Танцующая под дождем

Автор: Скорпион Рейтинг: PG-13 Герои: все те же лица, в наше время и не только Пейринг: ВА Сюжет: молния не попадает дважды в одно и то же место, не так ли? *** По щеке скатилась слезинка, за ней – вторая, потом еще и еще одна. И вот девушка, уютно устроившаяся в огромном кресле у камина, уже горько плакала. Горячие дорожки обжигали кожу, и казалось, что это не слезы, но соль крохотными влажными кристаллами оседает на щеках и жжет, жжет, разъедая тело, пытаясь добраться до души. Соленые слезы. Соленая боль. Соленое, удушливое отчаянье одиночества. Всё это тихим шелестом слетало с пожелтевших страниц. «…За окном холод. А в душе еще холоднее. И его глаза – вот что самое страшное, самое холодное в этом зимнем мире вокруг. За что он меня ненавидит? Так отчаянно, так сильно, что даже не может смотреть мне в глаза, отводит взгляд? Я никогда не могла ненавидеть его. Не могла даже по-настоящему злиться… Но после смерти дядюшки всё так изменилось. Теперь я боюсь его, как никогда раньше – боюсь голову поднять, когда он рядом, безмерно боюсь встретиться с ним глазами, услышать его голос, клокочущий спрятанным в глубине гневом. А особенно боюсь, что он увидит нас с Мишей, появится из ниоткуда – и разобьет, разорвёт, разрубит хрупкую нежность между нами, растопчет каблуками своих сапог чувство, украденное мною у не слишком щедрой на подарки судьбы...» Запись от 2 декабря года Божьего 1839. Очередное позабытое воспоминание старого дневника. Девушка перевернула страницу – и вдруг совсем рядом, за дверью раздался хриплый окрик отца: - Да пошел ты, щенок! Потом грубое ругательство и ворчливое: «Ишь ты, напугать меня удумал! Не дорос еще – мне угрожать, молокосос!» Петр Михайлович Долгорукий рывком открыл дверь, бросил телефон на тумбочку и только тогда заметил замершую в кресле дочь. - Анечка? Девочка моя! Что ты здесь делаешь? - Пап, я читала. – Чмокнув отца в щеку и подхватив старую потрепанную тетрадь в кожаном переплете, Анна быстро покинула комнату. Честно говоря, ее мало заботили дела отца. У нее были книги и музыка, и двадцатая весна, цветущая вокруг терпко-свежим ароматом сирени. И она была бы почти счастлива, если бы не этот дневник, случайно найденный в доме подруги, Наташи с параллельного потока, и принесенный домой – тоже случайно, среди прочих нужных для подготовки к летним экзаменам книг. История той, что вела записи, в начале показалась Анне немного забавной. Так и не было понятно, кто эта девушка, жизнь в имении, среди господ и дворовых, крепостного театра и нетронутой в своей красоте природы казалась чем-то фантастическим, нереальным. Но, тем не менее, тонкая нить, протянутая через годы, крепко-накрепко связала Анну с загадочной незнакомкой из прошлого. Слова, выведенные аккуратным каллиграфическим почерком, завораживали и пленяли. Напряжение, страсть, гордость, обида, отчаянье и робкая надежда – весь мощный поток чужих эмоций и грёз буквально вливался в сознание, стоило лишь взять в руки тетрадь. И в какой-то момент Анна начинала понимать, что живет той, иной, далекой и непонятной жизнью. *** - В конституционном праве доминирует императивный метод регулирования общественных отношений, и большинство норм, связанных с властными отношениями, имеют обязывающий, предписывающий или запрещающий характер... - гнусаво провозглашал лектор. Анна зевнула и тихонько открыла дневник крепостной дворянки, как она в шутку окрестила свою тезку. «Вся жизнь летит в бездну, обсыпается черным прахом. Он приказал: «Нынче за ужином станцуешь танец Семи вуалей… Ну вот, кажется, и всё: он добился своего. Добился, чтобы я возненавидела его так же сильно, так же горячо, как и он меня. Свечи оплывают восковыми слезами, моя душа – истекает кровью. Я не знаю, что произойдет сегодня, куда меня выведет этот вечер, этот бесстыдный танец, этот серый взгляд, немым приказом преследующий меня и днем и ночью. Ах, дядюшка, почему Вы ушли именно сейчас? Как так случилось, что Вы бросили меня в руках этого человека, холодного, словно морозная полночь, не способного на сочувствие, но знающего сострадания, не умеющего любить?» Это пятое декабря. Тот же год. Тот же далекий 1839… Танец семи вуалей? Анна вспомнила прочитанную когда-то книгу, и щеки вспыхнули румянцем. Должно быть, этот человек, молодой барон, был развратником, не