Романтика революции

Название: „Романтика революции, или История одного заблуждения” Рейтинг: R Жанр: драма – сказка Герои: Владимир, Анна, другие – эпизодически Время и место действия: в основном Петроград, ноябрь 1917 года Примечание: не претендую на историческую достоверность Огонь в маленькой печурке мерно потрескивал, роняя золотисто-багряные отсветы на темную фигуру, склонившуюся над столом. На улице завывал ветер, и отдаленные выстрелы вторили его траурным стенаниям. Ветер… Поздняя осень… Холодная и темная – как жизнь вокруг… У природы впереди – морозная свежесть и белизна просторных снежных равнин, залитых солнечным светом. У страны – светлое будущее, которое он должен построить, обязан, иначе эта жертва будет напрасной… Да и готов ли он принести ее? Глубокий вздох сорвался с плотно сжатых губ, и мужчина круто развернулся, яркие огненные отблески вспыхнули в глазах, потемневших то ли от вечной ночи за окном, то ли от царящего в душе горя. Он был молод – еще слишком молод, чтобы принимать столь важные решения, и все же судьба раз за разом испытывала своего мятежного сына, столь любимого ею… Любимец фортуны – так его называли все: друзья и сослуживцы, командиры на фронтах пятнадцатого года, даже отец, качающий седеющей головой в такт фортепьянным аккордам, бросал беглый взгляд на него и тихо говорил: «Володя, фортуна благосклонна к тебе, но настанет час – и придется платить по ее счетам…». Он отвечал, насмешливо прищурив глаза, что не боится справедливой платы, что смерть на войне – достойный конец для боевого офицера. Разве мог он, Владимир Корф, представить в ту пору, какую плату возжелает судьба за свои дары? А время пришло – и цена оказалась слишком высокой… Тонкие пальцы нервно поднесли к губам папиросу. Да что ж такое? Разве этого он хотел? За этим ли поверил призрачным обещаниям, летящим к народу? Обещаниям о прекрасной жизни, которая грядет, о светлом будущем, которое можно построить лишь на обломках старой власти, о новом порядке – справедливом и честном?... Владимир помнил многое за двадцать пять лет своей жизни. На фронтах мировой он встречал и нерадивых командиров, пекущихся лишь о наградах и чинах, и продажных офицеров, готовых за тридцать кайзеровских серебряников отказаться от родной матери, и упитанных чиновников из министерства, брезгливо рассматривающих солдатский строй: «Фи… Неотесанная рвань! Сплошная грязь, смрад и грубость…» А он, тогда еще совсем молодой подпоручик, познавший вместе с простыми служивыми тяготы фронтовой жизни, сверкал серыми глазами и негодующе заступался за тех, с кем бок о бок сражался, проливал свою кровь и защищал свою землю. Его наказывали за те «мальчишеские выходки» - но фортуна, вновь улыбнувшись красавцу барону, помогала выбраться из всех передряг. Кроме одной… Ровно год назад, в такую же темную ноябрьскую ночь, Владимир столкнулся с немыслимой по его меркам низостью. И ему, впитавшему с молоком матери благородные помыслы, понятия о долге и чести, ему, которому с детства претило предательство – немыслимо, неотвратимо захотелось проучить негодяя. В беспросветной ночной мгле он узнал его – а тем же утром призвал к ответу. Их поединок не был чем-то, из ряда вон выходящим, - дуэли в царской армии уже давно стали единственным действенным методом очиститься от бесчестных офицеров. Но в этот раз впервые за только лет удача была не на его стороне: соперник оказался не прост. Слишком серьезные люди стояли за его поступками, и молодой барон Корф, лишенный звания поручика и боевых наград, оказался на передовой, в самом пекле, в разгар Митавского наступления. Именно при его подготовке столкнулся молодой человек с теми, кто называл себя предвестниками нового, коммунистического будущего. Их пылкие справедливые слова всколыхнули дремавшую в душе Владимира жажду перемен – и он поверил… Кампания под Ригой