Герои: а кто их знает ;) Время и место: несущественно *** - Он вечный. Вечный и бесконечный. У него пронзительной яркости серые глаза – они впиваются в душу, и не остается ни единой возможности противостоять их черной магии, черной, как ночь, как бездна, как омут, как горе, как земля. Черной, как его волосы в пасмурный весенний день. Он вечный даже тогда, когда ОН злится: подобно громам небесным, раскатами, переливами проносится под сводами дома, под высотой потолков его гневный голос. И пламя свечей, дрожа и замирая, боится гореть ярче, цветы в вазонах роняют хрупкие лепестки, робко осматриваясь по сторонам в немом цветочном страхе. Легкие занавески, что постоянно шепчутся с ветром, прячутся в складках тяжелых бархатных штор и, зажмурившись, стараются не вслушиваться в этот громкий, отдающий злостью, нагоняющий ужас голос. Но Я не боюсь. Я просто смирилась с этим: со звоном презрения в низком тембре, с шипением ревности, с клокочущей яростью… У меня было время смириться. Ведь он…вечен… И только рядом с ним, вместе с ним позволено жить мне. Мне самой… О да, он вечен! Когда я вижу высокую мужскую фигуру, когда на белом парадном мундире, венчая героя, торжественно блестят награды, я снова и снова понимаю это. И забываю обо всём другом. Что говорить? Кому улыбаться? Как дышать? Есть только он, и он вечен. И минуты длиннее столетия, и дни тянутся непосильно долинной и тоскливой вереницей – не сосчитать, не привыкнуть. Да только он смеется над моими глупыми девичьими страхами. Что ЕМУ этот бесконечный водоворот? Ведь он ВЕЧЕН!!! Мирно воркуют голуби на площади, такие земные, неприметно серые, с едва различимыми яркими перышками в крыльях – и всё же принадлежащие небу. Голубям нет никакого дела до кривой усмешки, то и дело скользящей по замершим чертам. Потоки света струятся, путаясь в золотисто-багряной листве и грязно-лазурной речной ряби. И что им до стиснутых в кулак тонких пальцев, пугающих своей скрытой, затаенной жестокостью… своей изящной утонченностью… А я замираю! Не от звука голоса или шагов, не от гневных взглядов, наполненных горечью осеннего неба, а от того, как забывает стучать сердце, если эти пальцы невзначай прикасаются ко мне или хотя бы приближаются, маня обещанием его теплой и, наверняка, ласковой ладони. Вот от чего я не могу скрыться, убежать, вот с чем не могу смириться: всё это не закончится никогда, ведь ОН вечен! Он вечен. Его не уничтожить, не умертвить, не заглушить. Не вытравить из души, так же как едкий табачный дым из старой индийской трубки, привезенной когда-то. Эта трубка – еще одно проклятье. Лишь мимолетный взгляд на нее – и я тут же вспоминаю, чьи тонкие пальцы прикасались к ней, к чьим резко очерченным упрямым губам прикасалась она… И я ревную… Должно быть… А что мне поделать?! Ведь ОН вечен! Ве-чен! Он играет. Играет моими чувствами и ощущениями на струнах моего же тела. Он держит крепко, особенно когда я пытаюсь сбежать, оттолкнуть, отторгнуть его. Цепкий и беспощадный. Мучительный и сладкий. Ненавистный и обожаемый. Бесконечный и вечный-вечный-вечный… *** - Она вечная. У нее длинные золотистые волосы, то ровные, словно полотно, то падающие на плечи диковинным маревом пышных завитков. Иногда мне говорят, что они не золотые – обычные белокурые пряди, и только вечернее солнце, соскальзывая в огонь заката, золотит их и околдовывает меня. Это неправда, я знаю. Она совершенна. Ведь она же вечная! Вечная… Я долго не мог, не желал, не имел с ил это принять. Но теперь уверен в ее бессмертии. Нет, я не смирился с этим фактом – я просто… живу им. Живу ею. Открываю глаза, вдыхаю ее, и так начинается новый день. Я отчаянно боюсь, что проснусь однажды, а ее нет. Я молюсь всем богам, живущим