Всё тайное становится явным

Автор: Скорпион Жанр: мелодраматическая зарисовка Рейтинг: PG Герои: Анна Платонова, Владимир Корф, Михаил Репнин Пейринг: Владимир/Анна Сюжет: маленькая альтернатива после поцелуя Анны и Михаила Всё тайное становится явным… В душе словно застыл горький комок, и каждое слово давалось с трудом. - Я сделаю всё, чтобы загладить свою вину, только, прошу, отмените этот спектакль… Вы же понимаете, как тяжело… будет всё это видеть Мише… Анна, крепостная воспитанница усопшего барона Корфа, судорожно вцепилась в спинку резного стула, боясь встретиться глазами с жестоким барином. Он же уставился невидящим взглядом в одну точку, ожидая неизвестно чего, мечтая бог весть о чем. Тяжело видеть князю? Полноте! А разве ему легко было видеть влюбленных, слившихся в упоительном поцелуе? Разве не показалось в тот миг, что мир застила тьма, и луна разве не померкла в помертвевшем небе? Анна принадлежала ему, ему одному – и никто не смел посягнуть на нее так бесстыдно и неожиданно. Неожиданно… Он ведь до последнего момента не желал признавать, насколько серьезно увлечен лучший друг его крепостной. Молодой человек криво усмехнулся и поинтересовался, понизив голос: - Неужели Мишель так важен для тебя? - Да, - прозвучал уверенный и простой ответ. Как ножом по сердцу… - Что ж, тогда я предоставлю тебе выбор… Выбор! Всё внутри всколыхнулось бешеной волной негодования. Выбор? Да разве может она сама признаться возлюбленному в чудовищном обмане? Анна яростно оттолкнула руку, преградившую ей путь. - Пропустите меня! – глаза сверкнули гневом, опалив возвышающегося над хрупкой девушкой мужчину, - мне нужно репетировать… танец Саломеи… Владимир замолчал, едва заметно отступил в сторону, и она устремилась наверх, подобрав подол траурного платья. Но вдруг замерла на миг, останавливаясь, и обернулась. В полуобороте золотоволосой головы читалась непокоренная гордость, вздернутый подбородок и сияющие глаза говорили без слов: она победила в этом нелепом жестоком поединке. - Пусть будет так! – Анна не смотрела в сторону хозяина, словно размышляла сама с собой. – Мой барин останется доволен танцем своей крепостной актрисы… И она поднялась еще на несколько ступенек, стараясь изо всех сил, чтобы не поникли плечи, не выступили слезы раньше, чем она скроется в спасительной тишине собственной спальной. И тут сзади раздалось тихое и беспомощное: - Аня… «Аня…» - от человека, забывшего, казалось, о доброте и милосердии, уже давно не видевшего в ней ничего, кроме обмана и мишуры. И желание взглянуть сейчас в его надменные глаза стало нестерпимым. Девушка посмотрела вниз и даже не осознала, что произошло, - так быстро молодой барон взлетел по лестнице, очутился рядом с ней и покаянно прошептал: - Прости… Прости меня… Прости меня, Анечка… - а потом обхватил ладонями бледное личико и прикоснулся горячими губами к приоткрытому от изумления ротику. Его поцелуй был целомудренным, почти братским. Прошло одно мгновение или даже меньше – и Владимир отстранился, бессильно роняя руки. Только Анна не знала, куда девать глаза от смущения и стыда. Из последних сил собрав по крупицам давешнюю гордость, она с вызовом взглянула в прежде холодные серые глаза. - Это всё? – в нежном голосе звенели стальные отзвуки. – Я могу идти репетировать? - Не стоит, - мрачно пробормотал Корф, - я отменяю ваш танец. Ровным счетом ничего не сказав в ответ, девушка удалилась к себе с гордо поднятой головой. Владимир же отрешенно поплелся в библиотеку, там завалился в отцовское кресло, стискивая виски до боли, и даже не заметил, как за дверью мелькнула знакомая тень… Михаил был повержен… Придавлен к земле, убит, уничтожен – даже эти слова не в полной мере выразили бы ту гамму чувств, что обуревала нынче князя. Спеша повидаться с возлюбленной, он примчался в поместье Корфов, едва не загоняя скакуна, – и что же? Анна – крепостная… Крепостная актерка, обученная барином светским манерам, вскружившая голову неопытному в делах любовных поклоннику! А ведь Владимир