Сон в руку

Автор: Скорпион Рейтинг: PG Герои: из БН в том же времени и месте Пейринг: Владимир/Анна Примечание: думаю, опытный глаз поймет, что автор немного заблудился в другом фандоме. Резкий порыв ветра смахнул, словно жестокой рукой, горячие слёзы, так и норовящие скользнуть со щеки. Хрупкая белокурая красавица беспомощно всхлипнула. Куда теперь идти? О чем молить Бога? Она так надеялась, что сегодняшняя встреча принесет… Что? Трудно сказать, да только упрямое сердечко не переставало верить в лучшее – в то, что вопреки всем преградам, вопреки этому недоразумению, сведшему молодого барона Корфа с Его Высочеством в дуэльном поединке, всё разрешится счастливо. Владимира отпустят, он вернется в родной дом, дядюшка улыбнется с легкой укоризной, но все равно похлопает по плечу ветреного сына. И всё будет, как прежде… Пусть Владимир по обыкновению своему унижает ее и указывает зарвавшейся крепостной истинное место, пусть холодной насмешкой блестят из-под ресниц серо-голубые глаза, а губы кривятся в злорадной ухмылке – зато он будет дома, он будет жив! Наивные девичьи надежды… Они растаяли, будто тонкий лед под настойчивыми солнечными лучами ранней оттепели. Они упали наземь с обреченным звоном разбитого стекла, и колючие осколки болезненно впились в душу. Девушка поежилась, кутаясь в полы накидки, и прикрыла глаза. Воспоминания нахлынули волной, унося в прошлое. Когда-то давно – Анне исполнилось тогда всего пятнадцать – она играла в саду и нечаянно загнала в палец занозу. Горящей ноющей болью деревянный шип засел под кожей, и юная воспитанница барона Корфа не смогла сдержать слез. В этот миг за спиной раздался негромкий смешок. - Надо же, как отец распустил слуг… - Владимир стоял, скрестив руки на груди, опершись боком о шершавый яблоневый ствол, и пристально разглядывал девушку. – Вместо того, чтобы работать, крепостные предаются печальной меланхолии под раскинувшейся сенью ветвей. Анна попыталась успокоиться, менее всего она хотела показать свою слабость перед этим человеком. Покорно склонив голову, она поприветствовала барона и проговорила: - Если это всё, я могу идти, Владимир Иванович? Он не ответил, и юная красавица прочла в молчании плотно сжатых губ приказ убираться восвояси. Она шагнула, было, к дорожке, ведущей к дому, но мужская рука довольно грубо схватила ее ладонь. - Я не позволял вам уйти! – прошипел молодой барин, сильнее сжимая тонкие хрупкие девичьи пальчики, и от его хватки потревоженная заноза впилась еще глубже, заставляя Анну вскрикнуть от боли. - Что за… - Владимир нахмурился, не понимая причины новых слез, и едва ли осознанно крепче сжал ладонь, отчего девушка снова болезненно вздрогнула. Он взглянул вниз, и тут же грубые пальцы сами разжались, стоило лишь заметить запекшуюся у крошечной ранки кровь. Молодой человек приподнял руку Анны, рассматривая повреждение. Острая заноза темнела под прозрачной кожей, маленький пальчик уже успел немного припухнуть – Анна всегда была неженкой, и даже от случайного легкого удара на бархатистой коже появлялись синяки и ссадины. Бережно, стараясь не причинить девушке слишком резкой боли, Владимир извлек деревяшку, ловко поддев ее ногтем. - Ну, вот и всё… - в привычно холодном голосе, в строго-снисходительном тоне слышалась незнакомая нежность. – Немного поболит да и перестанет, но впредь будь осторожнее. Анна кивнула, смаргивая непрошенные слезы, и чуть не ахнула, когда Владимир прикоснулся поцелуем к пальчику, как раз там, где только что была противная заноза. Теплые мужские губы обласкали шелковистую кожу, переместились на ладонь, отчего глаза красавицы блаженно прикрылись, а голова приятно закружилась, наполняя тело незнакомым трепетом и негой. Словно во сне, услышала девушка мягкий шепот: - Уже не