Черный кот

«Странная история» в 3 частях Автор: Скорпион Жанр: фэнтези (или очень светлая мистика) Рейтинг: PG Герои: Владимир, Анна, остальные фрагментарно Время и место: современный Петербург Часть 1: «Чёрный кот как альтернатива одиночеству» Если женщина говорит, что ей никто не нужен, вы должны знать, что она априори говорит неправду или, по крайней мере, немного лукавит. А ещё – она исключительно несчастна. И убеждая других в привлекательности и позитиве своего одиночества, она только пытается скрыть ту нестерпимую, непреодолимую боль, которая жжет сердце. Приблизительно так поступает наша героиня. Кто она? В принципе, это несущественно. Но пусть её зовут Анна – Анна Платонова. Живёт она (по традиции) в Петербурге, преподаёт в одном из местных ВУЗов и кажется всем вокруг очень-очень счастливым, всем довольным, вполне самодостаточным индивидом. История, произошедшая с ней, весьма нетипична. Либо мало типична. Либо невозможна. Либо даже полностью фантастична. Но всё началось накануне Рождества. А это ведь то время, когда люди (даже в наше прагматичный век) хотят верить в чудеса. Но она не верила. Как показала жизнь, зря. Она жила в центре огромного мегаполиса, чьи огни и белые ночи привлекали многих путников, а горьковато-сладкий привкус истории без вина пьянил всех, кого город затягивал в свои сети. Её он затянул так же… Лучшая студентка выпуска из недалёкой провинции, почти пригорода, не имела ни малейшего желания связывать свою судьбу с людными питерскими улицами. Она вообще не любила большие города. Но поскольку не было никого, кто мог бы удовлетворить высокие запросы и соответствовать высоким стандартам нашей героини, она полностью сконцентрировалась на карьере. А ещё она слишком хорошо понимала возможности большого города. И в первую очередь – возможность одиночества в пространстве, где ты никому не нужен, а, следовательно – сам тоже не обязан кем-либо интересоваться. И в этом нет ничего странного. Анна (а именно так её называли все – от редких друзей и многочисленных знакомых, до учеников, постоянных спутников её вечеров) всегда «исповедовала» подобный способ жизни, даже в том маленьком городишке, где прошли её детство и юность. Там остались её родители, дожидающиеся звонка от дочери лишь два раза в неделю и визита – только на семейные праздники. И не потому, что она их не любила. Вовсе нет. Наоборот – она любила их слишком сильно, зная абсолютно точно: если с ними что-то случится – она умрёт. И не потому, что было слишком много работы (хотя именно это обычно служило основным оправданием). Просто Анна полагала, что её неопределённость в мире тревожит родителей гораздо больше, чем её постоянное отсутствие. А ещё они не вписывались в тот идеал принципиального одиночества, который она лелеяла годами. И они не понимали её. Её, всегда грезившую и отстранённую, влюблённую в книги и фильмы, в бессонные ночи и летние рассветы, в кофе и котов. А главное – в своё одиночество. Потому что родители не знали, что это только со стороны, внешне – непоколебимая и самодовольная девушка, а на самом деле её ум, воля, чувства покрыты непроницаемым панцирем, чтобы никто не увидел окровавленного, израненного одиночеством сердца. Она уехала от них, храня в душе несказанную боль, но понимая, что отныне никто уже не упрекнёт её этим одиночеством – ведь всех остальных это, в общем-то, не волнует. И слава Богу. После защиты дипломного проекта, а потом и кандидатской диссертации она осталась в городе, не стремясь покорить или пленить его. Хоть и стала одной из ярких страничек своего университета – теперь как преподаватель английского языка и литературы. Она с успехом выступала на многих трибунах, срывала аплодисменты любых аудиторий, за время своей преподавательской деятельности оставаясь в топ-десятке неофициального рейтинга студенческих симпатий. Но, возвращаясь домой после очередного рабочего дня, она обнимала там лишь своё одиночество. Шумный город вокруг превращался