Перстень Борисфениды

Автор: Скорпион Жанр: фентези (миф/легенда) Рейтинг: R Герои: Анна, Владимир, Марфа и др. Пейринг: ВА Время: наше Место: где придется * Борисфен – древнегреческое название реки Днепр В искрящемся свете хрустальных люстр залы Эрмитажа выглядели волшебно. И еще таинственней, еще прекрасней, отсвечиваясь приглушенным огнем, казались золотые украшения, древние, как сама земля, напоенные силой степных ветров, мощью речных волн и свободой людей, не знающих рабства, не ведающих покорности. Людей, которые тысячи лет назад создавали это чудо. Анна в немом восторге осматривалась по сторонам, страшась лишний раз вздохнуть, и тихий голос рассказывающей о чем-то женщины таял под сводами роскошного дворца. Поддаваясь его колдовству, падая в его чарующую, скрытую от посторонних глаз магию богатства и великолепия хранящихся тут красот, внимая едва слышной музыке, раздающейся в тишине и полумраке огромных комнат, отдающей где-то в вышине, под самым сводом, рассыпающейся миллионами звуков и тембров, девушка замирала чуть ли не на каждом шагу. Казалось, что она попала в сказку – сказку, о которой грезила много лет, с самого рождения. - Аня, - будто бы издалека, из другого мира донеслось до сознания. – Ты слушаешь? Смущенно пригладив белокурые волосы, она кивнула головой. - Конечно… - легкая, немного виноватая улыбка тронула губы. – Прости, мамочка. Так что, ты говоришь, это за место? По правде говоря, находиться здесь, рядом с матерью, тоже было для нее чем-то, похожим на сказку. Родители развелись, когда малышке было два года, отец воспользовался своими обширными связями и добился того, чтобы дочь осталась с ним. Каким образом ему это удалось – никто не знал. За бракоразводным процессом последовал поспешный переезд в Москву. Позади остался увитый северными холодными туманами Петербург, а вместе с ним – размытые воспоминания о теплых материнских объятьях, праздничный запах новогодней елки и сладкое ощущение домашнего уюта и тепла. С тех самых пор Анна не видела мать, но и отец не стал по-настоящему близким, родным человеком, женившись вскоре после развода, обзаведясь новой, любимой, семьей. Прошло время, и притупившаяся было боль потери сжала сердце с новой силой. Окончив школу, Анна решилась на первый существенный и важный самостоятельный шаг. Бросив прежнюю жизнь, наотмашь отрубив все нити, связывающие с прошлым, она оставила московскую суету, беззаботные дни и темные безлунные ночи, взяла билет на питерский поезд и уже утром после стольких лет разлуки обняла родную мать. Марфа работала смотрителем в Эрмитаже. Величие и неспешность прекрасного дворца-музея, которому женщина посвятила большую часть своей жизни, проскальзывали в каждом ее движении и плавных поворотах головы, в царственных жестах и спокойном, тихом голосе, который лился подобно водам дремлющей под северными ветрами Невы. Вот и сейчас она о чем-то рассказывала дочери, проводя ее по многочисленным выставочным залам, улыбаясь и неслышно ступая по дорогому паркету. - Это место? – голос Марфы прозвучал неожиданно звонко в утренней безлюдной тишине. – Оно называется Галереей Драгоценностей. Смотри. Дополнительные светильники зажглись от одного почти незаметного прикосновения умелой руки, и Анна ахнула, осмотревшись. Десятки экспонатов поражали мастерством ювелирного искусства, покоряли с первого взгляда. Но не эта дорогая мишура – девушку манило кое-что другое. Изящные, необыкновенные, загадочные в своей варварской красоте, ее окружали сокровища древней Скифии. Мягкий свет дробился, отражаясь в зеркалах, и словно золотые брызги, блики вокруг тысячелетних украшений падали на полированное дерево, на темный бархат, порождая едва ли не священный трепет в сердце. Девушка не смогла подавить еще одного восхищенного возгласа, залюбовавшись тонкими линиями и богатым узором старинных орнаментов, золотой резью украшающих предметы. Их предназначение было незнакомо, как и быт, обычаи, нравы тех далеких странных людей – так почему же они отзывались где-то в глубинах памяти томящим приглушенным воспоминанием?! До боли захотелось прикоснуться рукой к украшениям и старинным золотым зеркалам. Словно и не было стекла витрин, Анна скользнула ладонью, очерчивая контур драгоценных древностей. - Мама, откуда они? – голосок прозвучал так тихо, что Марфа не сразу поняла, о чем дочь спрашивает, потом снисходительно улыбнулась. - Курганы… Могилы вельмож, в которых и нашли все эти сокровища, призванные служить своим повелителям в загробных мирах, - она бережно погладила мягкий бархат и мечтательно улыбнулась. Столько лет отдавая всю себя любимой работе, женщина давно уж стала одним целым с бесчисленными и бесконечно дорогими экспонатами, за которыми ей приходилось смотреть. Глупо, возможно, но Анне иногда казалось, что ЕЕ мать понимает значительно хуже, чем все эти подвески, пряжки, инкрустированные драгоценными металлами и костью рукоятки варварских мечей. От подобных безрадостных мыслей снова, так же, как и в доме отца, волнами накатывало одиночество. Особенно в моменты, похожие на этот, когда непреодолимой стеной музей становился между девушкой и самым родным для нее человеком. Но сегодня… Слишком трудно было объяснить, какие чувства заполонили душу, и всё-таки они были совершенно другими: незнакомыми, и в то же время волнующими, пугающими, но сладкими. Впервые увидев этот полный древностей зал, Анна ощутила странное родство с ним – с золотыми скифскими украшениями и зеркалами, с воздухом, горьким от пыли и времени, с тем далеким воинственным народом, который в равной мере умел разрушать, покоряя, и творить, оставляя о себе вечную память. На полке лежали книги, яркие рекламы, несколько брошюр, и девушка, стряхнув с себя это странное оцепенение, потянулась за ними, прикасаясь к глянцевой бумаге. Марфа заглянула через плечо дочери на то, что ее заинтересовало, и протянула: - А-а-а… Пектораль… Нагрудное украшение скифских царей. - И цариц? – глаза Анны вспыхнули, стоило лишь взглянуть на золотые орнаменты, изящно сплетенные и скованные умелыми руками. Она не слишком подробно знала о культуре скифов, но всё же рассмотрела на пекторали изображения людей и животных, солярные символы, причудливые завитки диковинных цветов. Не в силах оторвать взгляда от подобной красоты, девушка прошептала: - Где она? Почему ты мне не показывала мне ее?... – и слова смешались с тихим шелестом новеньких страниц. Мать лишь улыбнулась: - Мы ее не выставляем, это, наверное, принес Владимир Иванович. Не слишком внимательно осматривая уставленные императорскими драгоценностями резные шкафы, быстро пробегая взглядом по высоким прямым колоннам, Анна то и дело возвращалась к заинтересовавшим ее скифским реликвиям, потому лишь через несколько минут рассеянно бросила: - Какой Владимир Иванович? - Да… так…- Марфа прищурилась, легко улыбнувшись, - один историк, докторант из Москвы, пишет диссертацию о скифах, пару раз приезжал сюда изучать нашу коллекцию, но в основном работает в киевском музее, оттуда и брошюра. Коротко кивнув в сторону низкого столика с яркими цветными книжицами, женщина повела Анну дальше, шаг за шагом по роскошным залам и галереям, словно посвящая свою дочь в священное таинство, волшебный мир, хранительницей которого была она сама. Несправедливо было бы сказать, что юная красавица сильно увлекалась искусством. Пожалуй, немые, высеченные из холодного мрамора статуи не прельщали ее, равно как и аккуратно выведенные живописные полотна, четкие линии графики или же литая бронза массивных постаментов. Не то чтобы душа не чувствовала прекрасного. Но того божественного трепета, когда замирают невидимые струны, когда дыхание перехватывает и воздух, горячий, удушающий, слезами подкатывает к горлу, - ничего подобного Анна вокруг не чувствовала. Другое дело – если звучала музыка. Плавные переливы нот, растекаясь по телу, обволакивая сознание, действительно околдовывали, превращая своим волшебством мертвые камни в манящие самоцветы – да такие яркие, что настоящие бриллианты и рубины меркли в соседстве с ними. Тем более удивил девушку восторг, испытанный ею, стоило лишь взглянуть на запечатленное в золоте мастерство скифских ремесленников. Дни летели за днями, визиты в музей, в лоно его тайн, невидимых постороннему глазу, стали доброй традицией. А увлечение скифским золотом стало личной маленькой тайной, настолько глубоко спрятанной в сердечке, что и матери не было о ней ничего известно. - Странно это… - Анна шагнула под темный свод подсобных помещений и снова ощутила, как быстрее бьется сердце. Так бывало каждый раз, когда она оказывалась