имеющим ничего святого! Иначе как можно требовать ТАКОЕ от приличной девушки, пусть даже рожденной крепостной?! С другой стороны, юридически она была лишь собственностью… Обычной вещью… Анна вздрогнула, так, словно голос барона произнес у ЕЕ собственного уха: «Я никогда не был, я никогда не буду твоим братом!» Грубый, злой, дрожащий от ненависти голос… Пары закончились неожиданно быстро, и Анна поспешила к припаркованной возле университета своей любимой серебристой тойоте. Папин подарок на совершеннолетие, машина стала постоянной спутницей девушки. Быстро ныряя в комфорт и тепло мягкого сидения, она забывала о проблемах в семье и надоедливых ухажерах, о холодных вечерах, которые не согревало даже жаркое пламя в камине, о счастливых подругах… О том, что сама она не настолько уж и счастлива, как может быть, как должна быть любимая дочь успешного бизнесмена, молодая, богатая, красивая. - Красивая… - послышался приглушенный возглас из темноты, обступающей вокруг. Их было четверо, кажется. Впрочем, Анна могла и ошибаться, потому как страх охватил ее в кольцо своих скользких щупалец, сдавил горло, заглушая крик. - Ага, клевая девочка. – Кривая ухмылка мужчины перечеркнула его лицо, и так искаженное шрамом. – А ну, иди сюда. - Иди, не бойся, - чьи-то кривые пальцы потянулись к ней, и девушка отпрянула, прижимаясь к машине, чувствуя, что ей уже не убежать, не скрыться, не спастись. - Пустите… - только и успела пискнуть она, когда оказалась в грубых руках, совершенно беспомощная, один на один с внезапно нагрянувшей бедой. Отчаянье придало сил, маленькие кулачки упирались в плечи, били по лицу, ногти царапали кожу, ломаясь до самого основания, до крови, но Анна не чувствовала боли. Только дыхание, перемешанное с тяжелой смесью алкоголя, пота и дешевых сигарет. И темноту вокруг. И страх. Ее собственный страх. Вдруг из той же темноты появился чей-то силуэт. «Еще один…» - промелькнуло в мыслях уставшей от борьбы жертвы. Она даже не сразу поняла, что хватка негодяя, сдирающего с нее одежду, стала слабее, а потом и вовсе его руки отпустили тело девушки. Трое его друзей уже лежали на земле, и весенняя дорожная грязь смешалась с их кровью и проклятьями. Четвертый пытался отбиться. Напрасно. Удары сыпались подобно камнепаду в горах, высокий и сильный, его противник не знал пощады, не останавливался ни на миг. Он показался Анне мстителем, черным мстителем, присланным ночью, чтобы защитить ее, маленькую и слабую, от внезапной опасности. - С-спасибо… - тонкий голосок дрожал, когда она осмелилась подойти к своему спасителю. - Не за что, - утирая рукавом разбитую губу, парень склонил голову, рассматривая девушку. – Почему ходишь одна? Насмешливый тон и фамильярное «ты» заставили Анну поморщиться. - Не твоё дело. В свете фар проезжающей неподалеку машины ей удалось получше разглядеть его. Темные волосы, явно давно не мытые. Густая щетина и невероятно яркие светлые глаза. Серые или голубые – сейчас не разобрать. Потрепанная куртка и старые джинсы. Настоящий бродяга. Возможно, не бездомный, явно безработный. Зато дрался, словно лев... Девушка огляделась в поисках сумочки, которую обронила, отбиваясь от тех подонков. Да вот же она, у самого авто! Быстро наклонилась и вынула оттуда белоснежную ткань – носовой платочек, немного старомодный, украшенный тонким кружевом ручной работы, с вышитыми инициалами А.Д. в уголке. Парень усмехнулся, прищурившись, когда красавица подошла к нему и, не говоря ни слова, стала вытирать кровь тонким батистом. Потом она шагнула назад, снова достала что-то из сумочки. Портмоне, стильное, черного цвета. - Вот возьми. – Протянула крупную купюру. – Ты очень помог мне сегодня. Черная бровь, выгнувшись, поползла вверх: - Что это? - Только не говори, что тебе не нужны деньги! – Анна закатила глаза. – Они нужны всем, тем более, таким, как ты. Он напрягся. Это почувствовалась в его позе – словно каждая мышца в теле натянулась тугой тетивой. И в его голосе тоже – слова стали звучать как-то глухо. И в выражении глаз, вмиг потемневших, вспыхнувших странным, страшным блеском. - Каким? – он шагнул навстречу, и девушке показалось, что сейчас этот бродяга схватит ее за руку, но он не двигался больше, застыв в нескольких сантиметрах от нее. – Какой я? Парень выжидающе смотрел на Анну, ожидая ответа, и ей