в каменный лес, из которого невозможно найти выход, от которого нет спасенья. Хотя Анна сама выбрала такую судьбу. Правда, были книги, телевиденье, музыка и дети. Её ученики, подтягиваемые чуть ли не по всем предметам, потому что Анна всё чудесно помнила со школьной скамьи. Тогда (где-то в десятом классе) ей поставили диагноз – неизлечимая болезнь «хочу всё знать». И родители, и учителя, и друзья смеялись, но где-то в глубине души девушка понимала: то было начало её одиночества. Она ненавидела школу. Хоть и была лучшей выпускницей. И не только потому, что так упорно трудилась, обретая знания. Она просто понимала, что лично никому не нужна: ей претило осознавать, что одноклассников интересовала только тетрадь, её тетрадь, из которой всегда можно было что-то списать. И всё же ей безмерно нравилось помогать, чувствуя себя нужной хотя бы таким странным способом. Утром она приходила в класс и с улыбкой спрашивала: «Никому не нужно задание по математике?» Оно всем было нужно, и Аня чувствовала себя счастливой. За помощь ей приносили цветы, подарки, шоколад – и это тоже было счастьем, призрачным и ненастоящим. О, лучше бы она этого не понимала! Это было огромной ошибкой Творца – дать женщине ум. Как существо, которое может приспособиться к неблагоприятным условиям окружающей среды, женщина научилась пользоваться этим Божьим даром значительно эффективней сотворённого из глины и праха приземленного мужчины. По крайней мере, так думала наша героиня. Возможно, она была феминисткой? Достаточно модно. Но не о ней. В отличие от воинственных женщин, позиционирующих себя как оные, она не имела ни малейшего желания утверждать, что мужчин следует истребить как класс. Наоборот, она разработала свою теорию о подобных декларациях, будучи глубоко уверенной, что все эти особы – просто такие же несчастные, как она, - пытаются скрыть за пеленой вражды свою одинокую жизнь, нереализованную чувственность. Она никогда к этому не стремилась, с грустью признавая, что ей все-таки нужен мужчина. И не какой-нибудь. В этом, наверное, и была её проблема. Хотя на пути Анны их в принципе не случалось. Даже тех, кого она сразу бы отшила. Разве что в детстве был Андрюша, брат подружки Лизаветы, известный в округе как Дрюха и называвший себя с пяти лет Андреем Петровичем. Впрочем, это его не спасло от того, что вырос он редким подонком и слабаком. А потом не было никого. Аура умной, сильной, независимой стала её проклятием, чем-то вроде клейма со знаком лилии на плече французских шлюх. Никто не мог бы этого объяснить, ведь Анна не была уродливой или некрасивой. Более того, она даже обычной не была: те, кто её знал поближе, кто в разные времена претендовал на статус её друзей, считали нашу героиню очень красивой. Белокурые локоны обрамляли точёные черты лица, синие глаза сияли бездонными озёрами, тёплыми от летнего солнца, но всё равно в них плескалась вечная осень. Так ей говорили. Может, лукавили? Анна не знала, да и не хотела знать. Её вполне устраивали подобные комплименты. Но сейчас их ей не делал никто. Университетские друзья после выпуска разъехались по стране, по близкому и далёкому зарубежью. Кто-то построил семью, кто-то – успешную прибыльную карьеру. А она иногда казалась неприметной букашкой, строящей светлое будущее для всех, но не имеющей от этого ни крупицы лично для себя. Анну оправдывало только одно: она бешено любила свою работу, то, чему посвящала всё своё время, не имея других альтернатив. Она считала, что одной из основ счастья есть способность любить то, чем занимаешься. Кажется, до неё так думал один философ, живший в семнадцатом веке. И это правильно, убеждала она всех. «Такая девушка меркнет…» - качали головой знакомые профессора. «Зачем это говорить? Я вполне счастлива! Собственно, семья, муж, дети, само слово «замужество» совершенно несовместимы со мной!» - твердила им Анна, шла домой, пила кофе с пирожными и плакала. А ещё радовалась, что рядом нет никого, кто