Песня в сердце

Рейтинг: PG Жанр: мелодраматическая зарисовка Герои: Владимир, Анна, ИИ, Михаил, гости на маскараде Пейринг: ВА Сюжет: маленькая альтернатива первого бала От автора: Рондочкин, душа моя, прими скромный подарок в День Рождения Посвящение: Тебе знаком сюжет простой – Его с тобой мы обсуждали. Теперь пишу со всей душой, Тебя с ДРом поздравляя! Надеюсь, не сочтешь за лень, Что новый фанф я не затеял... Зато картынку целый день, Вернее, целый вечер клеил. Пусть и картынка, и стишок, И про ВА рассказ нехитрый Тебя повеселят чуток Эмоций красочной палитрой. Шумный вихрь гостей в пестрых маскарадных костюмах постоянно пытался развести их врозь, прервать, разорвать мучительный разговор. Но проносилось лишь несколько мгновений – и они снова оказывались друг напротив друга: высокий статный брюнет в белоснежном мундире лейб-гвардейца и хрупкая девушка, скрывающая лицо за ажурным кружевом маски. - Ты не имеешь права находиться здесь... - приглушенно увещевал мужчина, и яростно сверкающие в разрезах черного домино глаза выдавали его раздражение, злость, а может, ещё что-то, едва уловимое за показной холодностью… Может быть… Но со стороны не рассмотреть. Незнакомая барышня, облаченная в костюм восточной красавицы, пробежала мимо, увлекая в танец своего кавалера, и чуть зацепила плечом собеседницу офицера. Мимолетно взглянув на увлеченную парочку, та гордо вскинула подбородок. - Ваш батюшка желает слышать моё пение на этом балу. И вы не хуже меня знаете, что я не могу его ослушаться. – Ах, разве кто-то спрашивал о её желаниях – сегодня, вчера, хоть когда-то? И всё-таки этот бал – первый настоящий бал в её жизни – как чудо, дарованное доброй судьбой. И она сама в розовом пышном платье, похожем на наряд сказочной принцессы, словно Золушка в королевском дворце в ожидании своего принца. Девушка на короткий миг прикрыла глаза, внимая волшебному виденью, но тут же собралась, вновь готовая ответить на бесчисленные колкости и придирки названного брата. Он, казалось, уже открыл рот в желании в очередной раз указать зарвавшейся стекляшке её истинное место, но был бесцеремонно прерван появлением еще одного молодого офицера в темно-зеленом мундире. - Барон Корф! Владимир, ты давно прибыл? Я думал… - поручик только потянулся пожать руку старому другу – и осекся на полуслове, вперив в юную прелестницу восторженный взгляд. – Это… вы? - Здравствуйте, сударь… Она робко улыбнулась и тут же смущенно потупила взор, боясь нечаянно выдать радость от этой повторившейся встречи, о коей не смела даже мечтать нынче – весь день, с того самого момента, как коляска незнакомца скрылась за поворотом. Тут же герой ее грез ревниво покосился на барона, непонимающе свел брови, заметив напряженную позу друга или же почувствовав едва ощутимое напряжение, повисшее вокруг. - Вы… вы что, знакомы? Владимир неопределенно пожал плечами и нехотя выдавил из себя: - Это Анна… Миш, она… воспитанница моего отца. – И тут же посыпавшиеся, как из рога изобилия, похвалы и комплименты в адрес красавицы заставили его презрительно фыркнуть. Девушка сжалась, с некоторым волнением наблюдая за сыном опекуна. От него можно ожидать чего угодно. С него станется прямо здесь зло рассмеяться другу в лицо, раскрывая глаза на затянувшуюся игру подневольной в благородную барышню. С него ведь… станется? Она не могла бы с полной уверенностью ответить на этот ею же поставленный вопрос, ведь разгадать молодого барона так трудно, сколь невозможно прочесть тайны, скрытые за беспристрастным непроницаемым льдом густо-серого взгляда… Неизвестно еще, как бы повел себя Владимир, но подоспевший караульный козырнул