стало стыдно. Потупившись, она прошептала еще несколько слов благодарности, нащупала, не глядя, ручку автомобиля и юркнула вовнутрь. Он пожал плечами, развернулся с намерением уйти отсюда и, должно быть, навсегда забыть о странной встрече. Только сама судьба с золотистыми вьющимися волосами несмело окликнула его сзади. - Эй! – Анна растерялась, ведь имени своего спасителя она не знала. – Подожди! Нехотя, устало, но молодой человек всё же повернулся. - Мне не нужны твои деньги. - Я не за этим… - она смутилась еще сильнее. – Послушай, ты… у тебя неплохо получается махать кулаками. Он коротко кивнул и протянул: - Армия… - У тебя есть работа? – ответ был очевиден, но всё же следовало поинтересоваться. - Сейчас – нет. – Слова прозвучали резко и глухо. Наверное, ему неприятно говорить об этом. Анна удовлетворенно улыбнулась. - Хорошо. Поработаешь на меня? – и тут же торопливо добавила. – Я хорошо заплачу. - А что богатый папочка? Не может обеспечить охрану? – от пристального взгляда, направленного на нее, Анну бросило в жар, а еще было совершенно непонятно, как он понял, что именно она хочет ему предложить. - Не хочу его беспокоить по пустякам. – В каком-то смысле она даже не лукавила, иногда ей казалось, что отец действительно считает ее безопасность пустяком. Ну, разумеется! Кто посмеет прикоснуться к дочери самого Петра Долгорукого?! Улыбка, насильно одетая на маленькие губки, оказалась совсем уж горькой. – Так ты согласен? - Охранять тебя? - Не целый день, конечно. Будешь поблизости, когда я в университете, и будешь провожать до парковки. Дома меня и так есть кому встретить. Ну что? Ты согласен? В ее ясных глазах, мерцающих в приглушенном свете вечерних фонарей, было столько надежды, что парень не смог отказать. Стодолларовую купюру он получил как задаток, а она получила от него обещание появиться завтра с утра в более или менее приличном виде. Насколько это было возможно, разумеется. На что-либо сверхъестественное рассчитывать не приходилось. Уже почти нажав на газ, девушка спохватилась и крикнула в приоткрытое окошко: - Меня зовут Анна Долгорукая! А тебя? - Я Владимир. – Коротко и резко раздалось из темноты, уже успевшей поглотить этого странного нового знакомого. *** «8 декабря 1839. Это невероятно… Сказка – воплощенная в жизнь сказка… Миша увидел меня прямо там, посреди столовой, танцующую для барона этот мерзкий танец… Господи! Я думала, нет, я ЗНАЛА, что умру со стыда. Хотела броситься за ним следом, но стальными клещами Владимир удержал мою руку. Я вырвалась и снова бежала, бежала в темноту, в холод, в морозную звездную ночь. И я догнала Мишу. А он… Боже мой, да я до сих пор помню его шепот «Анечка, милая…», когда его сильные руки поднимали меня с земли, его мольбы простить его первый порыв и его теплые губы на моих губах! Михаил забрал меня, невзирая на то, что я обычная крепостная, не вспоминая о моей невольной, подневольной лжи, не требуя ничего взамен. Это просто чудо, настоящее чудо… Слов не хватает, они замирают в горле, не высказанные, дрожат на кончиках пальцев, боясь предаться перу и лечь на бумагу. Но самое дивное из чудес то, что Владимир безропотно отдал меня. Когда Миша приехал с деньгами и требованиями отдать меня ему… Ой, как же мерзко, как низко это звучит… Гарью кажется воздух вокруг даже если я просто пишу эти слова! Но когда Миша приехал выкупить меня, Владимир уже успел приготовить мою… вольную… И отдал ее… Я до сих пор не пойму, почему он так поступил…» Действительно, почему? За те несколько лет, прожитые Анной вместе с той, далекой и незнакомой, крепостной воспитанницей доброго «дядюшки», она уже, как казалось, раскусила этого негодяя, молодого барона. И вот теперь – неожиданный и необъяснимый, один-единственный поступок, так озадачивший ту Анну, перечеркнул все представления о нем. Ведь Владимир мог не то что вольную утаить, он имел право даже не дать согласия на продажу… Девушка фыркнула: на продажу крепостной! Это действительно звучало крайне мерзко. Засунув дневник под подушку, красавица свернулась под теплым пледом. Плечо, на котором темным клеймом застыли синяки, немного болело. Впрочем, надо признать, Анна довольно легко отделалась. Господи, ее же чуть не изнасиловали сегодня! Запоздало всплыли в памяти недавно услышанные слова, брошенные отцом после телефонного