Сын колдуньи

Автор: Скорпион Иллюстрации от Syaoran@ Рейтинг: PG – 13 Жанр: фентези/мистика Герои: стандартный набор Время и место: полная AU - Кто ты? Где тебя искать? Почему каждую ночь ты снова и снова приходишь ко мне, чтобы утром растаять, словно сон, словно туман над рекой, вязкий, холодный и белый, как молоко?.. Мальчик с темными волосами, небрежно падающими на высокий лоб, склонился над водой засыпающей в вечерней мгле реки и, тонкими пальцами прикасаясь к поверхности, грустно смотрел на водную гладь. Оттуда, вплетая в волосы длинные стебли водяных лилий, на него смотрела девочка с золотыми, как солнце весной, волосами, с голубыми, как небо осенью, глазами и зимней грустью, застывшей на кончиках дрожащих ресниц. Он знал, что девочку зовут Анна, что ее мать умерла недавно, а отец был убит очень давно, и теперь она совсем одна. Как же ему хотелось забрать Анну, найти – хоть на краю земли – и увезти с собой! У них много общего, но она такая маленькая и хрупкая! А он сможет защитить ее от всех бед, укрыть от ненастья, уберечь от горьких слез и грусти! Только бы знать, где искать ее! Только бы знать, существует ли она на самом деле… Он многое может: даже сейчас, когда ему всего тринадцать, силы стихий покорно ложатся к его ногам по первому же велению. Пройдет немного времени – и он, как когда-то говорила мама, будет покорять миры одним только взмахом руки! Возможно, тогда он найдет свою Анну – золотоволосую мечту из его тайных снов, из его полночных грез, открыть которые он никому не осмелится? «Прочь!» - быстро проговорили губы, и ровная перед тем речная вода покрылась пенными волнами, скрывая от его глаз милый волшебный образ. Пора быть дождю… Вот уже первые капли несмело коснулись земли. И, жаждущая долгожданной влаги, она сразу же впитала их морщинами сухих безобразных трещин. Дождя не было слишком давно… А он, увлеченный мыслями о незнакомой, едва ли существующей девочке, чуть не погубил свой проклятый край. Серый взгляд метнулся ввысь, к небесам, в которых уже зарождались огненным блеском первые молнии летней грозы. «Пылай!»- его ровный голос подхватили удары грома, и понеслась над полями, над дремучим лесом, над вершинами холмов и испуганными дрожащими травами первобытная сила бушующей стихии. Он стоял посреди грозы, на перекрестке воды, огня и воздуха, как опора этой забытой Богом земли, и в сотый, тысячный, невесть какой по счету раз проклинал свою силу и созвучную ей тоску. Но он таким родился – и слишком мал, слишком ничтожен, чтобы противостоять своей природе. Его мать была могущественной колдуньей, дочерью времени. Настоящее, прошлое и будущее открытой книгой лежали перед ней – и она читала из нее загадки мироздания. Как колода карт у старой гадалки – падали на мягкий мох мелкие камешки человеческих судеб, и не было тайны, и не было жизни, которые не смогла бы она понять и открыть, увидеть и постигнуть своим великим умом. Она всегда говорила, и даже сейчас спокойный уверенный голос звучал у него в ушах: «Время – лишь пятая стихия, подвластная четырем, известным нам, но все-таки необъяснимым образом правящая ими. Время покоряется только своей дочери, только женщине, оно бежит сквозь пальцы, как вода, песком земным осыпается в часах веков, неуловимым ветром взмывает к эфирам, и уже там, в вышине, вспыхивает первородным пламенем. Ты, сын мой, вмещаешь в себе все четыре стихии и распоряжаешься ими, но придет день, наступит час – и время возьмет с тебя плату, которую ты должен будешь отдать. Отдать и править, или же уберечь и отказаться… Запомни, сын…» Мальчик потряс своей темноволосой головой: «Я снова не понимаю, мама! Почему твои слова так темны и мудрены? Почему ты не можешь просто объяснить мне, какую плату с меня потребуют, кто и за что? И почему я захочу отказаться платить положенный долг?» А между тем гроза бушевала и гремела, крупные капли струились по бледной коже стоящего на берегу мальчика, падали вниз, целебной влагой поили сухую, страдающую землю. Где-то далеко, за тучами, там, где умирающее на закате солнце еще не растеряло золото своих лучей, раздался голос: - Владимир!!! Возвращайся… Словно очнувшись от сна, он отпрянул от речной воды, вслушиваясь в грозовую темноту. И снова услышал: - Вла-ди-мир!!! - Уже иду… - устало прошептали губы, в вязкую дождевую темноту прозвучал тихий голос, наполняя влажный воздух человеческим дыханием. – Уже иду… Он быстро заскочил на коня и ударил пятками по мокрым бокам. «Вперед, Гром! Домой! быстрее!» Мрачный приземистый дом встретил запахом прелой прошлогодней листвы, засохшего мха, неясного полушепота десятков могущественных ворожей, живших здесь с незапамятных времен, чьи предсказания и видения впитали эти старинные стены, чьи жизни были подчинены высшим силам, чьи смерти знаменовали приход новых поколений. - Где ты был, Володя? – строгий голос, такой же выцветший от времени, как и полузакрытые окна, раздался из темноты. Он отмахнулся: - Грозу звал! И так замешкался, бедная земля покрылась ранами трещин… Я чуть не опоздал, запутавшись в своих снах… Женщина насторожилась: - И что же тебе снилось? От чего ты не смог оторваться, пренебрегая своими прямыми обязанностями? – ее тонкие брови недовольно взметнулись, грозя непослушному мальчишке, глаза блеснули, губы сжались, и только сердце, такое же любящее, как и сердце матери, обливаясь кровью, тихо простонало: «Мой бедный мальчик… Такой юный, но уже связанный древними силами, долгом и обязанностями, возложенными на тебя по праву рождения… Сумеешь ли выдержать этот груз? Правильный ли выбор сделаешь однажды?! Мой маленький властитель стихий… Ты в веках останешься сыном колдуньи, но добро или зло принесет твоя рука? Не ошибись, Володя…» Мальчик хмуро взглянул на женщину из-под ресниц: - Я не помню, что снилось. И это совершенно неважно. Главное, гроза пришла… В этот раз мне показалось, что она не хотела надолго оставаться над нашими землями. Почему? Его серые глаза внимательно следили за усталыми движениями, пока женщина, подставив ладонь, ловила прохладные крупные капли и вдыхала их свежесть. Молчание, смешанное с трепетной грозовой тишиной, напоенной звуками гремящих вдали громовых раскатов, становилось всё мрачнее и тягостнее. Владимир подошел ближе, вытянул руку – и вода расступилась, покоряясь своему властителю. - Почему грозы обходят наш край, тетушка? - Володя… - женщина еще раз окинула взглядом грозовое небо. Золотые стрелы молний рассекали его, словно меч рассекает темный шелк. Вот одна из них – огромная, пылающая – наотмашь ударила по сырой земле, сотрясая твердь. В глазах женщины вспыхнул страх, а Владимир стиснул кулак: - Сила огня! – враз жар горящего пламени рассыпался миллионами искр и погас в ночи. - Будь внимательней, - назидательно проговорила женщина, - иначе они совсем разбушуются. - Не посмеют. Сегодня они только напоят землю. – Владимир вздохнул. - Дождя не было слишком давно… Это из-за проклятья? Его гордое лицо отражало блики летящих по небу молний, пляску воды и огня в воздухе над землею. Да и сам он был одним немыслимо гармоничным сочетанием четырех бушующих стихий. Его серые глаза, не темнеющие даже ночью, смотрели внимательно на небо, но ответа ожидали от нее, от той, кого местные крестьяне привыкли звать мрачным именем Сычиха. Это началось так давно, что родное имя уж и забылось – осталось только это, подходящее сломанной горестями гадалке. Да еще одно – «тетушка», произнесенное родным голосом племянника. Да уже подзабытое, припорошенное временем «сестра» из уст Веры. Больше у нее не было имен… - Да, ты прав, мой мальчик, это из-за проклятья. Только не рано ли ты вспомнил о нем? - В самый раз… - Владимир чуть помедлил, собираясь силами, остановил полет еще двух слишком быстрых молний и поднял темную пелену туч. Дождь стал слабее и тише, летней теплотой окутал землю, жадно пьющую целительную влагу. – Мама хотела, чтобы ты мне все рассказала. - Думаешь? – Сычиха измученно улыбнулась. А он уверенно ответил: - Знаю! - Раз так… То хорошо, слушай, Владимир… Её слова слетали с губ и растворялись в дождевых всплесках, таяли в порывах ветра, уносясь туда, где новые грозы готовы пролиться над благословенными щедрыми полями. - Много веков назад женщины нашей семьи получили этот дар: смирять стихии. И свято берегли его, хранили от зла, от недоброго ока, от темной власти. - Все четыре стихии ложились к их ногам? - Все пять, мой мальчик… Владимир прикусил губу. Ну, конечно, как он мог забыть! Время – пятая стихия, питающая все другие, покоряющая их своей прямотой и безвозвратностью. Женщина улыбнулась уже светлее его мыслям: - Как ты думаешь, почему время – важнее первородных основ мира? - Это просто. – Мальчик поднял руку, и четыре элементала засияли в темноте. – Ветер, крыло воздуха, может дуть в разных направлениях, вода течет прямо и вспять, песок превращается в камень, который в свою очередь рассыпается прахом, а пламя то разгорается сильнее, то быстро гаснет, умирая. И только время незыблемо течет в вечность, и не повернуть его назад, и не исправить того, что минуло, и не забыть его. Самая точная из стихий. Самая упрямая и могущественная. Самая хрупкая, но непокорная. Самая совершенная… Сычиха одобрительно кивнула: - В тебе говорит твоя мать… Легкая грусть промелькнула в словах, та же, что и в серых глазах Владимира. На какой-то миг. Только на короткий миг, пока родилась меж туч еще одна огненная вспышка. Женщина продолжила: - Так вот… В те далекие времена лишь женщины из нашего