Генеральские резоны

Автор: Скорпион Жанр: мистика/канон Герои: Сычиха, Александр Христофорович Бенкендорф Рейтинг: PG Семь карт легли на цветастый цыганский платок, открывая прошлое, будущее и настоящее, показывая, что на сердце да в сердце, кто по сердцу, и чем душа успокоится. Странноватого вида женщина с некогда рыжими, а нынче выцветшими от времени коротко остриженными волосами склонилась над столом, рассматривая, что уготовала Судьба. А уготовала она многое… Поздняя дорога пролегла пиковой мастью, поздняя да дальняя, с трудностями и хлопотами пролегла в душу, увлекала и угрожала. Казенный дом возвышался стенами крепости над задумчивым трефовым королем, а король пик, облезлый и старый, грозил из-за пиковой же семерки хрупкой даме бубей. Женщина фыркнула: - Подожди-ка, голубчик, попридержи-ка свои загребущие ручонки, близко уж помощь, близко… Она потянулась за сушеной травой. Собранная в полнолуние, особливо действенна в таких случаях искореженная мандрагора, да и гусиные лапки помогут отвадить лихое око от доброго человека. Колдунья еще что-то поворчала, направляясь в кладовую. Кто бы мог поверить, что эта женщина носила когда-то платья последней моды, щеголяла в шляпках, завораживала кавалеров на бесчисленных приемах и балах? Да, она блистала… И враз один единственный случай перевернул жизнь. Первая любовь, оставшаяся последней, лишила возможности обрести семейное счастье: ответивший ей взаимностью избранник, увы, был женат. Не долго смогла появляться в свете рядом с ним, снедаемая чувством вины, бежала в деревню, сперва ухаживала за расхворавшейся сестрой, посвящая жизнь племяннику, а потом… Всё, что случилось потом, навсегда шрамом залегло на сердце. Под суровой его очевидностью не умерло, но скрылось трепетное чувство. Эх, время ли вспоминать?! Женщина достала с верхней полки настойку календулы. Почему бы и нет? Спрятала смешок в улыбке, в ладошке, в побитой молью перчатке. Пусть еще и этим помается негодник, раз удумал такое зло! Уму непостижимо. Снова вернула в комнату, провела кончиками пальцев по разложенным картам: - Что же на сердце у вас, голубки? – усмехнулась, на этот раз по-матерински, с нежностью, и перевернула нужную карту. Так и есть: о нем одном мысли, о ней одной душа болит и рвется. Точно лебедей пара, да в разлуке томятся, сами же в ней виновные. Пробормотала себе под нос неразборчиво и невнятно, как глупы юные влюбленные, когда полагают: есть на свете хоть что-то, важнее их любви. Чем же успокоятся? Рука потянулась перевернуть последнюю карту – и замерла в воздухе. Впору ли мешкать? Скорее узнать, чего ожидать от Судьбы, а коли плохо всё – скорее помочь, опять помочь им! Почти коснулась заветной, седьмой, только нетерпеливое покашливание заставило отвлечься. - Надежда, ты ведь не ответила, к чему весь этот маскарад! Медленно покачала головой, словно и не к ней обратился высокий седовласый мужчина. Глаза, некогда черные, точно угольки, устремились вдаль, в какие-то лишь ей известные миры. Оттуда надо бы плыть несколько дней без устали, Сычиха же (о, это, несомненно, была она!) вынырнула почти сразу из блаженного края своих грез. - Ничего-то ты, Сашенька, не понимаешь… Она одна могла называть его так. Не имела на то ни права, ни позволения, но все равно не изменяла старинной своей привычке: называть всех и вся своими именами. И для нее он был просто Сашенька. Когда-то ласковый и бережный, потом солидный и важный, сейчас – гроза самых бесстрашных и безрассудных преступников, шеф Тайной полиции, и всё же… - Сашенька? – его брови удивленно приподнялись, - чай уж сед на всю голову, умирать пора, а тебя, Надежда, послушать, так по-прежнему нам по двадцать лет. Она не ответила ровным счетом ничего. Пожала плечами и продолжила нехитрое своё колдовство. Семь карт. Те же семь карт, теперь уже открытые, лежали перед ней на платке шелковом, точно на ладони. Семь шагов – от беды до счастливого избавления. Семь слов, которые надобно произнести, и семь действий, стоящих за этими словами. - Погляди сюда! – настойчиво потянула его за руку. – Всё просчитано, и всё выверено, и с книгой Судеб человеческих уговор совершен. Мужчина лишь поморщился с долею притворства и раздраженно фыркнул: - И не надоело тебе чушь городить?! Ну, погляди на себя: совсем уж в лесу своем одичала, чисто умалишенная, живешь тут в глуши, коренья сушишь да лапки лягушачьи! А была ведь куколкой… Последнюю фразу – мечтательным шепотом протянул так сладко – у нее аж внутри защемило: вот кто на сердце у нее, он, один! Подмигнула с долею легкого флирта: - Да я и в глуши еще вполне… ничего. Но дело требовало серьезности. И тонкие женские брови сурово сошлись на переносице: - Почто Володеньку ненавидишь? Скептический взгляд был не слишком убедительным ответом. Карты, сметенные со стола уверенным жестом, разлетелись по глиняному полу. Пламя свечей вспыхнуло ярче, и мужчине показалось: в