разговора. Ему угрожали. Возможно, решили отыграться на ней. Стало быть, ситуация усложняется. Вероятно, имеет смысл рассказать о нападении отцу и попросить приставить охрану. Чем она только думала, прося о помощи непонятно откуда взявшегося незнакомца сомнительной наружности?! Ну, ничего, завтра же она расплатится с Владимиром за доставленное беспокойство, расплатится гораздо щедрее, чем, возможно, следовало бы, и навсегда распрощается со случайным спасителем. С подобными мыслями она еще недолго поворочалась, привыкая к теплу, прогоняя из озябших пальцев холод сегодняшнего дня, а потом мягкая волна сна накрыла девушку с головой, вытесняя на второй план все проблемы и все решения. Ей снилась Анна из прошлого, счастливо обнимающая влюбленного князя. *** - Ой, дождь!!! Первый весенний дождь! – восхищенная и пораженная, Анна протянула ладошку, и на нее упали крупные капли, дробясь, обжигая холодом, переливаясь радужными искорками. Только тут девушка поняла, что совершенно не ожидала такого развития событий и даже не подумала прихватить зонт. До двери Б-корпуса было не так уж и далеко, а оттуда через раздевалку – рукой подать до 312 аудитории. Увы, придется намокнуть, но что же делать? Зажмурившись и сделав несколько глубоких вдохов, она выскочила из машины, на автомате включая сигнализацию, и с удивлением поняла, что над ней раскрыт огромный зонт. Вернее, обычный, только сначала ей он показался огромным. - Не думал, что тебя и от дождя защищать нужно. Но коль ты у нас жуткая растяпа… - насмешливый голос прозвучал так близко и так неожиданно, что Анна просто подпрыгнула. Благо, сразу догадалась, кто это, и не закричала. - Владимир, - девушка резко обернулась к своему вчерашнему спасителю – и в тот же миг слова разлетелись на крошечные брызги, разбились на мелкие осколки, растаяли последним снегом, испарились водой в жаркий полдень… Он был… невероятно, непозволительно, сногсшибательно красивым. Сегодня гладко выбрит, густые черные волосы падают на глаза, серые, словно это весеннее небо, покрытое дождевыми тучами, серьезные и смеющиеся одновременно. Одежда простая, хоть и не такая поношенная, как вчера, но на нее Анна посмотрела в последнюю очередь. - Я привел себя в порядок. – Перехватив ее взгляд, Владимир одернул полу темно-серого пиджака. – Весь выданный тобой аванс потратил. - Я еще добавлю, – это прозвучало так глупо, что девушка покраснела, неловко укуталась в шаль и быстро направилась к зданию университета. Не говоря ни слова. Владимир тоже молча шел за ней, оберегая от дождя, и Анне отчего-то казалось, что сейчас он улыбался. *** Весенние дни сменялись летними короткими ночами, но по-прежнему не становилось теплее. Иногда даже в легких порывах июньского ветра проскальзывало ледяное дыхание зимы. Через неделю начиналась сессия, и всё прогрессивное студенчество усиленно готовилось к этому важному событию. Ну, или почти всё… - Что, Долгорукая, дома не сидится? – кокетливо поправив лямку коротенького сарафана, открывающего взглядам всех желающих пышные формы своей хозяйки, красавица с русыми волосами присела рядом, успев при этом томно улыбнуться очкарику, корпевшему над учебниками в углу. – Тебе-то хоть о чем беспокоиться? Папик заплатит – и тебя вообще от сессии освободят. - Поль, отвали, а? – Анна слишком устала, чтобы слушать всё это: зависть, ревность, злость – ничего другого вокруг себя она не ощущала, пока вечерняя мгла не приносила с собой тепло, ее персональное тепло, растворенное в глубине серых глаз. Она пошла бы на любые уловки, лишь бы видеть его чаще – каждый день! Выходные и праздники медленно тянулись, походя на вечность, а когда наступал понедельник, и снова ранним утром его сильная рука открывала дверцу ее автомобиля, его глаза смеялись и сверкали, глядя на нее так, что сердечко замирало в груди. Бросая ему формальным тоном «Привет, Владимир», она больше всего на свете хотела сама броситься ему на шею и шептать, и проговаривать, и на все лады повторять его имя: «Володя, Володенька…мой, только мой…» Приходилось признать: она влюбилась. Впервые в жизни, безумно, беспечно и, похоже, навсегда. Это было трудно объяснить, наверное, так всем кажется, но подумать, просто подумать о ком-либо другом даже не представлялось возможным! Где он сейчас? Стоит под окнами корпуса, ожидая ее? Или курит у