предупреждал его. С того самого первого мига, когда узнал о чувствах друга к воспитаннице Ивана Ивановича, он беспрерывно твердил: «Забудь ее, Мишель, она не пара князю, она не та… за кого себя выдает». И все же ни разу не назвал причины, не сказал всей правды, и теперь она глыбой льда свалилась на душу, не давая дышать. Почему?... Корф – лишь он сможет ответить на все вопросы, глядя глаза в глаза, и поклясться честью, что для его молчания были серьезные причины… Всё, довольно подпирать дверь библиотеки. Михаил набрал в грудь побольше воздуха, резко выдохнул и шагнул внутрь. - Репнин? – барон удивленно взглянул на товарища, отставил бокал с бренди и поднялся навстречу. – Я полагал, ты у Долгоруких. Князь отмахнулся, кивнув: - Был, но успел вернуться. Он недоверчиво рассматривал Владимира, словно пытаясь понять что-то неуловимое, новое, что сейчас скользило у того во взгляде, в движениях и выражении хмурого лица. Это была… тьма. И боль, и неверие, и острая мука, словно иголками вонзались в душу осколки разбитой надежды. Михаил нервно сглотнул. - Володя… - начал осторожно, и сам опасаясь задеть тему, о которой, тем не менее, следовало поговорить немедленно. – Прошу тебя, ответь, только честно… Анна – крепостная? Прямой вопрос огорошил Корфа, заставил его отвлечься от мрачных мыслей и легко улыбнуться уголками губ, так если бы тяжкий груз вдруг исчез, растворился, уступая невиданной ранее легкости. - Откуда подобные сведенья, Михал Саныч? – тут же между бровей мужчины залегла недовольная складочка. – Тебе не стоит слушать завистливые сплетни, коих в доме хватает. - Отнюдь, дорогой друг, - Михаил скрестил руки на груди, надеясь, что его слова звучат в достаточной степени язвительно, не скрывая упрека. – Я давеча слышал ВАШ с Анной разговор. У лестницы. Князь многозначительно взглянул на Владимира, но тот лишь изогнул удивленно темную бровь. - Подслушиваешь? - Брось ты, Владимир, - терпение Репнина иссякало, уступая место раздраженной усталости. – Скажи лучше: отчего сразу не предупредил? - Но я предупреждал тебя, - его собеседник развел руками, - достаточно для того, чтобы прекратить не имеющую будущего связь. Не глядя в сторону друга, Михаил подошел к столу, налил себе бренди и залпом выпил, потом же с укором посмотрел на Владимира, тряхнул взъерошенной головой. - Да, пусть я глуп, пусть я слеп и глух, но Корф, какого черта ты сразу не сказал мне, что Анна – обычная крепостная!? Обычная крепостная… Каких сотни… Ничем не лучше других… Стекляшка, которую принимают за бриллиант. Собственные слова, что повторял десятки раз и Анне, и себе самому, с новой силой ударили по сердцу тупой приглушенной болью. Владимир стиснул зубы и ровно проговорил: - Дать Анне воспитание было волей моего отца. Ему я пообещал никому не открывать тайны ее происхождения, и сдержал свое слово. - Сдержал, как же, - горько выплюнул Репнин, - вместе со своим отцом подсунул мне дворовую… - Что… ты сказал? – барон напрягся, с трудом веря в услышанное: неужто так мало понадобилось возвышенной любви Мишеля, чтобы превратиться в холодное презрение? - Что слышал! – зло бросил князь, – неземная мечта оказалась даже не актрисулькой, а дворовой девкой! Приглушенное ругательство смешалось с окриком, сорвавшимся с губ помимо воли, когда тяжелый кулак Корфа больно ударил по лицу, массивный фамильный перстень рассек кожу на скуле. - Не смей… - прошипел Владимир, враз превратившись в совершенно незнакомого, чужого человека. Отчего-то Репнину взбешенный друг напомнил сейчас рассерженного волка, отчаянно защищающего свою подругу. - Что ж… - он небрежно отер кровь рукавом сюртука, - как тебе будет угодно… Задерживаться тут больше не было смысла – слишком реальной оставалась возможность встретиться с девушкой, разочаровавшей, предавшей своей низкой ложью так сильно… Владимир лишь задумчиво опустил глаза, услышав громкий хлопок закрывающейся двери. - Прости, Миш… - едва слышно прошептал он, и тишина ответила напряженным молчанием. Впрочем, сегодня, против обыкновения