ныне или жившим когда-либо, чтобы она оставалась. Всегда. До окончания времен. И ведь догадываюсь, что молитвы лишние, что старые боги забыты, а новые не настолько могущественны. Да и она же ВЕЧНА, зачем в очередной раз терзать судьбу искушением выбора? Но тем не менее, самые первые произнесенные утром слова помимо воли складываются в священное обращение. Она вечна. Она исцеляет меня, возрождает, озаряет одним только взглядом растерянных серых глаз. Густые ресницы отбрасывают на приглушенную матовую бледность кожи тонкие тени. Маленькие губки произносят что-то, а у меня внутри всё замирает, пораженное, как хрустальной стрелой, ее тихим голосом. Так было всегда. А как иначе? Она же вечная! Когда-то я ненавидел себя за эту незваную, непрошенную. Невесть откуда взявшуюся во мне вечность. Сейчас же понимаю, что я жив только в свЯзи с ней. Вечная… Как седой океан, пестрящий морями, прерываемый иногда разноцветными лоскутами суши. Так и она время от времени отходит, притупляется очередными жаркими объятьями женских рук. Но так же крепко впиваясь в моё сердце, она всё равно продолжает жить – она же вечная. Она вечная… Как высоко плывущий солнечный диск, расплавивший своё бесценное золото в жаре пустынь. Те раскаленные пески безжалостны. Но еще безжалостней пески времени: они хоронят всё – и кровавые болезненные раны, и смятые любовью простыни. Всё рано или поздно канет в реку забытья. Но она вечна. Она будет со мной. Всегда. А захочет уйти, оставить меня одного – я не позволю. Обхвачу руками тонкий стан, теряя голову, сминая поцелуями губы, разрывая нитки, завязки, застежки, связывающие хоть как-то сны и реальность. Я напитаю её – новой силой. Я наполню её – новым смыслом. Я оживлю её – новой памятью. Пусть мне самому потом не видать прощенья, но я верну её! Слово чести – я не выпущу из себя свою хрупкую маленькую вечность. И сам никогда не вынырну из неё! Несомненно, она вечна. Но так мимолетен, так далек звук нежного голоса, тающий вдали. Этот голос переворачивает меня, выворачивает наизнанку, вспенивает, словно бурлящее море. Я рву воротники, не имея возможности противостоять клокочущей в горле бессильной ярости. Я не могу сдерживаться, я почти не могу мыслить. Я превращаюсь в один сплошной комок, сгусток, слиток бешеной страсти. И это правильно. Она вечная, а оттого всесильная. В её власти сделать меня настоящим. А именно такой я и есть настоящий! Вот только… только это превращение весьма болезненно – и для меня. И для моей изящной мечты. А я ничего не могу поделать. Ровным счетом НИ-ЧЕ-ГО! Ни с собой, ни с ней… Ведь… она… вечна… *** Вечные… Так туманно и нереально. Ничто не вечно в мире, с каждым первым лучом нового дня будто рождающемся снова. Вечен? Кто - ОН? Невысокая девушка прислонится щекой к морозно-холодному окну и прошепчет, согревая дыханием озябшее стекло: «Он? Соблазн… Мой Соблазн…» Вечна? Кто – ОНА? Молодой человек горько усмехнется, блуждая взглядом серых глаз по гранатовым переливам красного вина в бокале: «Она? Любовь... Моя Любовь…» Вечный соблазн – видеть, а не сметь поднять глаза, проходить рядом, а не сметь прикоснуться, и желать, страстно желать его одного! Вечная любовь – молиться на ее черты, на губы и тонкие брови, на хрупкие плечи, боясь даже попытаться сделать решительный, решающий шаг навстречу. Бояться нарушить даже такое – зыбкое и враждебное – равновесие! И всё же настанет миг, пробьет заветный час – и да упадут с душ оковы, а с лиц – черные маски! Они шагнут навстречу друг другу – и запретный Соблазн станет единственной, грешной и чистой любовью, а робкая Любовь превратится в искушающий соблазн. И вечные, бесконечные, непобедимые, они обретут весь мир в своей неделимости! КОНЕЦ |