в непосредственной близости к Галерее Драгоценностей. Марфа сегодня должна была задержаться, и дочь, не особо спешившая в пустую однокомнатную квартирку, решила забежать за ней на работу. В музее царило величественное спокойствие весеннего вечера. Посетители уже покинули здание, и лишь слабый привкус чьего-то недавнего присутствия витал в пыльном воздухе выставочных залов. - Анечка, приветствую Вас, - раздалось где-то в темноте бокового коридора вместе с вежливым покашливанием. Встрепенувшись, сбрасывая с себя это непонятное волнение, девушка улыбнулась старику-искусствоведу, едва ли не жившему в этих стенах: - Добрый вечер, Сергей Степанович, как Коты? Ходили слухи, что Оболенский взял под свою опеку нескольких тех самых известных на весь мир котов Эрмитажа, и теперь каждый день приходил на пару часов раньше, дабы покормить любимцев. Сам же почтенный господин всячески отнекивался, отмахивался и ссылался на свою старую неприязнь к «сим облезлым тварям». Вот и сейчас, торопливо пряча за спиной какие-то пакеты, он решительно тряхнул головой: - Помилуйте, Аннушка! Какие коты? Вы же прекрасно знаете, что у меня на них аллергия! - Действительно, - красавица заговорщицки подмигнула старику и тут же забеспокоилась. – А Вы не видели маму? Приняв сразу же важный вид, Оболенский кивнул в сторону бокового прохода. - Марфуша должна быть у себя. Там опять этот москвич приехал, на чай напросился. Попрощавшись с нелюбителем кошек, Анна пошла в указанном направлении. Почему-то подумалось: не иначе как ученый глаз на маму положил, она же такая еще красавица… А он наверняка солидный мужчина с аккуратной бородкой, в пенсне и с толстенным портфелем, полным всякой ученой чепухи! Она хихикнула, оформив почти бессвязный поток мыслей в свои представления о докторе исторических наук по имени Владимир Иванович: хорош красавчик! Из комнаты, в которой Марфа Андреевна обычно оставляла свои вещи, был слышен ее уверенный, глубокий голос, медленно произносящий новости о последней выставке – так, словно это было древнее, как мир, всемогущее заклинание… А ее голосу вторил мужской, не менее глубокий, бархатный, завораживающий, совершенно невероятный. Он поднимался к низкому потолку, пробегал мурашками по озябшей вдруг коже, вскипал в теле сладкой волной и таял в царящем вокруг полумраке. - Прекрасно, значит, я тогда и приеду. – Молчание. – Еще не видел этих экспонатов, но уверен, что они меня заинтересуют. Тем более, что последние находки лишь подтверждают мою теорию. – Скрип стула, шаги, и снова тишина. – Благодарю Вас, Марфа Андреевна. Как в гипнотическом трансе, Анна замерла у двери в скромную подсобку с ладонью, так и не дотянувшейся до ручки, когда дверь широко распахнулась и на пороге появился он. Он не был и близко похож на скучного профессора средних лет, интересующегося кочевыми народами Северного Причерноморья. Он вообще не был похож на ученого. Анна смущенно улыбнулась, отчаянно надеясь, что румянец на щеках не слишком заметен в слабо освещенном коридоре. Высокий брюнет не старше тридцати с красиво очерченной линией скул и подбородка, пристальным взглядом из-под длинных черных ресниц, немного скрытым за стеклами очков, и благородными чертами, с явным безразличием смотрел на нее сверху вниз, немного склонив голову, потом, словно извиняясь, отступил, давая девушке возможность зайти. Густая челка упала на лоб, и тонкие аристократические пальцы тут же привычно отбросили ее назад. Поправив очки на переносице, мужчина, очевидно, тот самый Владимир Иванович, перевел взгляд на Марфу, прищурился, изогнув бровь. - А… Это и есть Ваша девочка? По красивому женскому лицу, засветившемуся от гордости, понял, что не ошибся. - Забавная малышка… Ну что ж… Полагаю, до встречи? Он исчез, осторожно прикрыв дверь. Аня только фыркнула ему вслед, пытаясь во что бы то ни стало не показать, насколько ее задел снисходительный тон! Она была обижена на этого самоуверенного красавца – за то, что смутил ее, совершенно не подготовившуюся к подобного рода встречам, за то, что эта непокорная темная челка делает его совершенно неотразимым, но в особенности за то, что при всем этом он увидел в НЕЙ лишь маленькую девочку, неинтересную и глупую. В первый раз в жизни в сердце Анны возникло желание нравиться. Не просто нравиться мужчинам – она была не насколько юна, чтобы не замечать восхищенных взглядов на улице или в кафе, - а именно ЕМУ, ему одному. Ярким калейдоскопом закружилась в голове череда образов, залитых солнечным светом, восхитительно-изящных, подобно тонкой вязи золотых изображений, замысловато украшающих полукруг древней пекторали. - А потом экспозиция отправляется в Торонто, где и будет открыта для общественности до конца выставочного сезона. – Владимир Иванович поправил очки и, неторопливо открыв портфель, извлек оттуда какие-то документы. – Все необходимые бумаги уже оформлены, разрешение министерства получено, дело осталось за малым: согласовать с дирекцией музея дату отправки. Он отвесил легкий поклон в сторону официального представителя руководства Эрмитажа и бросил едва заметную улыбку Марфе. Всё шло именно так, как запланировано. Если не случится ничего форс-мажорного, уже через месяц бесценная коллекция работы скифских мастеров будет за океаном, и тогда, возможно, в его жизни всё пойдет на лад. Может быть… Пожав руки собеседникам, прикоснувшись губами к холеным пальчикам присутствующих дам, Владимир направился к выходу. Надо же, столько лет этим занимается, а так и не привык к приемам и деловым встречам. Душа жаждала степной свободы – лететь туда, вдаль, к ветрам и солнечному свету, к высоким курганам, хранящим в своих недрах память об ушедших вглубь веков поколениях, о могущественных воеводах, о прекрасных танцовщицах, о быстрых, словно буря, степная снежная буря, лошадях, подвластных лишь приказу своего хозяина. Дурно пахнущий городской воздух ворвался в легкие резким контрастом к воспоминаниям и мечтам. Молодой человек осмотрелся по сторонам и вынул из кармана пачку сигарет. Маленькое пламя зажигалки сверкнуло отблеском в глазах. С наслаждением затянувшись, он шагнул на выложенный массивными плитами широкий двор, медленно, словно прогуливаясь, прошелся по граниту и пристроился в тени у стены, наблюдая за входной дверью, никем не замеченный, всеми позабытый. Позабытый самой судьбой. Вот, забавно ковыляя, опираясь на старую неуклюжую трость, из здания вышел старичок с козлиной бородкой и, прищурившись, направился в сторону набережной. За ним выпорхнули, подобно райским птичкам, вертихвостки-практикантки. Острые каблучки зацокали по ступенькам, броские украшения, безвкусно пытающиеся дополнить молодежную эклектику стиля, резанули по глазам, которые привыкли тонко чувствовать красоту. Владимир вздохнул: увы, слишком тонко для сумбурного современного мира. Вот его хорошая знакомая Марфа Андреевна из Галереи Драгоценностей, кутаясь от вечерней прохлады в легкую шаль, вышла, мягко улыбнулась и чуть повернулась назад, обращаясь к кому-то. Вслед за ней в дверях показалась хрупкая девушка – совсем юная, с рассыпавшимися по плечам роскошными золотистыми волосами, с огромными глазами, будто впитавшими эту самую небесную синеву, что бескрайним покрывалом раскинулась в вышине. Красавица, каких мало, каких не часто встретишь, даже если будешь пристально, внимательно и долго искать. Несомненно, девушка была дочерью Марфы, Анной. Владимир Иванович сразу понял это. И понял, что совсем не рассмотрел ее тогда, во время своего предыдущего визита. Он торопливо выбросив сигарету… - Мам, ты надолго должна уехать? – в голосе Анны чувствовалось беспокойство. Марфа обняла дочь за плечи. - Не волнуйся, моя хорошая, всего на неделю. А после возвращения сразу же возьму отпуск и мы с тобой устроим настоящий праздник. Согласна? Девушка кивнула, хотя на самом деле было как-то страшновато оставаться в этом городе, где она почти никого и ничего не знала, кроме своих однокурсников, некоторых соседей и пары-тройки маминых коллег, кроме широких аудиторий консерватории с замечательной акустикой и старой мебелью, да еще этого дворца-музея, блестящее стариной золото которого ей теперь снилось по ночам. Пытаясь не показать своего волнения, она робко улыбнулась матери. - Ладно. Тогда я побежала! - отбросила с плеча вьющиеся длинные локоны. – Когда тебя ждать? - К ужину! – пронеслось во след. Марфа опять вернулась на работу. И массивная дверь закрылась. С легким вздохом красавица направилась домой, когда за спиной вдруг раздалось бархатное: - Здравствуйте, Анечка… Этот голос она не смогла бы забыть никогда, такой