала неожиданная картина. В страшных судорогах молодой князь корчился на траве, его волосы, брови и ресницы уже обгорели, глаза едва ли не плавились от испепеляющего изнутри жара, кожа взбухла огромными волдырями, а просочившаяся в ранках кровь вскипала, словно масло над костром. Барон замер, пораженный: не было на земле силы, способной сотворить такое. И лишь сатанинское адское пламя так безжалостно рвало, поглощало, изощренно мучило своих обессиливших жертв. Несколько мгновений длилась пытка, и барон наблюдал за смертью Андре. Да, его лютый враг нынче умирал в жутких муках, и всё же благородное сердце не могло не отозваться, хоть чем-то облегчив страдания несчастного. Владимир попытался подняться. Сил не было, и воткнутый заговоренный кинжал парализовал весь бок. Он встал и подобрался к князю, но слишком поздно – бездыханное изуродованное тело распласталось на траве, смутно напоминая высокомерного сына княгини-ведьмы. Корф усмехнулся, устремив взор в небо: - Что, Светлейшая? Пыталась меня изжить!? Ты промахнулась! Ты никогда не стреляла слишком метко – и сейчас попала мимо цели!!! Темные тучи налетели с севера, превращая в сумерки свет дня. Ураганный ветер трепал мокрые от пота и крови волосы молодого барона, и слёзы высыхали на щеках, едва падая с ресниц. Он захохотал навстречу надвигающейся буре – так бесстрашный волк победным кличем наполняет поле битвы, когда силы неравны, и когда он сам на стороне проигравших. Она лежала в беспамятстве на почерневших гранитных плитах, и только безжизненные холодные слёзы стекали по бледным, как полотно, материнским щекам. Она сама сделала это: своими собственными руками убила единственного сына. Её Андрей, её милый добрый мальчик умер в страшных муках, потому что проклятой, сотни раз проклятой судьбе захотелось отвести удар от чертового щенка Корфа! И теперь ее черная душа, впитавшая весь мрак злой магии, истекала кровавыми слезами. Княгиня закрыла глаза. Да, так и есть… Она чувствовала свою душу. Странное ощущение… После стольких лет, когда, казалось, эта позабытая субстанция не тревожила своим присутствием, именно сейчас она вздумала вновь напомнить о себе. И так ядовито, и так болезненно… Женщина не знала, как долго пролежала там, во мраке, под неистово бьющимися в каменные валы бушующими стихиями. Она могла бы умереть прямо там и тогда, но восстала из своей муки, из своего горя нечеловеческой жаждой мести. Он, только он один виноват во всем! Он посмел бесцеремонно вторгнуться в её слаженный мир, он не испугался даже бремени проклятья, и сейчас он… Из-за него… Губы отказывались выговаривать страшные слова. Княгиня поднялась, опираясь на литые перила. Всё тело ныло и стонало, истощенное чародейством, ноги отказывались держать, с мокрых волос струями лилась вода, смешивалась на щеках с её слезами. Невидящим взором она посмотрела вдаль, туда, где лежал сейчас в круге выгоревшей травы её мальчик. - Андрюшенька… - чуть слышным, надломленным голосом прошептала она в гробовую тишину вокруг. Столько всего следовало успеть: приказать охотникам и слугам забрать его тело, подготовить могилу и погребальную тризну, позвать священника… Андрюша был славным мальчиком, его следует отпеть по всем правилам всех известных ей миров! А еще… О… Этот пункт был приятен и сладок, заняться им будет сущей радостью, единственным проблеском лунных лучей в этой непроглядной, беспросветной черноте! Еще следует продумать план мести убийце, безжалостной твари, не пощадившей молодую жизнь! И смерть покажется для барона избавлением после всего, что княгиня сделает ему! Он будет на коленях умолять о смерти, покорно склонив главу, - и она придет, такая же жестокая и мучительная, как была у Андре! Корф потеряет всё… В погоне за мечтой встретит закат, но с первыми мгновеньями ночи лишится надежды. Его соратники брезгливо поморщатся, глядя на него. Его девка вильнет хвостом и думать перестанет о проклятом! И это всё будет только началом… Отдав приказы и заперев на засов двери в своих покоях, враз постаревшая женщина присела у окна. Она припрятала для Корфа любопытный подарок… Самый интересный, самый неожиданный козырь… *** Тишина и покой. И безоблачное небо где-то в вышине. И прохлада лесной чащи, незнакомая, неведомая там, в мире людей. И сладкие голоса птиц, робкий, едва слышный рокот ручейка. Душистые травы. Анна открыла настежь окна и двери, впуская в дом всё это великолепие. Мужчина на постели негромко застонал и пошевелился, красавица тут же оказалась рядом. - Володя, ты проснулся? Милый мой, - девичьи губки прикоснулись к его щеке, к плечу, изгибу локтя, нежное личико прижалось к слабой ладони. – Любимый… - Со мной всё хорошо, ты только… не волнуйся… Разумеется, барон лгал. И она это знала. Пусть рана затягивалась довольно быстро под пристальным присмотром прекрасной сиделки, но молодой человек по-прежнему был довольно слаб. Не успев толком оправиться после предыдущего боя, он снова умудрился побродить на грани жизни и смерти… Анна прилегла рядом, осторожно укладывая его руку себе на талию. Прикрыла глаза и, как сейчас, увидела она перед собой своего окровавленного мужчину. Она тогда только заснула, мучимая смятенным предчувствием беды, и вскинулась на кровати тут же, когда в двери кто-то постучал. Вернее, поскребся, тихо скуля, – и ночь стояла на дворе, и это мог быть её волк! Метнувшись к двери, она обнаружила зверя, уставшего и ослабленного, его бок был наспех перетянут тряпицей – всё, что смог сделать Владимир, еще будучи человеком, что удержалось на нем после превращения… Помимо воли вздрогнув от тревожных воспоминаний, красавица приподнялась на локте. Корф смотрел на неё, серые глаза немного щурились от прямых солнечных лучей, но молодой человек выглядел гораздо лучше, нежели в предыдущие дни. - Ты не рассказал, что произошло, - обижено надула губки Анна. – Кто тебя так ранил? Снова сумасшедшие охотники княгини? Слабый поворот головы, улыбка, немного грустная, и вздох. Владимир протянул ладонь, проводя кончиками пальцев по личику любимой. - Это не они. Аня, пообещай мне, что без меня никогда никуда не пойдешь! Девушка забеспокоилась. - Владимир… Но он не позволил договорить. - Поклянись! – руки притянули её к мужскому телу, дыхание обдало жаром. – Я жду! - Клянусь… - прошептала Анна, и тут же пожалела, было, о так спешно слетевших словах, но губы барона накрыли её сладкие розовые губки в поцелуе, сводящем с ума, кружившем голову… - Ты уверен, что уже можешь вставать? – девушка затенила взгляд ресницами, с улыбкой наблюдая за возлюбленным. - Вполне! – Владимир потянулся всем телом, сбрасывая остатки слабости, и опрокинул на себя черпак холодной воды из ручья. Прозрачные струйки пробежали по лицу и шее, обнаженной груди, по животу, падая на землю, тот час вбирающую влагу. - Иди сюда… - промурлыкал он, протягивая руку, и Анна зарделась, но всё же подошла ближе. В этот миг за деревьями послышалось тихое ржание. Красавица насторожилась, прижимаясь к любимому. - Не бойся, Анечка, это Гром, - успокоил Корф, но остался, впрочем, напряженным. Он чувствовал еще кого-то… - Володя!!!! – радостный Михаил спешился, как только тропинка остановилась, выведя его на