обернулась полным провалом. Неожиданно развернув войска, Двенадцатая армия Северного фронта ударила по неприятелю. Но немцам удалось не просто отбить наступление, но и отбросить русских. В крови и дыму сражений тысячи солдат лишились жизни, были ранены или взяты в плен. Его тоже ранили, и в конце января, беспрестанно сыпавшего саваном снегов, Корф приехал домой, в отцовское имение под Петербургом. Рана нещадно мучила бессонными ночами, проведенными в госпитале, даже уют домашнего очага не скрасил невыносимую боль от разочарований. Впрочем, тому было несколько причин. Больной отец, выслушав восторженные рассказы сына о прогрессивных большевистских идеях, брезгливо поморщился: «О чьем благе печешься? Побойся Бога, Володя, ты же Корф – ты присягнул на верность царю и Отечеству! Еще ни один Корф не предавал своей клятвы – и если ты еще раз хоть слово…» Владимир грубо оборвал его, сказав, что именно об Отечестве все его помыслы, но горький разговор, законченный на грани скандала, еще долго звучал в воспаленном сознании. Второй причиной был друг – лучший друг Михаил Репнин, гостивший в имении, восторженно рассказывающий о достижениях русской армии, о том, как задают жару немцам бравые солдаты, верные вновь провозглашенному правительству. Что мог знать он, штабной офицер, о линии фронта?! Но всё это померкло, когда Владимир узнал истинную причину пребывания Мишеля у них дома: отец решил устроить таким образом судьбу своей воспитанницы Анны. Кроткий белокурый ангел, она всегда раздражала Владимира затаенной в каждом движении, в каждом взгляде, в каждой черточке безупречностью. Он ненавидел блестящие синие глаза, золотистые волосы, струящиеся по плечам или затянутые в тугую аккуратную прическу, чистый нежный голос, сладко поющий новомодные романсы. Казалось, лишь радоваться можно: теперь эта госпожа-совершенство навсегда покинет дом, не будет больше мелькать перед глазами с улыбкой учтивой вежливости на тонких устах. Пусть убирается вон, пусть музицирует в гостиной Репниных!!! Только… Отчего же сердце истекало кровью каждый раз, когда Корф думал о предстоящей свадьбе? Скрипя зубами, он провожал ее взглядом и шипел ей вслед: «Ненавижу…» Пока однажды ночью, снова вскинувшись в кровати от кошмаров войны, преследовавших его и во сне, и наяву, Владимир не вышел в гостиную выпить коньку… Она была там – видимо, тоже не могла заснуть… За окном бушевала непогода, в близкой столице – Временное правительство, в душе молодого человека, искалеченной войной и разочарованиями, – целый ад непонятных чувств и страстей. Увидев сына старого барона, красавица склонила голову и, извинившись, намеревалась уйти, но его руки не пустили. Чего он хотел в тот миг? Просто показать ничего не значившей для него особе, что она здесь – никто, а посмела украсть любовь отца, по праву принадлежащую ему. Прижав девушку к стене, Корф прорычал ей прямо в ухо все свои обвинения – но не услышал ни слова в ответ. Она дрожала, молодой человек предпочитал думать, что от страха. «Боишься меня, госпожа-совершенство?» - презрительная насмешка сорвалась с губ, и Анна подняла на него свои бездонные глаза. А потом… Он не ждал этого, и оттого сердце бешено застучало, разгоняя по венам огненную пылающую кровь, когда красавица без тени страха подалась ему навстречу и тихо-тихо, почти неслышно, прошептала: «Володя…» Тогда-то пришло в ослепительном блеске счастья понимание того, что он не жил до этого мига. «Аня…» - так же неслышно слетело со вздохом с его губ. Маленькие ладошки скользнули по его плечам, тонкие руки обняли за шею, притягивая его все ближе, и ближе… Все слаще и слаще становился воздух, согретый их дыханием. Владимир трепетно прикоснулся к мягким губкам маленькой девушки, которую он по-прежнему прижимал к стене, и отступил, вглядываясь в сияющие глаза. Отблески свечей отражались в их глубине – и