больно, Анечка? Прошло? Сил ответить не хватило, она распахнула глаза и лишь кивнула, испуганно отнимая свою руку. В тот же миг лицо молодого барона вновь стало холодным и беспристрастным, в прищуренном взгляде появилась толика раздражения, и, развернувшись на каблуках, Владимир удалился вглубь сада. Анна же недолго стояла, замерев, на месте. Подобрав пышные юбки, она убежала к себе, упала на кровать и обхватила подушку, всячески приказывая себе забыть всё, произошедшее сегодня. И забыла бы, не снись ей каждую ночь легкое, как дыхание ветра, ласковое, как весеннее солнце, горячее, как раскаленный металл в горниле у кузнеца, прикосновение губ Владимира Корфа… Тогда щедрое лето лило потоки солнечного света на родную усадьбу. Сейчас же промозглый, неприятно влажный осенний воздух бросал в дрожь и не давал дышать. А может, это горе, сцепившее сердце в мертвой хватке, не желало отпустить отчаявшуюся жертву? Анна снова вспомнила понимающий взгляд офицера, обещавшего ей встречу с бароном, немного растерянный, виноватый, словно говорящий за своего обладателя: ничего уже не возможно изменить. А еще – глаза Владимира, горящие в полумраке камеры-одиночки, усталость на осунувшемся, небритом лице, упрямую складочку меж бровей и строго-язвительно: «Зачем же Вы изволили явиться сюда, сударыня?», а потом снисходительно-небрежное: «И как это отец отпустил Вас в столь неприглядное место?» Анна не стала оправдываться, доказывать, что пришла сама, без позволения Ивана Ивановича, даже без его ведома. Что с огромным трудом смогла добиться встречи, отдав взамен подаренное на недавний день рождения ожерелье, и теперь совершенно не представляет, как оправдываться перед опекуном, если вдруг он узнает обо всем. Но что она снова бы поступила точно так же, предоставь ей небо выбор. Анна смолчала, а сказать нужно было так много. И она стала расспрашивать о дуэли, о последовавшем аресте, о том, что ждет дальше. Вся серьезность ситуации, впрочем, стала видна лишь, когда тот самый офицер, что проводил девушку к заключенному, отвел глаза на прямой вопрос: «Не угрожает ли ничего жизни барона Корфа?» Внутри всё похолодело, мрачная, вязкая, пугающая темнота застила взор, морозной водой побежала по венам кровь. Не разбирая дороги, Анна побрела к экипажу, добралась до дома. И всё закружилось в непонятном вихре: голос дядюшки, вечерний чай, визит князя Андрея Долгорукого и его невесты, сестры Михаила, и бессонные ночи, и наполненные отчаяньем дни. Пока вдруг однажды утром Натали не приехала неожиданно, застав Анну в гостиной. Бежать? Куда? И зачем? Проститься? С кем? О ком так плачет, заходясь в бессильных рыданиях, сердце? Торопливый перестук колес по мостовой, мелкий дождь, капли в лицо, будто брошенные из пригоршни серого неба, тихий шепот княжны, срывающийся, горький, вперемешку со слезами. А потом Анна забыла, как делать вдох, чтобы жить дальше, когда увидела его… Владимир, мрачный и серьезный, стоял у стены, рядом – Михаил, с устремленным куда-то воодушевленным мечтательным взглядом. Анна с сочувствием посмотрела на Репнина, но глаза, не слушаясь ни разума, ни памяти, повернулись, задерживаясь на лице барона. Солдаты еще не выстроились в ряд, с ружьями наизготовку, только топтались, переговариваясь, и косились на командира. Высокий темноволосый поручик с хищной ехидной улыбкой подал знак рукой, и двух барышень пропустила немудреная охрана, дескать, пусть попрощаются. Анна метнулась к стене. Знала, что дальше идти нельзя, но все равно пыталась вырваться из рук караульного. - Владимир! – позвала совсем тихо, но он услышал, взглянул на нее со смесью серой грусти и мягкого тепла в глазах. Так, как никогда прежде не смотрел. Так, как уже никогда не посмотрит. И одними губами прошептал что-то в