поляну у избушки. – Ты жив, чертяка! Барон кивнул и бросил взгляд на Анну. Та поприветствовала князя, склонив голову величественно и гордо, так особенно, как умела только она. - Рада видеть, Миша. Оставлю вас наедине, полагаю, вам есть, что обсудить. Когда она скрылась в доме, Репнин горько выдохнул: - Счастлив? - Безумно. - Владимир не иронизировал и не лукавил. Потом его взгляд нахмурился. – Как ты здесь? Гром привел? И тут же любовные дела были забыты. - А ты как думаешь?! – негодовал и возмущался князь. – Твой конь прискакал ко мне весь в крови, в человеческой крови и без седока, чуть ли не велел следовать за ним и привел сюда, а ты просто наслаждаешься жизнью с прекрасной дочерью лесоруба! - Репнин, остынь, - в голосе барона прибавилось раздражения. – Анна снова выходила меня после ранения. И я уже собирался уезжать. Михаил вмиг подобрался. - Раз ты тут восстанавливал силы, то не знаешь последних новостей из замка… Корф хмыкнул: - Догадываюсь, о чем ты... – рука непроизвольно потянулась к свежему шраму. – О смерти Андрея, не так ли? - Не так, - Мишель медленно покачал головой. – Это невероятно, но… Княжна Анастасия жива! Она вернулась! -18- Мы приходим на свет под косыми лучами солнца, Принимаем, как бой, тяжелые жизни оковы. И не знаем, что главную цену платить придется В миг, когда мы совсем к этому не готовы. «Анастасия…» - тихим шелестом повторила листва. «Анастасия?..» - до конца не веря, выдохнул ветер в вышине. «Анастасия!» - словно серебристым перезвоном, зажурчали прозрачные воды ручья. Владимир прикрыл глаза, ощущая на губах вкус так давно не произносимого вслух имени: - Анастасия… - молодой барон тут же нахмурился, бросив на друга вопросительный взгляд. – Но это не может быть правдой. Как? Когда?! - Не знаю подробностей, - отмахнулся князь, - но говорят, она приехала в ночь новолуния, сопровождаемая небольшим отрядом всадников, и княгиня опустила свои знамёна. Сейчас замок окружен тишиной и, я сам видел, будто светится изнутри… - Всё правильно… Так и должно быть. Княжна – законная хозяйка трона, всё в этом крае подвластно ей. – Михаилу показалось, или друг действительно тяжело вздохнул, устремив взгляд куда-то вдаль? – Если она вернулась, я должен быть рядом! Не проронив более ни слова, Корф направился к избушке, на ходу пробуя свежие рубцы едва затянувшейся раны. Анна только ахнула, когда услышала его твердое намерение ехать незамедлительно. - Ты еще слаб, Володя, - всегда спокойные и величественные, сейчас ее синие глаза полнились тревогой. Почти не скрытой болью звучал нежный голос, разрывая сердце воина-оборотня, заставляя плотно сжать губы и серьезно проговорить: - Анечка, я должен быть там. Должен, понимаешь?! Разумеется, она понимала: его слово – то, что тверже стали его же закаленного в пламени горнила клинка, - уверенно и властно звало барона в бой. Лишь ему известно, куда и за что, её Владимир снова уезжал сражаться, не зная устали, не ведая страха, бить врагов этого страждущего народа, измученного долгими годами правления темной княгини. Девушка прижалась на короткий миг к мужской груди. - Ты едешь в замок? – как же хотелось еще хоть день, хоть час, ни о чём не думая, быть счастливой в объятьях любимого. - Да, - Владимир коротко кивнул, отгоняя от себя те же мысли, и легонько сжал хрупкие плечики.– Теперь всё будет иначе, маленькая моя. Теперь мы точно победим! Она улыбнулась: - Хорошо если так… Война мучительно затянулась… - Войне пришел конец, и твердыня ведьмы превратится в оплот добра, как и было прежде, - уверенно отчеканил Корф. Он склонился к губам своей красавицы, прижимаясь к ним, испивая сладкую горечь предстоящей разлуки, но тут же отвел тонкие руки и огляделся в поисках боевых доспехов. Михаил был прав: сияющая теплая тишина разлилась вокруг замка, еще совсем недавно дышащего чистым злом. Высокие башни уже не питали адским пламенем молнии воробьиных ночей, лазурный свет струился по острым шпилям, мягко ложась бликами на блестящей поверхности крыш. Вместо темно-бордовых, с черным шитьем, знамен ведьмы, на внешних окнах красовались ало-золотые штандарты чуть, было, не погибшей княжеской династии. Всадники, остановившись у ворот, окинули взглядом открывшуюся картину. Всё поменялось с того дня, когда силой и хитростью они выводили отсюда обреченных пленников. Даже вода в глубине рва яркой синевой катилась по острым камням и звонко подпевала эоловым арфам. Репнин удержал барона за руку, когда тот собирался решительно направить коня во внутренний двор. - Володя, - непонятно, отчего, но князю было весьма тревожно, - может, не стоит так торопиться? А вдруг это… ловушка? Корф пожал плечом, неосознанно поглаживая рукоятку меча. - Значит, она весьма искусна, раз настолько изменила это место… - Неожиданно серый взгляд загорелся, как заря вмиг загорается на востоке, стоит лишь придти назначенному часу рассвета. – Миш, ты не знаешь , но я… я еще помню, как светло и мирно было у этих стен при старом князе. И сейчас всё так же! И Анастасия вернулась! Я должен увидеть её, поддержать своим мечом княжеский трон. С этими словами Владимир пришпорил скакуна, въезжая под высокий свод врат. Ничего не сказав в ответ, Михаил последовал за ним, всё еще настороженно озираясь. Вопреки его опасениям, в замке действительно оказалось спокойно. Притихшие слуги кланялись у каждой двери, молчаливая охрана опускала острия пик, приветствуя барона, как и в те далекие времена, когда он, совсем еще юноша, возвращался в дом приемных родителей после очередного путешествия. Безвольных охотников ведьмы вообще нигде не было видно, да и присутствия ее самой не ощущал Владимир, как ни старался напрячь притупленные днем волчьи инстинкты. Арочный вход в тронный зал плавно открылся изнутри, стоило молодым людям лишь подойти к нему, и Репнин, никогда прежде не бывавший здесь, не смог сдержать восторженного возгласа. Витражное стекло окон искрилось переливами золота и алых лучей зари, парчовые накидки живописно ниспадали, драпируя стены и нишу за троном, у которого, смущенно опустив взгляд, стояла юная княжна. Ее светлые волосы, убранные назад, тоже сверкали солнечным золотом, но даже синева неба терялась в соседстве с сапфировым блеском глаз. Тонкая фигурка, укутанная в роскошь бархата и дорогое изящество шелка, тоже была словно окутана светом. Репнин замер, пораженный, а Владимир шагнул вперед, склонившись на колено перед будущей законной владычицей. - Анастасия… - его голос прозвучал тихо, и нежность, предназначенная подруге по детским играм, не коснулась чужих ушей. Девушка спустилась на одну ступеньку и, почти касаясь пальчиками темных волос, так же тихо ответила: - Приветствую вас, барон Корф… Как же она изменилась за эти десять лет! Совсем выросла, стала настоящей красавицей. И ее голосок, некогда колокольчиком звучащий по широким залам замка, по коридорам и под низкими сводами подземелий, куда малышка так любила захаживать вместе с юным Владимиром, был нынче совсем не тот. Молодой человек поднялся, поправляя полы плаща, и намеревался уже вновь обратиться к княжне, когда уловил чужое присутствие. Среди ближайших слуг и прочей челяди, столпившейся вокруг и с благоговейным