своего, барон Корф слишком многого не замечал… Анна стояла, ни жива, ни мертва. Слова, слетевшие с пренебрежительно сжатых губ возлюбленного, били наотмашь, как пощечины, жгли душу хуже каленого железа, пронзали сердце подобно острым стрелам. А она еще думала совсем недавно: никогда Миша, добрый искренний Миша, светлый рыцарь из ее девичьих наивных грез, не даст ей усомниться в его чувствах. Лишь несколько минут прошло с тех пор, как она, гордо вскинув подбородок, заявила барону, что у нее и князя могло быть общее будущее. И вот – ножом по венам, горькой правдой по радужному шелку мечтаний – его слова, его обвинения, предъявленные даже не ей. Её хозяину… Раздосадованный князь едва ли удостоит теперь подобной чести обычную дворовую… Девушка бросила мимолетный взгляд на свое отражение в зеркале у двери: глаза блестят от подступивших слез, губы жалко дрожат, и кожа бледна, словно мел. Она похлопала себя по щекам, прогоняя преступную слабость, не желая показывать ее мужчине, угрюмо взирающему на мутно-янтарную жидкость в полупустом бокале, и зажмурилась, собираясь с силами. Наконец, шагнула в кабинет и направилась к барону. - Владимир Иванович, - все актерское мастерство нынче пригодилось ей, чтобы не выдать истинных чувств, истиной боли. Но сколь легко играть на сцене, столь сложно в жизни сдержать стон израненной души, не показать виду, даже если хочется выть от отчаянья и безысходности. Молодой человек недоуменно уставился на нее, не потрудившись встать для приветствия. Впрочем, всё верно: она никто, она не заслужила… Снова гоня прочь горькие слезы, Анна неловко махнула рукой. - Только что я повстречала князя Репнина… - девушка помедлила немного. – Это… вы его ударили? Владимир пожал плечами. - Я. – Усталый голос ничего не выражал, кроме ровного безразличия. Она нахмурилась на мгновенье, но все же решилась спросить – ведь ответа на сей вопрос так и не сумели дать ни разочарованное сердце, ни воспаленный разум. - Я, конечно же, никто, но, возможно, вы скажете, зачем сделали это? Такой же задумчивый и отстраненный, Владимир немного повернулся к ней, глядя снизу вверх. Хотел, очевидно, снова съязвить или отмолчаться, но потом передумал. Строго очерченные губы тронула легкая улыбка, она сменилась суровой сосредоточенностью и почти сразу уступила место злости. - Я не мог поступить иначе, - с расстановкой отчеканил он. – Князь Репнин оскорбил девушку, которую… которую я люблю! Сказал – и сам застыл, пораженный. Тихий голос отца вдруг отчетливо раздался в напряженной тишине: «Ты любишь ее, мой мальчик… Любишь безнадежно и давно, и в тот день, когда признаешься в своих чувствах, обретешь право и шанс на счастье». И вот он признался – произнес в слух заветные слова, не имея ни крупицы надежды на взаимность. Глупец! - Довольно об этом, - Корф резко поднялся и быстрым поклоном попросил у девушки позволения удалиться, – Сударыня… Его шаги уже давно затихли в коридоре, но Анна до сих пор стояла посреди кабинета – подобная мраморной статуе, замерзшая и холодная, будто бы и не живая вовсе – так нелегко было принять услышанное. Бой часов вывел девушку из оцепенения, и она опрометью бросилась наверх. Заперев за собою двери, сжалась в комочек в углу широкой кровати, укуталась одеялом почти с головой и прижала ладони к горящим ушкам, крепко-крепко… Вскоре все звуки растворились в мерном шуме, но только одно осталось неизменным, по-прежнему звучало в ушах грустным бархатным баритоном и отдавало сладостью в сердце: «девушку, которую я люблю… которую я люблю… люблю… люблю… люблю…» В себя она пришла нескоро. Уже давно стемнело за окном, и морозная ночь обняла усадьбу, накрыла колючим покрывалом ветреных зимних снов. Обнаружив прохладную воду для умывания, Анна наспех смыла следы слез, поправила растрепавшуюся прическу и решилась спуститься. Чего она ждала, куда стремилась? Может, хотела взглянуть в серые глаза человека, одним ударом перевернувшего с ног на голову ее устоявшийся, полуфальшивый мир? Может, хотела подойти к