рода могли распоряжаться силой стихий. - Время до сих пор подвластно лишь им… - задумчиво произнес Владимир. – Но остальные стихии – нет. - Не совсем так. Временем ты командовать не сможешь никогда. А вот четыре первозданных покорил только потому, что в твоем поколении нет женской руки. Но ты совсем не слушаешь меня, мой родной. - Прости… - его тихий голос растворился в накрывшей холмы ночи. - Так вот, мы успешно смиряли стихии, пока … - Взгляд темных глаз помрачнел, вспоминая древнюю, всеми позабытую легенду. – Пока в темный предрассветный час гордое сердце Властительницы не покорил Недостойный. - Он был из Отверженных земель? - Он был Зло! Он был Коварство! Он ложью и чарами хотел завладеть силой нашего рода, чтобы потом завладеть всем миром. И править им, сея смерть. - Он смог это сделать? - Едва ли… - Сычиха медленно покачала головой. – Не то что время – даже слабая земля, которая податливо стелется под ноги любому оратаю, не признала его темной власти! Но Женщину, что покорилась своей любви, Небо прокляло. А вместе с нею – и этот некогда благодатный край. Цветущие сады превратило в непроходимые чащобы, плодородные нивы - в поросшие сорняками луга, прозрачные ручьи – в свирепые бездонные омуты, добрых гостеприимных хозяев – в пугливых и недоверчивых глупцов, трясущихся над своими домами. - Так они… прокляты… из-за нас? – возможно, впервые за свою недолгую жизнь Владимир вздрогнул, всматриваясь в глаза предсказательницы. - Но мы же и бережем их покой… - она провела ладонью по темным спутанным волосам племянника, и это теплое прикосновение сняло, прогнало предательскую дрожь. – Наш долг – оберегать край, проклятый нашими ошибками, и народ, разделивший с нами горечь и боль проклятья. А ты… ты слишком могуществен, чтобы забывать об этом – даже сейчас, когда над миром несется твоё тринадцатое лето, когда дни быстротечны и легки, когда тебе больше хочется лететь наперегонки с ветром на своем верном Громе или наслаждаться полуночными снами. - Я понял, тетушка… - Хорошо… Тогда иди, спи. Завтра – новый день. Бросив последний взгляд на уже чистое звездное небо, Владимир устало приказал: «Успокоиться…» Ветер медленно уснул, далекие звезды вспыхнули ярче, умытые грозовым дождем, волны реки, мерно покачиваясь, притаились глубокими омутами среди высоких камышей. Засыпая, юный властитель стихий на короткое мгновение заглянул в цветущий сад, где, прислонившись к стволу старой липы, сидела его Анна, и горячие слезы прозрачными струйками стекали по ее щекам. «Успокоиться…» прошептал Владимир соленой влаге, и она сама засохла, оставив только горечь и грусть. Анна уже не плакала. Звезды горели в вышине. Где-то далеко, скрытый за холмами и лесом, загорался новый день… - Ну вот... Опять поранился… - плоский, немного влажный листок, ловко уложенный на ссадину, вытягивал остатки боли, которые огненными языками еще пылали под кожей, въедаясь в кровь. – Где ты снова бродил? Владимир оставил вопрос тетушки без ответа, только прикрыл глаза, о чем-то тихо пробормотав себе под нос. - Не слушаешь… - Сычиха улыбнулась. – Тебе будет нужна женщина, которая не только сможет исцелять любовью твое уставшее сердце, но и врачевать твои раны. Постоянно… Молодой человек ухмыльнулся. И вдруг, отбросив темную прядь со лба, быстро спросил: - Ты знаешь, где растут белоснежные цветы, пьянящий аромат которых дурманит, а лепестки влажны, словно от слёз? - Зачем они тебе? - Я видел их… - тихо произнес Владимир, и тут же пояснил. - Во сне. Они склоняли к ногам свои тяжелые бутоны, и ледяная роса падала на зеленую траву. - Они уже давно не растут у нас… Со времен проклятья… - А за холмами – там, куда я отпускаю южный ветер? - И там не растут. Не пойму, как ты мог их увидеть? Кривая усмешка промелькнула на его лице, придавая правильным чертам толику дикой варварской красоты: - Я уже много лет вижу их. И девочку… Вернее, уже девушку – красивую. Она вплетает в свои золотые косы эти белые цветы, а иногда – водяные лилии, или просто пышные травы. Ее зовут Анна… - легкий вздох, задержавшись у губ, слетел в прохладный осенний воздух. – И я искал ее все это время – в каждой женщине, которую обнимал по ночам. Только иногда мне кажется, что на самом деле ее нет, просто не существует. - Увы, ты прав, мой мальчик. – Сычиха взяла племянника за руку, провела по его тонким длинным пальцам, повелевающим стихиями и сжимающим рукоять меча. – Раз ты видишь цветы, чуждые нашим краям и забытые за многие, многие годы – значит, и эта девушка… - Лишь плод моего воображения… - закончил за нее молодой человек, в последний раз произнося полушепотом имя, ставшее ему столь дорогим: «Анна…» В ту же ночь он закрыл свои сны, так и не узнав, что прекрасные белый цветы росли не в саду золотоволосой красавицы, пленившей его, а в ее памяти… И пышные кусты роз, и лилии, дурманный ароматом наполняющие воздух, и сладость цветущих яблонь – всё было только сном Анны, который он, незаметно, невзначай, необъяснимым образом подсматривал каждую ночь – с самого детства. Да только жизнь ее не была похожа на сон… Она осталась одна в восемь лет, когда тяжелая болезнь скосила, будто серпом колосья пшеницы, мамину жизнь. Но по-настоящему одинокой она была уже давно… С тех самых пор она придумала сказочный сад, в котором пряталась от невзгод и слез. Вернее, слезы находили ее и там, но они быстро высыхали – будто какая-то невидимая могущественная сила приказывала им остановиться. С каждым годом они высыхали все быстрее, а в это время жизнь за пределами сна бежала своим чередом. Забредшие в их края цыгане увидели малышку, одиноко стоящую возле почти заброшенного двора и забрали с собой. Черноволосая красавица. улыбнувшись ей, протянула руку: - Я – Рада, - и в темных глазах блестящими искорками промелькнули все раскрытые тайны вселенной. – Ты пойдешь со мной? - Да… - девочка сдвинула плечами. Ей больше некуда было идти и не с кем остаться. Она молча пошла за черноглазой цыганкой, даже не бросив прощального взгляда на некогда родное жилище. Соседи, любопытной толпой окружившие табор, молча смотрели на нее, и осуждение читалось в глазах, и облегчение слетало тихими, едва слышными вздохами со сжатых губ. - Откуда путь держите? – спросил высокий седовласый староста, опершись на длинный посох, и цыган с серебряной серьгой и такой же серебристой, сверкающей на солнце прядью ответил: - Мы пришли из-за холмов, что за лесом. Прохладный шепот пронесся по толпе: - Из проклятой земли, из проклятой земли… Цыган кивнул: - Да. И мы вернемся домой, когда настанет время. А нынче – вольная дорога манит нас своей бесконечностью… И ветер, летящий нам вслед, поет песни о несбывшейся мечте! Нынче мы уходим в край летнего солнца! И они ушли… И малышка Анна ушла вместе с ним… А с Анной, в глубине ее маленькой души, ушел и сказочный сон, сад, придуманный ею, с роскошными цветами и напоенным дурманом воздухом, и с той самой силой, что враз осушала ее горькие слезы. Много лет она держала все эти сокровища в своем сердце, пока однажды ночью… Пока однажды слезы перестали высыхать сами собой. Анна проплакала до утра в своем саду, прислонившись к стволу старой липы, а когда взошло солнце, выхватывая девушку из объятий сна, на ее ресницах застыли слезинки. Так закончилось детство. Солнце повернуло на север, начало ловко отсчитывать ее шестнадцатую зиму. Анна вздохнула тем утром: - Зачем горевать о давно минувшем или о том, что приснилось? – и впервые за много лет улыбнулась новому дню. **** - Что это, Анна? – Рада, пристально вглядываясь в глаза воспитанницы, протянула засушенный тонкий стебель. Девушка улыбнулась: - Вербена. Ее цвет снимает душевную боль и успокаивает, ее листья иссушают слезы, ее горький аромат очищает дыхание. - Это? - Венец осени… - Анна провела тонким маленьким пальчиком по витиеватому корневищу, покрытому наростами, задумчиво прищурилась. – Мандрагора… Ее цветы почти не видны в листве, но обладают целебной силой, и поспевает она к холодам – потому для слабых снадобий берут весенний или летний корень, а для сильных, способных вернуть чуть ли не из могилы, – ядреный, осенний. - Анна, это узнаешь? - Рада! – девушка отбросила быстрым жестом руку цыганки. – Почему ты задаешь такие легкие вопросы? Все эти растения мне давно знакомы, их силы, скрытые в цвете, листьях или корнях, давно нашептали мне ночные ветры. - Я знаю… - Рада подняла лицо воспитанницы за подбородок, - я с самого начала знала это…Ты стала чудесной целительницей, Анна. Ты можешь излечить любую хворь, закрыть своим теплом любую рану, кроме той, что в твоей душе. Даже я до сих пор не ведаю, какую тяжесть несешь ты в свои годы. Девушка отвела глаза. Что ей ответить той, которая не пожалела многих лет и многих сил на ее воспитание? Что некогда данное благословение, задуманное, как дар, обернулось тяжким проклятьем?! Где-то в самых глубинах своего огромного, всепрощающего сердца она уже давно приняла всё, суженное ей однажды холодным зимним вечером. Но в то же время она подспудно понимала, что наступит день – и отголоски сказанных поздней гостьей слов больно ударят, раня ядовитыми шипами, и не излечить будет тех ран даже ей, всё знающей о травах, покорившей их таинственный мир и поставившей его на служение людям. Цыганка убрала руку. В который раз она чувствовала, что столкнулась с могущественной силой, противостоять которой она просто не в состоянии. Бросив последний взгляд на задумавшуюся Анну, она вышла из кибитки. На западе багровыми отсветами догорал