трепетом взирающей на новую хозяйку, пробежался приглушенный шепот. Стражники, звякнув оружием, застыли у стен. Резко обернувшись, Владимир потянулся за мечом, но передумал, увидев, наконец, поверженную и слабую княгиню. Она была словно закутана в черный цвет, так сливалась потемневшая от слез кожа лица с ее темными, как ночь, одеждами. Когда-то яркие, мечущие молнии, сейчас ее глаза выцвели и поблекли, не выражая ничего, кроме вселенской скорби. - С приездом, барон, - хрипло проговорила она и поморщилась – каждое слово давалось с болью. Метнув быстрый взгляд на недоуменного Михаила, Корф всё же вынул из ножен свой кованый меч и направил острие на княгиню, предупреждая нападение. Но сломленная горем, женщина только усмехнулась улыбкой поздней осени. - Я слишком слаба, чтобы сражаться с тобой, мальчик… - она прикрыла глаза. – Ты отобрал у меня самое дорогое, что было в жизни, - сына. Ты убил, растоптал сердце матери! Неужели думаешь, что мне станет сил бороться заново?! Владимир вскинул голову, отбрасывая с глаз непокорную челку. - Я не убивал Андре, но видел его смерть! И не пожелаю такого ужаса даже лютому врагу! – не слишком хотелось добивать своим вопросом княгиню, но всё же, понизив голос, Владимир поинтересовался. – Разве не в меня вы целились? А попали… в сына… - Не смей!!! – праведный гнев запылал в узких покрасневших глазах. – Не смей даже вспоминать о нем! Ты забрал моего мальчика – и враз мне стало не для чего жить, не для кого… Всё это… это лишь бренный прах, да груда камней, да почерневшие скелеты пожарищ, если некому передать бразды власти. А мне отныне некому… И потому… Она умолкла, обведя широким жестом наполненный людьми зал, и вдруг оказалась бок о бок с Владимиром, приблизившись неведомо когда, и прошептала ему на ухо: - И потому я вернула её… Анастасия – моя племянница, а значит – тоже не чужая. Это всё отныне принадлежит ей! – властный приказ раздался, подобно грому среди ясного неба, и раскатился под высоким сводом. Корф недоверчиво хмыкнул: - Княжны не было десять лет, а это немалый срок. Где же всё это время она жила? - У меня, - бывшая ведьма невозмутимо встретилась взглядом со своим былым врагом. – Где ж еще? Напуганная, израненная, бедная девочка не пожелала вернуться в отчий дом. Впрочем, это её дело. Сейчас же пришло время возобновить справедливость. И то, что я сейчас делаю, я делаю лишь для нее, для нее одной! Княгиня хлопнула в ладоши, и в боковую дверцу, почти невидную за троном, вошел священник в длинной парадной рясе, за ним служки внесли обрамленные золотом полотна святых образов. Анастасия улыбнулась светло и открыто, а Владимир сразу понял, что здесь происходит. Он прикрыл глаза, тряхнув головой, словно в детстве, когда приходилось принимать нелегкие решения, и его растерянность не укрылась от наблюдательного взгляда княгини. - Ну, что же ты медлишь? – она насмешливо изогнула тонкую бровь и уже не так походила на скорбящую мать. – Неужто напомнить тебе назначенную цену за твой волчий ночной облик? Не так уж зла и бессердечна я была, устанавливая её: ты, барон Владимир Корф, посмевший пойти на меня с мечом и обвинивший в страшных, страшных преступлениях, будешь прощен! И проклятие будет снято! В тот самый миг, когда ты обвенчаешься с княжной Анастасией, своей первой, самой нежной, самой трепетной любовью! Что же ты стоишь, не веря, на месте? Всё готово, и твоя невеста ждет тебя у алтаря, чтобы снять проклятье, навеки соединяясь с тобой узами законного брака. Иди же к ней! Иди! Князь Репнин широким шагом подошел к Корфу. - Володя, - процедил он сквозь зубы, чтобы не услышали даже стоящие рядом люди. – Что же ты намерен делать? Но в ответ, вопреки ожиданиям, вопреки всем своим представлениям о лучшем друге, Михаил услышал уверенное: - Уходи! -19- Есть время с головой бросаться в омут, Есть время дорожить минутой каждой. Которое из них пришло, не могут Порой понять ни мудрый, ни отважный. Анна отвернулась, боясь показать такому чужому в этот миг человеку слезы, близко подступившие к ресницам. Потупив взгляд и опустив голову, Михаил замялся немного, но нашел в себе силы продолжить: - Вы не так меня поняли, Анна… - еще ни разу за всю жизнь не приходилось приносить подобных известий, и князь всё отдал бы за крошечную возможность изменить неизбежное. Девушка не смотрела в его сторону, только едва заметно повела точеным плечиком. - Что ж тут непонятного?.. Владимир погиб… Только смерть способна не пустить его ко мне! – горькая улыбка, холодная, как солнце поздней осени, прикоснулась к губам. – Миша, вам следует быть смелее, я не настолько слаба, как то может показаться, и готова принять правду, какой бы болью она не отозвалась в сердце. Если моего… если барона больше нет – я должна это знать, я должна сама… - Анна! – нетерпеливо перебил ее Репнин. – Поймите же, наконец, Корф может не вернуться к вам, потому что… - Что?! – первые слезы уже блестели на глазах, когда красавица резко развернулась, всматриваясь в лицо собеседника. Михаил глухо выдавил: - Владимир женится. Наверное, если бы небо, опрокинувшись, почерневшей громадой грозовых туч придавило землю, если бы солнце сорвалось вниз и всем жаром утренней и вечерней зари вскипятило реки, ей не было бы так больно, а познавшая глубину предательства душа не корчилась бы в таких диких судорогах, умирая от потерянной надежды на счастье. Анна стиснула кулачки настолько сильно, что кровавые следы остались на гладкой коже ладоней. Князь, бросив вниз беглый взгляд, испуганно поспешил заверить: - Он не разлюбил вас, нет! Просто… женитьба на… этой девушке – единственный способ… - слова терялись в срывающемся дыхании, и огромных усилий стоило договорить начатое. - Это венчание – единственный способ снять его проклятье. Анна, Владимир снова станет человеком, и вернется… Сейчас Михаил был готов на многое, лишь бы вывести из оцепенения девушку, казавшуюся такой маленькой и хрупкой, словно тонкая льдинка в самом начале зимы, которая может разбиться от одного неосторожного прикосновения. Грустная, поникшая, отрешенная, Анна слабо покачала головой: - Не вернется… Он даст клятву перед алтарем – и останется с женой. Но… – вдруг синий взгляд засиял прежним небесным светом, - он будет счастлив! Пусть не со мной, но, сбросив груз проклятья, обретет покой! - И вы готовы его отпустить? – в голосе Михаила явственно слышались недоверчивые нотки. Анна кивнула. - Вы даже представить не можете, сколько он уже сделал для меня. Теперь, - она снова погрустнела, но мимолетным облаком грусть пролетела в синеве глаз и скрылась в неизвестности. – Теперь я должна научиться справляться со всем сама. Я могу попросить вас об одолжении? - Всё, что угодно, - рассеянно уверил князь. - Приведите сюда отца Павла. Мне есть о чем ему сказать… Откланявшись, Михаил ускакал. А красавица в простом платье еще долго смотрела ему вслед. И лишь когда затих вдали топот конских копыт, она вернулась в избушку, без сил упала на постель и горько зарыдала – от боли, одиночества и лжи, в который раз произнесенной ее губами. Вопреки уверенному тону, вопреки своим же словам, Анна не знала, как ей жить дальше… Он хмуро осматривался, пытаясь понять, откуда ждать подвоха. Княгиня не могла вот так запросто решить его судьбу, отдавая Анастасию, снимая проклятье. Все чувства не подсказывали – кричали, предостерегая. И в то же время Владимир не узнавал в этой женщине, потемневшей от пережитого горя, тихой и смиренной, высокомерную ведьму. Словно угадав его сомнения, княгиня тут же снова очутилась рядом, подошла неслышно, как ночь, как смерть. - Я слаба, - надтреснутый голос прозвучал глухо, немного неестественно для этой властной сильной женщины.