скамейки, осматриваясь по сторонам, приглядываясь, пытаясь вычислить возможную опасность? Еще совсем немного – и на улице стемнеет, и приглушенный свет фонарей у парка растворится в неоновом сиянии витрин. Тогда она выйдет, и подойдет к нему, и возьмет под руку. Он закроет за ней дверцу автомобиля и махнет ладонью на прощанье: «До завтра, Ань!» А она снова не осмелится попросить его поехать с ней. Она всегда боится – его насмешки, его отказа, непонимания в его взгляде, удивлено брошенного «Но ведь мы о таком не договаривались!» Всё это время Владимир был безупречен: только охранник, только нанятый помощник, только тень. Он улыбался, приветствуя ее, но ни словом, ни жестом, ни прозрачным, как туманная дымка, намеком он не показывал личного к ней отношения. Стало быть, она совсем ему не нравится… Даже немножечко, чуть-чуть… Красавица отбросила со лба непослушный локон и грустно вздохнула: заинтересуйся он хотя бы ее деньгами, симпатия не имела бы значения, но он не такой! Совершенно другой! Уголки губ дрогнули в подобии улыбки. Лучше бы Володя не был столь принципиальным. Доставая зеркальце из сумочки, она наткнулась на призабытый в последнее время дневник в кожаном переплете. Развернула пожелтевшие листы. Всё тот же почерк, всё те же ровные буквы, вся та же боль… Та? Или всё же… несколько другая? «12 января. 1840. Натали представила меня какой-то родственницей. Видимо, ее подруга решила: достаточно далекой и весьма небогатой, потому как не удостоила меня даже каплей внимания, даже взглядом. И слава небесам! Они делились придворными сплетнями, пили чай, шутили, напрочь позабыв о моём присутствии. Я же, не слишком увлеченная светской кутерьмой, взяла вышивание и присела в углу. Старательно выводила цветные узоры, пока в разговоре не промелькнуло знакомое имя… «- Натали, разве Вы не знаете: барон собрался на Кавказ! – Неужели? Хм… Искренне удивлена. Он ведь был разжалован. – Подал прошение о восстановлении. – Да? И давно? – Насколько мне известно, - голос гостьи упал до шепота, и мне пришлось напрячь слух, - еще в начале зимы. Государь долго размышлял, стоит ли оказывать высочайшее доверие, но, наконец, принял решение удовлетворить просьбу. Вольдемар возобновлен в звании поручика и весной должен отбыть в действующую армию…» Кавказ… Война… Трудно сказать, что я испытала в тот миг. Думаю, нечто среднее между страхом и ужасом. Сама не знаю, отчего…» Бедная девушка! Анна судорожно вздохнула, закрывая дневник, спрятала его и встала, аккуратно подвинула стул. Читальный зал уже почти опустел, ей тоже пора ехать домой. А что было бы, если бы Владимир, ЕЁ Владимир, сказал сегодня, что собирается на войну?! В Чечню или в Грузию? Где там стреляют? Она бы, наверное, умерла от страха… Хотя, тут же оборвала себя, сравнение неуместно: она любит Владимира, а для той Анны барон был просто бывшим хозяином, причем не самым заботливым. Так что глупо мучиться подобными вопросами. Тем более что предмет ее бесплотных мечтаний уже поднялся со скамейки, выбрасывая в урну сигарету, и обжег ее щеки пристальным взглядом своих стальных глаз. *** - В понедельник я уезжаю. Она остановилась и замерла, потом непослушные губы выдавили тихое: - Куда? - Далеко. – Владимир нахмурился, отводя взгляд. Он всегда делал так, когда Анна пыталась расспросить о его жизни, о семье, о службе, обо всем, что было ДО нее, до их встречи. Голос девушки дрожал, но все-таки удалось уточнить: - Надолго? Молодой человек повернулся, и его резкие черты лица, и напряженные уголки его губ, и складочка меж бровей ответили: «Навсегда». Но он сам не смог этого выговорить. Тогда впервые за всю невероятную историю их знакомства он позволил разглядеть за жесткой маской свет его души, озаренный истинными чувствами. Подобно наивной, беспечной бабочке, Анна полетела на этот свет, притянула его голову к себе и провела губами у самого лица, едва прикасаясь к его сухим горячим губам. Его запах ударил в голову, словно хмель, его шепот раздался будто издалека: - Что ты делаешь, Анна? – он, смиряя себя, собирая в кулак волю, глубоко в сердце на пудовый замок запирая свои чувства, убрал ее тонкие руки, но не нашел в себе сил оттолкнуть ее. Девушка улыбнулась: - Разве непонятно? – маленькая ладошка скользнула, расстегивая пуговицы его пиджака. Потом Анна прильнула к мужской