синие зрачки горели, сияли, мерцали переливами жемчуга и перламутра. - Володенька, - снова произнесла она его имя, прижимаясь к широкой груди молодого барона. – Ты снова уедешь на фронт, ты сам говорил, что уже через пять дней… Я хочу, чтобы ты… Сбивчивые объяснения, негромкие слова, срывающиеся с губ, как падают слезы с густых ресничек, открыли перед Владимиром главную тайну его сердца: он любил ее – давно и безумно. А она любила его. Но почему только сейчас, искалеченный войной, он обрел желанную любовь? Почему же только сейчас, обещанная другому, она сделала шаг ЕМУ навстречу? «Не дури, Корф, ты ведь и впрямь уезжаешь через несколько дней! А что будет с ней? Если ты действительно любишь – откажись, сдержись, уйди!!!» - кричала совесть, увещевая его мятежную душу, стараясь заглушить томительный и властный зов сердца, смирить загоревшееся желанием тело. Но он не послушал… Девушка лишь блаженно вздохнула, когда сильные руки подняли ее, прижимая к мужской груди, положила голову ему на плечо и прикрыла глаза. В спальне, освещенной сиротливым огоньком догорающей свечи да лунным ликом, полускрытым за пеленой ночных облаков, Владимир поставил ее на пол. «Маленькая моя, ты не передумала?» «Глупый…» - Анна дотронулась немного дрожащими пальчиками до его черных волос и улыбнулась. «Почему ты делаешь это? Зачем ты делаешь это для меня?» Она грустно покачала головой: «Нет… Я делаю это для себя…» И в ответ на недоуменный взгляд серых глаз прошептала: «Я… я не могу жить без тебя… Я прошу тебя… пожалуйста…» Время остановилось в темной комнате посреди неопределенности и тревоги, объявшей весь мир вокруг. Даже совесть молчала, когда Владимир лихорадочно освобождал девушку от одежды. Как лепестки белых лилий, падали на пол покровы, оберегающие хрупкое девичье тело. «Аня, Анечка, какая же ты красивая…» - шептал мужчина, дотрагиваясь губами до нежной кожи молочно-белой груди, сводя с ума каждым прикосновением теплых пальцев. Анна обнимала его всё крепче, не отводя глаз, встречала и принимала его ласки. «Володя…» - протяжно простонала красавица, когда, еле сдерживаясь, он навис над ней, и в потемневших серых глазах снова отразился немой вопрос. Она ждала – его одного, и хотела – только его! Владимир понял это, опускаясь в манящее лоно, растворяясь, как в неистовом чистом первородном пламени небесного эфира, в любимой женщине. Он почувствовал, как она вздрогнула в его объятьях и тихонько всхлипнула, не в силах скрыть первую боль, вызванную его движениями. Что он мог сделать сейчас – чтобы ей стало хоть немного легче? Дрожа от желания и страсти, он легонько поцеловал свою девочку, прошептал «Я люблю тебя, Аня…» и с восторгом услышал, как она хрипло выдохнула: «Люби!!!» - Зачем ты выходишь за Михаила? – в голосе мужчины отчетливо проскользнули ревнивые нотки. Анна приподняла голову и вздохнула: - Так хочет дядюшка... Боится за меня. Говорит, что мир такой неопределенный, что война затягивается, а мне нужно обеспечить будущее – подальше от тревог и переворотов. Губы мужчины искривила ухмылка: - Отец не понимает, что все, происходящее сегодня, - лишь преддверье великих событий. Очень скоро мир изменится, станет лучше, Аня! Вот увидишь… - его глаза блеснули в темноте, и руки еще сильнее обхватили тонкую талию лежащей рядом девушки. – А что до Репнина…Он не получит тебя – ты моя! Анна потерлась носиком о его щеку и прошептала: - Как же давно я мечтала об этом… - Да? – казалось, он не поверил, хотя сегодня ночью девушка уже доказала ему правдивость своих слов. - Очень давно… - Анна провела ладонью по его груди. Шрам, напоминание о последнем ранении, отчетливо выделялся на бледной коже. – Когда ты уехал на войну, я надеялась, что скоро вернешься. Андре Долгорукий ведь вернулся через год… А тебя не было… Из твоих писем я понимала лишь то, как там опасно. И очень боялась – что