тесную комнатушку лесной избы, поросшей мхом и плесенью, правда, ворвалось колдовство. Как иначе было назвать этот тихий шепот, тихий шелест висящих под потолком трав, если в избе ни намека на ветер? Как назвать тот свет, непонятный, необъяснимый, враз озаривший лицо его давнишней знакомой, скрывшейся от людей под неприглядной личиной ведьмы Сычихи? Скрывшейся от него, и от него тоже. Вернее, ДАЖЕ от него! Подумать только… Стараясь не помешать совершающемуся действу, он отошел к низкой лежанке, уселся, отбрасывая всяческие церемонии, и подлил себе в рюмку крепкой настойки. Эх, хороша… Да и Наденька хороша была когда-то – одни взглядом лишала воли, заставляла его забыть обо всем на свете. Может, тогда уже приворожила своими черными глазами да зельями приворотными? - Может, и тогда, - криво усмехнулась Сычиха на недоуменный взгляд собеседника. – А что же было делать бедной девушке, у которой бравый офицер сердце из груди вынул да себе забрал?! Давно, ой, давно умчалась вдаль молодость. Оба подумали об этом в один миг, и вздохнули тоже оба – одним дыханием. Улеглись былые страсти, отгремели грозы да канонады. «Что ж осталось тогда?» – в праве спросить насмешливые серые глаза. И горящие женские ответят, не медля и не таясь: «Мало, что ли, нежности? И счастливой грусти о том, что, хоть и прошло, все равно было прекрасно? Мало ли того, что ты через столько лет прилетел по первому же зову уладить дела, коих по долгу службы своей не мог, не имел права касаться?» Свечи вспыхнули с новой силой – и тут же погасли. Только лучина на окошке продолжала гореть, да трещали в печке дрова, да хрустальные шары – один прозрачней другого – наполняли воздух чем-то поистине волшебным: то ли светом, то ли отголоском нездешней тьмы… Он подошел к ней. Так близко – даже в полумраке рассмотрел незамысловатый узор изрядно потрепанных кружев. - Скажи, зачем ты велела сделать мне это? – может, хотел бы обнять гордо расправленные плечи, только будет ли от этого невольного жеста хоть кому-нибудь легче? – Глядишь, наколдовала бы своему любимому племянничку жену полюбезней, да и пусть живет – горя не знает. А зачем надо было пугать этого тощего хлыща Оболенского? - Да Вы ревнуете, граф! – в тихом возгласе было понемногу от всего: и от изумления, и от счастья, и от чисто женского кокетства. – Напрасно, Сашенька, ты же знаешь: я никогда не увлекалась театром. - Именно что нет! А вот девочка очень даже увлекалась! Сычихе показалось, или он действительно раздосадовано пробормотал себе под нос: «Та еще… актриса…» Пришлось подбросить в котелок чуть больше полыни, авось, с дымом вся горечь улетучится? - Разве вина девочки в том, что Иван к старости из ума выжил? Заморочил ей голову театрами, а сам-то прямо перед носом такую любовь проглядел! - Любовь любовью, а жизнь по себе течет. Тебе ли не знать? – вот и выходит горечь… Только сердцу же опять больно – того и гляди, не выдержит, разорвется от одиночества, которое по-особенному остро чувствуется в компании этого высокомерного упрямца. – Мне же ни капли сострадания. А пришлось идти с Сергею Степанычу, прижать его покрепче, пугая всеми возможными и невозможными наказаниями… Ах, Наденька, видела бы ты его лицо, стоило мне… Он оборвал воспоминания, но выглядел таким довольным! Как если бы всю жизнь мечтал о чем-то подобном. Она опять протяжно вздохнула: - Ничего-то ты, Сашенька, не понимаешь… - и это прозвучало неоправданным повтором. Или, может, частью большого, неуловимого в остальных словах заклинания? – Всё должно произойти именно так, шаг за шагом. Горечь первого разочарования, сонное зелье для тюремщиков, подсказка царского сына и поддержка девушки, верность друзей, последнее слово умершего на краю могилы, разбитая бутылка и спасение. Семь шагов… Смотри! Она взяла его за руку, подвела к запыленной полке в углу – там, скрытый от посторонних взглядов, прятался самый большой шар, перемигиваясь с лучиною отблесками хрусталя. - Смотри внимательно… - она заставила его повернуться, проведя ладонью по гладко выбритой мужской щеке. В глубине чистой, как слеза, сферы что-то вспыхнуло вдруг, подобно молнии. И из свечения этого вынырнули двое: молодой мужчина в черном сюртуке укутывал в пальто испуганную белокурую девушку, а она, беспрестанно целуя его, повторяла «Люблю» - снова, и снова, и снова! Шеф жандармов хмыкнул с определенной долей скепсиса: - Что-то он не выглядит шибко счастливым… - но тут же благоразумно поправился. – Впрочем, это, скорее всего, от усталости и пережитых волнений. Сычиха согласно кивнула в ответ: - Да, всё именно так, и никак иначе… Должно было так случиться… Я знаю. Видела… Я вообще многое вижу, только эти образы… они часто играют со мною. И получается полнейшая неразбериха… - она и сама не поняла, как позволила себе глупую слабость: крепко прижаться щекой к мужской груди. - Вот озорники… - улыбнулся граф, обнимая ее еще сильнее. Конец