закат, с северных холмов уже тянуло холодом и тьмой проклятой ночи. Как будто обращаясь к самой себе, Рада тихо проговорила: - Завтра на рассвете мы двинемся в сторону леса, пройдем через непроходимые чащи и новый вечер встретим уже на берегу реки, пугающей диким омутом. Даже отсюда она почувствовала, как вздрогнула Анна: - Мы уходим в… проклятый край? Рада кивнула: - Мы уходим домой. - Но почему именно сейчас? – девушка выбежала вслед за ней, судорожные пальцы обхватили руку цыганки выше локтя. – Разве не там смерть гуляет по заброшенным полям? Разве не вороньё кружит над хмурыми, забытыми всеми богами селеньями? Разве не демоны войны правят землями, спящими у реки и видящими ночные кошмары Древнего Проклятья? - Война окончена, а новый Властитель добр… - задумчиво произнесла Рада. – И нас тянет, зовет, манит домой та же дорога, что вывела из объятых пламенем деревень… Звездное небо, высокое и темное, невыносимо прекрасное в своем первозданном могуществе, простилалось над головой. Мягкие облака, немного влажные, пушистые, как мех, окутывали теплом и дремотой. Нагретая после очередного жаркого дня земля дышала паром и едва различимым запахом прошлогодних листьев. Владимир сидел на вершине холма, сквозь почти непроглядный мрак взирая на свой мир. По левую руку от него, бурля омутами и маня спокойными запрудами, отражала далекий свет звезд древняя, как и этот проклятый край, река. На ее берегах, измученные палящим нещадным солнцем, росли искореженные деревья и приземистые кустарники. Далее чернели покрытые пеплом и гарью луга. На них особенно явственно виднелись следы недавно пронесшихся сражений. По правую руку – там, вдали, за цепью высоких гор, за лесом виднелись такие же усталые, как и проклятый край, но все же живые поля и рощи. Люди там всегда умели улыбаться, радуясь новому дню, и скорбеть, провожая в иной мир своих братьев и сестер. Здесь же только страх и тоска отражались ранее в помертвевших глазах живущих – и это тоже Великое Проклятье, часть его, упрямо сидящая в каждом сердце, как болезнь, разъедающая душу. Управлять таким народом нелегко – ибо не понимает он ни доброты, ни жестокости. Каждый новый день приносит лишь разочарование, и вольный дух с нетерпением жаждет того мига, когда унесется ввысь – к далеким пылающим звездам. Владимир усмехнулся. Недолго ему осталось править проклятой землей, столько лет слывшей его домом. Мама была права: настал час, и всемогущее время заставило его сделать выбор… И он его уже сделал. Почти… Беспечные годы детства промелькнули незаметно и быстро, так, словно молния, блеснувшая среди туч, вмиг гаснет, смиренная уверенным жестом десницы. Когда Властителю Стихий исполнилось двадцать, пришел час суровых испытаний. Как и много веков назад, очередной негодяй решил поработить край – и на сей раз с ним пришло могущественное войско, сметающее всё на своем пути. Дремучий лес превратился в темную громаду обгоревших стволов, деревни стали пепелищами, где только крики воронов были слышны ночи и дни напролет. Молодой человек тряхнул темноволосой головой, прогоняя отдающие болью в сердце воспоминания. Что он мог сделать? Поднять силу стихий против беспомощных людей и смести войско врага с лица земли? Древняя клятва висела острым лезвием карающего меча: никто из Повелителей не может использовать эту силу во имя разрушения, против жизни. А что же, сели враг коварен и жесток? Тогда остается только самому выйти лицом к лицу и сражаться до последней капли крови. Владимир не был бы собой, если бы поступил иначе. Отбросив огненные молнии, покорные взмаху его пальца, бросая позади волны, рвущие плотины, песчаные смерчи, убивающие все живое, он оставил себе только верный быстрый ветер и на нем спустился с холмов в Проклятую долину. И он собрал своих людей – едва ли их можно было сначала назвать армией, но это были те, кто в большей или меньшей степени сбросил с плеч многовековой груз проклятья и хотел перемен. Он научил их сражаться – и горстка бывших поселян, превратившаяся в отряд, потом – в войско, стала непобедимой. Именно им в помощь уже можно было бросить силу стихий. И край, порабощенный недругом, сам отвоевал свою свободу. Вопреки древнему проклятью, до сих пор жгущему землю раскаленными лучами – до трещин, до сих пор обжигающему лютыми морозами, лишь только придет зима, этот народ сбросил с себя груз невежества и страха. И теперь ему больше не нужен Повелитель. Ночная мгла становилась всё гуще, звезды меркли в вышине, скрытые пеленой густых туч. Снова угасает лето, и снова луга жаждут влаги, поля, так давно не ведающие хозяйской руки, нуждаются в целебных дождях. Пройдут годы, и люди научатся самостоятельно распоряжаться подаренными им благами. А пока времени осталось так немного… Владимир тихо позвал: «Силы ветра, воды и огня, восстаньте и падите на мир благодатью летней грозы…» И вмиг из пустоты темной ночи родилась неистовая буря. Один взмах руки – и великая мощь стихий улеглась по приказу своего Повелителя. Его серый взгляд блеснул меж молний: «Не надо бури – только грозой омойте землю. Я так хочу!!!» Дрогнула твердь, когда гром глухими раскатами пронесся над миром. Окутанный темным облаком, будто древнее божество, и такой же могущественный, Повелитель стихий спустился к подножию холма. На дороге показался скудный цыганский караван. Владимир презрительно фыркнул: кочевой народ предал его, его край, покинув земли предков в тот миг, когда мог бы послужить их опорой и защитой, во время великих битв. А стоило войне закончиться – цыгане вернулись сюда. Совсем не хочется видеть их снова! Как же хорошо, что сам он не надолго задержится дома… Уже звучат хрустальной мелодией небесные сферы, уже снова смешиваются в вышине холодные и теплые ветры. Совсем скоро, когда этот год, медленно умирая в пожелтевшей листве, испустит свой последний вздох, когда первый снег закружит над еще хрупкой коркой льда, скрывающей реку, - он скажет последнее напутствие своим людям, навсегда утихомирит стихии и уйдет. В той стране, что уже ждет его, не будет места разочарованиям и гневу. Там щедро вечное лето, там обитают такие же могущественные, как и он, Вечные создания, и оттуда он, Владимир, будет править сотнями миров! Но в его сердце не останется места человеческим чувствам, воспоминания об этой жизни умрут, растворятся в небесном огне, те, кого он знал и любил, исчезнут в туманной дымке – это и будет та плата, о которой говорила мама. Разбудив свой народ, он, рожденный мужчиной и не имеющий права распоряжаться временем, подчинил его себе, сметая условия древнего проклятья. Пятая стихия, поворачиваясь вспять, пала к его ногам. И не стало равных ему по силе. Необъяснимым, непомерным грузом эта сила легла на плечи, ее невозможно было выдержать смертному, и тогда-то время потребовало сделать выбор: вечность взамен на человечность. «Ты будешь справедливо править мирами, но твой родной мир станет навсегда потерян для тебя… - проговорила тетушка, разложив однажды старые карты. – Ты готов к этому, Володенька?» И он был готов – с самого детства, ибо ничто в этом мире не держало его душу, не заставляло кровь быстрее бежать по венам и будить застывшее, грустное сердце. Потом много раз, поднимаясь над холмами в облаке тумана, Владимир снова и снова пытался разобраться, правильный ли выбор сделал он, действительно ли не за чем оставаться дома. Память восставала неясными образами молодой матери, тетушки, посвятившей ему свою жизнь, и белокурой девушки, приходившей к нему в грезах. И тогда-то сердце, забывая о предстоящей вечности, билось часто и тревожно в груди. Владимир знал наверняка: если бы Анна была настоящей – она стоила бы и вечной силы, и вечной власти, и вечной жизни! Да только она была лишь сном – прекрасным сном… Родные стены встретили непривычной тишиной и безысходностью. - Тетя! – сильный голос Владимира пока еще мог звучать ровно, но нотки беспокойства звучали в нем. – Тетушка, где ты? Комната за комнатой, он искал женщину, заменившую ему родную мать, но руки обнимали лишь пустоту, когда быстрее ветра влетал, распахивая очередную дверь. Он нашел ее в самом дальнем и мрачном подземелье – среди книг и зелий, среди старинных вещей, предназначение которых уже давно забыто, затеряно в коридорах времени. Ее темные глаза горели нездоровым блеском, дыхание было частым и прерывистым, судорожно схватив племянника за руку, Сычиха тихо произнесла: - Володя, грядет время великих перемен, страшного, нелегкого выбора. Он криво усмехнулся – как и всегда, когда желал скрыть смятение, боль или душевные терзания: - Я УЖЕ сделал свой выбор, тетушка. И я не отступлюсь – нечему удержать меня здесь. Женщина медленно покачала головой, и седеющие рыжеватые пряди упали на нахмуренный лоб. - Нет, ты ошибаешься, мой мальчик, время выбора еще впереди… - заметив его недоверчивый взгляд, Сычиха чуть поднялась, провела ослабевшей рукой по черным, как смоль, волосам, улыбнулась по-матерински тепло, - Тебе очень скоро предстоит твой выбор – отречься и править или сохранить, оставаясь. Уже близко тот час! Я видела это. Я знаю… Неожиданная слабость Сычихи, которую считал Владимир результатом постоянных заклятий и гаданий, оказалось долгой мучительной болезнью. Наблюдая, как увядает, тая лучиной в ночи, последний родной ему человек, всесильный Повелитель стихий взирал в немые небеса и просил только одного – спасения. Не для себя – для нее. Сычиха лежала, не просыпаясь и почти не вдыхая холодный осенний воздух, медленно тянулась