груди, кутаясь в его тепло, как в полы пальто, обшитого мехами, и почувствовала с восторгом и трепетом, как жаркий обруч его объятий сомкнулся вокруг, закрывая, укрывая, защищая ее от всего мира… *** Владимир оторвался от податливых девичьих губ с почти болезненным стоном, так словно это часть его самого оторвали сейчас, дернув без предупреждения. Всматриваясь в глаза притихшей рядом красавицы, он выдохнул: - Прости… Прости меня, я не хотел… Тонкие изящные пальчики провели по его губам, прерывая слова, Анна отбросила со лба его густую челку и, не отводя взгляда, прошептала: - Не нужно… Не ври мне. Ты же хотел, я знаю. Это было правдой, куда от нее деться? Горькая усмешка на его губах без слов подтвердила: хотел, безумно. И Анне тоже не оставалось ничего, как, смущаясь и робея, признать: - Я тоже… хотела… И попросить: - Поехали к тебе… … Рассмотреть его квартиру так и не удалось. Слишком сладкими были поцелуи, слишком нежными – прикосновения, слишком волнующим – срывающийся шепот: «Я люблю тебя, Аня, люблю, люблю, люблю…» Они летели в небо своей любви, быстро, отчаянно, жадно сплетая руки и тела – так в ритме вальса кружатся пары, соединенные в одно целое божественной музыкой. Потом она лежала в объятьях любимого, прижавшись к нему всем телом, положив голову на сгиб его локтя, и пальцы Владимира ласково перебирали спутанные золотистые волосы. Минута за минутой, шаг за шагом, вздох за вздохом – комнату заливало молчание. То самое, что было громче и понятнее любых слов. Сон пришел совсем неожиданно, просто смежил веки и унес с собой утомленную девушку. Последним, что она услышала, засыпая, было его «люблю», и оно же было первым, что она поняла, проснувшись. Владимир по-прежнему лежал рядом и улыбался – не кривой ухмылкой, одной стороной губ, не лукавой усмешкой, за которой привык прятаться ото всех вокруг. Эта улыбка была искренней и теплой, и принадлежала одной лишь Анне. - Доброе утро… - она прижалась к его груди, прежде чем жаркий поцелуй затмил белый свет. Давая любимой отдышаться, мужчина прошептал: - Доброе… Самое прекрасное утро из всех… - а потом вдруг обнял, так сильно, так крепко, будто желая, мечтая никогда не отпускать ее из рук, из постели, из своей жизни. – Ты только моя, Анна Долгорукая, слышишь? Никому, никогда тебя не отдам! - Не отдавай, - промурлыкала красавица в ответ и на сей раз сама прильнула к его губам. Они еще долго оставались у него дома. Но, даже уезжая, Анна знала: он пообещал остаться с ней, и сдержит слово. Владимир тоже знал: теперь о разлуке не может быть и речи. *** Этого вполне следовало ожидать: старик Долгорукий не заметил, что дочь не ночевала дома. По привычке просматривая утренние газеты, осведомился, почему она так поздно спустилась к завтраку, похвалил аппетит, сделал несколько комплиментов типа «Какая красавица моя любимая доченька… И так похожа на мать…» Дежурно прослезился. Уехал на корт – собирается сыграть пару-тройку сетов с кем-то из деловых партнеров, что ли? Наташа позвонила и огорошила новостью: - Представь: меня родители замуж решили выдать! Анна встрепенулась: - Да? И за кого же? - Не поверишь. За моего Сержика… - в голосе подруги прорезались мечтательные нотки, потом проскользнула обида. – А где это ты была? Я еще со вчерашнего вечера названиваю! Если бы Наташка только представила… Но едва ли будет благоразумно посвятить ее во всё это. - Прости, Тусь, я в читалке занималась, звук выключила, да и совсем забыла. – Это было похоже на правду, так что Репнина поверила. - Ну ладно. Короче, звони. Чао! – ее веселый голос растворился в коротких гудках, и Анна устало откинулась на подушки. За окном переливались птичьи веселые трели, и солнечные лучи изумрудным блеском дрожали на листве, и в кои то веки ей было тепло! Неужели действительно пришло лето?! Счастливая, любимая, влюбленная, она достала ту самую потрепанную временем тетрадь в кожаном переплете. Закладка подсказала нужную страничку, а рука снова почти неосознанно погладила ровные строки. «1 февраля. 