ты… что с тобой… что не успею сказать тебе о своей любви. - Анечка… - так хотелось стиснуть ее сейчас крепко-крепко, соединить с собой, по-настоящему сделать своей половинкой, стать ее половинкой – как в древней прекрасной легенде. Владимир накрутил на палец ее светлый шелковый локон и прикоснулся губами к нежному виску девушки. - Владимир… - она томно прикрыла горящие глазки. Потом погрустнела, вспоминая: - Когда мы получили письмо о твоем ранении – я места себе не находила. Решила: если ты вернешься – будь что будет, я уже не отпущу тебя. Никогда! - Я не хочу уезжать, - честно признался Корф, впервые в жизни понимая, что судьба привела его, наконец, к той, ради которой можно забыть обо всем! Хотя… не совсем. Есть по-прежнему его долг перед своей страной, перед людьми, с которыми свела его война, светлой идеей которых горело его сердце. Горький вздох слетел с мужских губ: – Но я должен уехать, Аня. - Куда?.. Снова на фронт? – девушка встрепенулась. – Я поеду с тобой! Я буду с тобой, кем угодно – пока не прогонишь!... - Глупенькая, там же война. Я не хочу, чтобы тебе угрожала опасность. Ты останешься дома и… - И выйду замуж за Репнина… - Анна обиженно отвернулась, маленькие плечи задрожали от беззвучных рыданий. Он пытался ее успокоить, говорил, что не допустит этой свадьбы, что завтра же попросит у отца ее руки, и Анна останется в имении уже его невестой. Но красавица не унималась. Сквозь слезы он разобрал: - Дядюшка не согласится на наш брак… Он сказал, что ты… с этими… - она резко развернулась и умоляюще прошептала: - Володенька, это ведь неправда!? Ты же не поддерживаешь этих людей, которые разбрасывают листовки на площадях и ратуют за новый порядок!? - Анна, ты ничего не понимаешь! – сухо оборвал Корф. - Большевики хотят, чтобы наша страна наконец-то обрела давно заслуженную свободу. - Так ты один из них? – глаза девушки расширились от удивления. Владимир встал, быстро одел валяющийся тут же на кресле халат и подошел к окну. Бледности его красивого лица отвечала лишь луна, тусклым светом отражаясь в оконном стекле. -Да. И я пойду с ними до конца. Комнату заполонила тишина – непрерывная, постоянная, звенящая в ушах досадной безысходностью. В этой тишине вдруг слабо скрипнула кровать. Молодой барон повернулся на звук: - Аня, куда ты? Она неопределенно пожала плечами: - Подальше отсюда… - накинула на плечи легкий кружевной пеньюар и направилась к двери. - Анечка… - Владимир, не веря собственным глазам, смотрел, как она уходит, - его мечта, его жизнь, его судьба! Да что ж такое? Зачем? Почему она не понимает его? Бросился вдогонку и уже в дверном проеме схватил девушку в объятья: - Анна, послушай, большевики – не зло. Вспомни: мы были детьми, и отец рассказывал об Иване Ивановиче Корфе, том самом, что был декабристом! Он тоже хотел добра для России, он тоже был на стороне восставших… И в нашей семье его считали героем! А мы, как и он когда-то, хотим изменить мир… - Не сравнивай! – Анна гордо вскинула золотистую головку, и синие бездонные глаза гневно посмотрели в самую душу молодого человека. – ТОТ барон Корф действительно хотел изменить мир, а они… вы… хотите утопить его в крови… - Ты ничего не… - попытался снова объяснить Владимир, но девушка, с силой оттолкнув его руки, выбежала из спальни. Он не пошел за ней… Попытки поговорить на следующий день, через день, через два не увенчались успехом. Корф вернулся на фронт, а в столицу попал уже в октябре – в самый разгар Революции. Будучи совершенно уверенным, что отец и Анна покинули объятый огнем и кровью, заполненный гневом восставших народных масс город, он решил: так будет лучше для всех. Великое время требует великих жертв – и со своей стороны он пожертвует любовью, единственной, первой и последней, которая встретилась на жизненном пути. Да только этого оказалось мало… Он не был один: среди