череда бесцельных дней – как грустные цыганские песни, как горький дым цыганских костров, поднимающийся ввысь белесым столбом и растворяющийся в облаках осеннего тумана. Владимир уже не поднимался в целительную даль холмов, всё время проводя у кровати больной. Выбор… Тетя говорила о нем.. О том, что сделать его окажется во сто крат труднее… Не так ли испытывают его решение – ведь сейчас, когда умирает женщина, заменившая ему мать, он не может, не имеет права уйти в вечность!? Вот если бы он уверился, что тетушка выживет… Быстро поднявшись, Владимир окликнул своего верного коня и, впервые не кутаясь в облако туч или пыли, выехал из дома. *** Табор, раскинувшийся непривычным теплом жилища на берегах всегда ледяной реки, начал просыпаться. Уже сновали цыгане, разводя костры, чтобы приготовить нехитрый кочевой завтрак, уже чумазые темноволосые малыши гнали лошадей на водопой, а женщины с длинными косами, свободно развивающимися на ветру, выводили низкими голосами бесконечные песни о дороге, манящей вдаль. Рада пыталась развести огонь, но отсыревший за ночь хворост никак не принимал жар искры, и живое, возрождающее тепло лишь слабо тлело среди веток и пожухлой травы. Мрачно покачав головой, черноглазая цыганка провела пальцами по затухшему под утро костру – не воскресить его нынче! В тот же миг ветки вспыхнули, обжигая кожу. Женщина отпрянула, подняла глаза и застыла в недоумении. - Гори! – повелительно приказал пламени высокий молодой мужчина – и языки пламени, разгораясь все ярче и ярче, заплясали в его светлых глазах. Склонив голову, незнакомец насмешливо рассматривал цыганку, забираясь своим серым взглядом в самую душу, холодом северных ветров сковывая сердце. Рада склонилась, не смея произнести и слова – только одному человеку под силу приказывать огню, только один человек, стоя на перекрестке всех ветров, не может не подпускать их к себе, только один человек способен властным жестом заставить туман у речных берегов расступиться, в немом повиновении падая к его ногам. Он заговорил, и низкий бархатный голос вывел цыганку из охватившего ее священного оцепенения. - Твоё имя Рада? - Да, Повелитель… - Мне рассказывали, что ты… разбираешься в травах. – Владимир чуть помедлил, - Это правда? Она кивнула: - Мы – кочевой народ. И ведаем многие секреты тех земель, в которых довелось жить. Травы и деревья, доверяя нам свои тайны, поведали о том, как с их помощью исцелять болезни, затягивать раны, врачевать душу. Что тебе надобно, Повелитель стихий? - Ты должна пойти со мной. – Он уверенно протянул руку, подзывая коня, - И помочь очень дорогому мне человеку. - Этот человек болен? Ясные глаза сверкнули из-под сведенных бровей, голос прозвучал то ли устало, то ли вымученно: - Я не знаю, что с ней… Надеюсь, ты сможешь помочь... Поехали! Рада бросила еще один задумчивый взгляд на бледное лицо лежащей женщины. - Я не знаю, что это, Повелитель… Вернее, догадываюсь, но не в силах вылечить ее хворь. - А кто в силах? – Владимир до боли стиснул плечи цыганки, и там, где его пальцы прикоснулись к ней, смертоносным жаром разлился огонь – адово пламя, едва удерживаемое отчаявшимся Властителем стихий. Она отвела глаза: - Я не могу сказать точно, но возможно… - голос затих, набираясь решимости. Почувствовав это, Владимир отпустил женщину и отошел на шаг назад: - Говори. - У меня есть… ученица, совсем юная целительница, – задумчиво произнесла Рада, и, вдруг спохватившись, добавила, - но очень умелая! Если осенние щедрые травы дадут ей силу – она сможет поставить на ноги твою мать. Мужчина нахмурился: - Это не моя мать, но тетя – она заменила мне всех на свете, с самого детства. Цыганка кивнула, еще раз недоверчиво глянула на Повелителя: - Так ты позволишь привести?… - Да! – его уверенный тон не терпел возражений. Я сам ее привезу – только скажи, где найти. - Да в таборе нашем, Властитель. А зовут ее… В это миг Владимир потянул на себя высокую дубовую дверь – и ураганный ветер ворвался в комнату, задувая лучины у изголовья кровати, опрокидывая стоящие на полках книги в запыленных переплетах. - Вон!!! – властно приказал он бушующей буре, и в доме стало тихо. Но там, за стенами, в открытом мире, уже бушевала необузданная стихия. - О Небо! – тихим стоном слетело с его губ. – Где был мой дух, когда, бурля, закипала среди горных вершин новая буря? Быстрее этого дикого, смертоносного ветра, вылетел он во двор. Вокруг, завывая и свистя, кружили крылатые смерчи. Один взмах руки не утихомирил их, не прогнал вдаль, и потому, стиснув кулак, Владимир с силой отодвинул мощный ветер, перемешанный с камнями, землей и водами горных рек. Всё дальше и дальше – отсюда, от родной земли, которая и так слишком долго страдала, мучимая Проклятьем. - Рада! – окрикнул он цыганку, справляясь с ураганом, - приведи свою целительницу, и если тетушка встанет на ноги, возвратится к жизни, - проси, что хочешь! Запомни это!!! Его голос смешался с порывами рвущего плотины ветра, с потоками воды, восстающими из бездонных глубин, с громом камнепадов, несущих смерть с вершин вечных холмов. Испуганной цыганке понадобилось несколько мгновений, чтобы придти в себя в этом безумном мире хаоса, и сразу же, подобрав пышную юбку, она побежала в табор – за Анной. Девушка на диво спокойно выслушала рассказ Рады и начала собирать припасенные травы и готовые снадобья. - Что же с этой женщиной? - Сама увидишь. – Рада лишь снизала плечами, неуверенно глядя на воспитанницу. – Анна, ты, главное, ничего не бойся. Тихий смех был ей ответом. - А чего я могу там испугаться? Так уж страшно и мрачно в доме гадалки? Так ведь цыганские кибитки – тоже не сказочные дворцы. - Глупая девочка… - цыганка взяла ее за руку и провела кончиками пальцев по старому шраму, неизвестно, как и когда застывшему на гладкой коже. - Единственный, кого ты можешь там испугаться, это ОН… - Он? – переспросила Анна, слабо понимая, о ком идет речь, пытаясь прочитать об этом в черных глазах стоящей напротив женщины. – Кто он? - Повелитель стихий… Анна вздрогнула: - Почему я непременно должна повстречаться с ним? - Едва ли ты этого избежишь. Та, кого надо вылечить, заменила ему мать. Он всегда рядом с нею. - Он… жесток? – в глазах девушки неуловимо, быстро, как крылья ночной бабочки, затрепетало волнение. - Напротив, - тихий голос Рады успокаивал, вселял веру в лучшее. – Он добр и справедлив. - Тогда что же?.. – неожиданная догадка пришла сама собой. – Он… так страшен? - Ну что ты, девочка! – выдохнула Рада, Он просто слишком могуществен, слишком властен… «Слишком красив…» - пронеслось в мыслях, и тут же цыганка признала: именно это и страшило ее больше всего. Ночные легкие ветры уже давно шептали речным волнам о том, что Властитель стихий скоро присоединится к сонму Вечных. А что же будет с Анной, если ее сердечко, такое юное и неопытное, не сможет устоять перед застывшими чарами серых глаз?! Приземистый дом, как и сотни лет назад, дышал прелыми листьями, манил ароматом сушеных трав. Анна с опаской ступила на порог, озираясь по сторонам, ожидая, откуда же сейчас шагнет к ней навстречу тот, к ногам которого склоняются стихии. Но отвечала девушке лишь тишина, грозная и пугающая не меньше, чем эта неизвестность. На ложе, устланном мягкими шкурами, она нашла бледную женщину. В каждой черточке больной отражалась непомерная усталость, она пряталась в морщинах у глаз, в пальцах сложенных рук, в складках одежды, в седеющих волосах, когда-то горящих рыжим пламенем. Девушка прикоснулась к прохладной щеке спящей, и пальцы сразу же уловили робкие, несмелые толчки – пульсацию крови по венам, сжатым до предела коварной болезнью. И вдруг, со всею возможной ясностью, она поняла, ЧТО измотало это тело, что убивает сильных дух, а главное – как победить недуг, взять неприступную крепость хвори и навсегда стереть с лица земли! Торопливо смешивая снадобья в маленькой ступке, Анна не замечала удивленного, даже пораженного взгляда Рады, не замечала ни затихающего среди холмов ветра, ни враз вспыхнувшего в печи огня, ни того, как скрипнула дверь, впуская своего господина. - Я сейчас приготовлю зелье, потом его надо растворить в ключевой воде да подогреть на открытом пламени! – девушка мимолетно вздохнула. – Вот только где же найти после бури чистую воду? - Не о том печешься, целительница! - послышался низкий мужской голос. – Или ты забыла, в чей дом пришла? Медленно, словно страшась увидеть ЕГО, но понимая, что это сам хозяин, Анна повернулась и встретила взгляд холодных глаз, леденящих душу морозом северной ночи. Тут же она склонилась в немом поклоне, не успев заметить, как через серый лед его зрачков пробилось животворящее пламя, как его руки до боли сжались, а с губ слетело почти неслышное «Анна…» Владимир узнал ее в тот самый миг, когда ясные глаза светловолосой девушки встретились с его глазами. Он несколько лет ее не видел, сдерживая сильной рукой свои сны, но не узнать ее не мог. Такая же прекрасная, такая же солнечная, но в сотни, тысячи, десятки тысяч раз желаннее – она была его мечтой, воплощенной здесь и сейчас, найденной, обретенной! Да только… ее серо-голубые глаза смотрели недоверчиво, почти враждебно из-под длинных ресниц, со странной примесью страха и покорности. А ему… Ему не нужно было от нее ни одно, ни второе! Почему же он читает это в ее глазах, чувствует в ее крови, в ее легком дыхании?! Отводя взгляд, Владимир вышел из покоев тетушки. Да что ж это такое? Почему в глазах самой прекрасной девушки на свете этот ужас? В