1840. За окном морозное утро. Только-только расцвело, и алая заря еще горит на востоке. Но мне не спится. Уже давно не могу заснуть, с того самого дня, когда встретила Марусю у булочной. «Ой, барышня… - горничная чуть не плакала, - совсем зачах наш барин, исхудал, почернел лицом. И как теперь воевать-то будет?...» Ее голос звучал так искренне, она так горячо рассказывала всё, услышанное от недавно приезжавшего с поручением в столицу Никитки… Я же слушала молча, внимая каждому слову. Слушала о нем… О том, как пил днями и ночами, не выходя из кабинета, ни с кем не говорил, крушил хрусталь, а потом, в пьяном бреду… Господи, помилуй… звал меня, и плакал, и кричал, что любит… Любит… Любит! И всегда любил! Теперь я знаю это, чувствую так же явственно, так же четко и открыто, как и то, что я сама… тоже любила его… Всегда. И до сих пор не забыла. Что же делать? Как поступить? Он уедет через месяц и, возможно, не вернется… Всё бы отдала, и жизнь, и свободу, за один малый миг, проведенный рядом с ним, за один взгляд серых глаз, за одно слово, брошенное в мой адрес. За одну возможность, прижавшись к его груди, прошептать: «Я тоже люблю тебя, Володенька…» Но ведь мне же нельзя…Пусть Михаил Александрович был терпелив и благороден всё это время, пусть я жила в особняке Репниных лишь бедной компаньонкой Натали! Но как я осмелюсь придти нынче к нему? После того, что было?! Солнце поднимается всё выше, и всё сильнее щемит в моей груди чувство не моей вины. Зачем он был таким гордым? Зачем я так горда? Зачем небо распорядилось так, что мы с ним пропали в любви, коей не в силах вынести, кою не в состоянии пережить?..» Любовь подобна лавине – вдруг подумалось Анне. Она накрывает нас и сметает с лица земли. С этим ничего не поделаешь… Что же заставило барона так обойтись с любимой девушкой? Неужели сословная спесь? Нет, едва ли. Похоже, он много лет жил с этим чувством, и не позволял ничего подобного. Правда, тогда его отец был жив, он опекал крепостную красавицу. Но всё равно, должна была иметь место другая, более веская причина! Может, ревность? Анна пишет, что целовалась с князем в гостиной. А что, если Владимир… видел?... - Ничего себе… - девушка прикрыла ротик ладошкой и призадумалась. – Что ж… Это бы многое объяснило… Разъяренный, в порыве ревности, мужчина мог и не такое приказать. Но понял, что избранница любит другого, увидел, что чувство глубоко, сильно, взаимно – и отдал ее счастливому сопернику. А сам решил свести счеты с жизнью, отправившись на войну… Как типично – на все времена. Жаль, что здесь дневник бывшей крепостной обрывался… *** Совсем тихо включив стерео, Анна листала модный журнал, когда внизу раздался непонятный шум и возня. Девушка попробовала не обращать внимания, но слишком навязчивыми, громкими были эти странные звуки. Не то ссора, не то борьба… Бросив взгляд в окно, девушка поморщилась: собиралась гроза, тучи, напоенные влагой, уже висли низко и тяжело, но от них веяло холодом. Странное лето – даже грозы холодны, словно снежные бури. Анна вышла из своей комнаты. Картина, ждущая ее внизу, была действительно впечатляющей: лежащий на полу отец, с руками за головой, ОМОН в масках, с автоматами наперевес, сбившаяся в углу теперь уж бесполезная охрана. Над Петром Михайловичем склонился молодой мужчина в кожаной крутке: - Вы ответите за всё, господин Долгорукий! – холодная жесткая ирония сталью прорезалась в его тихом голосе, спокойные движения выдавали профессионала, пальцы привычным жестом отбросили со лба прядь черных волос. - Что здесь происходит? – Анна сбежала по лестнице и встретилась взглядом со своим Владимиром. – Что…? Папа! - Товарищ капитан, вот документы, - сотрудник в форме вышел из кабинета. – Опечатывать сейф? Владимир кивнул, не сводя глаз с растрепанной маленькой девушки в домашней одежде, с той, без которой теперь не представлял своей жизни. Задержанного уже увели, ребята из ОМОНА уехали, охранники разбрелись, а они всё стояли друг напротив друга, оба не смея вымолвить ни слова обвинения, ни хоть какое-то оправдание. Владимир первым пришел в себя. - Послушай, Аня… - Нет… - девушка упрямо тряхнула головой, отступая к выходу. – Нет, нет, не хочу… Не буду! Она всхлипнула и прислонилась спиной к двери, теряя силы. - Как ты мог? Зачем? - Аня, он заказал моего отца. Моего отца убили по его приказу, понимаешь? - Стало быть, месть… - ее голос прозвучал скорее утвердительно, лишь с легкой тенью вопроса. - Я мог бы отомстить. Но предпочел заняться официальным расследованием. - А заодно и единственной дочерью обвиняемого? – голубые глаза Анны зло прищурились. – А те подонки, от которых ты