особенный, низкий, искушающий. Как и несколько недель назад, он поглотил девушку полностью, накрыл с головой, оплел крепкими сетями. Анна несмело подняла глаза на приветствующего ее мужчину. - Добрый… вечер… - дыхание немного прервалось, и нежный румянец вспыхнул на щеках. На ее личике было столько удивления, что молодой человек поспешил напомнить: - Я Владимир Корф, знакомый Вашей матери. Мы виделись не так давно. Девушка выдавила улыбку. - Да, я знаю, - реснички затрепетали, пытаясь скрыть смущение, потом огромные глаза распахнулись ему навстречу. – А Вы снова приехали? Давно? Надолго? Владимир удовлетворенно улыбнулся: она его не забыла. Что ж, это меняет дело. Неопределенно пожав плечами, Корф отвел глаза: - Как получится… - и тут же снова встретился взглядом со своей неожиданной собеседницей. – Послушайте, Анна, Вы очень спешите? Нет? Тогда, возможно, не откажите и составите мне компанию вот в том кафе? - С радостью. – Девушке пришлось очень сильно постараться, чтобы не выкрикнуть последнее слово, не захлопать в ладоши, не просиять от счастья. Наверняка, ее восторг и без того слишком заметен. Впрочем, даже если так оно и было, Владимир Иванович не подал вида и, ненавязчиво предложив красавице руку, повел ее в сторону уютной кафешки на углу. Заказал два кофе, мороженое, фрукты. Такой необыкновенный, предупредительный, такой совершенно не похожий на ученого-историка, что Анна не удержалась от вопроса. - Простите, - синий взгляд лукаво блеснул из-под ресниц, - а Вы, правда, занимаетесь исследованием древних народов? Сначала он рассмеялся, да так искренне, что красавица не удержалась и тоже улыбнулась. Потом, прищурившись, взглянул на девушку еще полными смеха глазами, серо-синими, словно полупрозрачные тучи, уже пролившие дождь на уставшую землю и теперь свободно плывущие дальше, в неизведанные страны. - Правда, - отодвинув чашку, мужчина сложил ладони домиком, тесно переплетая пальцы. – Я исследую культуру скифов времен упадка военной демократии. А Вы интересуетесь историей, Аня? Она смутилась сильнее прежнего, сделала пару быстрых глотков уже порядком остывшего, приятно горчащего напитка. - Ну… Не совсем историей. Я учусь на первом курсе консерватории, - торопливо попыталась объяснить всё Анна. – Но мне же интересно, чем занимается моя мама. Вот я и пришла однажды к ней на работу. А там увидела… Все эти вещи, выкопанные в курганах, - они завораживают… Тихий голос, подобно мелодии, растворился в сплетении финальных нот. Ясно-голубые глаза по-прежнему не смотрели на Владимира, но свет, излучаемый ими, согревал его и успокаивал в этом северном холодном городе. Да и не только здесь – по все земле, где бы не пришлось бывать, его всегда будет вести по жизни этот чистый взгляд. Не отрываясь, Корф будто впитывал черты девушки, сидящей напротив, когда она неожиданно вскинула голову. - Вы можете рассказать мне о скифах? Хоть немного, пожалуйста… - Аня прижала к груди маленькие ладошки в умоляющем жесте, чуть склонила головку на бок и показалась Владимиру невозможно, нереально соблазнительной. Шумно выдохнув, он кивнул: - Хорошо! – и, предупреждая ее радость, - но с одним условием. Красавица застыла в ожидании. Лишь ветер, влетевший в открытые окна, теребил распущенные длинные волосы, и реснички дрожали, прикрывая ее чудесные глаза, и всё быстрее, неугомонно колотилось сердечко. Совсем разволновалась…. Молодому человеку до боли, до дрожи захотелось привстать и протянуть к ней руку, убирая со щеки выбившуюся непослушную прядку цвета зимнего солнца. Но было слишком рано. Он не двинулся с места и, спеша успокоить Анну, сообщил своё условие: - Я расскажу много интересного, если мы перейдем на «ты». Белокурая красавица совсем растерялась, спелая виноградинка, которую девушка только что намеревалась съесть, выпала и покатилась по столу. Пытаясь схватить ее, Анна скользнула рукой по пластиковой поверхности и совершенно неожиданно столкнулась с горячей мужской ладонью. Перехватив тонкие пальчики, Владимир немного сжал их, поднося к губам. - Так мы договорились, Анечка? – бархатный баритон завибрировал в душе, и немного взволнованный, и невыносимо волнующий. – Ты согласна? - Но это же неудобно… - она мягко потянула руку на себя, освобождаясь от его власти. – Вы же… такой… - Какой? – Корф криво усмехнулся. - Старый? - Нет, что Вы, - короткий смешок слетел с губ, - вовсе нет. Просто… Вы доктор наук!!! – выпалила Анна на одном дыхании, словно это был самый незыблемый, каменный аргумент. Молодой человек только передернул плечами. - Пока что всего лишь кандидат. Докторская в процессе написания, да и не столь важна, как… - тут он осекся, серый взгляд враз помрачнел, так темнеет гладь прозрачного озера, когда небо над ним затягивают тучи. Темные брови недовольно сошлись на переносице, лоб прорезала задумчивая складочка. Хмурый, немного отталкивающий, даже сейчас он был настолько красив, что из груди Анны вырвался невольный вздох. Ее тянуло к нему – сильно, непрестанно. Невидимые нити вросли в кожу, впитались в кровь, растворяясь в ее жаре, и тянули, тянули, немилосердно тянули ее к нему. Ни понять, ни объяснить эту таинственную связь Анна не могла, как не была в состоянии оттолкнуть ее, принимая безропотно и безоговорочно. Готовая сделать что угодно, лишь бы эта боль и тяжесть покинула его глаза, девушка пообещала: - Я согласна, Владимир Иванович. Мужчина выгнул бровь, насмешливо глядя в упор, вгоняя в краску. - Кто? Аня, мы же договорились! И вот, опять… - слова слетали с губ с привкусом разочарования, но где-то в глубине, там, где рождалось его ровное дыхание, можно было угадать счастливый смех, который Владимир бог весть почему не пускал пока наружу. – Так кто? - Владимир, - она произнесла его имя медленно, словно пробуя на вкус, как дорогое редкое лакомство. – Владимир, теперь ты расскажешь мне всё? Он вздохнул, отбрасывая с глаз непослушные волосы. - На всё времени не хватит. - А я не спешу! – тут же парировала красавица и прикусила губку, понимая, что немного расслабилась. А рядом с таким мужчиной расслабляться нельзя… Однако, было уже слишком поздно. - Раз так… - протянул Корф и потянулся за бумажником, - значит… Давай прогуляемся по набережной! День был прохладный, да и вечер уже начинал вступать в свои права. Анна куталась в непомерно огромный на ее миниатюрной фигурке мужской пиджак, то и дело согревая руки теплым дыханием, но ни за что на свете не захотела бы сейчас уйти от Владимира – от его неспешных жестов и спокойного голоса, от глаз, впитавших в себя всё разнообразие оттенков осеннего неба, от умопомрачительно интересных рассказов, смешанных с изящными остроумными шутками и толикой слабой грусти. - Если бы так в учебниках по истории писали, я могла бы стать твоей студенткой! – девушка лукаво взглянула на Корфа. Он остановился и наклонился к ее лицу: - Тогда бы у меня училась самая прекрасная девушка на свете… И снова между ними повисла тишина. Дрожащей неловкостью застыли в воздухе заготовленные фразы, ослабли невидимые нити. Смутившись от неожиданного комплимента, еще не до конца готовая принять его, девушка поспешила разрядить обстановку: - Ты говоришь, что скифы были кочевниками. Значит, они не знали рабства? Простой и в общем-то обычный вопрос должен был доказать, что Анна не просто так вот уже несколько часов слушала экскурсы в далекое прошлое. Но вместо этого Владимир помрачнел и отвернулся, всматриваясь за горизонт, туда, где яркие всполохи заката уже смешивались с ночной чернотой. Потом он ответил, и всегда мягкий голос прозвучал как-то непривычно глухо: - Рабы были… - тяжелый вздох вырвался из груди, и Аня скорее угадала, что его высокий лоб снова нахмурился. – Их захватывали во время набегов на соседние племена или же в междоусобицах. А поскольку в кочевом хозяйстве лишние руки ни к чему, их просто продавали. Глаза девушки округлились от испуга, стоило представить весь ужас работорговли. - Продавали? Но куда? Кому? - В основном, в греческие полисы, реже – в Рим. Если не удавалось продать, пленников убивали. Тебе пора домой, Аня, пошли. Не говоря ни слова, красавица позволила Корфу взять себя за руку и послушно последовала за ним к припаркованному автомобилю. За время дороги они почти не разговаривали, обменявшись только парой-тройкой незначительных фраз. Увидев свет в окнах маминой квартиры, девушка забеспокоилась. Будто вторя ее мыслям, Владимир тихо сказал: - Марфа Андреевна, наверное, места себе не находит. Прости. Мне следовало для начала поговорить с ней… - Нет, не стоит, я сама… - Аня на миг замолчала, подбирая слова, - я сама ей объясню. Тем более, думаю, она