- Слишком слаба для того, чтобы бороться, особенно с тобой. Твоя сила… не могу понять, откуда ты черпаешь ее, но она велика… А час моего правления близится к закату. Я уйду – и вам с Анастасией предстоит занять трон, и тебе не должно помешать по глупости, из лишней злости брошенное проклятье. Слуга робко замялся, склоняясь к ногам своей госпожи: - Светлейшая княгиня, там священник спрашивает, начинать ли обряд… - Начинать! – уверенно ответила она и так же тихо, как прежде, удалилась. Барон поднял глаза: полуденные лучи заливали высокий чертог, рассыпаясь тысячами бликов на гранях витражного стекла, но высокое небо, по-летнему голубое еще несколько часов назад, почему-то подернулось болезненной осенней проседью. Проседью, горчащей прозрачными слезами Анны. И первые листочки, лишь успев набраться силы у живительных весенних вод, желто-бурыми пятнами упали на душистые травы… Приглашенный священник, поправив парадную рясу, неловко прокряхтел в углу, и Владимир тряхнул головой. Сбрасывая неведомый морок, он взглянул на Анастасию. Немного грустные, ее глаза были спрятаны под густым переплетением ресниц, на уставшем лице залегли тени. Сколько же пришлось пережить княжне в долгом, мучительном плену?! Как же мог он, невзирая на смутную тревогу, прекратить тогда ее поиски? И нынче он просто обязан сделать для нее всё… Ведь их жизни так тесно соединены – крепким узлом любви и дружбы, шелковой нитью неразрывной связи, тяжким грузом невозможного забвения. Только… - Нет! – его громкий окрик разорвал торжественную солнечную тишину в тот миг, когда княгиня уже взяла племянницу за руку, чтобы подвести к нареченному. И все взгляды в троном зале устремилась на Корфа. Он с вызовом вскинул подбородок, незаметно кладя ладонь на рукоять меча. - Не бывать венчанию! – серые глаза прищурились, высматривая возможных противников в толпе челяди и охраны. Поверженная ведьма, не веря сама себе, воззрилась на давнишнего врага. - Как можешь?! – слетело с тонких губ со вздохом. – Как смеешь пренебрегать моим даром, моим разрешением?! - Я не могу так поступить, - просто ответил Владимир, - не могу купить свою человеческую жизнь такой дорогой ценою. - Ты всегда знал свою цену… - прошипела женщина в ответ, стискивая руку Анастасии так сильно, что та невольно вскрикнула. - Да, - согласно кивнул барон, - но прошли те времена, когда безропотно эта цена могла быть мною заплачена. Сейчас же предпочитаю остаться ночным волком, но взять в жены женщину, которую люблю! *** Отец Павел осторожно сжал тонкие пальчики белокурой девушки с поникшим взглядом. - Для чего ты звала меня, Аня? – казалось, этого человека, словно золотое свечение изнутри, освещала его непоколебимая вера. Она давала ему силы ко всему, подсказывала выход из любых напастей. А сегодня, приближаясь к затерянной в чаще избушке, он явственно ощутил царящую здесь боль. И пытался теперь унять ее, как только мог. Анна подняла не наго заплаканные глаза, чистые и прекрасные, как небо осени, влажные, как дожди, затуманенные горем, полные отчаянья. - Я… - лишь начала она, когда за окном раздалось нетерпеливое ржание. Гром! Он один так возвещал о прибытии своего хозяина – барона Владимира Корфа. Забывая обо всем на свете, красавица выбежала во двор. Солнце, потерявшись в высоте древесных крон, изумрудно сверкая в капельках недавнего дождя, мягкими бликами растворяясь в ручье, клонилось к вечерней поре. Притихли птицы, уставшие после длинного, жаркого дня, и вновь зеленые, шелестели на ветвях молодые листочки. - Владимир… Его имя, произнесенное тихим шепотом, подхватил ветер. И сердечко стучало так гулко, так тревожно в груди, не веря до конца в то, что любимый рядом, что он вернулся. Всадник спешился, торопливо подходя к девушке, его улыбка, полная тепла, победила мелкую морозную дрожь. - Я люблю тебя, - Владимир настойчиво притянул к себе свою хрупкую малышку. – Неужели ты могла поверить, что я предам нашу любовь?! - Но ведь... проклятье. И ты должен был… - пыталась еще сказать Анна, но губы сами тянулись к его губам, испить их нежность, познать их сладость, подарить им свой жар и трепет, увериться в сотый, в тысячный раз, что это действительно он, ее мужчина, ее спаситель, ее герой. И что он с ней! - Владимир! – радостный и взволнованный голос священника заставил влюбленных отпрянуть друг от друга, но руки только крепче сплелись, боясь разлуки. – Я слышал, много странного происходит в замке. И самые различные слухи ходят по округе… Правда ли, что… - Всё потом! – отмахнулся Корф, быстро обнимая Анну, и сделал решительный шаг вперед. – Святой отец, обвенчайте нас. - Володя… - только и успела прошептать девушка, прежде чем барон, серьезно взглянув ей в глаза, спросил: - Ты согласна? Анечка, ты станешь моей женой? Сейчас, в этот миг, скажи мне «да», и никакие злые силы уже не разрушат наш союз, и никакое проклятье, будь оно хоть трижды сильнее вечности, не навредит нам. Его слова прозвучали мольбой, но Анна, бедная дочь дровосека, светло улыбнулась, не пряча счастливых слез. - Да! Я согласна! Ничего более Владимиру не было нужно… - Перед лицом Господа нашего… - речь священника полилась торжественно, так, будто в святейшем высочайшем соборе венчал он королевских особ, а не правил обряд у избушки в лесу, призывая в свидетели деревья, да травы, да прозрачные студеные воды. Шаг за шагом, обет за обетом – Владимир и Анна подходили к своей мечте, к исполнению самых тайных, самых заветных желаний. - Отныне вы – муж и жена! – выдохнул отец Павел, и Владимир подхватил на руки свою красавицу. - Жена… Жена! - закружил, не давая ей опомниться, теряя себя в ее любви, не думая о том, что вечерняя мгла, упрямо надвигаясь, уже поглощала лес, предзнаменуя последние минуты перед закатом. -20- Когда надежды нет, когда над головою Нависнет крест, как меч на поле ратном, В глухую полночь с волчьим диким воем Вдруг станет даром прежнее проклятье… Ярко-алый, пылающий, ветреный, солнечный диск медленно утонул за горизонтом, погружая окрестности в вечерний мягкий полумрак. Будто впитывая льющуюся отовсюду пасмурную прохладу, замерли бархатистые листочки, тонкие травинки и благоухающие цветочные лепестки, гроздья еще не успевших созреть ягод затрепетали малиновым перезвоном, шепча друг дружке о наступлении ночной поры. Всё четче и четче становился виден в темнеющей вышине рожок молодого месяца. Всё тяжелее и тяжелее было Владимиру разжать руки, отпуская молодую жену. Но уже сонно плескалась в ручье вода, птицы, кутаясь в сплетения ветвей, утихали, звёзды загорались дружной чередой, и он, наконец, поставил вою красавицу на землю, в последний раз сегодня прильнув к губам. - Любимый, - Анна