сердце, давно простившемся с родным миром, не осталось ничего, кроме боли, когда Повелитель стихий поднес к губам наполненный родниковой водой кубок. В этот миг что-то ожило в душе: едва касаясь невидимых струн, по коже легкой весенней прохладой пробежала надежда. Усталым жестом Владимир приказал воде: «Покажи мне!» - и прозрачные капли, выплеснулись вверх, тот час замерзая от морозного дыхания ветров. Глядя на свое отражение, мужчина весело выдохнул, подмигивая самому себе: «А чего ты хотел? Полдня укрощал взбесившиеся стихии, а теперь удивляешься, что девушка испугалась!» Отбросив со лба спутанные и мокрые черные пряди, он еще раз тихонько заглянул к тете. Анна, склонившись над ней, смешивала какие-то травы, и их приятный, чуть терпкий аромат разносился по всему старому дому. Анна… Неужели это правда – она есть, она существует! Ее волосы еще больше напоминают золотистые солнечные лучики в летний полдень, а глаза – прозрачны, как воздух перед рассветом, и такой же целебной прохладой веет от каждого ее движения. Впервые за столько мучительных дней и ночей груз силы, непомерной тяжестью лежащий на плечах, будто растворился, Владимир вдохнул полной грудью и улыбнулся. Завтра, лишь только загорится в небе алая заря, он прикажет теплым южным ветрам ласково прикоснуться к ее губам, и Анна проснется. А потом пройдет время – и он сам, соединяя ее жизнь со своей волшебством поцелуя, скажет, как ждал ее все эти годы, как скучал и терял веру. Как почти растворился в вечности, потому что без нее даже родной мир был пустым и холодным – а теперь кровь кипит, и несется по телу, жарче огня небесных молний, быстрее горных потоков, быстрее самого вольного ветра! Анна прикоснулась к руке тихо лежащей Сычихи. Едва уловимое биение сердца утверждало жизнь, дыхание стало немного ровнее и спокойнее, но опасность до конца не миновала. Как боль накатывает волнами, захлестывая с головой, а потом в сотни раз медленнее отступает, болезнь не спешила покидать это тело, словно намереваясь переждать действие целебных трав, а затем вновь вернуться. «Нет, этому не бывать!» - девушка упрямо нахмурилась, откинула привычным взмахом руки спутавшиеся волосы и замерла, почувствовав, что не одна в комнате. - Ты боишься? – раздался за спиной негромкий голос Повелителя стихий. – Не стоит. Посмотри на меня. Анна послушно развернулась, боясь лишний раз обидеть хозяина. Сегодня он был совершенно другим! Совсем не страшным… И все-таки сердце тревожно забилось в груди: он не принесет тебе добра, сторонись его, Анна, если не хочешь горя, боли, слез – не смотри в холодные серые глаза! Но она не утерпела: взгляды встретились, чтобы не отпустить друг друга ни на миг, до самого конца. И вдруг, вздрогнув, Анна резко отвернулась. В голове пронеслось: «Что же я делаю?! Я не могу, не должна, не имею права!» Тонкие пальцы сжали связки лежащих на столе трав. «Он слишком могуществен, слишком властен… Бойся его, Анна! Ибо нет человека, способного противиться воле Укрощающего стихии!» Владимир не смог бы ответить, что почувствовал в тот момент, когда прекрасные глаза такой родной, такой нужной ему девушки наполнились страхом и горечью. Напрасно он пытался убедить себя в том, что оно возможно – его хрупкое, туманное, придуманное счастье. До боли стиснув кулаки, он покинул дом и стремительно понесся на крыльях ветров на вершину холма. Небо… Высокое и бесконечное, чистое в своей лазури… Как может ОНО, ниспославшее то самое Древнее проклятье, позволить ему… любить? Он сам вырвал свою любовь у судьбы, спрятавшей Анну в далеких краях его снов, но это бесстрастное Небо не допустит взаимного чувства в маленьком девичьем сердечке. А ему, уже полюбившему, остается только плакать холодными осенними дождями о том, что могло бы быть, и смиренно ждать часа своего ухода. «Анна…» - прошептал Владимир, вспоминая, как теплый ветер рассказывал утром о сладости ее губ. «Моя Анна… Я не отдам тебя! Не смогу!» - эта мысль прилетела быстрокрылой молнией, затопила сознание пенной волной! Он же повелевает стихиями – неужели не сможет покорить любимую девушку, добившись ее любви?! Если понадобится – он просто прикажет серым льдинкам, застывшим в ее глазах: «Растаять…», как когда-то давно в снах, напоенных ароматом цветущих диковинных растений, он приказывал высохнуть ее безутешным слезам. *** - Володенька, где Анна? – голос тетушки звучал слабо, но уже увереннее, почти застывшая кровь снова набирала силу и скорость, жизнь возвращалась, как весеннее солнце после долгих зимних вьюг. Он огляделся в поисках девушки, но комната была пуста. - Наверное, вышла. Сейчас посмотрю. - Может, она уже ушла в табор? Цыгане не любят ночевать в чужом доме. - Анна – не цыганка, - немного резко оборвал Владимир, – да и не пойдет она сегодня никуда. - Силой задержишь? – Сычиха чуть заметно улыбнулась, из-под ресниц наблюдая за племянником. - Какая глупость! – он упрямо тряхнул головой, словно в далеком детстве, когда отмахивался от назойливых тетушкиных нравоучений, заскакивал на Грома и мчался в бескрайние луга. – Просто сегодня небесные воды просят праздника. Они заслужили его, наполняя живительной влагой колосья, орошая поля и сады, принося радость людям. И сегодня они хотят, чтобы моя рука не сдерживала силы осенней бури. А она разгуляется на славу… Людям лучше не покидать свой кров. Владимир вышел, и вслед ему Сычиха лукаво прищурилась: «Вот и пришло время истинного выбора. Каков он будет, Владимир? Ты, похоже, уже не сомневаешься в том, чего на самом деле хочешь. А вот что случится – то лишь высшим силам ведомо…» Анна с самого рассвета собирала травы в лесу. Она с детства жила среди цыган и научилась не бояться темных чащоб. Ведь всё там – и травы, низко стелящиеся под ногами, полускрытые прошлогодней листвой, и кусты орешника, и высокие деревья, крепко-накрепко переплетенные ветвями, и звери, даже свирепые, дикие хищники – всё есть частью природы, вечной, величественной и прекрасной. Все они неотделимы друг от друга, как день от ночи, как солнце от темных туч, как добро от зла – и не существуют друг без друга. Этот лес раньше был таким же. Но сейчас… Когда Анна осматривалась по сторонам, она больше не видела жуткой тьмы, притаившейся в густых кронах, только солнечные лучики играли на тонких паутинках, переливаясь мириадами разноцветных огоньков. Шорохи и звуки, наполняющие тревогой сердце, исчезли, растворяясь в легком шепоте ветра, о чем-то рассказывающего листве, – и пожелтевшая листва ложилась к ногам Анны. Редкие птицы, по непонятной случайности навестившие этот Проклятый край, своими высокими серебристыми голосами дополняли песню ветра. И девушка была бы счастлива, если бы… Если бы не пугающий серый взгляд хозяина дома, в котором она сейчас жила, Повелителя стихий с простым человеческим именем Владимир. Иногда ей казалось, что это взгляд преследует ее – наблюдает за каждым шагом, ловит каждый вздох, проносится по телу мимолетной дрожью. Почему так? Что столь настойчиво ее пугает в этом мужчине? Ведь вовсе не его могущество, не сила смирять стихии властным взмахом руки. И не лицо – ведь он совсем не страшен, даже наоборот… Он красив, безумно, нереально красив! Залившись румянцем от своих некстати появившихся мыслей, Анна подумала: должно быть, оттого и забирают его в круг Вечных… Уж слишком чужд он этому проклятому миру, такому же темному, как смоль его волос, холодному, как блеск его глаз, такому же таинственному, как и душа Повелителя… Отбрасывая ненужные воспоминания, девушка вернулась на широкий двор у подножья холма и начала раскладывать только сорванные полусухие растения. Они не пахли свежестью, как летние полевые. В лесных травах, наполненных чудодейственными силами, таится горечь осенней листвы, запах тлена и морозной росы, временами превращающейся в иней. И потому люди боятся их использовать, забывая, что из тлена восстает новая жизнь, все меняется и обновляется, рвется по живому, отдает болью в груди, покрывается пылью, словно речная вода тиной, превращается в сизый пепел, но потом вновь прорастает молодой зеленью побегов. В этом - смысл смены времен года, в этом – завершенность жизненного цикла... Вдруг непрошенный порыв ветра перевернул маленькое лукошко – и красные ягоды, будто капли крови, упали на землю. Девушка проворно наклонилась, собирая их, но, повинуясь невидимой силе, они сами поднялись в воздух, переливающийся в вечерних лучах, и вернулись на прежнее место. Анне не нужно было оборачиваться, она уже знала, кто стоит за спиной. - Почему так задержалась? – голос Владимира прозвучал слишком резко, гораздо резче, чем ему самому хотелось бы. Стоило только представить Анну, брошенную один на один со свирепой бурей, сердце останавливалось. А предвестники непогоды уже дрожали на кончиках багряных осиновых листочков. Уже на западе, там, куда прячется солнце, выглядывали грозные полотнища черных туч, чтобы скрыть высокое небо от холодной земли, лишь только Властитель стихий даст свое разрешение. Анна неопределенно пожала плечиком: - В лесу много целебных трав. А мне никогда неведомо, что пригодятся для врачевания ран или недугов. Сильны осенние травы, да только редко их позволяет отыскать дремучий лес. Сегодня позволил. – Девушка пристально взглянула на собеседника. – Если бы не травы, мною заранее собранные, не успела бы я поднять на ноги твою тетушку, Повелитель… - Владимир! – он быстро шагнул ей навстречу. – Прошу, зови меня по имени. - Как прикажешь… - Анна склонила голову и, подхватив