будет рада узнать, что я заинтересовалась чем-то, кроме музыки. Пока? Уже потянувшись к ручке, она вдруг обернулась и робко прижалась губами к мужской щеке – всего лишь на короткое мгновение – а потом сразу же выбралась из машины и убежала. Дверь подъезда хлопнула, закрываясь, но Владимир еще долго смотрел вслед маленькой красавице, вспоминая, запоминая до малейших мелочей ни с чем не сравнимое ощущение ее мягких губ, прикоснувшихся к его коже. Ключи совершенно не слушаясь намокших пальцев, сопротивлялись, выскальзывали и не хотели открывать дверь. А между тем телефон звонил всё настойчивей и настойчивей. - Наверняка мама! Черт! – Анна в очередной раз попыталась попасть в замочную скважину. – Мама целых три дня не звонила, вдруг, случилось чего!? А я тут… Неожиданно раздался негромкий щелчок, и дверь скрипнула, открываясь вовнутрь. Радости девушки не было границ. Вбежав в комнату, прямо так, в насквозь промокшем сарафане и грязных босоножках, она схватила трубку. - Алло! – дыхание срывалось, сердечко частило от быстрого бега, голос немного дрожал, пропуская слабый хрип. – Я слушаю. - Аня, что случилось? – взволнованно раздалось на другом конце. – Всё хорошо? Девушка почти без сил опустилась на стул и пролепетала: - В-владимир? Конечно же, это был он! Не стоило и спрашивать – ведь его голос Анна узнала бы всегда и везде. С той их последней встречи с черным кофе и прогулкой по набережной, вперемешку с бесконечными рассказами о скифских племенах, о нем ничего не было слышно. На осторожные вопросы дочери о Владимире Ивановиче Марфа неизменно сдвигала плечами, а потом и сама она уехала в командировку в Тулу, оставив Аню наедине с маленькой скромной квартиркой, с мечтами и снами о темноволосом красавце-историке, так неожиданно появившемся в ее жизни. Ответ Корфа перебил ход ее мыслей. - Да, это я. Привет, Аня. У тебя точно всё нормально? - Точно, - она улыбнулась, представив его лицо: светлый серый взгляд и ямочки на щеках, и ласковую улыбку, немного грустную, немного лукавую. - Почему ты так тяжело дышишь? – не унимался мужчина, не скрывая, что теряет терпение. – Ты заболела? - Ну что это за допрос? – капризно протянула красавица. - Я просто бежала по ступенькам, долго пыталась открыть замок. Да я вообще ожидала услышать маму – и тут ты! Между прочим, я думала, Вы уже и забыли обо мне, Владимир Иванович! Голос в трубке превратился в мечтательный шепот: - Забыть о тебе? Анечка, да разве это возможно? Даже находясь вдалеке от него, девушка вспыхнула. Корф флиртовал с ней – вот так просто, открыто, не прячась за холодной вежливостью или скучной рассудительностью. А она… не могла отказать ему. Не могла оттолкнуть. Неведомая сила тянула к нему навстречу, память подсказывала теплоту его дыхания и стук сердца совсем близко, тело отзывалось на малейшее прикосновение так, словно уже принадлежало мужчине, и сопротивляться всему этому было просто невозможно. И только где-то досадной мыслью зарождалось сомнение: зачем ему, взрослому, независимому, гордому, она – неопытная девчонка? И пусть согретое первой любовью сердечко подсказывало ответ. Но поверить было так страшно… - Ты слышишь меня? – в трубке раздался чуть ли не крик. – Анна?! - Да, прости, задумалась. Так о чем ты? Хмыкнув, Владимир пояснил: - Мне пришлось уехать на некоторое время. Сегодня вернулся – и сразу позвонил тебе. Встретимся? Синие глаза вспыхнули радостью, Анна едва сдержала счастливый возглас и сдержанно предложила: - Давай через два часа в том же кафе. Идет? - Не идет. – Ответ прозвучал несколько резко, но сразу же тон смягчился. – Я сам заеду за тобой через два часа и САМ выберу место, где мы… поговорим. Ей оставалось только согласиться. На сей раз это было не скромное кафе, а шикарный ресторан. Анна помимо воли порадовалась, что, прихорашиваясь для Владимира, решила одеть изысканное коктейльное платье, из тех немногих, которые забрала с собой из отцовского дома. И сейчас она с восторгом и трепетом ощущала на себе горящий взгляд сидящего напротив мужчины. Тихая музыка наполняла зал, шампанское пенилось в бокалах и приятным теплом растекалось внутри. Быстро взглянув на собеседника из-под ресниц, девушка кокетливо улыбнулась. - Владимир Иванович, а что Вы сегодня мне расскажете? Сделав небольшой глоток, он отставил бокал и, немного подавшись вперед, оказался совсем рядом. - А что бы ты хотела? – прищуренные глаза ожидали и заманивали в омут. Это немного смущало, и Анна не рискнула продолжить ею же начатую игру. - Ты обещал про скифов, и я снова готова слушать. Только что-то интересное, договорились? - Интересное?.. – Владимир сделал вид, что призадумался. - Ну… если интересное… Может, скифский миф? - Какой из них? – красавица снова поднесла к губам шампанское, но не спешила его пить. – Насколько я знаю, мифов очень много. Она сокрушенно покачала головой, но Корф повторил ее жест и усмехнулся. - Только не скифских. Ты знаешь, что до нас дошел только один миф – о возникновении скифов? И всё… Последнее слово он прошептал, растягивая, и, довольный произведенным эффектом, загадочно, заманчиво, задумчиво начал свой рассказ. - Если верить древним преданиям, то когда-то, очень-очень давно, в земли, позднее известные как Скифия, пришел чужестранец. Бог или полубог, но он точно не был простым человеком. Геродот в своей «Истории» дает ему имя Зевса, верховного божества греков, хотя сами скифы называли его Папаем, Великим отцом, прародителем. – Владимир глубоко вздохнул и снял очки. Серые глаза сверкнули ярче, но не радостью, а приглушенной болью. – В том краю он встретил прекрасную богиню, дочь Днепра-Борисфена. Они полюбили друг друга, и от этой любви родился сын, ясноокий Таргитай, первый из нового племени, первый человек на тех землях. При его сыновьях Скифия познала военную мощь и опьяняющую радость побед, стала державой, покоряющей слабые народы. Девушка заинтересованно подвинулась ближе. - И сколько сыновей было у этого Тар…? - Таргитая. Трое. От них происходят три основных скифских народа: царские скифы, скифы-кочевники и скифы-земледельцы. Впрочем, потом племен стало больше, но все они, даже враждующие между собой, вели свой род от Таргитая, сына Папая и Борисфениды. Совершенно неожиданно у Корфа зазвонил телефон, и мужская рука потянулась за ним в карман пиджака. Отговорившись занятостью и быстро попрощавшись с собеседником, Владимир тут же спрятал мобильный назад и взглянул на девушку. Та что-то сосредоточенно рассматривала на полу. - Что это? – Анна подняла на Владимира ясно-синие глаза. - А-а-а… Пришел, все-таки… - казалось, молодой человек вовсе не удивился, увидев возле ножки стола сверкающее украшение. – Я привез его тебе, Анечка. Полагал, что подарю… немного позже, но… Раз так получилось… Ловко наклонившись, Корф поднял его, - диковинный перстень в виде свернувшейся кольцами золотой змеи с сапфировыми глазами, сделанной так мастерски, что была видна каждая чешуйка, каждый изгиб, каждый фрагмент рисунка на змеиной голове. – Господи, какая красота! – девушка попыталась восстановить сбившееся дыхание. – Откуда он? - Был найден в одном кургане, - небрежно бросил Владимир и взял её маленькую ладошку. – Там же, где и пектораль. Не бойся, одень его, Аня. Она испуганно выдернула руку и отпрянула. - Сокровище из кургана? Но разве… разве можно..? - Тебе – да. – Мужчина немного нахмурился, снова прячась за стеклами очков и уже не делая попыток одеть Анне кольцо, но всё же повторил. – Не бойся. И помни: оно твоё. Разве не оно само пришло к тебе только что, никого не слушая? Очарованная его улыбкой и голосом, красавица забыла обо всём и потянулась к украшению. Перстень идеально подошел ей. Кольца змеи обвили тонкий пальчик, нежно прикасаясь прохладой благородного металла. Сапфировые глаза сверкнули таинственным блеском. Анна вздрогнула, когда в ушах раздался тихий шелест – то ли шепот, то ли приглушенное шипение. Вдруг мир померк, тьма осыпалась, словно густой вулканический пепел. В этой тьме, освещенной лишь дымящимся пламенем масляных светильников, под тихое ржание походных лошадей за шатром, девушка отчетливо почувствовала, как помимо воли тело наливается тягучим жаром. И перед глазами испуганной Анны сильная мужская рука скользнула по плавным изгибам обнаженного женского тела, восково-белого на драгоценных черных мехах. Девушка испуганно сбросила кольцо, и змея, блеснув золотой чешуей, замерла, странное шипение прекратилось, видение растворилось в шуме наполненного посетителями зала. Всё еще вздрагивая и чуть не плача, Анна подняла глаза на Владимира. Тот сидел, вцепившись руками в подлокотники