стал бы надоедать дурацкими вопросами. Так было всегда. Времена года сменяли друг друга. И она любила их все, потому что у каждого было чем подчеркнуть её принципиальное одиночество. И каждое приносило какое-то успокоение, развлечение. И каждое имело время меланхолической депрессии, которая обязательно сменивалась периодом праздников. Весной природа расцветала в своей прекрасной юности. А наша Аня очень любила природу. Это был период перед отпусками, а даже она с нетерпением ждала отдыха. Это было время летних экзаменов: студенты бегали табунами, и снова появлялось чувство «нужности», необходимости другим, «ощущение присутствия» тебя во всём и всего в тебе. С другой стороны – это пора любви, а её повсеместное проявление угнетало. Оно порождало весеннюю депрессию. Её излечивало уже лето. Влюблённые пары вокруг готовились к свадьбам, а соответственно – исчезали с улиц. А поскольку Анна подобные мероприятия не посещала, её немного попускало. Можно было не ограничиваться какими-либо временными рамками, связанными с расписанием и работой, поэтому ночи проходили в свободном полёте крылатых коней вдохновения, а дни – в плену сна, утра – в аромате кофе, а вечера – в туманах грёз. Правда, ещё были стихи, и они – отдельная часть в нашем фантастическом рассказе. Но особенно Анна любила осень. В отличие от большинства людей, она с нетерпением ждала прихода этого времени года. Осенью она пришла в этот мир, который стремился уже тогда отречься от неё, плача большими каплями холодных ноябрьских дождей. В такой же дождь она должна была и умереть. «Я родилась в дожди, и в них уйду» - часто повторяла коллегам, друзьям, знакомым и самой себе, чтобы не забыть этого важного факта собственной биографии. А поэтому очень любила дождь, как продолжение себя самой, как генетическое воспоминание о своём рождении, как единственную альтернативу жизни и как перспективу вырваться из неё. Но она предпочитала сильный дождь с громом и молниями, или без них, но не менее сильный. А затяжные неуместные дожди порождали осеннюю депрессию. Хотелось спать, хотелось кофе. Постоянно спать, а если не спать, то пить кофе – чёрный, или с молоком, или с бренди, или даже чай – зелёный чай с анисом и лимоном. А может – просто пить? Пыталась не пробовать в полной неуверенности относительно того, сможет ли выплыть из алкогольного болота. Это было бы неплохим выходом для неё, если бы только она себя так сильно не любила. Впрочем, сейчас была зима. И это было прекрасно, потому что вокруг лежал белый пушистый снег, мороз щипал за нос, можно было спрятаться в меховой воротник и, гуляя по городу, чувствовать себя королевой. Ещё не хотелось думать о зимней депрессии – самой ужасной из всех, связанной непосредственно с самым чёрным днём календаря – четырнадцатым февраля – праздником Всех влюблённых. Не удивительно, что наша героиня так трагически переживала этот день. Ведь он в её лексиконе буквально приравнивался к самому непривлекательному слову. Анну угнетало не только и не столько отсутствие любви в её душе или отсутствие души, которая её любила бы. Настоящим кошмаром было именно ощущение своей ненужности. Это когда все вокруг смотрят в глаза своим любимым, а значит, им не нужен никто другой, а тем более какая-то ты. Это когда друзья и подруги пишут яркие валентинки и даже не помнят, что где-то существуешь какая-то ты. Это когда студенты целуются в коридорах и аудиториях, абсолютно не замечая, что рядом проходишь, одна и никому не нужная, но всегда улыбающаяся ты. И Ты становишься хламом, выброшенным жизнью, которую так любишь, на самую отдалённую и безлюдную просёлочную дорогу. Но до февраля было ещё далеко. Зима только началась. Скоро будут Новый год и Рождество. А наша Анна их (ну, вы уже поняли…) – да, любила. И всё, что произойдёт с нашей госпожой Платоновой, - это такой маленький рождественский подарок, сделанный во имя любви так же, как этот рассказ написан во имя одиночества. На улице было