травы, коренья и ягоды, собранные в лукошко, ушла в дом. Владимир несколько мгновений постоял, пытаясь понять, чем же настолько противен своей красавице, что даже случайный взгляд серо-голубых глаз отдает холодом и испугом. Так и не разобравшись, он устало махнул рукой подлетевшему туману: «Разрешаю…». И далеко на западе, среди седых горных вершин завыли порывы бешеного ветра… В доме было по-прежнему тихо и тепло, словно надвигающаяся за окнами осенняя непогода забыла об этом одиноко стоящем строении и в который раз решила обойти его стороной. Анна сняла теплую накидку и присела у постели, всматриваясь в лицо Сычихи, немного посвежевшее за последние несколько дней. Властитель подошел незаметно и неслышно – он всегда появлялся так, словно из ниоткуда, из воздуха, из хитросплетения дождя и тумана. - Как она? - Уже лучше. Сейчас ей надобно поспать – и совсем поправится. Снадобья действуют на полную силу, смешанные с исцеляющими ключевыми водами. Вот бы можно было доставать их всегда!.. - Я помогу! – Владимир шагнул к ней навстречу, но девушка отвернулась, испуганно взглянув в его сторону. - Не надо… - ее голос, полный боли, почти остановил его, но любимая была так близко… - Что же ты меня боишься, Анна? – Владимир подошел к ней вплотную, его чуткий слух уловил, как часто бьется девичье сердце, как срывается дыхание, как горячая кровь пульсирует в висках. – Разве я когда-то обижал тебя? - Нет… - девушка вздрогнула, чувствуя, как его ладонь скользнула вдоль руки, не прикасаясь к ткани простого платья. Он еще никогда не стоял так – совсем рядом. И тепло его тела укутывало, как жаркий летний полдень, как та невидимая сила, что осушала слезы в ее детских снах. «О Вечное Небо!!!» - про себя простонала она и, отталкивая Властителя стихий, в чем была, выскочила за дверь в тот самый миг, когда беспощадная буря пеленой ледяного дождя накрыла Проклятый край, связала его цепями воющих ветров с севера, до костей пробирающих хрупкое человеческое тело. - Анна!!! – Владимир сразу же бросился за ней, не в силах отменить своё собственное разрешение, пробился через стену дождя, отбросил яростный ветер и прижал к себе свою единственную любовь, моля Небо, чтобы всё обошлось… - Нет, нет, нет!!! – пальцы сами сжались в кулаки, и первый несмелый лед хрустнул на реке. Он повелевает бессмертным всемогущим стихиям, но не смог уберечь девушку, которая для него дороже вечности! В бессильной ярости Владимир спрыгнул с коня и почти подбежал к мрачной цыганской кибитке. На пороге показалась Рада, склонила голову, смерив его осуждающим взглядом. «Поделом мне!» - болью отозвалось внутри. Он несмело занес ногу на ступеньку. - Как она? - Мается… - черноглазая цыганка тяжело вздохнула, отворачиваясь. – Слишком намокла она. И когда успела?! Она же говорила, ты сразу ее в дом внес. Повелитель. Владимир почти не слушал тихо произнесенных горьких слов. Ему хотелось увидеть Анну – хоть одним глазком посмотреть на нее, ощутить рукой тепло ее кожи, услышать, как дыхание слетает со сладких губ. Рада взяла его за руку: - Не вини себя… И брось это. Он не понял: - Что? Что бросить? - Так смотреть на нее. Неизвестно, будешь ли ты в этом мире, когда она очнется. Вот и не смущай сердце девочки, не зови несбыточными мечтами. - Не тебе решать, какие мечты могут сбыться. – Владимир сухо одернул руку, и в этот момент там, в темноте и сырости кибитки, с хрипом из горла Анны вырвался сдавленный стон. Он вмиг оказался рядом, и сильная ладонь прикоснулась ко лбу девушки, к щеке, пальцы пробежали по потрескавшимся губам. - Она вся горит… Давно? - С ночи. Никакие травы не помогают… - вздохнула Рада. – А ты… Ты не можешь приказать?... - Я управляю стихиями в природе, но человек совсем иной – его демоны не подвластны моим приказам. - Тогда уходи… Оставь ее. - Ни за что… И уйду я только с ней! – повинуясь своим внутренним порывам, Владимир подхватил Анну на руки и выбежал в промозглую вечернюю мглу. Свистнул, повелевая коню скакать домой, а сам, подхваченный ветром, скрылся вдали… Тихая заводь, скрытая от речной долины камышами, еще не покрылась тонкой коркой льда. Владимир опустился на уснувшие мертвым сном травы, рассеял туман и осмотрел место. То, что надо… Легонько, почти неощутимо прикоснулся поцелуем к губам Анны и прошептал: - Ничего не бойся, любовь моя… Сухие стебли камыша зашумели в ответ, но он приказал ветрам успокоиться и шагнул в воду. Холод пронзил тысячами ледяных шипов, и тело застонало, противясь ему. Но шаг за шагом, Властитель стихий погружался в морозную реку. Его серый взгляд стал таким же холодным, как волны, и глубоким, словно коварные речные омуты, голос прозвучал немного хрипло, но с той же силой, что способна смирить ураган: «Вода, ты сильна и свободна! Ты – кровь земли, ее жизнь, ее сок. Не навреди моей Анне, но, омывая ее в своих быстрых потоках, напои здоровьем, убей живущий в ней холод… Я ПРИКАЗЫВАЮ!!!!» Его окрик раскатом грома разлетелся над спокойной речной гладью, а сам он, с девушкой на руках, скрылся под водой – всего на короткий миг, чтобы ее, не имеющую силы приказывать стихиям, не убила вода, несущая в себе в равных долях и жизнь всего сущего, и его смерть… - Анна… - Владимир вынырнул, уже зная, что болезнь побеждена в лоне подвластной ему речной волны. Но девушка в его объятьях билась в ознобе и дрожала, до сих пор не приходя в себя. Он и сам не заметил, как оказался с нею дома – и пламя очага вспыхнуло так жарко, как никогда раньше. Бережно укладывая любимую на ложе, он провел рукой по мокрым волосам и приказал холодным каплям испариться. Локоны снова заблестели в пляшущих по стенам огоньках пламени – но одежда была слишком холодной. Едва прикасаясь к нежной коже, Владимир медленно, как во сне, снял с нее платье, провел кончиками пальцев по плечам, по тонкой шейке, по груди, спускаясь еще ниже, чувствуя, как с каждой секундой по телу всё сильнее и сильнее разливается сладость. Губы сами прикоснулись к немного потеплевшим ее губам, произнося тихонько: - Анечка, маленькая моя, хорошая… Ты только живи, только выздоровей, мне больше ничего не надо… Он лег рядом, согревая замерзшую девушку после животворящей воды огнем – тем, что много лет, не зная покоя и сна, всё ярче разгорался в его душе. Его одежда тоже была влажной и холодной – и Анна зябко вздрогнула, когда он прижал ее к себе. Владимир разделся, не сводя глаз с бледного лица любимой, и снова прилег рядом. Отогревая ее быстрыми поцелуями и жаркими объятьями, боясь хоть на миг утратить власть над собственными желаниями, Повелитель стихий, враз ставший обычным влюбленным мужчиной, бесконечное количество раз повторял дорогое имя: «Анна, Анна, Анна», пока не услышал в ответ еле слышное «Владимир…» В ее голосе уже не было хрипоты, а на щечках появился румянец, дыхание, прежде прерывистое, стало спокойным и ровным. - Я здесь, Анечка, рядом с тобой… - он медленно встал, укутал ее в теплый мех и приказал пламени гореть еще сильнее. Прошло совсем немного времени – и девушка заснула, а Владимир, проведя рукой по разметавшимся золотистым волосам, еще раз легко прикоснулся к ее губам и вышел из комнаты. *** Мысли, мечты и воспоминания толпились, перебивая друг друга. Их отголоски так крепко переплелись между собой, что трудно было отличить, что произошло на самом деле, что приснилось, а чего просто хотелось так сильно, что воспаленное сознание приняло желания за сладкую действительность. Это ОН, он ее спас – выхватил из пелены холодного дождя… Или из холодных костлявых рук смерти? Или из жуткого воя столпившихся вокруг недугов, грозящих увлечь ее за собой?! Если бы знать – только знать наверняка. Но сердце подсказывало и так, что всё, виденное, понятое, прочувствованное – правда. Ведь он – Повелитель стихий, нет границ его власти! Нет силы, способной противостоять ему. Вот и Рада, приходившая намедни, подтвердила: Владимир забрал ее из цыганской кибитки, а значит, и вылечил тоже он! Анна поднялась, ступила на теплый, словно песок в начале лета, пол. Это так необычно – чувствовать тепло в доме, когда за окнами бушует непогода поздней осени, и бьет по крыше мелкий дождь, едва не превратившийся в снег в холодных высоких небесах. Осень умирает в Проклятом краю, чтобы возродиться далеко – за горами, в шелесте листвы и шепоте теплых морских волн. А с последним вздохом осени ОН уйдет – далеко, навсегда. И она больше никогда его не увидит! По телу пробежала дрожь, судорога свела горло. Она должна, обязана это сделать. Собравшись с силами, попросив немного решительности у упрямого восточного ветра, Анна выскользнула за дверь. Окутанный полумраком и тишиной, дом Повелителя стихий мирно спал под монотонный шум дождя. Пробираясь почти на ощупь, девушка пожалела, что не взяла со стола затухающую лучину, оставленную вчера Сычихой. «Пусть этот слабый свет поможет тебе найти путь там, где слепо сердце…» - вспомнились ее слова. Анна одернула себя: нет, ее сердце не слепо, оно ведет верной дорогой. Вот и дверь, а за ней – только он. Анна нажала на резную ручку и шагнула в слабо освещенную спальню хозяина дома… Владимир не спал, просто стоял у окна, задумчиво вглядываясь в ночь, когда, будто ясная звездочка из темноты туч, на пороге его комнаты появилась Анна. Безумно прекрасная с распущенными золотыми волосами, пахнущая весенними травами и ветром лугов, летней полночью, несущей долгожданную прохладу, осенней горечью мертвых листьев, отбирающей последнюю надежду… - Что… случилось? – впервые в жизни его всегда