кресла, напряженный, угрюмый, с потухшим темным взглядом, и молчал. Потом сумел выдавить из себя: - Прости… - забрал перстень и встал. – Наверное, нам уже пора, Анна. Она согласно кивнула. В машине он тоже молчал, не сказал даже банального «пока» на прощанье. Анна не настаивала. Она до сих пор не могла понять, что же на самом деле произошло, что она увидела там, в ресторане, когда прохладное скифское золото прикоснулось к ее коже. Дома она укуталась в теплый плед и до полуночи просидела на кровати, так и не успокоившись, не в силах унять дрожь. Потом забылась тяжелым сном, и в этом сне видение, посетившее ее, было еще страшнее и реальней, сквозь дым чадящих светильников, а, может быть, через дымку бесконечных веков, на сей раз Анна успела заметить, что руки женщины на меховой постели были крепко связаны у изголовья… Отчаянно сбрасывая с себя оковы сна, девушка вскочила с кровати, поспешила к столу, включая компьютер, и нетерпеливо ввела какие-то слова в поисковик. Еще одно дождливое утро ворвалось в сознание раздражающим телефонным звонком и спросило обеспокоенным голосом Владимира Корфа: - Аня, Анечка, как ты? Ты вчера совсем испугалась, моя хорошая. Прости меня! - Не стоит, Владимир Иванович, - белокурая девушка с уставшим изможденным за бессонную ночь лицом гордо вздернула подбородок. – Думаю, будет лучше, если вы никогда не станете мне звонить больше. Ни-ко-гда! Произнесенное раздельно, последнее слово прозвучало смертным приговором. Да им, в сущности, оно и было. Владимир долго молчал, потом, скорее для порядка, спросил: - За что? Анна не колебалась ни секунды: - За ложь.. - Ложь? – в тоне мужчины прибавилось удивления. – И о чем же я тебе лгал, позволь узнать!? «Да обо всём!!!» - захотелось крикнуть девушке, губы сдержанно произнесли: - Я говорю о перстне. Не знаю, откуда он у вас, но только при раскопках Толстой Могилы, в 1971 году, ничего подобного найдено не было! Все ценные экспонаты были перечислены, никакого перстня. На том конце раздался слабый смешок. - И кто же похоронен в кургане? - Царица Зарина. – Бесхитростный ответ девушки улетел в пустоту, из которой вскоре раздались короткие гудки. Он и вправду не выдержал, бросив трубку, когда услышал из уст Анны это чужое, выдуманное имя. Владимир прекрасно знал, КТО похоронен под темным чертогом царских гер. Вопреки векам, тысячелетиям, прошедшим мимо, он до сих пор помнил горьковатый запах ее пшеничных волос, неповторимый вкус ее кожи и ее стонов, которые он так любил испивать с манящих губ в момент блаженства. Мужчина без сил рухнул на кожаный диван и прикрыл глаза, сжимая в руках золотое кольцо. Больше похожий на стон боли, чем на царственный призыв, вместе с дыханием вырвался приглушенный возглас: - Приди ко мне, о бессмертная Борисфенида! И она пришла. Сначала легким паром, затем неясной дождевой дымкой, потом волной хлынула на мягкий ворс ковра и возродилась высокой темноволосой женщиной в длинных одеждах цвета ночной реки. - Мой бедный мальчик… - прожурчал тихий голос, - зачем ты забрал его, зачем ты забрал его снова? Разве мало боли принесла эта запретная любовь? Разве мало горя? Так пусть же почивает она в перстне, как было предначертано свыше, как было все эти годы. - Как спала Она под высокой насыпью могилы? – Владимир поднял глаза на призванную дочь Днепра, на божественную Борисфениду. – А где же ТЫ была? Где ты была, о, моя всемогущая покровительница, когда Её прах, прах нашего с Ней сына осквернили и увезли под конвоем!? Почему ты не берегла Её вечный покой, как поклялась мне, как обещала?! Вздох, подобный еле слышной песне ручейка, всколыхнул воздух. - Древние боги уже не властны над кручами отца моего, Борисфена. Иначе я бы спрятала свой перстень под сводом кургана, никого не подпуская ближе, и никто не увидел бы змеи-владычицы, чувство хранящей. – Женщина покачала головой. – Ты коришь меня за эту ошибку? За то, что, вместе с навечно спрятанной в кольце твоей любовью, и ты вечно жив, и вечно плачешь о Ней? - Борисфенида… - протяжно и торжественно прозвучало всеми забытое имя. – Я уже давно разучился плакать. - Но в твоих слезах ожила я, придя в сегодняшний мир, - заметила богиня, присаживаясь рядом. – Ты как сын мне, мальчик, всегда был. Расскажи, отчего снова блестят слезы на твоих ресницах. Владимир уныло отвернулся, гордо пряча слабость даже от своей покровительницы. - Мне показалось, что я нашел Её снова… - глаза сами закрылись, отгораживаясь от мира. – Мне просто показалось… Когда он огляделся, комната была пуста, и лишь солнечным светом с высоких берегов сияла улыбка Борисфениды. На журнальном столике так же лежал древний перстень, и сапфировые глаза свернутой змеи сверкали ярче прежнего. Неистовой волной нахлынули воспоминания… *** Он быстро шел по тесной тропе меж походных шатров и бегло осматривал добычу. Золото. Самоцветы. Меха, много-много бесценных мехов. И еще больше невольников. Это был удачный поход, и жертвы богам, вспыхнув золотыми искрами костров, полетят над степями и растворятся в ночи. Сильных мужчин и черноволосых прекрасных женщин продадут в полисы, в рабство. В кочевой жизни лишние руки – обуза; кровь чужестранок портит скифскую царскую кровь отца-Таргитая. - Крепки ли путы на руках поверженных? – царь приподнял черную бровь и насмешливо взглянул на воина, шедшего по пятам. - Да, мой повелитель, - тот опустил голову в низком поклоне, признавая право потомка Борисфениды. – Все воины крепко связаны, и жен стерегут у обоза. - В прошлый раз разве не сбежал сын вождя? – серые глаза царя усмехнулись, холодно блеснув в пламени костров. – Сам погляжу. Пойдем. Нынешней ночью всё было, как следует. Не особо всматриваясь в грязную толпу невольников, темноволосый царь уже собирался уходить, когда его взгляд упал на девушку, привязанную к ободу телеги. Он подошел поближе. - Почему она связана? - Отбивалась, пока хватило сил, и даже после отбивалась. - Вся в крови. Она ранена? - Нет, повелитель. Это кровь твоих верных воинов. Видишь? Ногти сломаны. Исцарапала лица, словно дикая кошка! - Кто… она? – в мягком, низком голосе проскользнуло любопытство. Воин сдвинул плечами. - Женщина Арсакома, до самой смерти его была рядом, едва оторвали ее руки от его мертвого тела. - Арсаком!!! – царь невольно сжал кулаки, вспоминая поверженного кровного врага. Женщина врага заслуживала не меньшей кары. Медленно, крадучись, будто хищный дикий зверь, неслышно ступая, скользя по влажной от росы траве, он подошел к связанной пленнице. Испачканная грязью и кровью, она подняла на него свои огромные темные глаза, и было в них столько презрения и ненависти, сколько капель в волнах Борисфена, сколько туч в высоком небе, сколько звезд в безлунной ночи. - Я никогда не пойду с тобой!!! – прошипела она, и хриплый смех царя-скифа был ей ответом…. Когда она проснулась, запах крови и пота уже сменился терпковато-горьким дымом от горящих масляных светильников. Спиной она почувствовала мягкий мех, и это был гораздо приятнее жестких походных лежанок. Кожу больше не стягивала застывшая уродливыми потеками почерневшая кровь. Стало быть, пока она спала, ее искупали… Молодая женщина попыталась подняться, но руки, заведенные за голову и крепко перехваченные волосяной веревкой, не позволили сделать ни одного лишнего движения. В смятении осмотревшись по сторонам, она, наконец, увидела его… Царь, пленивший ее, убивший Арсакома десницей, не знающей милосердия, криво усмехался, наблюдая за ней. Затем он встал и приблизился, пристально рассматривая свою жертву. - Проснулась? – улыбка стала шире и походила теперь на хищный оскал рыси. – Хорошо. - Сколько я спала? – тщетно сдерживая дрожь, прошептала женщина. К страху своему, она не помнила ни как заснула, ни когда это произошло. Царь подошел еще ближе, теперь в неверном свете можно было различить прямые черты его лица, слишком красивые, точены, чтобы принадлежать простому смертному. Пленница более ни мгновения не сомневалась: перед ней потомок синеокой Борисфениды. Он тряхнул головой, отбрасывая с лица непослушные черные волосы. - Достаточно, чтобы тебя успели привести в порядок и подготовить для меня. – Уловив ее недоверчивый взгляд, мужчина снова усмехнулся. – Я приказал подлить тебе в воду сонного зелья. Не хотел, чтобы мои люди были изуродованы твоими ногтями. И так слишком многих постигла эта участь. Она отпрянула, как от огня, когда царь оперся коленом на меховое ложе у нее в ногах, оказавшись непозволительно, недопустимо, пугающе близко. - Не прикасайся ко мне… - сорвалось с побледневших губ, и в огромных глазах отразился страх. Впервые за то время, что