большевистских колонн, стройными рядами шагающих в светлое будущее, были другие, такие же как он – поверившее в этот путь. «Из бывших…» пренебрежительно кивали в их сторону не обремененные дворянским происхождением революционеры. В его сторону слышалось много чего, но, упорный и гордый, уверенный в своем выборе, он пережил этот страшный месяц, все еще надеясь на свою правоту, на чистоту и благородство идеи, подкупившей его. И старался не думать о родных… Пока до слуха не донесся разговор двух матросов – и в самое сердце резануло: «Расстреляли того баронишку» - «Это ж какого?» «Да из особняка на Фонтанке – у которого фамилия уж больно немецкая…» «Что ж он? На коленях, небось, лазил? Пощады просил? » - «Ни в какую! И предлагали ведь – присягнуть красной власти. А он грит: лучче смерть! И получил свинца в глотку!!!» «Отец…» - пронеслась страшная мысль. Не разбирая дороги, Корф побежал к дому, столько поколений принадлежащему его семье. Показал часовым у входа необходимые документы… Пропуск… Ему козырнул старый солдат, несущий караул по приказу новой власти… Слабо освещенная гостиная – и посреди царящего хаоса, будто земная твердь, основа мироздания, дубовый стол, черный резной стул, нахмуренный представитель ЧК, знакомый Корфа еще по Рижскому наступлению, и она… Анна… ЕГО Анна… Измученная, бледная, дрожащая, как осиновый замерзший на ветру лист, и прекрасная… Владимир замер, не решаясь подойти, вслушиваясь в каждое слово. - Так вы не признаете?... Тихое, чуть слышное: - Нет… - Вам известно, что всех, противящихся новой власти… - Да! – она, как всегда непокорная, гордая, знакомым жестом отбросила со щеки спутанные волосы. - Вот и хорошо… До утра вашу судьбу решат. – Усталый кивок головой – и девушку увели. Она словно растворилась в сумраке смежных комнат. - Николай! – Владимир шагнул на свет, сжав в руке кобуру револьвера. - А, Корф, ты? – казалось, хмурый чекист не удивился. – Твоя сестра? Владимир лишь пару секунд помедлил с ответом, потом уверенно произнес: - Не сестра. Моя невеста. - Ясно… Что – из «сочувствующих»? Чего молчишь? Вижу же, что нет. И незачем тебе такая – миллион других найдешь, товарищ! Корф упрямо тряхнул головой, и черная челка упала на глаза, скрыла свежий шрам над левой бровью. - Мне не нужны другие – только она. Николай хмыкнул удивленно, но промолчал. В камине потрескивали поленья, и горьковатый дым от недосушенного дерева висел в воздухе вместе с тишиной и ожиданием беды. - Ладно. Даю тебе ночь. Уговоришь ее добровольно отказаться от своих убеждений, признать власть Советов, - и можешь забирать ее себе. Живую… Темная коморка возле кухни едва ли походила на комнату – скорее уж на кладовку в военных казармах. Анна, кутаясь в потрепанную шаль, подняла испуганный взгляд на вошедшего мужчину и тихо вскрикнула, недоверчиво вглядываясь в родные черты. Владимир ожидал чего угодно: гнева, укора, ненависти, слез… А она, быстро поднявшись, приблизилась к нему, прикоснулась холодными пальчиками к рассеченной брови и прошептала: «Тебе больно?...» Он накрыл ее руку своей. «Больно, любимая… Я не могу тебя видеть – здесь…» Девушка вздохнула: «Мы сами выбираем свой путь…» Он так и не смог уговорить ее – ни в чем. Как и тогда, в их первую ночь, в их последнюю встречу. И теперь считал минуты до рассвета… Его идея разрывала душу, его революция требовала крови, его новая жизнь, положенная на алтарь служения стране – не новой или старой власти, не большевикам, не их вождю – только Родине – все они, обступив темным призрачным кольцом, напоминали: „Не забудь, Владимир Корф, сейчас ты уже не принадлежишь себе – ты наш. Твои помыслы – о нас, твои чаянья – за нас, твоя жизнь – нам!!!!” …Потрескивает огонь в печи. Ноябрьский дождь за окном медленно превращается в декабрьскую стужу… Часы отбивают время до восхода солнца, до ЕЁ смерти… И призрачный свет далеких