уверенный голос дрогнул. - Я пришла к тебе… - смущенно опустив взгляд, девушка прикоснулась прохладными пальчиками к его руке. - Зачем? – как же захотелось, прижимая ее к себе, обнять, согреть, сказать о своей любви! - Ты спас меня – тогда, когда болезнь почти победила… - слишком неправильно, неверно всё это, ведь упрямые губы мечтают произнести совсем другое! И, словно услышав затаенные мысли, Владимир шепчет: - Я хочу услышать от тебя другие слова… - Какие? - Ты любишь меня? – его теплые, нежные ладони прикасаются так бережно, как мягкий снег накрывает озимые хлеба, спасая их от зимней стужи… Владимир всматривался в глаза стоящей перед ним девушки, но не мог понять, что же видит там. Благодарность? Ему она не нужна, ему ничто не нужно, кроме одного… И снова, еще сильнее притягивая Анну к себе, он почти простонал: - Ну, скажи: ты любишь меня? Ну, скажи мне!!! Она молчала – а горячие и тяжелые, словно расплавленный металл, слезы катились по ее щекам. И это видение – прекрасная, желанная, родная девушка в его объятьях – это лишь благодарность. Руки опустились сами собой. - Уходи! Очень скоро тебе некого будет благодарить – станешь жить, как прежде, не чувствуя за собой былых долгов. Анна отступила назад, вышла, и уже за дверью слезы пуще прежнего полились из грустных глаз. Владимир всей своей израненной душой почувствовал это и, отвернувшись, как в детстве, приказал ее слезам: «Успокоиться…» Анна упала на широкую кровать, захлебываясь слезами. Его тихий голос, полный страдания, до сих пор звучал в ушах, до сих пор чувствовала она нежные прикосновения его пальцев, легкие и настойчивые одновременно, его серые глаза, горящие и волшебные, стояли перед мысленным взором. Свернувшись калачиком под ворохом теплых мехов, она еще раз вспомнила его слова: «Ты любишь меня? Ну, скажи, ты любишь меня? Ну, скажи мне!...» - Да, да, Владимир! Мой милый, мой хороший, да, я люблю тебя, я жить без тебя не могу… - прошептала Анна в темноту, зная наверняка, что теперь ОН ее не услышит. Как же это больно - мучиться от такой любви. Когда-то, еще маленькой девочкой, она, прикрыв глаза, мечтала о том, как сложится ее жизнь. Рано или поздно, представлялось ей, появится человек, которого она полюбит, назовет своим мужем, с кем ей не будет страшна ни снежная буря, ни летняя гроза, столь частые в их краях. Пока однажды, выслушав детские грезы, мать сурово не оборвала ее: «Не сможешь ты выбрать мужа по сердцу – и нечего думать об этом! » Тут же устыдившись своей резкости, она опустилась на колени, обняла малышку и долго пыталась объяснить, что выбор уже сделан – за нее… В тот самый день, когда Анна появилась на свет, на улице бушевал ураган – бросал снежную пыль в глаза, грозно завывал в высоких ветвях деревьев, и на вытянутую руку не было видно ничего вокруг. Тогда-то с улицы, из мира, объятого тьмой непогоды, в их скромный дом постучали. Одинокий странник просил ночлега у хозяев, и, разумеется, ему не смогли отказать. К удивлению родителей Анны, это была женщины – высокая и красивая, ее темные волосы спадали по плечам, голубые глаза сияли мудростью, которую не увидеть в глазах простых смертных. За скромным ужином потекла медленная беседа – о том, какой нынче неурожай, о том, что соседний правитель снова грозит войной. - Ну что ж… Коли быть войне, пойду. Небо да сохранит меня! – рассудительно изрек хозяин дома. - Не сохранит… - уверенно проговорила поздняя гостья. - Что ты! – лицо хозяйки вдруг побледнело. – Зачем, о благодарности забыв, беду кличешь? На лице женщины не дрогнул ни один мускул: - Я не кличу – я просто знаю это. Многие тайны прописаны в книге времени задолго до того, как станут реальностью. – Она встала из-за стола, и длинные одежды тихо зашуршали, заколыхались в такт ее медленным движениям. - И я не хочу, чтобы муж твой питал призрачные надежды, уходя сражаться. Всё же, не чужие вы мне… Гостья умолкла, и только поленья в печи едва слышным потрескиванием нарушали замершую на дне душ тишину. Хозяева уже ничего не понимали, будучи уверенными только в одном: никогда прежде они не встречали эту странницу. Она же, будто следуя неспешным ходом за ворохом их мыслей, улыбнулась уголками губ, склоняясь над детской колыбелью. - Всё очень просто. Ваша дочь предназначена в жены моему сыну. - Предназначена? Как? Кем? - Небеса всемогущи. – Величественным жестом женщина отбросила со лба непослушную черную прядь. – И подарили вашей дочери завидную судьбу. Она ПРЕДОПРЕДЕЛЕНА моему сыну. И да будет так, ибо по-другому не может статься… Малышка тихонько захныкала, испугавшись громкого голоса незнакомки, но затихла сразу же, стоило теплой руке лишь прикоснуться к бархатистой щечке. Женщина шепнула: - Вот видишь: как я забираю твою тревогу, ты растворишь в себе все сомнения, все горести, все печали своего мужа, моего славного сына… Тот час буря за окном начала стихать, будто колдовские чары приказали ей смирить свой ледяной гнев… Родители Анны долго не верили необыкновенному предсказанию. Пока не начали сбываться слова ночной гостьи – так и не вернулся с войны отец, оставшаяся вдовой мать не смирилась с его смертью и вскоре сама ушла следом. Анна же, доверяя свои слезы диковинному придуманному саду, покинула отчий дом и, кочуя с цыганским табором, очутилась здесь, в Проклятой земле Повелителя стихий… За окнами стало немного светлее. Осенний запоздалый рассвет вот-вот решится запылать на востоке. Девушка всхлипнула, еще плотнее заворачиваясь в мех. Не потому ли со страхом шла она навстречу этому таинственному краю?! Много лет назад выслушав от матери странное предсказание, она навсегда приказала своему сердцу молчать – словно и не было жарких взглядов, что бросали на нее мужчины, когда уже расцветала, наливаясь весной, ее девичья красота! Предопределенная какому-то таинственному незнакомцу, и имени которого она не ведала, да разве могла она позволить себе влюбиться?! Но это произошло. Уже в первый раз встретившись взглядом с сероглазым Властителем, Анна с ужасом поняла, чем он грозит ей! Когда был бережен с нею и услужливо помогал, когда стлал к ее ногам свирепые стихии, когда согревал ее своим дыханием и спасал от болезни, наконец, когда спрашивал в сумраке спальни о любви! Уже тогда ее бедное сердце принадлежало ему, а он и не знал, что так для нее опасен. А она… Девушка горько вздохнула: она тоже опасна для него. Уходя в успокоившуюся морозную темноту, ночная колдунья оставила одно-единственное предостережение: - Помните вы, и пусть ваша дочь не забывает: она предназначена моему сыну, и если с ее губ слетит признание в любви другому мужчине – она будет проклята. И он будет проклят. И не познают они счастья – лишь слезы, горе и смерть! Эти слова кривым шрамом застыли на коже Анны – как напоминание, как дар, что хуже и горше самого страшного проклятья… Она помнила о нем, когда шла в спальню Владимира, ведь разве могла она желать чего-то, кроме объятий любимого мужчины?! Она была бы с ним – и стала бы счастлива, хоть раз, хоть ночь, незадолго до того, как он покинет этот мир ради других – совершенных и лучших, где не существует расставаний, где с милым сердцу можно быть вечно вместе, вечно рядом. Но он спросил ее о любви, и губы уже открылись, отвечая «да», а потом, как огненное клеймо, запек на руке шрам, и так же больно обожгло воспоминание. Слезинки одна за другой покатились из глаз, и каждая из них чуть слышно шептала: «Скажешь ему – и навеки проклянешь, ЕГО проклянешь…» И она промолчала, конечно же – как иначе? Время повернется вспять – но она не позволит, чтобы Владимир расплачивался за ее крест, за ее собственную беду. Он скоро уйдет… Он сам так сказал. В этих проклятых краях его уже ничто не держит. Словно поднимаясь из темных, тайных, скрытых от постороннего глаза уголков души, ее окликнул голос: «А что же будет с тобой, Анна? Когда он уйдет – разве не растворишься ты в реке, в зимнем воздухе, в ярком пламени разве не сгоришь без него одна? Тот, кому ты предначертана, не заберет тебя оттуда! Та, что весть сию принесла, не проклянет смерть, коснувшуюся твоих похолодевших губ…» Вокруг уже поднимал покрывало тумана осенний день, а Анна так же лежала, укутавшись в теплые меха, и так же пыталась понять, что станет с нею, когда сердце, леденея и дробясь на осколки, простится со своей единственной любовью. Она не могла знать этого, скорее уж чувствовала, что совсем рядом, смахивая иней с темных волос, ее Владимир так же страдает, прощаясь с миром своей человеческой судьбы, и так же старается ее отпустить, и такой же кровью обливается его сердце… - Владимир, Анна! – тревожный крик разнесся по дому. Оставив на потом свои мрачные мысли, девушка вскочила и бросилась на голос Сычихи, явственно ощущая, как тонкой ниточкой связывает ее с жизнью невесть откуда возникшая надежда. - Что произошло? – она удивленно раскрыла ясные глаза, смахивая остатки своих застывших слез. Ярко пылающие свечи наполняли комнату торжеством и величием. Старая гадалка, склонившись над раскрытой книгой, неслышно бормотала то ли заклинания, то ли древние молитвы. Владимир вбежал почти следом за Анной и, бросив на девушку опустошенный, потухший взгляд, быстро направился к тете. - Что случилось? – в его голосе, ставшем еще глубже и ниже, перемешанном с отзвуком первых вьюг, промелькнуло беспокойство. – Тетушка, зачем столько свечей посреди дня? Повелитель стихий бросил мимолетный взгляд на горящие огоньки и властно приказал им: - Погаснуть!!! Но пламя вспыхнуло еще ярче, впервые