обхватила его за шею, легкими поцелуями осыпая мужское лицо. – Хороший мой, до утра так далеко… Барон склонил голову, немного виновато вздыхая. Нет, ни на миг не пожелал он, что отказался заплатить цену своего проклятья, выбрав любовь, взамен спокойной жизни. Только не было оттого легче терпеть вынужденную разлуку. Он ласково перебирал золотистые шелковые косы, когда Анна неожиданно вскрикнула и вырвалась из его объятий. Её синие широко распахнутые глаза застыли, всматриваясь в небо, губки немного дрожали. - Владимир… - изумленно прошептала она, заметив вдруг, что в пылу прощанья они пропустили ярко полыхнувший на западе и уже успевший поблекнуть летний закат. - Что, счастье моё? – промурлыкал мужчина. Но стоило лишь мимолетно проследить за ее взглядом, как и у самого сердце бешено заколотилось в груди. Человеческая ночь пахла по-иному: не кровавой жаждой охоты, приторной и солоноватой на вкус, а свежей горечью трав, и росой, падающей на кожу, влажной свежестью остающейся на ресницах густой, душистой, лесной росой! Человеческая ночь пахла жаркой страстью, обещанием любви, возможностью пить до утра чистую нежность той, ради которой он мог бы отказаться от всего на свете, от самой жизни… Владимир немного смущенно улыбнулся, исподлобья взглянув на юную супругу, но её милые глаза вдруг затуманились тревогой. - А что, если… Ведь солнце уже село… И… обычно… - сбивчивые мысли разлетались, боясь быть произнесенными, но всё же красавица немного успокоилась и неуверенно произнесла. – Это точно навсегда? Ты больше не превратишься в зверя – никогда-никогда? Анна по-детски немного плаксиво поморщилась, отчего Владимир ощутил необъяснимо острый прилив желания. Как же соблазнительна она была в лунном свете, когда смотришь не волчьим взглядом, когда не когтистая лапа прикасается к тонким пальчикам, к сладким ладошкам, когда губами, а не волчьим языком, можно исцеловать щечки, и глазки, и маленькие ушки, и жарко прильнуть к маленькому ротику. - Навсегда, Анечка, - без тени сомнения ответил Корф. Он чувствовал это: как изрезанными ажурными льдинками струится по крови холод проклятья и тает в теплоте, растворяется в стуке сердца, тонет в глубине сияющих глаз маленькой девушки, застывшей подле него. - Но ты же отказался, - девушка всхлипнула. – От той, коей предначертано было снять твоё проклятье! Он лишь спокойно кивнул: - В целом мире для меня нет никого важнее, чем ты, Аня. Главное – я не отказался от тебя, и сила нашей любви оказалась выше, крепче любой преграды. Это ты вернула меня прежнего, ты, родная, любимая! Они не заметили, как очутились в избушке, на устланном мягкими шкурами широком ложе, как нетерпеливые руки Владимира поспешно избавили безупречное тело возлюбленной от одежды, как она сама, с тихими стонами отвечая требовательным губам мужа, проводила кончиками пальцев по напряженным плечам, по спине, путалась в темных волосах. Серебристый лунный свет падал в открытые окна, освящая таинство, которое вершила Любовь, ветви, покрытые пышной сенью листвы, отбрасывали причудливые тени на сплетенные тела влюбленных, и гимном их союзу пела ночь свои волшебные песни. *** Где-то поближе к середине ночи поднялся ветер, налетел, сгибая деревья, обламывая ветви, поднимая клубы пыли даже на утоптанной дороге через поле. Так море накатывает на берег мощными волнами, бьется в цитадели скал, летящими солеными брызгами, словно пулями, пронизывая влажный воздух. В надежде быстрей найти пристанище у знакомых поселян, Михаил торопил коня. Князь едва успел натянуть поводья, когда женская фигурка, будто из ниоткуда, метнулась под ноги разгоряченному скакуну. Девушка вскрикнула и сжалась, боясь даже пошевелиться, не то что посмотреть на молодого человека, едва не сбившего её. Репнин нахмурился, соскакивая на землю. - Вы в порядке? – его голос прозвучал мягко и участливо, незнакомка провернулась, отбрасывая капюшон темной накидки, и немного натянуто улыбнулась. - Кажется, да… - тихие неуверенные слова, печаль во взгляде, такая глубокая, невообразимая усталость… Михаилу понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы узнать, наконец, девушку. - Это вы?!.. – он сам едва поверил собственным глазам. Менее всего на свете ожидал князь увидеть здесь её. – Ваша Светлость… Вы? Легким кивком головы девушка подтвердила и несмело протянула руку. Она мало говорила – как и днем, в замке, но сомнений уже не было: на поздней дороге, среди пыли и буйных ветров Михаил повстречал княжну Анастасию. Поднявшись, она благодарно взглянула на него, и сердце бешеным перестуком напомнило о себе. Анастасия была так красива! Так грустна, так испуганна… Хотелось прижать ее к себе и не выпускать никогда! Хотелось, понял Михаил, с того самого мига, когда он увидел ее в сияющем тронном зале, опустившую синий взгляд, поникшую, будто сломленную, опустошенную какой-то невидимой силой… Молодой человек отвел глаза, не будучи уверенным, что так пристально разглядывать девушку прилично. - Княжна, вы… продрогли и устали. Не знаю, что привело вас сюда ночью, но готов незамедлительно проводить Вашу Светлость в родной замок. - Нет! – сорвалось с бледных потрескавшихся губ с тихим стоном. – Умоляю вас, нет. Если действительно хотите помочь, заберите, увезите, украдите меня отсюда! Её слова прозвучали криком раненной обессиленной птицы. Не теряя более времени, князь подхватил Анастасию на руки, поправил длинную накидку, бережно усаживая красавицу в седло, и вскочил на коня. Влажным мраком веяло с востока. Предвестники скорой грозы, уже неслышно метались над землей мягкокрылые ночные птицы. Следовало торопиться… *** Когда на землю упали первые неспешные капли, гроза была еще далеко: молнии то и дело освещали небесную твердь, разливаясь по ней чистым огнем, но отзвуки громовых раскатов терялись вдали, с трудом угадываясь за стонущими, жалобно воющими порывами ветра. Меж тем воздух, полный звенящей воды, становился всё прозрачнее. Где-то там, за пеленой густых туч, взошло летнее щедрое солнце, и изредка, словно нехотя, косые лучи, пробившиеся через налетевшую грозу, приветствовали землю от имени нового утра. Мощные удары в вышине приближались неспешно, словно величественно провозглашая окрестностям о своем прибытии. Утомленная ночью жарких ласк, Анна лишь перед рассветом уснула, прильнув к плечу мужа, тесно сплетя свои тонкие пальчики с его сильными, ласковыми и властными. Но барону не спалось: как неожиданный дар, как высшая воля, отвергнутая и тут же обретенная, избавление от проклятья не давало ему покоя даже сейчас, когда молодая жена доверчиво притихла в его объятьях. Будто наяву, услышал он произнесенное когда-то шипящим голосом княгини: «И не скинуть тебе проклятья с плеч, пока святым венцом не соединит тебя судьба с тою, кого любишь сейчас больше жизни...» Знала ли ведьма о его любви к Анастасии? Смешно, нелепо… Все об этом знали. Еще в детстве он, не стыдясь, присягнул на верность своей княжне и свято хранил и свою клятву, и родившееся в сердце чувство. Но не наследница княжеского замка – бедная дочь старика-лесоруба освободила рыцаря, плененного волчьим обликом! Анна… Анечка… Его маленькая девочка, затмившая блеск витражей