офицерам, жестом указав Михаилу следовать за ним. Нежданная отсрочка позволила перевести дух, Анна судорожно втянула отчего-то горячий воздух и огляделась в поисках дядюшки, но цепкой хваткой пальцы названного брата сжали локоть, увлекая ее в укромный уголок у окна. Превозмогая страх, она подняла глаза – и враз похолодела, такой неприкрытой яростью исказилось склоненное к ней мужское лицо. - Не вздумай даже думать об этом. – Тихий голос, глуховато, нарочито медленно произносящий слова, не сулил ровным счетом ничего хорошего. – Посмеешь морочить голову Репнину – и он первый узнает правду о тебе. Слышишь? Ты слышишь меня?! Бесцеремонно и непозволительно грубо он встряхнул свою маленькую собеседницу. Коротким мгновением его близости, словно огнем, обожгло щеки, и этот жар остался на бархатистой коже алым румянцем. Корф поморщился, выпуская поникшие девичьи плечи, и отступил назад, возможно, слишком уж поспешно. Повторил, склонив голову набок в ожидании: - Ты… всё поняла? – и ей осталось лишь молча кивнуть, спрятать боль от навязчивого пронзительного взгляда, признать своё поражение. Признать ли? Воспитанная храбрым героем былой войны, даже она, юная, хрупкая, нежная, готова была до последнего бороться за своё счастье, бросать вызов всем и вся, а особенно – ему! Владимир словно почувствовал эту решимость – вдохнул ее с воздухом, согретым их перепалкой, и нахмурился так, будто принимал сейчас некое важное решение. Красавица бегло взглянула на него в надежде понять, какие новые испытания уготовил молодой хозяин, но такого, видимо, не ожидала от него, хотя и успела за столько лет изучить каждую черточку на этом суровом красивом лице, каждую натянутую струну в жестоком сердце. Барон ухмыльнулся, не скрывая торжества. - Ладно, в конце концов, Мишель мой друг, и я не в праве запретить ему небольшое приключение. Что же до тебя… - он чуть помедлил, подбирая слова, - крепостная не пара князю, даже с твоим французским, с твоим музицированием и безупречной правильностью ты должна понимать эту прописную истину. Такдумал ведь? Он заставил свою прелестную визави встретиться с ним глазами, приподняв за подбородок побледневшее личико, и она согласно кивнула в ответ. - Вот и славно. – Отныне его тон был само снисхождение, и Анне почудилось вдруг, что это не хозяйский сын перед нею, но чужой, совершенно незнакомый человек. И этого человека она боялась еще больше… - Знаешь, а я позволю вам с князем встретиться еще раз. Прогуляться по набережной или даже отведать мороженого в кондитерской, что за углом у лавки Мозеса. Верно, она слишком уж настороженно посмотрела на него – Владимир изобразил подобие кривой улыбки и подтвердил: - Правда-правда, Анна, слово офицера. Он – слишком горд, слишком высокомерен… И слишком честен, чтобы презреть подобную клятву. Отчего же такое ощущение, будто ее хотят обмануть, будто эта маленькая радость – вершина горы, покрытая искрящимся снегом, но под дивной белизной – черная земля да безжизненные камни? Девушка отрицательно покачала головой: - Не может быть… чтобы вы вдруг сделались так добры ко мне, Владимир Иванович. – И тут же заставила вздрогнуть нечаянная догадка. – Что… вам от меня нужно?! - Сущий пустяк! – улыбаясь, заявил барон и, проследив взглядом за шумной компанией кадетов, придвинулся ближе, склонился к изящному ушку и прошептал, растягивая слова. – Но это моё единственное условие, Анна… Единственная возможность получить моё разрешение на встречи с Репниным, потому что… Потому что! Не намеренный более говорить, Корф резко отпрянул от нее и снова нацепил привычную личину зимней холодности поверх черной полумаски. - О