за столько лет не вняв приказу… - Не я зажгла эти свечи, и не мне их погасить суждено… - задумчиво произнесла Сычиха. – И даже не тебе, мой мальчик, хоть и повелеваешь стихиями с детских лет… В этот миг, будто повинуясь неслышному приказу, ослушаться которого никто не имеет права, свечи упали, и горячее пламя, разливаясь по дощатому полу, очертило круг священной мандалы. Владимир быстро отступил от огня, над которым не имел власти, закрывая Анну, и почувствовал, как ее тонкие пальцы обхватили его руку. Девушка прижалась к его плечу, так, словно все беды, всё зло, которое только может существовать под солнцем и луною, падут под ударом этой сильной руки, удерживающей в узде и быстрые ветры, и раскаленные молнии. С губ – тише самого тихого шепота – слетело: «Володенька…» Услышал ли он? Да какая разница! Зато почувствовал, еще плотнее заслоняя ее собой от неведомой опасности. Пролетел порыв легкого ветра – и снова растворился вдали, неясный шорох пронесся следом – так падают листья глухой осенней полночью. Владимир же понял: так мерно и тихо, едва уловимо, пересыпаются пески времени в сосудах вечности. - Ты всё верно понял! – раздался под сводами старинного дома женский голос. Она появилась из прошлого или из будущего – оттуда, где сонные волны баюкают полотнища мертвых ночей, улыбнулась приветливо и кивнула: - Да, это день каждое утро с первыми солнечными лучами рождается заново, а ночи умирают, безвозвратно уходя в бесконечный покой. Ни деревья, ни травы своим шелестом не нарушают его – только охраняют немым караулом. - От тебя не утаить даже робкой короткой мысли, Вера… - черные глаза Сычихи, неодобрительно сверкнув, встретились с ее синими глазами. - Невозможно обмануть Дочь Времени… - раздался уверенный ответ. Не отводя взгляда от незнакомки, Анна уже понимала, что именно эта женщина приходила к ее родителям много лет назад. Как туманная даль, накатило воспоминание, смутное, нечеткое, словно и не ее вовсе, об этих темных вьющихся прядях, улыбке в уголках тонких губ и длинных одеждах, торжественно ниспадающих, прячущих в складках отголоски давно ушедших событий. Пристально взглянув на Анну, та, которую когда-то давно звали Верой, подошла ближе, к самому краю огненной мандалы, и, подняв руку, поманила ее к себе. Шрам снова вспыхнул болью, непереносимой, адской, неистовой. Где-то за пределами этой боли пронеслась стрелою мысль: «Вот и пришла за мной моя судьба… Я больше его никогда не увижу…» Страх вечной разлуки сорвался с губ едва уловимым стоном, глаза наполнились слезами, унять которые, Анна это знала, не в силах и Повелитель стихий. Не медля более ни мгновения, отчаянно боясь, что Дочь Времени прочтет ее чувства и обрушит свой гнев на Владимира, она шагнула вперед, протягивая ладонь навстречу руке Веры. - Ты помнишь о своем предназначении? – строго спросили синие зрачки колдуньи. - Я ни на миг не забывала о нем… - обреченно вздрогнули длинные ресницы, пряча горечь непролитых слез. - Тогда возьми его – то, что предначертано Небом в книге судеб, и владей безраздельно душой и сердцем своего суженого. - Кого?.. – Владимир оказался рядом, и священное пламя взметнулось к нему, лаская руки, словно верный пес. Он отбросил назойливые искры, перехватывая руку Анны. - Я не отдам ее никому. Даже тебе, мама! Слышишь? - Поклянись! – никогда так торжественно и звонко не лились слова из всегда сомкнутых печатью величия губ Веры. Никогда так часто не билось сердце ее единственного сына, не имевшего равных по могуществу своему. Никогда так ярко не сияли серые глаза Анны, как в тот миг, когда поняла она, наконец, КТО именно был ей предначертан, КОМУ от рождения была отдана она… Владимир, сжимая ее пальцы, произносил необходимые слова клятвы, но это было уже не важно. Главное, что можно, не думая о проклятье и вине, сказать ему всё, чем жила, о чем плакала, к чему стремилась она в последнее время. Как только муж, а иначе Анна уже не мыслила его, повернулся к ней с тем же вопросом, застывшим на горячих губах, девушка положила руку ему на грудь, туда, где бешенно частило сердце, медленно, медово, трепетно произнесла: - Я люблю тебя… - и тут же вздрогнула, ощутив на губах его поцелуй. «Я люблю тебя, люблю тебя, люблю, люблю, люблю…» - шептала бесконечное количество раз, забывая прежний страх, давая волю истинным чувствам, прижимаясь к нему все сильнее и целуя его в ответ. *** - Что же ты чуть не наделала? – Сычиха отвела взгляд от целующихся молодых, ее голос, звучащий с укором, был еле слышен в торжественном хоре поющих небесных сфер, вмиг наполнившем комнату. Вера улыбнулась, как всегда, таинственно и лукаво, оборачиваясь к сестре: - Разве они несчастны? Посмотри! – она вздохнула, и крошечные искорки от ярко пылающих на полу свеч взлетели ввысь, потухая в воздухе, и опали на пол золой. Зола тут же превратилась в песок, а он, кристаллик к кристаллику, поднялся снова, падая на дно маленького сосуда, невесть откуда взявшегося в руках колдуньи. - Все стихии подчиняются пятой – последней и совершенной… - задумчиво промолвила Вера, и сосуд в ее руках превратился в маленькие песочные часы. Ловко перевернув их, женщина усмехнулась. – Пески времени отныне потекут совсем в другом направлении. Ты сомневалась? Вопрос застал врасплох ее сестру. - Разве не высшими силами Владимиру предначертано уйти? Или он, пренебрегая волей небес, останется здесь, со своей непомерною ношей Власти? - Даже небо, далекое и безразличное к нашим чувствам, не посылает испытаний, которые нам не по силе. Мой сын вынес всё, что должен был, сделал выбор, которого от него ждали, и получил за это награду – возможность разделить жизнь с той, без которой он и жить-то не в силах. - А если бы ему все же пришлось пренебречь волей Высших? Вера засмеялась: - Пренебрег бы! Или тебе неведома его загадочная душа, его упрямство и гордость? - Но Анна… Все эти годы она жила в страхе, что сможет полюбить и будет за это проклята. А если бы ее избранником стал кто-то другой? - Если, если… - недовольно проворчала Вера, подражая причитаниям Сычихи. – Неужели ты полагаешь, что я бы растоптала жизнь этой девочки? Даже для любимого сына? Молчание было не очень убедительным ответом, потому, не отрывая взгляда от мерно падающих вниз песчинок, колдунья продолжила: - Не мною они были предопределены друг другу – просто Время, открытою книгой лежащее предо мной, прошептало о том, как они встретятся однажды, полюбят и обретут свое счастье… Синие глаза Веры потемнели от нечаянной грусти, как небо перед грозой. - Я бы успела предупредить тебя, рассказать о найденной Володиной невесте… Но Судьба решила иначе – только смерть постигла меня по пути в родной край. - А что было бы с Анной? - И ей бы показала суженного – со временем. - Но, будучи уверена в том, что Володя не посмотрит на другую, ты решила уберечь девочку от ошибочного выбора? - И что же, была неправа? – Колдунья наклонилась к сестре и понизила голос до шепота. – Между прочим, тогда уже родился некий смертный с медовыми глазами, наивно распахнутыми перед лицом невзгод, что мог отнять Анну у нашего Володи. *** Когда сладкие губы Анны, едва уловимо дрогнув, раскрылись под его поцелуем, Владимир на какое-то мгновение забыл обо всем на свете, даже о том, что Выбор сделан, что быстрые метели уже рождаются в вышине зимнего неба, и другие миры позовут его, как только упадет на землю, тая слезами умирающей осени, первая ажурная снежинка. «Я люблю тебя…» - задыхаясь, шептала она, и ничего больше ему не было нужно. Но внезапный порыв ветра ворвался действительностью в зыбкое счастье. Властитель стихий оторвался от любимой, крепко прижимая ее к себе. Девушка с тревогой взглянула в сияющие счастьем серые глаза. - Ты уйдешь? – в ее вопросе было столько горечи и боли, что сердце тут же захлебнулось своей кровью, исторгнув тихий стон. - Я не знаю, как мне остаться. Но без тебя, любовь моя, я не смогу – даже в вечности. - Тебе и не надо. – Вера подошла к сыну, ласково прикоснулась к его волосам, потом провела ладонью по плечу Анны. – Вечность не обременяет обязательствами, туда уходят лишь добровольно. Теперь она тебе не нужна. - Но Сила Времени слишком тяжела для моих плеч! Смогу ли я..? Колдунья звонко рассмеялась – и серебристые отзвуки ее смеха, леденея на холодном ветру, превратились в ледяные крошечные снежинки. Пока горело пламя священным кругом, пока песок в часах, повинуясь руке Дочери Времени, изменил его вечный ход и порядок, за окнами умерла осень, давая дорогу молодой и снежной, новой зиме. - Ты всё можешь, мой мальчик. Но знаешь не хуже меня, что Время покоряется лишь женщине. Анна встрепенулась, сильнее прижимаясь к любимому: - Я готова разделить твою ношу. - ЭТА ноша не твоя, девочка. Ты и так многое с ним разделишь. Но не власть над временем. - Тогда кто примет ее? – Владимир недоуменно взглянул на мать. В темных волосах уже мерцали огоньки звезд, зовущих Колдунью в края смерти. - Пока что тебе придется потрудиться. – Она взглянула в темнеющее небо, медленно растворяясь в вечерней мгле. – А потом пятая стихия покорится новой Дочери Времени – и непременно из нашего рода! Вашей дочери!.. Могущественная колдунья уже исчезла, но с дуновением ветра до чуткого слуха ее сестры долетели последние слова: «Ждать осталось совсем недолго!..» - и тихий смех смешался с зимней стужей. «Вот и славно…» - улыбнулась гадалка. А занятые друг другом Владимир и Анна уже ничего не услышали, кроме мелодии счастья да стука своих влюбленных сердец… Конец