в солнечных золотистых лучах – она единственная, любимая, бесценная… До нее не жил он вовсе, по-настоящему не чувствовал в груди своего сердца. Анна… Владимир прикрыл глаза, борясь с сумасшедшим желанием стиснуть хрупкое тело, поцелуями прогнать сон из милых глаз и любить, любить её снова. Это была его первая ночь за много лет, проведенная в людском обличье, это была их первая ночь после венчания, и этой ночи ему было мало. Но вдруг сверкнула молния за окном, и тут же заливистым долгим раскатом громыхнуло прямо над лесом, над этой маленькой избушкой, затерянной в непроходимых чащах. Яркая вспышка смешалась с громом, всколыхнула влажный воздух, заставила вздрогнуть бревенчатые рубленые стены. - Мамочка… - испуганно прошептала проснувшаяся Анна. Корф улыбнулся, осторожно провел рукой по белоснежной коже плечика, притягивая красавицу к себе. - Боишься грозы, Анечка? – его глаза полыхнули ярче небесных молний. Тонкие руки тут же оплели шею мужчины, шелк волос пощекотал обнаженную грудь. - Боялась, - она прижалась щекой к его щеке. – Но с тобой мне совсем нестрашно, Володя. Я так долго ждала тебя, пыталась разглядеть среди серой безликой толпы того, кому смогу довериться, в ком смогу раствориться, обретая себя саму. Ты даешь мне силу, питаешь меня ею, с тобой я способна на всё! Она говорила немного непривычно и странно, но барону не хотелось сейчас задумываться над словами, срывающимися со сладких губ любимой. Лишь эти губы имели значение, притягивали, манили. - На всё? – он лукаво подмигнул красавице-жене. – Ну, если на всё… Тогда… Тогда… Перешагни через свой страх. Сейчас же, Аня! Вставай и брось вызов этой грозе, бушующей за окном. - Нет… Не слишком хочется, - капризно надула губки прелестница и плотно закутался в меховое покрывало, но Владимир только усмехнулся, вскакивая с постели. Он уже представлял, как, купаясь в теплом летнем ливне, жена льнет к нему, колдуньей-русалкой заманивая в омут своего синего взгляда, гибкой виноградной лозой обвивая его стан. Как крупные дождевые капли, упавшие с небес, отблескивая перламутром на ее обнаженном теле, медленно стекают вниз и теряются в мокрой траве. Как в отдаленном ворчании новых громов теряются её тихие сладострастные стоны. Склонив голову на бок, Владимир притворно миролюбиво предложил: - Вставай! - но серые зрачки уже горели хищным огнем. Анна помотала головой, лукавая улыбка озарила лицо, но тут же спряталась за пушистым мехом. - Хочешь поиграть, моя хорошая? – Владимир одобрительно кивнул. – Обязательно! Но для начала – вставай! Он с силой потянул на себя укутавшее Анну покрывало, девушка вскрикнула, заливисто смеясь, и ее золотистые волосы заискрились в редких лучах выглянувшего из-за туч солнца. Вдруг откуда-то с постели упал, блеснув драгоценным камнем, небольшой медальон. - Что это? – Владимир проворно наклонился, поднимая украшение, и его недоуменный взгляд встретился с испуганными глазами Анны. -21- Страх за себя – он лишает воли, В холодный лед превращает кровь, Но страх за любимого жизнь и долю Порою сильней, чем сама любовь. - Что это? – повторил барон, уже и без того зная ответ. Старинный медальон властителей княжеского трона, передающийся из поколения в поколение от родителей детям, хранящий все тайны могущества рода, несущий в себе силы, веками управляющие благодатным краем, - этот медальон был ему слишком хорошо знаком. Искусный замочек тихо щелкнул, внутри, как и ожидал Владимир, оказались портреты умершей княжеской четы и прядь золотистых волос юной княжны Анастасии. Корф молча посмотрел на жену. Она сидела на кровати, обхватив колени руками, спрятав чистый взгляд за шелковыми спутанными локонами. - Анна, - он осторожно присел рядом, поворачивая красавицу к себе. – Скажи, любимая, откуда это? Но, глухо сомкнув уста, юная баронесса не проронила ни слова, будто печать немоты легла призрачной тенью на нее, окутала, повелевая молчать, хранить и дальше свою тайну. Теряя терпение, Владимир резко встряхнул ее за плечи, и чудесные, самые невероятные, самые волшебные и манящие глаза в мире распахнулись ему навстречу. И полыхнули яркой синевой летнего дня, и щедрым золотом солнечного диска, искристым столбом поднявшимся под церковный купол, и прозрачностью речной воды у песчаных берегов, и чистотой зимнего морозного утра. Он знал и любил её глаза, только в слепоте своей не узнал их сразу – не увидел в лучистом свете отголосков прежней, трепетной и нежной, самой первой любви. - Аня! – сорвалось с губ с упреком. – Как ты могла?! - Прости меня, пожалуйста… Анна не могла говорить, не могла сейчас гордо вскинуть подбородок и властным тоном уверить мужа, что это была лишь досадная необходимость. Ему же стало ясно многое: с самого начала, с самого первого мига, тогда, на широком подворье бедной лесорубовой избы она узнала его, но ни слова приветствия не заслужил старый друг, поклявшийся когда-то любить и оберегать ее до последнего вздоха. Столько всего было потом между ними: мучимый чувством и долгом, он разрывался между счастьем будущего и памятью прошлого. А она была рядом! Она – одним маленьким признанием способная облегчить его проклятую судьбу! Неужели он не заслужил годами службы при дворе ее родителей, службы верной, отчаянной, знать, кто скрывается за личиной простой крестьянской красавицы с нежной улыбкой и грустным синим взглядом?! Он потерялся в ней, предавая себя, и бросил жизнь к ее ногам, но даже тогда не удостоился чести узнать правду. Он отказался снять с себя бремя проклятья, чтобы быть с ней – но и это, выходит, не имело значения?! И это тоже… Владимир немного пришел в себя, когда ладонь пронзила острая боль. Дав волю черной обиде, он слишком сильно сжал кованую спинку стула, и теперь словно застывшие в металле острые цветы, вырезанные рукой мастера, впились нещадно в плоть, раня до крови. Последние грозовые облака за окном уже успели растаять в лазури, и теперь небо над бескрайней лесной зеленью было таким же нежно-голубым, как полные любви и неги глаза Анны. Только сейчас взгляд княжны затуманился серой дымкой слёз. - Аня, что же ты… не сказала? - барон тщательно подбирал слова, боясь поддаться гневу, отчетливо понимая, что никогда, ни за что на свете не откажется от своей девочки, какие бы тайны не скрывала она от него, какие бы речи не говорила. С побледневших губок сорвался нечаянный всхлип. - Я не могла! – Анна подхватилась, отбросила служившие одеялом пушистые меха, подбежала к мужу, прижимаясь к его спине, маленькие ладошки заскользили по плечам, по груди мужчины, притягивая его ещё ближе. – Я и сейчас не могу… Прости... Прости меня, Володя, я так люблю тебя… Он повернулся, всматриваясь в милое лицо, в каждую черточку, каждую тонкую ресничку. Вот какой стала его подруга по детским играм! Не та чужая девушка, обманом ведьмы названная княжной, а настоящая, светлая, хрупкая, бесконечно прекрасная в своей чистоте и беззащитности. И в то же время сильная, мужественная, крепкая духом, словно гибкая лоза, что стелется до земли под ветрами непогоды, но вопреки всему опять поднимается к небу. И эта женщина принадлежит ему, ему одному – навсегда! Владимир обнял красавицу, запуская руки в золотистые