чем… вы говорите? – Анна усилием воли заставила голос звучать ровно, и мужчина довольно хмыкнул. - Вы же приехали сюда, чтобы петь? – недоуменно распахнувшиеся серые глаза были ему ответом. – Так пойте. Пойте, Анна! Но пойте так, чтобы каждый человек в этом зале, на этом балу понял: вы поете для сына своего опекуна. Пойте так, чтобы я тоже понял: вы поете только для меня! Чтобы я понял это всем сердцем! Неведомая ей пылкость заставила красавицу чуть поморщиться: - Сердцем? Есть ли оно у вас, Владимир Иванович? Он повел плечом и еле слышно хмыкнул, незаметно переходя на презрительное «ты»: - Представь, что есть, - но вдруг, неестественно одушевившись, хохотнул в сторону. – Только ты ведь не сможешь. Какая из тебя актриса?! Несправедливый упрек крепостная воспитанница старшего барона Корфа могла вытерпеть от кого угодно – лишь не от этого человека. Анна горделиво вскинула подбородок: - Я смогу! – наигранно слащавая, приторная улыбка скользнула по милому личику, совсем чужая этой маленький скромнице. – Считайте, что мы с вами обо всем договорились… хозяин… Владимиру показалось отчего-то: это её обращение хлестнуло по щеке, словно перчатка, бросая вызов. Анна нашла, наконец, в толпе масок своего благодетеля, и плечи расправились сами собою. Одобряющий кивок Ивана Ивановича придал сил. Музыка позвала ввысь. И она полетела… *** Придет ли сон, и взор сомкнет ли мой – Мне снишься ты, мне снится наслаждение… Но сон исчез, нет счастья, и со мной Одна любовь, одно изнеможение. Одна любовь… одно… изнеможение… Последняя нота растаяла в душе вместе с легким поклоном, последним переливом прикоснулась к растревоженному сердцу – и осталась там навсегда. Столько лет, внимая наставлениям и чаяньям опекуна, она занималась музыкой, наполняла свою жизнь песней, но даже представить не могла, что может петь ТАК. Она пропала… Потерялась без следа в мелодии, сладко-чистой, невесомо-прозрачной, в горящих глазах мужчины, замершего посреди пестрой толпы, да и в себе – в себе тоже, в неожиданно понятых истинных своих чувствах. И теперь Анне было страшно. Страх жег изнутри, подчинял бедную девушку, полностью порабощая её волю, но был не в силах победить трепетное воспоминание о том, как впервые открылось, сверкнуло в блеске счастья неискушенное сердечко. Его глаза… Господи, как же он смотрел! Зачем он смотрел – так? Значит ли хоть что-нибудь этот наполненный тоскою и надеждой взгляд? Поникшая красавица, прячась за робкой улыбкой, принимала комплименты восторженных зрителей, но мысли её возвращались к молодому хозяину, в один короткий миг перевернувшему её мир. Сначала Владимир был насмешлив и безразличен, со скучающим видом внимал пению своей крепостной, даже переговаривался о чем-то с Андре Долгоруким и его невестой. Но он смотрел прямо на Анну, и она тоже не отводила взгляда. А в какой-то миг – воспитанница барона едва ли смогла бы поймать тонкую паутинку этого мига, ускользающую с ветром, – в какой-то миг всё изменилось. Младший барон посерьезнел, напрягся и судорожно сглотнул. Выводя затейливую музыкальную композицию, Анна пристально следила за ним – и отмечала внимательным взглядом всё. И сведенные пальцы, так сильно сжавшие бокал с шампанским – вот-вот треснет тонкое стекло! И чуть подрагивающую бровь, вопросительно изогнутую дугою под вихрастой темной челкой. И губы, приоткрывшиеся, было, с намерением шепнуть что-то, да так и застывшие в немом изумлении. Каким же близким он стал ей нынче – высокомерный барчук, изводивший упреками… Да, она действительно пела для него – о любви, томлении, страсти. А самое невероятное – она хотела для него петь! Только