туманных грез вдруг отчаянно меркнет перед сиянием ее счастливого взгляда. «Анна… Анечка… Я не могу отдать тебя им… Не могу… Черт!» Корф вскочил: гори оно всё синим пламенем – ярко, горячо, обжигая кожу, сворачивая живую кровь! Если суждено умереть – он примет пулю. Хоть прямо в сердце. Но использует этот маленький шанс спасти ее жизнь. Пробежал мимо часовых, мимо греющихся у камина солдат, чуть не снес дверь коморки с петель и, грубо схватив пленницу за тонкое запястье, повел ее прочь отсюда – побыстрее, подальше… - Эй ты, товарищ, куда?! – услышал растерянный возглас. Криво усмехнулся: - Привести в действие приговор революции… - и чуть не бросился на понимающе кивнувшего часового… Но времени на это не было. Да и рисковать так сильно Корф был не намерен. Анна молча спешила за ним, боясь произнести хоть слово. Николая в гостиной не было. К счастью или, может, наоборот… Кто знает? Уже у входной двери Владимир и Анна столкнулись с ним. - Куда?.. – только и успел выкрикнуть чекист, заметив в глазах бывшего товарища лихорадочный блеск. Но револьвер, крепко зажатый в руке, выстрелил… Где-то затрещала пулеметная очередь, в ней растворился женский крик… Они убегали в разорванную между осенью и зимой холодную ночь, не зная, что ждет за поворотом, не ожидая помощи, даже не надеясь на нее. Они понимали только одно: никакие революции, никакие призрачные обещания не важнее их любви. Позади было несколько кварталов, река с ее ледяными водами отделила Владимира и Анну от покинутого корфовского особняка. Молодой человек чувствовал, что девушке надо отдышаться, но страх за ее жизнь гнал дальше, не разрешая останавливаться. Наконец, она, задыхаясь, хрипло проговорила: «Володя, я больше не могу…» Прижав к груди запыхавшуюся Анну, Корф прикрыл глаза: в суматохе утверждения новой власти сбежать можно, но что потом?.. Был только один выход – и когда-то, при иных обстоятельствах, Владимир наотрез отказался бы так поступать… А теперь не мог поступить иначе… Словно прочитав его мысли, девушка подняла уставшее лицо и встретилась с ним взглядом: - Ты думаешь, мы сможем жить вдали от нашей страны? - Мы обязаны, Анечка. Когда-то наши дети или внуки вернутся домой, и возможно, таки построят светлое будущее… Девушка горько усмехнулась, отворачиваясь от него, всматриваясь в темноту. Через несколько мгновений задумчиво произнесла: - Когда-то ты признавал только за большевиками способность изменить мир к лучшему… Корф вздохнул: - Признавал. - Зачем, Володя? – её глаза подернулись пеленой слез – впервые за эту страшную ночь. Впервые за много дней и ночей. – Почему тебе понадобилось столько времени служить этой революции, чтобы потом, разочаровавшись, бежать из своей страны? Почему раньше ты не понял ее истиной сути? Почему не примкнул к русским офицерам, ставшим последним оплотом нашего государства, а позволил ЭТИМ бесчинствовать в твоем городе, в твоем доме, убить ТВОЕГО отца? Зачем было всё это???? - Наверное, затем, чтобы понять: ТЫ – самое важное в моей жизни, Аня… – немного просто, немного торжественно произнес Владимир. – Я люблю тебя. И если ради тебя я должен чем-то пожертвовать – я сделаю это. - Даже тем, во что веришь?... – прошептала девушка. Он выдохнул: - Да… - и, склонившись к ее губам, почти прикасаясь, обжигая своим дыханием, тихо добавил: - К тому же, я не могу верить в то, что пытается отнять тебя у меня … Уже через месяц они были далеко от разбитой, разрубленной окровавленными шашками страны. И горечь потерь смешалась со сладостью их любви. Не многим повезло так, как им, или даже меньше. Единицы повторили их судьбу. Миллионы поплатились собственной жизнью. Но они – Владимир и Анна Корф – совершенно точно могли сказать: любовь вывела их из царства войны и смерти, через мрак и неверие, мимо призрачных надежд, за недосягаемые горизонты – навстречу счастью. КОНЕЦ