волосы, накрывая жадным ртом ее губы, снова алеющие, как кораллы, под нетерпеливыми поцелуями. - Любимая… - его охрипший голос срывался. – Никогда, никогда больше не скрывай ничего от меня. Я всё для тебя сделаю. Люблю тебя, столько лет любил только тебя, Анастасия! - Нет! – её жалобный крик застыл в воздухе, горячем, раскалившемся от нахлынувшей страсти. Анна оттолкнула мужа, подхватывая с пола брошенную ночью одежду. – Я запрещаю тебе! Запрещаю… Изящные пальчики легли на губы барона, но он отвел руку жены и медленно покачал головой. - Ты ничего не можешь мне запретить, Анастасия… - Тогда – уходи! – тверже стали прозвучал нежный голос. – Уходи отсюда! Немедленно! Её глаза горели гневом – так звезды горят в полночь новолуния. Тонкий пальчик строго указал на дверь, и тут же юная властительница края отвернулась, торопливо натягивая сорочку. Она уже не видела, как барон с застывшим от накатившего безразличия лицом, с плескавшимся во взгляде отчаяньем оделся и пристегнул к поясу ножны. Дверь негромко хлопнула, закрываясь. Верный Гром заржал, приветствуя хозяина. Ветер зашелестел в высоких кронах вековых дубов, срываясь и подвывая, как будто в ожидании скорой бури. Усилием воли Анна приказала себе успокоиться и сохранить хрупкое, почти прозрачное равновесие, застывшее в крае в эти летние дни. Но из синих глаз по-прежнему неудержимо катились слезы… Михаил пришпорил коня у самой избушки, резко натянув поводья, и рывком снял белокурую девушку, ласково провел рукой по взъерошенным от ветра волосам. - Миша… - синий взгляд красавицы, потеплевший, оттаявший, наполняла благодарность. – Нам надо поторопиться, предупредить! - Разумеется, княжна, - Репнин галантно поклонился, беря маленькую ладошку в свою. Всё, произошедшее с ним нынешней ночью, казалось невозможным, далеким от реальности. И Владимиру с Анной просто необходимо было обо всем узнать! Дверь в дом была не заперта, и молодые люди удивленно переглянулись, входя в словно застывший вокруг полумрак. Непроизвольно вздрогнув, девушка прижалась к мужскому плечу. - Кажется, никого нет… Возможно, барон уехал? – в ее словах проскользнули нотки неуверенности. Михаил отрицательно покачал головой, сжал костяную рукоятку кривого ножа, припрятанного у бока, и негромко позвал: - Корф! Голос разорвал звенящую напряженную тишину, отбиваясь от темных стен и возвращаясь к князю без ответа. - Владимир… - Миша снова, на сей раз уже не так решительно, обратился к другу и нервно дернулся, заметив едва различимый силуэт, метнувшийся у дальнего угла. - Его нет, - глухо ответила Анна. Она вышла из тени, и тени подобная, с запавшими, покрасневшими от слез глазами, её бледная кожа почти сливалась с белизной сорочки, едва скрытой широким платком. Михаил не понял ровным счетом ничего, удивленно сведя брови. - Анна? Где он? Уехал? Но… но куда? Вдруг внезапная догадка осенила, как вспышка молнии: позади была неспокойная грозовая ночь, и волк-оборотень мог не вернуться еще в свой дом. Да только дочь лесоруба, совсем недавно владычица его сердца, словно разгадала затаенные мысли. - Нет, вы ошибаетесь, Миша… - и отвернулась, смахивая со щеки блеснувшую слезинку. Вдруг заговорила та самая девушка, что приехала с князем. С любопытством взглянув на избранницу красавца-барона, она грустно улыбнулась. - Теперь понятно мне, отчего Владимир Иванович выбрал горькую долю, но не венчание с нелюбимой. Анна вскинулась, тревогою сверкнул из-под влажных ресниц синий взгляд. - Это ты? Ты должна была избавить его от проклятья? - Не я, - девушка покачала головой, виновато отводя взгляд. – Моя… мать – княгиня. Слишком долго, безмерно тяжело ломала она мой дух, пока, наконец, ей это удалось. Я не знала, зачем, для чего я ей – безвольная и слабая. Лишь вчера поняла, когда увидела его… - Понимаете, Анна, - вступился за княжну Михаил, неосознанно сжимая хрупкие девичьи пальчики, - Лиза должна была сыграть роль умершей много лет назад Анастасии и навеки-вечные отобрать у Владимира возможность стать снова обычным человеком, ведь венчанная жена одна на всю жизнь… - А именно венчание с княжной Анастасией и должно было снять проклятье, - совсем тихо закончила та, кого Михаил назвал Елизаветой. - Господи! – Анна без сил упала на широкую постель, еще утром бывшую ложем её потерянной любви. – Господи, Господи!!! -22- В истории этой, не новой, не слишком правдивой, Ты в каждой строчке короткой вовек живи! Ведь ты так величественна, непобедима, Неразделима, верна и вечна, о, сила Любви! Прозрачны слёзы, и горьки на вкус, и время замирает на гранях драгоценных камней, гарью от кострищ оседает на стенках часов, призрачной надеждой заманивает в неизвестность и заставляет потеряться там, когда, придавленная собственной виной, приходит безысходность. Владимир… Она сама, своими руками убила его любовь, предала, растоптала. Расскажи она сразу о себе – не заставила бы любимого так страдать, не поставила бы перед выбором, отважиться на который способен лишь такой отчаянный храбрец, как барон Корф. Но час пробил, раскрылись прежние тайны, и он уже не смог простить ей несоизмеримо высокой цены наложенного проклятья. А если и смог бы, если бы захотел хотя бы попытаться – она сама прогнала его в безмятежность летнего дня, оттолкнула, запретила возвращаться. И что же теперь? Время ли растолковывать, что черная ведьма, возжелавшая ее смерти, подобно варвару охотнику напустившая на маленькую девочку свору диких псов, затем убившая её родителей, захватившая власть – что эта самая ведьма сразу же отыщет свою позабытую жертву, стоит только произнести имя, ставшее в этих краях запретом: Анастасия? Надо ли пояснять, что не за себя боялась – за него, стоящего рядом, готового умереть, защищая её, а еще – за свой народ, ведь если не станет законной владычицы трона, последние ростки мирной жизни умрут под палящим солнцем, последнее добро погаснет в сердцах, и всё вокруг накроет тьма? И что ждать осталось недолго – в тот день, когда двадцать лет исполнится приемной дочери лесоруба Петра, она превратится в княгиню, обретет силу своего рода и заявит права на трон, а тогда никакой ведьме не справиться с нею! Совсем недолго осталось ждать.... Она смогла бы дождаться… И Владимир ждал бы с нею, был бы рядом… Владимир… Всё вмиг восстало в памяти. Как первый снег, кружащийся в вышине, спешно, как бы торопясь растаять, припорашивал черную землю, пожухлые листья, как лай собак становился всё глуше, слабее, как изодранные в кровь ноги оставляли следы, а она всё бежала вперед, задыхаясь и содрогаясь от малейшего шороха. Как неожиданным даром небес показался в темноте маленький огонек – то Марфа, жена крестьянина, жившего у самого леса, зажгла лучину, усаживаясь за пряжу. Она и нашла на подворье обессиленную девочку в разорванной одежде, и приютила, выдавая за родную дочь, как раз умершую от мора прошлым летом. Беглянка назвалась Анной, под этим именем и узнала округа гордую красавицу. Анна не знала, как, упоенная своей жестокостью, её тетя убедила родителей в смерти юной княжны. Она хотела вернуться. Найти способ рассказать родителям правду обо всем – да слишком поздно. Анна помнила даже сейчас, после стольких лет, жгучую