царь знал эту женщину, она не прятала страха. В тот момент ясное, как день, звенящий над степью, пришло понимание: - А ты красива… Это было действительно так. Не похожая на других скифских жен, пленница была маленькой и хрупкой, золотистые волосы украшали голову, кожа мерцала на фоне черного меха удивительной неестественной белизной, а глаза… Да, они потемнели от ужаса, но в летний день, в час спокойствия и неги, они должны были походить своим цветом на высокое небо. По крайней мере, так показалось царю. Его вспыхнувший страстью взгляд безмолвно повторил высказанный вслух восторг, но пленница лишь сжала губы и упрямо отвернулась. Молодой царь рассмеялся, и ловкая ласковая ладонь прикоснулась к женской ноге. Он почувствовал, как сжалась от страха привязанная жертва, и, наслаждаясь этим ощущением, провел кончиками пальцев вдоль стройных ножек, все выше и выше отодвигая дорогую ткань одеяла. - Ты очень красива… - царь мягко поцеловал ее колено, потом, разводя ноги, внутреннюю сторону бедра, пробуя на вкус сладость ее нежной шелковистой кожи. Женщина дернулась, пытаясь сбросить его, ноги оплели мужскую шею и яростно сдавили, будто кольца змеи, удушающей безвинную жертву. Но ОН быть жертвой не привык! Одно движение – и царь выбрался из смертельного захвата, тяжело дыша, встал и несколько мгновений не отрывал взгляда от привязанной женщины. Вдруг, неожиданно, безжалостно, сорвал с ложа накидку, открывая ее полностью нагое тело. - Всему есть предел, - голос прозвучал сухо, хрипло, зловеще. - И мне не нравится, когда мои женщины сопротивляются слишком долго. А уж тем более женщины моего врага! Он опять склонился над плененной красавицей, прилег рядом, тонкие, обманчиво легкие пальцы, лаская и нежа, провели по молочно-белому телу, остановившись на груди, спустились ниже, очертили магические рисунки на мягком животике, ладони обхватили талию, тонкую, словно ствол молодой березы. - Я научу тебя покорности… - зловещий шепот растворился в улыбке, и плененная жертва зажмурилась, ощущая, как к телу прикасаются мужские губы. Влажные и горячие, пьянящие, как вино из высоких чужеземных амфор, они везде: целуют изгиб шеи и сладко ноющую грудь, смыкаются на тугих сосках, скользят по животу к бедрам и обжигают, обжигают клеймом запретов! Царь отстранился, когда она протяжно застонала, и спрятал в уголках губ улыбку победителя: - Что, моя упрямая? Алазоны не настолько умелы, чтобы доставлять наслаждение своим женщинам? Зато меня ведет прародительница-Борисфенида, мать всего народа. Как думаешь, она сведуща в ласках? – быстро, словно молния, молодой царь скользнул по мягкому меху и оказался между ее ног, разводя их всё шире, целуя нежную кожу всё слаще, неотвратимо, мучительно медленно накрывая красавицу своим сильным телом. Она извивалась и стонала, не в силах совладать ни с его тяжестью, ни с собственными позорными желаниями. Мужские руки скользнули по бокам вверх, туда, где, сведенные за золотоволосой головой, онемели связанные запястья. Его губы оказались на уровне ее губ, вместе со срывающимся дыханием до нее долетел шепот: «Сладкая моя…» Беспощадный варвар опускался всё ниже, покоряя, побеждая. Он уже почти взял ее, почти сделал своей, и гордая ясноокая пленница замерла под ним в страхе и ожидании, когда вдруг скиф поднялся на локтях и отпрянул, испуганно всматриваясь в помутневший от желания взгляд. Ее принесли в его шатер как женщину поверженного врага. Ни на миг в этом не возникло сомнения. И только сейчас, начав опускаться в манящее лоно, молодой царь понял: красавица еще не знала мужчины. Проклиная всё на свете, беззвучно взывая к матери-земле и змееногой дочери ее, Борисфениде, темноволосый скифский владыка поднялся и бережно укрыл девушку. Украшенный самоцветными камнями, в его руках блеснул лезвием нож, и крепкие веревки, стягивающие шелковистую кожу, ослабли. Тут же красавица закуталась в покрывало, сверкая гневным взглядом, еще несколько мгновений назад говорящим без слов, что она желала своего врага не меньше, чем он желал свою пленницу. Царь виновато опустил глаза. - Ты не принадлежала Арсакому, – несмело он присел рядом с девушкой, упершись рукой в мягкий черный мех. – Кто ты? - Я его сестра, - по-прежнему напряженная, она с опаской смотрела на этого странного мужчину, в жилах которого струилась кровь бессмертных. – Почему… Он не дал ей договорить, прерывая на полуслове, но никогда прежде его голос не звучал настолько уверенно: - Не хочу, чтобы у нас всё было так. Только не с тобой. Резко поднявшись, он покинул шатер, растворившись в предрассветной мгле. Разумеется, гордый скифский царь не продал свою невольницу… Владимир прилег и снова смежил веки. Как быстро он понял, что любит Ее? Когда увидел при свете дня ее лучистые глаза, ярко-синие, такие же, как у вечной Борисфениды, но только живые, теплые и оттого несоизмеримо прекраснее? Или в тот миг, когда звонким колокольчиком разнесся по шатру ее смех, после того, как, невесть откуда и зачем, он принес ей серого маленького волчонка, и девушка впервые взглянула на него с благодарностью? А возможно, он уже любил ее, когда осыпал поцелуями прелестное тело, жалея, что связанные руки не обнимут его, не смогут обвить шею, притягивая его голову ближе к жаждущим поцелуев губам?... Как бы там ни было, а в свою столицу он вернулся уже с молодой царицей. И считал, что это был самый удачный его поход. Перемешивая слова любви с бесконечными ласками, они сжигали ночи быстрее, чем гаснет падающая звезда. Она была для него всем на свете: женой, наложницей, другом, она была его жизнью. Потом стала матерью его наследника. Однажды, гуляя по берегу вечной полноводной реки, бережно касаясь хрупких пальчиков своей любимой царицы, он одел на безымянный искусно сделанное золотое кольцо. - Какое красивое… - синие глаза вспыхнули восхищением. – Откуда оно, мой Хозяин? Молодой царь нежно поцеловал медовые губы жены. - Этот перстень – дар Борисфениды. Он так же вечен, как и эта река, как эти степи и небо над ними. Как моя любовь к тебе… - он приспустил с плеча красавицы меховую накидку и прильнул к нежной коже, с трудом оторвался и, тяжело дыша, прошептал. – Клянусь: я буду жить, пока жива моя любовь, потому ты не должна бояться… Она всегда называла его Хозяином, а для него она была Богиней. Тогда она действительно боялась, провожая его в поход против воинственных боспорцев. В пламени ночей, доводя жену до сладкого изнеможения, он снова и снова повторял ей, что вернется. И сдержал слово. ОН сдержал… Он приехал в черную безлунную полночь, когда даже звезды не светили, ужасаясь деяниям смертных. Словно гонимый дурными предчувствиями, летел быстрее ветра, торопя коня. Но жену и сына увидел уже мертвыми. Этого следовало ждать. Советники и жрецы без умолку твердили о том, что женщина чужой крови не должна испортить славный божественный род скифских царей. Он не слушал. Он вообще ничего и никого не слушал, когда она была рядом. Что ж… Он поплатился за свою беспечность – заплатил сполна. И не он один. Тогда же, не успели лучи рассвета окрасить землю, они полегли от царского меча – все до одного завистники и советчики, на их телах царь велел возвести курган невиданной высоты и роскоши. Могилу, в которой будет покоиться его любовь. На холодную грудь мертвой жены он надел свою пектораль, символ военной царской власти, ибо без любимой не желал ни славы, ни трона. Жизнь тоже стала не нужна, и только убеждение, что он, не уберегший, не сохранивший свою богиню и своего ребенка, недостоин лежать с ними в одном кургане, заставило его отложить день своей кончины. Выйдя вечером, после заката, на берега реки, он призвал покровительницу: - Приди ко мне, о, великая Борисфенида! И волны тихим рокотом проговорили в ответ: - Мой бедный-бедный мальчик… Женщина невиданной красоты предстала перед глазами, но она и близко не была так хороша, как погибшая царица. Скиф протянул перстень, золотую извивающуюся змею. - Забери его. Бессмертная покачала головой: - Он более не принадлежит мне. Верни его той, которой подарил, клянясь в любви. Мужчина развернулся и ушел, не оборачиваясь, негласной клятвы Борисфениды охранять Её покой было достаточно. С трудом одев перстень на мертвый палец, он отдал приказ засыпать могилу. Царь так и не услышал, как ему вслед дочь Борисфена-Днепра повторила: «Мой бедный мальчик…» И уж тем более не знал он сначала, что, желая избавить своего славного потомка от сердечных мук, речная дева поместила в свой перстень всю его любовь к белокурой красавице. И этот перстень был вечен. И вечно мог любовь его хранить. И поклялся он жить, пока жива