ответ. Девушка не услышала, сердечко само поняло это едва разборчивое: - Анечка… Красавица всхлипнула, неосознанно проводя ладонью по распустившимся лентам шляпки, уже не делая попыток пробраться дальше. - Володя… - прошептала безрассудно, бездумно, но тут донесся ровный голос офицера, приказывающий целиться, и Анна забыла обо всем. – Володя, я люблю тебя! Отчаянный девичий крик зазвенел в холодном воздухе, безнадежно ударяясь в каменные стены, кромсая в клочья призрачную веру в светлую будущность. Корф повернулся к ней и покачал головой. - Не любишь, - он ободряюще улыбнулся, лицо вдруг как будто озарилось каким-то внутренним светом. – Не любишь, Аня. Но… спасибо что сказала. - Довольно! – грубо оборвал его слова чей-то голос. И тут же донеслось: - Огонь! Оглушительный треск ружейных выстрелов смешался со стоном. Анна упала на колени, но не отвела взгляда. Она видела только Владимира. Вот он пошатнулся, опускаясь, и кровавое пятно, сначала крошечное, потом всё больше и ярче, расползлось по груди. Белоснежная ткань сорочки быстро впитывает кровь, но еще быстрее вылетает жизнь из мертвого тела, бледнеет кожа, порывы ветра путаются в темных густых волосах. И земля темнеет холодно и страшно. И всё темнеет вокруг… *** Анна проснулась в своей комнате в поместье Корфов. Задернутые шторы пропускали лишь слабый свет, и было абсолютно невозможно сказать, какое время суток нынче. Ну, разве что не ночь… А холодно так, словно она уснула не на мягкой постели, а посреди заснеженной равнины. Девушка задержала дыхание и прислушалась к себе, пытаясь понять, откуда же веет этим могильным холодом. Оказалось, от сердца, до сих пор дрожащего от одной мысли о смерти молодого барина. Того самого, который мучил ее и презирал, для которого она, крепостная, уже давно была просто фальшивкой, завернутой в блестящую фольгу. Как же… Миша? Еще совсем недавно он, светлый благородный рыцарь, нравился ей. А теперь даже черты князя будто расплываются, теряя четкий контур. Анна поднялась, плеснула в лицо водой. Надо же, прохладная вода для умывания – и она не таким холодом прикасается к коже, как тот, что ледяной коркой покрыл душу. И страшно… Очень страшно – кажется, будто вот-вот череда глухих ударов в груди прервется от этого страха, от боли, от горечи даже во сне не принятого, отвергнутого признания. Как выяснилось, уже было около полудня, и отчего-то довольная Полина не преминула съязвить: - Всё спишь, Анька, даже не спустилась к приезду молодого барина, и виду не сделала, что беспокоилась за Владимира Ивановича. - За… Владимира… Ивановича? – дрожащими губами переспросила она, но горничная фыркнула презрительно, отбросила на спину пышную русую косу да скрылась в спальне старого барона. Анна же опрометью помчалась вниз. Он приехал! Живой и невредимый, сидел за столом в кабинете, просматривая какие-то бумаги. Домашний сюртук и шейный платок вместо привычного мундира, немного бледное лицо, не перечеркнутое сейчас кривой усмешкой, а просто задумчивое, сосредоточенное. Чуткий слух уловил, видимо, звук шагов, но барон и не думал отрываться от своего занятия, сухо прозвучал приказ: - Поставь поднос и вон отсюда. Девушка не сдвинулась с места. - Какого дьявола? – Владимир поднял глаза и замер, не дыша. Так, должно быть, проходят по лезвию бритвы: осторожно, внимательно, зная, что любое лишнее движение может оказаться роковым. Владимир встал, подходя к потупившейся Анне. - Сударыня, - она еще ниже опустила голову, - признаться, я был несколько удивлен, не найдя Вас в особняке. Что так? Не удалось договориться о прослушивании? Девушка поежилась от ехидного вопроса, но, быстро взяв себя в руки, вскинула подбородок. - Дядюшка… господин барон скверно чувствовал себя, и я уговорила его отсрочить прослушивание. Я