для него одного – для барона Владимира Корфа. Она забыла обо всем: о пережитом унижении, о страхе быть раскрытою перед князем Репниным, даже о нелепом приказе через силу петь для жестокого своего хозяина, озвученном всего лишь несколько минут назад. Но Владимир, наверняка, обо всём помнит… И сейчас же начнет потешаться – вот только даст стихнуть овациям и поздравлениям. Анна старалась не смотреть на молодого человека, возвращаясь в компанию Ивана Ивановича и нескольких давних его друзей, сверкающих в сторону юной прелестницы стеклами лорнетов. Даже появление учтивого восторженного Михаила не порадовало отчего-то, наоборот, заставило напрячься, опуская очи долу. Молодой князь, ослепленный дивным белокурым ангелом, даже не заметил скованности предмета своих мечтаний и поспешил пригласить девушку на вальс, как только разнеслись по залу первые чарующие аккорды. Опекун довольно зажмурился, позволяя воспитаннице отвлечься, и она, робко поклонившись, приняла руку настойчивого кавалера. Впрочем, потанцевать им не дали… Появившись, словно из-под земли, Владимир довольно грубо отодвинул друга. На недовольный же возглас процедил сквозь зубы: - Не пойти ли вам, МихалСаныч, прогуляться? Уж больно разгорячились! На свежем воздухе, глядишь, остынете… – а рука так сжала тонкую девичью талию – Анне стало тяжело дышать. Или, может, это не от боли? Просто воздух вдруг становится горячим и вязким, когда он так близко. А если представить, что это не грубое напоминание об ее подневольной судьбе, но пылкое объятье… Увлекаемая в вихрь кружащихся пар, красавица не противилась, хоть и боялась поднять глаза на поддерживающего ее мужчину. Это было так необычно, но так… правильно. Она не привыкла еще к правильности в своей жизни, и потому просто танцевала с Владимиром, тщетно пытаясь уговорить себя: ровным счетом ничего не изменилось. Может, это и было правдой, только Анна на короткий миг замирала снова и снова, стоило барону ближе притянуть ее в очередном повороте. Она даже позволила себе облегченно вздохнуть, когда душный воздух переменился свежестью. Но поняла вдруг, что Владимир, кружа ее в танце, приблизился к балкону. И сейчас ненавязчиво подводил к приоткрытой двери, оставив шумный маскарад позади. Хотела спросить, что они здесь делают, когда сильные руки обхватили ее, прижали спинкой к мужской груди, и тело затрепетало от сладкого шепота: - Анечка… Ободренный ее молчанием и покорностью, молодой барон развернул девушку к себе лицом, принялся покрывать поцелуями её щеки, волосы, нежную шейку и заставил себя остановиться лишь, когда смятенная красавица уперлась в широкие плечи. Но глаз не отвел, встречая встревоженный серый взгляд. - Аня… Он хотел сказать ей так много, а слов, как назло, не хватало, мысли точно боялись облечься в стройный ряд фраз. И хрупкая девушка опередила бравого офицера. Запрокинула голову, улыбнулась с нарочитым высокомерием: - Надеюсь, вы довольны, барин? И вы ведь поверили… Поверили, что я пою только для вас! – она вся была торжество – сияющее, гордое, возвышенное ликование, так чуждое миру его сердца, враз разбившегося грудой ледяных осколков. До конца не веря своей ошибке, Владимир тряхнул головой, как если бы хотел сбросить нынче накатившее раздражение, разочарование, злость. И в разрезах полумаски холодным блеском безразличия покрылась давешняя теплота темно-серых глаз. - Да, вижу, что отец не зря тратил деньги. Ты хорошая актерка. Он столько раз говорил ей нечто подобное… Вернее, предпочитал обзывать стеклянной подделкой и бездарной неумехой, только вот произносил это с такою же презрительной ухмылкой на губах. А чего еще она