хмуро и холодно, когда, выйдя из трамвая, Анна возвращалась из университета однажды декабрьским вечером. Вокруг не было никого, что вполне вписывалось в перспективу её вечного одиночества. И вдруг на углу возле урны у дороги что-то шевельнулось. Это был кот – небольшой, ободранный и чёрный, как ночь. Но не это было основным, а его красивые глаза – ярко-серые, большие, почти человеческие. Наша героиня была настоящей ценительницей семейства кошачьих, а потому знала: они, как люди, имеют характер, в первую очередь отражённый в глазах – зеркале души. И минуты не раздумывая, Анна подозвала зверька к себе. Это, конечно, было лишним делом, потому что бездомный или чужой кот никогда ни к кому не подойдёт… Однако… Этот подошёл, причём сразу, и ласково потерся о её ногу, и замурлыкал, и приклонил голову к сапожку девушки. А она растаяла... Если бы весь мир запрещал ей взять кота домой, она наверняка всё равно сделала бы это. Тем более, не было никакой цензуры. Зверёк попал в хорошие руки и, наверное, почувствовал это. Ему, маленькому и одинокому, так нужны были тепло и уют. По крайней мере, Анна не могла подумать иначе. Уже через полчаса она кормила кота дома у печки. И это было прекрасно – помочь существу, лишённому возможности найти приют самостоятельно. Котик действительно радовался. А почему бы и нет? Ведь теперь у него был дом, а разве это не главное для каждого из нас, независимо от биологического вида?... Аня долго думала, как назвать нового друга. И, наконец, решила: «Ты будешь просто кот, именно Кот, как имя собственное, чёрный, хвост трубой. И всё! И дела пойдут прекрасно». Вот только взгляд… Он был враждебным, хотя и достаточно симпатичным. Анна могла привести множество причин для такого неприветливого взгляда, но главными из них были сломанный хвост и несколько неправильно сросшихся ребёр. Животные могут иногда быть жестоки по отношению к себе подобным. Коты, живущие у её родителей, постоянно ссорились между собой или со своими ближайшими соседскими друзьями. Но девушка наверняка знала, что животное неспособно сделать ТАКОЕ. Ну не ломают коты друг другу рёбра и хвосты! А люди – ломают. Мало ли ей приходилось наблюдать картин погони злого хозяина за своим хвостатым любимцем с палкой за малейшую вину? И тогда она с готовностью становилась на защиту несчастного. И лишний раз чувствовала свою отдалённость от мира людей, принадлежать к которому она никогда не хотела. То вообще была болезненная тема. Её часто называли мизантропкой. Потому что у госпожи Платоновой, несмотря на гуманную профессию и доброе сердце, не было жалости к людям. Она поддерживала смертную казнь, будучи глубоко убеждённой сторонницей старой, как мир, истины: око за око, зуб за зуб, кровь за кровь, смерть за смерть. «Разве можно быть такой жестокой? - дивились коллеги в дружеских беседах.- Весь мир отказывается от высшей меры наказания, страны, где она ещё практикуется, клеймят как отсталые, а наша госпожа Платонова, кандидат филологических наук, говорит о ней, как общественной необходимости…» Она прекрасно знала, что о ней думали в связи с этим, но никогда не скрывала своих взглядов. И когда теперь, лишний раз убедившись в человеческой жестокости, она подумала о необходимости принятия закона о жестоком обращении с животными вплоть до уголовной ответственности и физических наказаний подобных лиц, Анна даже не удивилась своей мысли. А сердце согрело понимание того, что, по крайней мере, на какое-то время она спасена от одиночества. У неё был теперь Котик, маленькое, безгранично благодарное существо в корзинке у кровати. Прошла неделя, и пришли новогодние праздники. Это был первый раз, когда Анна не поехала домой. Во-первых, было действительно много работы, а во-вторых, нельзя было оставить своего нового любимца. Он ещё мог подумать, что снова потерял семейный уют. Новый год пролетел над землей, новый 200N-ый год. За окном падали на землю в волшебном танце снежинки, витал аромат