считаю, при нынешних обстоятельствах это вовсе не главное… - Вы… считаете? – молодой человек насмешливо изогнул бровь и зашелся сухим злым смехом. – С каких это пор, позвольте узнать, следует считаться с мнением крепостных? А впрочем… если даже каждый рубль, украденный пройдохой Карлом Модестовичем, на самом деле… Корф замолчал на полуслове, будто не желая говорить дальше, устало отмахнулся и направился, было, снова к столу, когда Анна глухо бросила ему вслед: - Владимир, - перед глазами девушки снова возникли обрывки сегодняшнего кошмара: и холодный двор Петропавловки под раскинувшимся хмурым небом, и гордый, непокорный мужчина у стены под ружейным прицелом, и его снисходительный ответ на её признание. – За что Вы меня так ненавидите? Барон резко повернулся, в один шаг оказался рядом с девушкой. Красавице стало не по себе: вот сейчас он ответит ей, разъяснит, как всегда, четко и понятно, что к зарвавшейся крепостной, дворовой девке, пригретой на груди змее невозможно относиться иначе. Но, вопреки всяким ожиданиям, Владимир выдохнул: - А… Вы меня? За что ВЫ меня так ненавидите, Анна? Девушка обомлела. - Я? – тонкие изящные пальчики прижались к побледневшим губам. – Я… нет! Нет! Теперь Владимир был так близко, что пришлось запрокинуть голову, чтобы видеть его лицо. Мужские ладони обхватили хрупкие плечи, сжали, стальные глаза словно оттаяли, загорелись, внимательно всматриваясь в чистый девичий взгляд. Не понимая, что же молодой хозяин пытается там увидеть, Анна боялась вздохнуть, и терялась, тонула, пропадала навсегда в его теплых, сильных руках. Владимир неожиданно вздрогнул, посмотрел как-то неуверенно, немного испуганно, только не меньше взволнованной Анне показалось: он читает ее подобно раскрытой книге. - Ты… любишь меня? – вдруг слетело с его губ, и Анна изумленно приоткрыла ротик. – Ну, скажи, ты… любишь меня? Ну, скажи мне! Она могла бы с силой оттолкнуть его руки, убегая из кабинета. Могла бы засмеяться, как комедианты смеются на сцене, чтобы зритель не понял их горьких слез. Могла бы еще отрицательно покачать головой и надменно, с достоинством королевы произнести слова отказа. Да только Анна, крепостная воспитанница барона Корфа, прошептала на этот невозможный, едва ли реальный вопрос: - Откуда ты знаешь? Владимир медленно выдохнул и улыбнулся – сперва одними уголками губ, почти незаметно подрагивающими, выдавая радость, затем уже более открыто, затем ласково притянул Анну к себе, прижимая к груди. - Там, в заключении, в камере, я видел сон… - его нежные ладони пробежали по узкой спинке красавицы, по плечам, по шелковистым золотым прядям. – Мне приснился расстрел… Он почувствовал, как Анна испуганно вздрогнула в его руках, и прижал ее еще теснее, чтобы успокоить, прикоснулся губами к виску, влажной от слез щечке и продолжил. - Мне приснилось, перед моей смертью ты сказала… сказала… что… - Я люблю тебя… - прошептала девушка и пояснила в ответ на удивленный взгляд. – Мне тоже снилось это… и тогда, во сне, ты не поверил моим словам. Тихий всхлип не удалось удержать, и тут же Анна взлетела, как осенний лист на ветру, поднятая руками Владимира. - Маленькая моя, ну разве мог я, зная, что сейчас умру, сказать, как безумно люблю тебя? Конечно, не мог, глупенькая… - он замолчал и склонился к ее губам, еще раз бархатно прошептал, - глупенькая моя, глупенькая… А потом поцелуй заставил забыть обо всем: и о разделившей на многие годы придуманной вражде, и о преградах, которые обязательно встанут на пути, и о смерти, совсем недавно нависающей темной тучею, отступившей лишь по счастливой случайности. Когда губы их разомкнулись, возвращая на место бешено раскрутившийся мир, Владимир и Анна одновременно выдохнули: - Я люблю тебя! – и оба смущенно улыбнулись. Конец