хотела?! Может, крупицу нежности или капельку искреннего восхищения? Нет уж, лучше так, Анна слишком многое поняла сегодня, исполняя романс пред пестрою толпой перемешанных масок: он нужен ей – далекий, холодный и безразличный, он нужен ей, как воздух, как солнце по утру и тишина ночи. Но в то же время он опасен – так в жаркий полдень манит к себе речная гладь, но она же затягивает неопытного пловца в губительный омут – потом уже не выбраться, не выплыть. Владимир может быть насмешливым и строгим, злым, ершистым, надменным – она привыкла к нему такому. Но вот теперь он стоит совсем близко, и ее лицо, до сих пор помнящее прикосновения горячих губ, обдает срывающимся дыханием, и ласковый шепот звучит в ушах так сладко, так дерзко, и пропасть проще простого!... Бежать. Бежать поскорее и без оглядки! Она устремилась к выходу в надежде, что молодой барон, судорожно сжимающий балконные перила, не поспешит за нею следом. Но он не дал ступить и шагу. - Куда же ты, Анна? – притворство, чудилось, сквозит в каждом слове, в каждом движении. – Думала, напугаешь меня своим мастерством? Напрасно. Я люблю актерок! Точно кандалами, его пальцы обхватили тонкие запястья. Один рывок – и маленькая девушка, потеряв равновесие, пошатнулась, а потом забилась в настойчивых бесцеремонных руках. Но что певчая птичка супротив хищного коршуна? Лишь пара движений – и уже заведены за спину дрожащие локти и нет никакой возможности отбиваться. И затуманенные страстью глаза всё ближе и ближе, и сухие чуть терпкие губы всё слаще и слаще, и целуют так грешно, что хочется забыть обо всем, отвечая на его ласки, забыть о самой себе. Но разве она может?! Нет! Анна невесть как почувствовала, что руки снова свободны. Следовало бы вцепиться в темные волосы, отрывая от себя коварного соблазнителя, но на деле пальцы лишь скользнули по мужскому затылку, заставляя сильнее наклониться. Черная маска развязалась от лихорадочно-порывистых прикосновений и беспомощно соскользнула вниз. Поняв это, Владимир перехватил маленькую ладошку и крепко сжал в своей - широкой и сильной – не прерывая поцелуя. Пальцы сцепились замком, сплелись узлом, соединились неразрывными звеньями цепи, которую никому не разорвать, не разрубить, не расторгнуть. Слишком уж часто ему приходилось разменивать огонь своей души на чужие поцелуи - уже поостывший костер только теперь разгорелся с новой неистовой силою: Анна была совсем другой. Ее губы были раем, дарящим покой, и сразу же становились адом, мучительно-золотым, болезненно-прекрасным в своем порочном великолепии. Оторваться от них не представлялось возможным, разве что на мгновение, давая девушке передохнуть и глотнуть воздуха, который ему самому, видимо, уже не нужен… Владимир не отпускал ее, нет… Просто отстранился самую малость, железною волей смиряя порыв целовать и целовать пленительные губки, невесомо прикоснулся к разрумянившейся щеке: - Маленькая моя… - и замер в нерешительности, когда дверь балкона подалась, открываясь. - Аннушка, вот ты где! А я уж обыскался… - начал, было, появившийся в дверном проеме Иван Иванович, и тут же осекся, нахмурился, вопросительно взглянув на сына. – Володя? Что, скажи на милость, ты здесь себе позволяешь?! Анна обмерла, сжалась под суровым взглядом своего благодетеля, отчего-то почувствовав себя предательницей. Хороша же она сейчас – растрепанная, смущенная, испугавшаяся собственной порочности. И уже тем более пугает это брошенное Владимиром безразличное: - Отец, что-то не так? Вот она – минута расплаты за несколько ослепительных мгновений счастья, пережитых в его руках, в его ласках. Сейчас он напомнит отцу, что сия