нему, упрямому и жесткому, прикоснуться к руке, привлекая его внимание, и напрямую спросить: «Вы... любите меня?» Но все заготовленные, заученные подобно сценической роли фразы разлетелись, забылись в миг, стоило увидеть поникшую фигуру барина, выхваченную из полумрака гостиной слабыми отсветами огня из камина и канделябров. Решимости заметно поубавилось, и, скорее всего, девушка шагнула бы назад, в спасительную темноту коридора, если бы молодой человек, обернувшись на шорох, не позвал ее тихонько: - Анна! Она присела в чинном реверансе и с опаской приблизилась, всматриваясь в лицо мужчины перед ней. Такой привычный, Владимир казался ей нынче незнакомцем, совершенно другим человеком, которого – девушка вынуждена была признаться хотя бы перед собой – которого она всегда хотела разглядеть за маской фальшивой вежливости, презрительной насмешки, нарочитой ненависти. И вот сейчас он стоял – и не прятался под тысячей своих масок, гордый и немножечко растерянный, явно удивленный ее появлением. Меж тем барон, ставший столь пристальным объектом внимания собственной крепостной, сцепил руки в замок, как делал всегда, готовясь к важному разговору. - Желаете составить мне компанию? – он широким жестом обвел гостиную. – Что ж, присаживайтесь. Вина? Его рука тут же потянулась за початой бутылкой. Анна, прищурившись, издали наблюдала, как темно-бордовая жидкость наполняет благородный хрусталь, сверкающими каплями остается на стенках, переливаясь ярко-рубиновым огнем. Столь же церемонно, с легким поклоном Владимир подал ей напиток, придержал стул и вслед за собеседницей опустился в кресло напротив. Первое время они молчали – а сказать и услышать хотелось так много… Потом вдруг разговорились – обо всем и ни о чем: о детстве и юношестве, о нелепой обиде и вражде, об Иване Ивановиче, так рано ушедшем и так нужном им обоим. Мимоходом вспомнился и недавний приказ. Лишь одно оставалось недоговоренным, так будто двое молодых людей сами же наложили строгий запрет на те обстоятельства, при каких барон и отменил унизительный танец. Отсмеявшись над очередной шуткой, Анна вдруг стала серьезной и отставила недопитое вино. - Владимир, - внимательный его взгляд придал сил спросить о главном. – Почему вы так переменились ко мне? - Переменился? Отчего же… - Корф неловко повел плечом, потом понимающе кивнул. – Разумеется, вам трудно принять меня таким. А впрочем, Анна, люди могут и должны меняться. Она встала, робко приблизилась к его креслу и несмело поинтересовалась: - Но что же… изменило… вас? Она знала ответ. Всё сильнее и отчетливее угадывала его каким-то шестым, абсолютно женским чувством, и потому так важно, так нужно было услышать это именно от него. Владимир не обманул ее ожиданий, не стал отмахиваться от правды. - Все просто, Анна, и я ведь уже говорил вам давеча… Дело в том, что я увлечен… - он помолчал, подбирая верное слово, и тут же поправился, - да нет, кажется, я влюблен в одну женщину… Красавица замерла, с трепетом ожидая признания, и сумела лишь вытолкнуть непослушными губами: - Это взаимно? Корф грустно улыбнулся. - Нет… Нет ли? Не зная пока, как разобраться в самой себе, девушка отошла к лестнице, тонкие пальцы скользнули на блестящей полировке перилл, ресницы задрожали, пряча лучистый взгляд. - Но почему вы так уверены, что она вас не любит? Вы открыли ей свои чувства? – за бесхитростным вопросом Анна, безусловно, пыталась спрятать смущение, но еще больше – это странное желание услышать, наконец, слова любви, произнесенные глубоким бархатным голосом барона. - Нет, конечно, - прошептал он и отвернулся к стене, потом неожиданно поднялся, взял что-то с каминной полки и направился к девушке, нервно теребящей строгий черный манжет. – Я должен вам кое-что сказать, Анна. Она боялась вздохнуть – чтобы не оттолкнуть его, не вспугнуть слова, готовые слететь с упрямых мужских губ. Сердце заколотилось пойманной в ловушку птицею, в голове отчаянно застучало: «Ну, скажи, скажи, умоляю, скажи мне это! Скажи, что любишь меня, только