меня, якобы, защитил? Твои люди? - Аня, не говори глупостей! Как ты могла подумать..? Но она уже не слушала, выбежала, громко хлопнув дверью, и первые раскаты грома пронеслись над землей. Вслед девушке рванулся его голос: - Ты должна мне верить, Анна! После всего, что было между нами! Я люблю тебя, слышишь? Слышишь меня? Гроза надвигалась с бешеной скоростью, ветер уже свистел в сплетениях проводов, уже шелестел в листве обещанием шумного ливня. Владимир скорее догадался, чем услышал ее ответ: - Я! Тебе! Не верю!!!! И прокричал навстречу стихии: - Дело ведь не во мне, не в нас с тобой! Не в том, что ты не веришь, а в том, что НЕ ХОЧЕШЬ! Ты боишься, Анна!!! Ты боишься – любить!!! – слова растворились в очередном громовом раскате, но до сих пор звучали в ее ушах. Дыхание срывалось, в боку начинало неприятно покалывать, сердце разрывалось от боли предательства, но Анна всё бежала в ливень, не сбавляя темпа, не отпуская ритма, словно танцевала с этим дождем какой-то проклятый, сумасшедший вальс. Она остановилась у моста. Вцепившись руками в чугунную ограду, пыталась отдышаться, собраться с мыслями. Почему-то подумала, что он был прав, да, она боялась любить. Потому так долго не хотела себе самой признаться в чувствах к Владимиру, потому не слушала его слов. Сейчас-то девушка понимала, что отец вполне мог совершить то, в чем его обвиняют. Честно говоря, она всегда подозревала, что он не гнушался подобных методов. Тем больнее было узнать об этом таким образом. Тем легче было узнать об этом от любимого мужчины. По-прежнему любимого. Всё так же желанного… Как теперь объяснить ему свои чувства? Намокшая до нитки, продрогшая, Анна стояла на мосту, отрешенно наблюдая, как речная вода смешивается с падающими вниз дождевыми каплями и с ее собственными солеными слезами… - Ну, что же ты стоишь, глупенькая? – его дыхание обожгло маленькое замерзшее ушко. – Иди сюда, быстро… Тепло его куртки, его рук, его тела окутало, мгновенно согревая застывшую от холода и боли кровь. - Володя… - он был рядом. Есть ли что-то лучше этого? - Не могу тебя отпустить… - Владимир целовал ее мокрые щеки, глаза, дрожащие побледневшие губки, волосы и озябшие пальчики. – Я всегда найду тебя… И везде. Даже на краю земли… - Правда? – Анна счастливо улыбнулась сквозь слёзы. - Правда. – Его ответ был уверенным, но немножко горчил привкусом вины. Чужой вины. Последние крупные капли упали на темную гладь реки и растворились в ее мутных водах. Гроза пролетела, следуя дальше. Ветер затих. Через всё небо, яркая и волшебная, раскинулась разноцветная радуга… *** - Знаешь, мне так жаль эту девушку… Она ведь любила его – всю жизнь боялась, дрожала в его присутствии, даже думала, что ненавидит. Но всё равно любила! – Анна перевернулась на спину, и пушистые волосы рассыпались по подушке. В синих глазах блеснул лукавый огонек. - Володя, иди ко мне… Она протянула к нему руку, переплетая свои тонкие пальцы с его сильными и ласковыми, притягивая его ближе, затягивая в омут своей бездонной любви. Владимир отложил на столик у кровати потрепанную старую тетрадь, которую перед тем пристально рассматривал несколько минут, и опустился рядом с женой. - Ты так прониклась судьбой бывшей крепостной барона Корфа? - Почему Корфа? – она удивлено взглянула на мужа. – Там не было ни слова о его фамилии. Откуда ты знаешь? Что-то слышал о них? Об этом бароне или об Анне Платоновой? Владимир засмеялся и крепко прижал к себе любимую женщину, ту, что составляла весь его мир, ту, что заслонила собой мир прежний. - Да, слышал… - его голос прозвучал так таинственно, многообещающе, что Анна буквально простонала: - Расс-ка-жи!!!! - Ну, вполне счастливая история… - серые глаза мечтательно прикрылись, улыбка озарила правильные черты аристократического лица, делая его еще красивее. – В тот же день, что была сделана последняя запись в этом твоём дневнике, барон приехал за ней. И упал к ногам. И молил о прощении. И целовал ее руки. И говорил о своей любви… - А она? – Анна боялась лишний раз вздохнуть, уж слишком неожиданно настигла ее эта история из прошлого. - А она – сказала ему о своей, ответила согласием на его предложение и стала его баронессой Корф… - Владимир открыл глаза, поворачиваясь к жене. – Они были счастливы, Аня, очень счастливы. И у них родился сын – мой пра-пра-прадед… КОНЕЦ