распутница – обычная крепостная девка, созданная для того, чтобы ублажать господ, а он – её хозяин. И может делать, что пожелает, со смирившейся покорной своей собственностью. Красавица даже вздрогнула едва ощутимо, когда молодой барон вправду произнес, чуть растягивая слова: - Я имею право делать, что хочу здесь и сейчас, потому что… - он просто перевел дыхание перед окончанием фразы. Но сколько же бедняжка, враз поникшая и брошенная, успела передумать за это время… - потому что совсем скоро Анна станет моей женой! Иван Иванович удивленно воззрился на сына, не в силах понять, правду тот говорит или же по обыкновению своему шутит, пытаясь вывести из себя почтенного родителя. Впрочем, Владимир был серьезен, как никогда прежде. И что-то новое, неуловимое появилось в его глазах – сразу не разглядеть. Барон Корф улыбнулся, качая головою: - Ах, Володя, Володя… Ты всегда отличался излишне пылким нравом, но вот так… на балконе… А если вас видели? Ты не подумал, как долго будут судачить столичные сплетницы о будущей баронессе? Усовестить поручика оказалось нелегко, тот лишь отмахнулся небрежно: - Что мне до сплетен? Поговорят да перестанут. К тому же Анна так красива… Ты сам не раз уверял меня в этом, отец, а еще имел возможность наблюдать сегодня: рядом с моей невестой даже сдержанный Репнин потерял голову. Я тоже… слишком увлекся. - Да, наша Аннушка – красавица, - согласно кивнул Иван Иванович, - ладно, дети, побеседуйте еще… наедине. Только впредь – осмотрительнее! Владимир… Барон предостерегающе пригрозил наследнику пальцем и покинул молодых людей, заботливо прикрыв за собою дверь. Музыка снова отдалилась, растаяла вместе с дружным заливистым смехом и чьим-то пением. Лишь сейчас смогла Анна продохнуть скомкавшийся в горле воздух и вскинула глаза на стоящего рядом мужчину: - Что… что это было?! Тот прикрыл глаза с явным удовлетворением на лице. - Кажется, отец дал своё благословение… Надо же, как всё просто, - и сразу, ловко повернувшись, заключил в объятья новоиспеченную невесту. – Анечка, давай обвенчаемся, как можно быстрее! Никуда больше, ни на шаг тебя отныне не отпущу! Жаркий поцелуй обжег губы, скользнул по ним, проникая в открывшийся ротик, трепетной сладостью снова прикасаясь к сердцу. Только девушка забилась в руках Владимира, не желая верить всему, происшедшему несколько мгновений назад, - уж слишком хотелось, чтобы это оказалось правдой… - Прекратите! – всё-таки достало сил оттолкнуть дерзкого хозяина. – Что вы делаете? Как… можно?! Лукавой улыбкой молодой человек напомнил себя привычного – ну, если не считать любви и нежности в его глазах, в голосе, в каждом прикосновении. - А что тут непонятного? Красивая девушка позволила себя поцеловать, я и не собираюсь отказываться от подобного подарка. От возмущения у нее перехватило дыхание: - Я позволила?!- Анна судорожно набрала в легкие побольше воздуха, чтобы приправить ответ ядовитой колкостью, но Владимир Иванович снова сумел ее опередить: - Я люблю тебя, Аня. Люблю! Безумно, бесконечно – как любят только первый и последний раз. Вся моя жизнь принадлежит лишь тебе, а каждый прожитый вдали от тебя день – безвозвратно потерян. Ты слышишь, родная? Счастье моё… Она хотела бы ответить, но не смог проронить ни звука беспомощно приоткрывшийся ротик, чем не преминул воспользоваться победно улыбнувшийся барон. Нацеловавшись всласть, молодые люди всё же отстранились друг от друга – самую малость. И Анна, борясь со смущением, провела ладошкой по гладко выбритой мужской щеке, смело прикоснулась губами к губам жениха, а затем прошептала тихо-тихо, только для него: - Владимир, я люблю тебя… Конец