меня, одну! Скажи мне!». Она уже отчетливо слышала, как он, несмело, запинаясь, потупив взор, признается своей смятенной крепостной в снедающем мучительном чувстве. Потому недоуменно свела брови, увидев протянутый ей сверток. - Что это? – показалось вдруг, что сердце остановилось и бухнуло куда-то вниз, в бездну, за которой – темнота неизвестности. Владимир заглянул в испуганные серые глаза. - Как что? Ваша вольная. – Неправильно истолковав молчание застывшей девушки, он добродушно усмехнулся. – Ну же, Аня, не бойтесь, это не обман и не очередная каверза. Всё, что я сказал только что, правда. Я действительно желаю вам счастья и искренне надеюсь: так и будет. Отныне вы вольны поступить в театр или же… Анна не дала ему договорить, прервав неспешные размышления хлесткой пощечиной. Вот, значит, как расправляются с неугодной крепостной?! Дают вольную, вышвыривают из дома, словно ненужную собачонку, а затем потешаются над растоптанными глупыми мечтами, чаяньями, которым не суждено стать реальностью! Она так хотела услышать из его уст невероятное «люблю», так ждала разговора, позабыв о том, что совсем недавно виделось ей вечной любовью к Михаилу. И что же?! Вольная… Да он её спросил? Да он хоть намеревался узнать, что же на самом деле нужно девице Анне Платоновой? Одарив бывшего барина еще одним испепеляющим взглядом, девушка отступила назад – всего лишь крошечный шажок, и вдруг, мало повинуясь желанию хозяйки, напуганной своим дерзким поведением, рука взметнулась еще раз. Владимир с трудом успел уклониться от этой пощечины, затем – от следующей, ловко перехватил тонкие руки, и тогда Анна, извиваясь всем телом, принялась колотить маленькими кулачками по широким плечам. - Пустите, пустите! Пустите же меня! – с каждым криком, с каждым новым ударом сил становилось всё меньше, а обиды – всё больше. И все ярче, острее становилось желание тесно приникнуть к мужской груди, не сдерживая слез. Потому красавица с благодарностью и некоторым облегчением почувствовала, как барон крепко прижимает ее к себе. Владимир сильнее стиснул девушку в объятьях, когда услышал тихий всхлип. - Ну, что ты, Анечка, - шалея от восторга, смешанного с горчинкой вины за то, что бог весть, чем огорчил любимую, он прикоснулся невесомым поцелуем к шелковистым локонам, и девушка еще раз шмыгнула носиком, судорожно сжимая пальцами лацканы его сюртука. - Зачем вы… зачем ты так со мной? За что ты меня так ненавидишь? - Ну что говоришь, глупенькая? – молодой человек отстранился и обхватил руками заплаканное личико. Анна упрямо нахмурилась. - Ты прогоняешь меня! Хочешь, чтоб я уехала как можно быстрее! Ведь хочешь… - Нет… - выдохнул Владимир, ласковые пальцы погладили по щеке, стирая мокрые дорожки от слез. – Да у меня и в мыслях не было выставлять тебя, маленькая моя. Мне ведь… мне не жить без тебя, Аня, если бы ты забрала вольную и уехала – мне хоть сразу в петлю. Впрочем… скорее всего, петля бы не понадобилась. Не ровен час, оскорбленный Репнин пришлет секундантов… Тон его был серьезен, а глаза полны решимости, отчего не поверить словам не представлялось возможным. Вскрикнув от страха, Анна прильнула к барону и уже сквозь слезы услышала его негромкий смех. Испуг быстро сменился негодованием, красавица со злостью оттолкнула мужчину и направилась к двери с явным намерением уйти. Только ведь он не позволил… Сильная и нежная одновременно, его ладонь обхватила локоть. - Куда же ты? – вкрадчиво спросил Владимир, затем резко развернул ее, притягивая к себе, и склонился к губам. – Я не разрешал вам уходить, сударыня… Может быть, строгий властный голос и звучал угрожающе, но Анна услышала в нем то, чего никогда не понимала, не ждала прежде: и бережную ласку и сдерживаемую страсть, и такое желанное обещание счастья. Это всё закружило в волшебном сверкающем вихре, подняло над землей, заставило обвить руками шею бывшего хозяина, встречая его поцелуй. А потом, позабыв обо всем на свете, ответить требовательному прикосновению, растворяясь в мужчине. В любимом мужчине… Конец