любовь к Ней. И вечностью обернулась его скорбь… - Я так люблю тебя… - не пряча слез, проговорил Владимир в темноту. Прошли тысячи лет, он уже не мог вспомнить ни своего настоящего имени, ни сладкого имени своей любимой царицы, но все же впервые за столько веков обращался к ней, шепча признания, вечные, как земля, и небо, и синева глубоких вод, - Я люблю тебя, Аня, Анечка моя… Решительно поднявшись, мужчина тряхнул головой. Нет, никакой ошибки быть не может! Он узнал Анну, и она потянулась к нему, сама ощутила связавшие их древние силы. И перстень Борисфениды нашел ее, падая к ногам! Следовательно, надо бороться за нее. Если придется со всем миром сражаться – да будет так! Если она не захочет верить ему – он заставит! Не в первый раз будет действовать силой, покоряя свою маленькую гордую красавицу. Только бы она была рядом… Только бы любила… Он, нервно нажимая на кнопки, набрал ее домашний номер. Длинные гудки. Набрал мобильный. «Абонент вне зоны действия сети». - Да что ж такое!? – в сердцах крикнул Корф, обращаясь к обступившей зловещей тишине. - Вот так и была обнаружена эта поистине величайшая находка! – закончила свой рассказ женщина-экскурсовод. – Сейчас вы можете поближе рассмотреть найденные в кургане предметы. Разноцветная любопытная толпа разбрелась по залу, и никто не обратил внимания на хрупкую блондинку, совсем еще юную, с грустными огромными глазами, судорожно вцепившуюся в чугунный поручень. Анне стало плохо: перед глазами потемнело, ноги подкашивались, холодный пот выступил на коже, волна озноба накрыла тело болезненной дрожью. Не одну тысячу лет пролежавшие в земле, а нынче освещенные искусственным чужим светом, вперемешку с золотыми пластинками, под тяжестью царственной пекторали, перед девушкой лежали кости той, кем она была когда-то. За последние два дня Анна немало вспомнила. И хотя она по-прежнему не чувствовала себя той самой, далекой и непокорной, сестрой алазонского вождя, телом и сердцем которой завладел в седой древности царь-скиф, противиться этому было невозможно. Всё сильней, всё явственней Анна ощущала родство с захороненной в кургане царицей, всё страшнее кровоточила душа при виде маленьких косточек, лежащих рядом, и в памяти, словно снимая невидимые покровы, сметая высокие барьеры, восставали черты смеющегося мальчика с темными волосами и спокойным серым взглядом. Девушка понимала: он сын царицы, но в то же время чувствовала, что он был ЕЁ сыном. Так сложно объяснить… Понять – во сто крат сложнее! А еще Анна хотела к Владимиру. Чем больше воспоминаний возвращалось, оборачиваясь к ней, чем больше деталей всплывало в памяти, чем больше прежних чувств пенилось в кипящей крови, - тем сильнее становилась связь. Его взгляд звал ее, манил, лишал воли. Его голос произносил ее имя, шептал снова и снова о его любви, о том, что любовь сильна, как смерть, и сильнее смерти! - Владимир… - почти неслышно прошептали побледневшие губы, пальцы разжались, выпуская опору, и девушка пошла вперед. Шаг, еще один. Вот в свете лампы блеснули золотые украшения на костях царицы. Снова шаг. Сын… Его имя так и затерялось в веках… Вперед, туда, к ним, к нему. Так тяжело… Воспоминания раздваивают, будто разрывают изнутри. И нет сил дышать, и даже на следующий шаг не осталось сил. Увлекшийся, было, молоденькой экскурсоводшей охранник сердито крикнул: - Девушка, Вы это куда?! – и, с оружием на изготовку, бросился к падающей на подсвеченное стекло блондинке. Уже почти теряя сознание, Анна услышала совсем близко: - Всё хорошо, всё в порядке, Тарас! Не видишь, что ли? Девушке стало плохо! Отойди! Я сказал, пошел вон!!! И неразборчивый лепет охранника в ответ: - Так я же… Того…. Думал, что она… Я не хотел, Владимир Иванович! Анна облегченно вздохнула, прижимаясь к мужской груди, – дышать стало легче в тот самый миг, когда сильные руки, такие знакомые, родные, любимые, бережно подняли девушку над землей. Как же долго она ждала его! Десятки, сотни, тысячи лет… Владимир вынес свою красавицу на свежий воздух, не обращая особого внимания на косые взгляды посетителей музея и знакомых ему работников. - Анечка, как ты, маленькая? – ласковый голос раздался так близко, взволнованно срывающееся дыхание растеклось теплом по прохладной коже. - Уже лучше, - она попыталась удержаться на ногах, но снова вцепилась в лацканы мужского пиджака. – Что ты здесь делаешь? Владимир вымученно улыбнулся и заправил за ушко выбившийся золотистый локон. Анна вздрогнула, уловив внимательный темно-серый взгляд. Он никогда еще так на нее не смотрел – как на свою святыню и в то же время как на свою женщину. - Я не нашел тебя в Петербурге и решил, что, возможно, тебе захочется… быть… здесь… - каждое слово давалось с трудом, ему тоже было тяжело находиться рядом с давно умершей семьей. Анна прекрасно это понимала, как и то, что отныне скифский царь с грустными глазами в ней будет черпать свою силу. - Я не смогла сопротивляться, - тихий вздох сорвался с губ, - приехала первым же поездом и прямо с вокзала пришла сюда. Так, словно всегда знала, куда идти, словно ехала к себе домой! В синих глазах блеснули слезы, и Владимир крепко обнял свою девочку, прижимая к груди, баюкая, как маленького ребенка, осторожно целуя шейку и обнаженное плечико. - Тише, тише, Анечка, - самому хотелось плакать, но радость от того, что она рядом, делала сильнее, загоняла глубоко непрошенные слезы. – Я люблю тебя, люблю тебя, люблю… Девушка на миг замерла в его руках и подняла заплаканное лицо. Дрожащие губки прошептали: - Я тоже… - а потом смелее и громче, - Я тоже люблю тебя, Владимир! Один бесконечный, прекрасный, сияющий миг он серьезно смотрел ей прямо в глаза, а затем наклонился. Ладони погладили спинку, придвигая девушку ближе, и Анна почувствовала, как спрятанные в ней древние силы вскипают, и ноют, и стонут, и тянут к нему. Скорее непроизвольно она облизнула пересохшие губы и впервые почувствовала прикосновение его поцелуя. Переплетя пальцы, они еще некоторое время сидели на скамейке под ветвистым каштаном, и заботливая нежность Владимира словно возвращала девушку к жизни после тревоги последних дней, после тяжести горьких воспоминаний, после тысячелетнего забвения. Вдруг, торжественно переливаясь и улетая ввысь, раздался звон колоколов святой Лавры совсем близко. Мужчина встрепенулся. - Нам пора. – Уверенные сильные руки помогли красавице подняться. – Пошли домой, Аня. Девушка улыбнулась немного смущенно. - Ты ведь живешь в Москве, разве нет? – в синеве глаз лучиками засияло счастье от его любви и заботы. Владимир прищурился. - Сейчас – да. Но и здесь бываю. Чем ближе золотые фигурки, высеченные в пекторали, тем тяжелее мне. Поэтому я хотел как можно быстрее отправить их за океан, хоть ненадолго унять жгучую боль внутри. Я так давно убегаю от них, и, словно под гипнозом, возвращаюсь, пытаюсь порвать древнюю связь, но не имею возможности. Они не отпускают слишком далеко от себя. Не отпускали… пока не появилась ты, моя хорошая… Неважно, где я жил раньше – ведь теперь я буду жить только рядом с тобой. Маленький носик потерся о щеку мужчины, и девушка тихонько промурлыкала: - А я – рядом с тобой… - Конечно, - он кивнул, соглашаясь. На ближайшее будущее было немало интересных планов. - Проходи, Анечка, - Владимир придержал дверь, пропуская девушку в свою квартиру. Анна улыбнулась; совсем недавно ей и в голову не пришло бы вот так просто направиться домой к малознакомому мужчине, даже к тому, в кого безумно влюбилось ее маленькое сердечко. Но вместе с отдаленными, наполовину чужими воспоминаниями пришло, как откровение, как обретенная правда души, понимание: это ЕЁ мужчина. Никакому другому не покорить ее, никому, кроме нее, не приручить его, дикого и необузданного, гордого, словно орел, парящий над степью. Никого другого она не подпустит к себе – ведь может, желает, стремится принадлежать только ему. Легонько ступая, девушка прошла в гостиную и устроилась на мягком диване, смущенно улыбнувшись, подняла на Корфа чистый сияющий взгляд. - Владимир, - реснички затрепетали, выдавая глубоко спрятанную тревогу, - тот перстень, что ты мне подарил… Я вспомнила его. Он до сих пор с тобой? - Со мной, конечно. – Опустившись на колени у ног возлюбленной, мужчина расстегнул воротник рубашки, вынимая длинную старинную цепочку, и золотые кольца змеи блеснули в его ладони волшебством раскрытой тайны. Владимир быстро прижался губами к рукам любимой и начал говорить, совсем тихо, почти неслышно произнося слова, каждое из которых отзывалось в голосе былым страданием: - Он действительно из кургана, того самого, где веками золото скифской пекторали хранило прах моей царицы… «Твой прах!» - едва не произнесли губы, но Владимир вовремя оборвал себя. Она была здесь, рядом, теплая и живая, улыбалась ему самой чудесной в мире улыбкой, дрожала от его прикосновений и вся светилась от своей любви! Говорить о ней, как о давно умершей, было бы кощунством, хотя каждой клеточкой он чувствовал, насколько нераздельна Анна с его любимой белокурой женой. - Когда я услышал о раскопках, сломя голову прилетел на место. Отчетливо понимая, что не в силах ничего изменить, я остался там, смешался с толпой зевак, потом предложил помощь. – Серый взгляд помрачнел. – Этот перстень – моя единственная ценность – едва не попал в руки людей, поправших священную для меня могилу. Благо, Борисфенида защитила его своей уже угасающей силой. Я забрал его с тем, чтобы когда-то… Корф горько усмехнулся, и Анна ласково провела по напряженной линии скул, скользнула рукой по плечу, наклонилась, прижимаясь лбом к его нахмуренному лбу. - Ты хотел найти ту, которой мог бы снова подарить его? - Я и подумать не мог, что это возможно… Сам не знаю, на что надеялся. – Горячие губы прикоснулись к нежной щеке девушки и снова отстранились.