боль в груди – она почувствовала тот мог, когда перестали биться сердца её отца и матери. Долго проводя жизнь почти в одиночестве, она смирилась с судьбой и кротко ждала заветного дня, когда никакие силы не помешают восстановить справедливость. Она отказывала многочисленным женихам – ведь того единственного, с кем позволено разделить судьбу и власть, кто предначертан судьбой быть мужем княгине и опорой высокого трона, должна была подсказать душа, а душа молчала. Пока не вернулся в родные края сероглазый рыцарь, хранящий тайну о своем проклятье в зловещей тишине волчьих ночей. Его сразу почувствовала душа властительницы, и Анна потянулась к нему, пошла за ним, отвоевала его у смерти. А потом… потом сама приказала уходить, и нет ей теперь прощенья, и не видать счастья, и не нужна жизнь! Анна поднялась, придерживаясь рукою за резную спинку стула, гордо выпрямилась, глядя прямо перед собой на поздних гостей. - Венчание с княжной сняло с барона проклятье. – Даже ее нежный голос отныне звучал сурово и приглушенно. – Я – Анастасия! *** - Не спеши, мой мальчик, - Владимир тихонько похлопал Грома по загривку, пуская его шагом. Несколько поселян, уже побывавших, видимо, возле замка, с опаской озирались на всадника, неторопливо едущего по проселочной дороге в этот ранний час. Корф криво усмехнулся на их растерянные взгляды: до чего же сильна была ведьмина власть, если даже сейчас, после ее смерти, люди еще хранят в душах печать былых страхов, предубеждений, злых упреков. Но это нестрашно, стоит лишь его светлой княгине войти в замок, с высоты трона оповестить всех и каждого о своем возвращении – снова расцветет, засияет ныне порабощенная земля! Совсем незаметно вышколенный конь вынес седока за деревню, в раскинувшиеся щедростью пшеничных колосьев широкие поля. Вдалеке, у самой опушки, темнела в утреннем туманном мареве одинокая деревянная изба. В ней и обитала так долго красавица, пленившая непреклонного барона, снова вернувшая ему прежнюю жизнь, подарившая свою. Его княгиня Анастасия, его Анна, Аня, Анечка… Бедная девочка – как там она? Её страх, расплескавшийся в синеве взгляда, заставил барона, не озираясь, пойти на дорогу мести. Владимир не знал, сможет ли вымолить прощение за то, что уехал вчера, повинуясь ее приказу, ни словом не обмолвившись о своих намерениях. Да и позволено ли будет ему просить об этом прощении? Как примет мужа синеглазая гордячка? Лишь об этом он думал всю дорогу, всё утро, пронзительным солнечным светом залившее мир. А вовсе не о том, как вчера в глухую полночь вошел лес, оставив Грома позади, как, вспоминая за столько лет изученные, проверенные звуки, созвал свою стаю. Десятки глаз огоньками вспыхнули в темноте, волки, приглушенно рыча, обступали прежнего вожака, втягивали носом воздух, фыркали и морщились, но узнавали его – даже человеком. И даже так признавали его силу и власть над ними. Все до одного, хищники пришли на его зов и вместе с ним ринулись на ночную охоту, на облаву к каменным высоким стенам неприступной крепости. И к этому войску, скалящему пасти, сверкающему пламенем зрачков, вышла сама княгиня. Ведьма была слаба. Владимир не столько понял, сколь ощутил это всей своей и волчьей, и человеческой сущностью. Недавно только мрак могилы поглотил её единственного сына, а накануне дочь, сбросив нечеловеческим усилием наведенный матерью морок, сбежала из своей башни и пропала в ночи. Встретив своего заклятого врага, ведьма еще пыталась вершить заклинания, но всё слабее шевелились тонкие губы, всё ближе, плотнее обступали ее смертоносным кольцом серые лесные мстители. А трава вокруг уже дымилась, и первые искры мерцали под ногами. Ветер крепчал, разносил их всё дальше, то там, то тут вспыхивали языки пламени, пока, наконец, женщина не очутилась в кольце огня, в плену едкого дыма, в соленой горечи своих слёз. На сей раз Владимир Корф смог проявить милосердие: острие меча пронзило злое сердце, не давая княгине умереть в таких же адских муках, что постигли её сына Андрея. И тут же неистовый огонь, первородный, священный, объял бездыханное тело, испепеляя его в считанные мгновения, и ветры подняли прах над землей, унося в небытие. Ясные, чистые, умытые росой, засверкали тогда в небе звёзды, бесшумными тенями растаяли во мраке волки, лишь трава еще долго догорала, озаряя побледневшее и усталое лицо барона. Опершись на тяжелый меч, он стоял у крепостного вала, и на сердце была пустота. Пока ясным рассветным лучом не пронзило воспоминание: Анна! Утренний лес встретил приветливыми птичьими трелями, деревья будто сами расступались, выходя навстречу, и узкая тропинка казалась сегодня гостеприимной и широкой. Добравшись до избушки, доселе служившей домом и ему, и его молодой жене, Владимир с удивлением и тревогой заметил привязанного у колодца жеребца Мишеля Репнина. И тут дверь открылась с тихим, скрипучим стоном отчего-то заржавевших петель. Михаил и девушка, та самая дочь ведьмы, едва не ставшая ему супругой, вышли первые и не заметили барона, притаившегося в тени листвы под раскинувшимися липовыми ветвями. А за ними в дверном проеме показалась Анна… Измученная, бледная, грустная, она запрокинула голову, ища помощи и подсказки у солнечных лучей, что запутались в густых кронах. Репнин неловко кашлянул. - Княжна, - губы не могли больше звать владычицы простым крестьянским именем. – Что же теперь? Окончательно избавившаяся от материнского гнета, ожившая Лиза решительно заявила: - Теперь мы будем бороться! Никакие темные силы не в состоянии победить справедливость, не помешают суду правды и чести! Анна уже намеревалась ответить, когда уловила на себе пристальный взгляд. Всё в мире могло повернуться вспять, реки и моря могли бы выйти из берегов, ветра – сменить свои вечные маршруты. Но так огненно, горячо, словно каленым железом прикасаясь к коже, на нее мог смотреть только один человек. - Владимир! – княжна прижала руки к груди, высматривая в глубине изумрудной тени знакомую высокую фигуру. Она облегченно выдохнула, когда муж вышагнул навстречу. Кривая ухмылка и насмешливо приподнятая бровь, и такая родная ямочка на подбородке, и губы, целовать которые Анна могла бы бесконечно. Он здесь, он вернулся! - Княгиня, - Владимир склонил темноволосую голову, становясь на одно колено у ног маленькой девушки в простом платье. – Твой замок распахнул высокие створки дверей, твой трон ждет тебя, законную хозяйку, и нет больше посягнувшей на него ведьмы! Барон сложил перед Анастасией окровавленный меч и поднялся, всматриваясь в любимые глаза, ища в них отклика, надеясь на прощенье. - Володя… - прошептала она в ответ, забывая стереть блеснувшие на глазах слезинки, а потом бросилась на шею мужу, крепко обнимая, захлебываясь рыданиями, жарко целуя его глаза, изогнутые брови, побледневшую кожу щек. – Любимый мой, милый мой, хороший, не нужен без тебя ни отчий замок, ни древний трон! И жизнь – даже она не нужна без тебя, Володенька! - Счастье моё… Владимир вдохнул солнечный запах золотистых волос, нежный, цветочный аромат бархатной кожи, смыкая руки, прижал любимую к себе и, устало прикрыв глаза, пожелал, чтобы это волшебное мгновение никогда, никогда не закончилось. КОНЕЦ