- Змея-хранительница берегла мою любовь. К тебе – той, что умерла десятки веков назад, и той, что ждала меня в северном туманном Петербурге. Я не подозревал об этом, но руки сами удержали холодный металл, не позволили выбросить кольцо в речные волны. Отодвинувшись, мужчина заглянул в глаза своей возлюбленной. - Перстень вечной Борисфениды… он твой, Аня! Дай руку. Безропотно, не задумываясь ни на миг, Анна протянула ладонь, и он надел на тонкий пальчик сияющее в закатных лучах кольцо. Ярко-синий сапфировый свет вновь упал на молочно-белую кожу красавицы, но это больше не пугало, наоборот – именно так всё должно было обернуться. Враз обычная современная комната преобразилась: неон электричества превратился в мутноватые отблески пламени, полированная мебель изменилась, заблестев тусклой роскошью позолоты, светлая обивка дивана стала пушистым мехом, застилающим широкое ложе. - Что это?... – шепотом спросила девушка, одновременно и узнавая, и не узнавая это странное место. Когда-то, во времена, ожившие недавними воспоминаниями, такими были покои темноволосого царя, с которым она, хоть и другая, делила супружескую постель. Владимир улыбнулся: - Ты приняла его. Перстень вернулся к своей хозяйке – и теперь получило свободу всё то, что хранилось в нем. Моя любовь. Наша любовь! Это место – в Скифии. – Огромные глаза Анны удивленно распахнулись, и он поспешно произнес. – Не в той, о которой учат на уроках истории. Та земля – лишь малая доля легенды, воплощенной однажды. Эта Скифия до сих пор существует – в моем сердце, в памяти моих богов, позабытых, но по-прежнему бессмертных, в тихом рокоте волн седого Борисфена и в синих глазах его дочери. В этих покоях… мои славные предки в первый раз брали своих молодых жен. Я сожалел когда-то, что мы с тобой встретились во время похода, и наша первая ночь пришлась на степные просторы. Но сегодня… ты согласна разделить со мной ЭТУ ночь? Здесь? Сейчас? Девушка глубоко втянула наполненный горьковатым дымом воздух. Хриплый шепот Владимира звучал так близко, так сладко. От него тело трепетало в незнакомой неге, щеки пылали, и всё крепчали, крепчали те вечные нити, которые когда-то привязали их друг к другу, те самые, что невозможно было ни разорвать, ни ослабить. Череда неясных образов и ощущений пронеслась через нее, будто через магические врата. Пьяная от душистых трав, горячая земля, шелковистый ковыль под спиной, и высокое небо над степью, бесконечное, безлунное, усеянное лишь мелкими точками далеких звезд. И ОН, её царь. И больше ничего… - Да! – выдохнула девушка, притягивая его к себе – снова, как и целую вечность назад, стремясь познать его, почувствовать, прожить. – Милый мой, да, я согласна… - Да… - Владимир поцеловал ее, легко прикасаясь, не выпуская на свободу свою накопившуюся за долгие годы страданий и одиночества страсть. Но когда Анна ответила, когда, робко приоткрывшись, ее губы выпустили тихий стон, даже стальная воля сдалась, отступая. Темно-синие, манящие, бездонные, ее глаза горели, разжигая его самого всё сильнее, всё яростней, и так же ярко горели глаза-сапфиры золотой змеи на тонком пальце красавицы. - Я очень долго искал тебя… - он встал сам и потянул девушку за руку, заставляя подняться. – Я так виноват перед тобой, моя маленькая… - В чем… твоя вина? – с трудом смогла произнести она непослушными губами и сладко вздрогнула, когда услышала у самого ушка: - Меня так долго не было… Не отводя взгляда, не отпуская ее сияющих сапфировым светом глаз, Владимир одновременно потянул с плеч узкие бретельки, и, скользнув по гладкой коже, спустил сарафан до талии. Она всё такая же: безумно красивая, совсем еще юная, неопытная, и вся его! Как ее звали тогда – золотокосую хрупкую богиню, спустившуюся с небес в его объятья? Какая разница… Ведь нынче есть только… - Анечка, я так люблю тебя, Аня! – он бережно снял с ее изящного тела остатки одежды и поднял девушку, укладывая на мягкие меха. Перехватил запястья, крепко прижимая к кровати, и снова прильнул к губам, на этот раз жарко и требовательно, не давая ни ей, ни себе вырваться, чтобы сделать вдох, дыша только ее дыханием, отдавая взамен своё. - Сладкая, сладкая моя, я так скучал по тебе… - Анна не узнала в этом охрипшем рычании степного волка всегда мягкий, бархатный голос своего любимого, но, стоило Владимиру отпустить изящные руки, обняла его за плечи, ласково погладила темные волосы и потянулась ближе. Мужчина сдавлено застонал. Именно этого – легких прикосновений к коже, таких невинных и в то же время чувственных, – ему не хватало, когда, ослепленный победой и нахлынувшим желанием, он ласкал в походном шатре свою связанную пленницу. Сейчас она снова была с ним, по доброй воле, верная, любящая, готовая до дна отдать ему свою любовь. Когда Владимир разжал объятья, отодвигаясь, стало немного холодно, и девушка затаила дыхание, стараясь не отпустить стремительно растворяющуюся в вечернем воздухе теплоту. Она точно знала, что сейчас любимый вернется. Не нужно было открывать глаз: память услужливо рисовала точеные линии его обнаженного сильного тела и косые шрамы, напоминания о великих победах ценой великой крови, его смеющиеся глаза смотрели в самую душу, заставляли произнести слова, которые уже давно были готовы слететь с губ: - Как же я ждала тебя… - Анна выгнулась, прижимаясь к своему повелителю, когда он снова оказался рядом. – Как же боялась, что ты не вернешься… Мой храбрый царь, пленивший моё тело, укравший моё сердце… Словно в бреду, она почувствовала томительное прикосновение чутких пальцев к ее горячему лону – так уже было когда-то, но для этого тела жаркая волна была новой, она оглушила до звона в ушах, в котором утонули все другие звуки. Все, кроме его голоса, твердящего вновь и вновь о вечной силе любви. Владимир шире развел дрожащие напряженные коленки и начал медленно опускаться. Его любимая была с ним, почти полностью принадлежала ему, и это было самым необыкновенным волшебством, что когда-либо видел мир. Она была всем, о чем он мечтал, и сейчас эти мечты вот-вот воплотятся – в его сжигающем неистовом огне, в ее первой мучительной боли. Осталось только одно – и тогда не будет препятствий на пути к счастью и наслаждению. - Ты любишь меня? Ну, скажи: ты любишь меня? – Мужчина настойчиво всматривался в туманные глаза своей маленькой возлюбленной. - Да… - прошептала она. – Володя… я умоляю… пожалуйста… Люблю! Ее признание растворилось в слабом вскрике, когда, опустившись, Владимир смёл последнюю преграду между ними. Он родился, чтобы найти ее. Она умерла, чтобы возродиться для него. На века соединенные в своей жизни и смерти, они вновь обрели друг друга. В последний раз в сапфировых глазах змеи-хранительницы божественным светом вспыхнул синий взгляд Борисфениды. Она отпускала их обоих – своего любимого сына и ту, что заставила его любить и страдать – отпускала в мир обычных людей, в котором они проснутся утром, так и не разомкнув за долгую грешную ночь крепких объятий. Лишенная силы дочери Борисфена, золотая змея станет обычным украшением, и вместе с этим скифский царь, нашедший новую жизнь под именем Владимира Корфа, получит возможность провести ее бок о бок со своей Анной, всего достигнуть и всё испытать, встретить старость в кругу дружной семьи, а в положенный срок уйти в вечность. Как и должно быть. Как предначертано людям. Всем людям, даже тем, в чьих венах струится кипящая кровь бессмертных… Конец