кофе, украшения на ёлке мерцали в таинственном магическом сиянии гирлянд. Аня уже привыкла быть одна, но сейчас не чувствовала отверженности от мира, потому что рядом на диване свернулся калачиком её Кот. И в тот самый миг, когда всё человечество (или хотя бы та его часть, которая населяет Россию) затаило дыхание в ожидании новогоднего чуда, Анна загадала желание, которое наверняка не могло сбыться. Но загадывать его уже стало хорошей традицией. Она просто хотела быть счастливой, несмотря ни на что разорвать круг ненужности, вырваться из него и на зависть всем, всему миру, получить самого лучшего мужчину, умного и страстного, красивого, высокого, с чёрными, как смоль, волосами и теплотой светлых глаз, такого, о котором всегда мечтала. С этими светлыми мыслями она задремала, завернувшись в тёплый плед. И ей приснилась любовь её жизни, солнечный день и поцелуй того, кого она ни разу в жизни не видела. А проснулась уже под утро. Мир вокруг праздновал приход нового календарного года. Под боком мурлыкал её Кот, и Анна горько улыбнулась: «Знаешь, котик, он ещё просто не родился, тот, кто способен меня завоевать. Меня надо завоёвывать, как крепостную стену, а наши мужчины не похожи на средневековых рыцарей. Увы». Но кот лишь таинственно мурлыкал в ответ. Что он мог знать, кроме тарелки со свежей едой, да подушечки на диване, да ласки своей хозяйки?.. Шло время, и Кот менялся на глазах. Больше всего изменился взгляд: исчезла враждебность, злость и страх, глаза широко открылись навстречу новому будущему, перспективу которого понимают даже такие маленькие котики. Рождественские каникулы быстро прошли, и вновь аудитории наполнились привычным студенческим гамом. В Анину квартиру потянулись толпы учеников. Кому-то нужна была помощь по химии или физике, кому-то – по иностранному языку, а кто-то просто не читал какое-то произведение или не мог высказать свои мысли о нём. Она помогала всем, потому что чувствовала в этом внутреннюю потребность. - Знаете, Анна Алексеевна, без вас бы мы все умерли! – говорила Иришка, одна из её постоянных учениц. - Не стоит преувеличивать, солнышко, меня забывают на второй день, как забывают официантку из кафе или почтальона. Я просто орудие для достижения временных целей. А когда человек переключается на другую цель, предыдущее просто стирается. Но я не переживаю. Просто так устроено человеческое сознание. - Знаете, я, наверное, буду психологом, как Вы. Это же чудесно – так глубоко понимать людей, осознавать каждый их поступок!... И Анна улыбалась, ведь ей тоже нравилось всё это понимать. Хотя нестерпимая боль жгла душу, испепеляла её. И в этом проходили дни. Шли недели. Кот пил своё молоко. Снег таял. На пороге стояла весна. Однажды вечером в конце февраля Анна сидела в кресле с Котом на руках и читала. Вдруг она отвлеклась. Такого уже давно не было. Это пришло вдохновение. Какой-то старый карандаш пролетел над салфеткой, полувзгляд, полушелест, полузвук, полутон. Так обычно и рождаются стихи. Тогда голос раздаётся торжественно и тихо, так, будто только что вернулся из далёких неизведанных миров: Может, я слишком странная, может, проклята карами, только вина туманная в сердце моем израненном. Только сгорают дни, тают в огне-пожаре, только песни одни плачут в душевном жаре. Тот, кого я люблю, не согреет меня во вьюгу. И холодную жизнь мою не зажжёт, как костёр, по кругу. Тихо трепещет струна судьба моя неприкаянна. а я снова одна со своим позабытым чаяньем. - Видишь, Котик, все мои стихи об одиночестве. Наверное, потому, что это важнейшая, основная черта моего характера. Но теперь у меня есть ты. Значит, скоро напишу что-то о котах. Ты не против? Не против, конечно. Только нужно подождать нового вдохновения. Нужно подождать прихода весны… Ждать оказалось совсем не долго. Вот уже запели птицы и ручейки, потянулись навстречу солнцу первые зелёные травы, и в сердцах снова открылось непреодолимое стремление жить, любить, радоваться каждому дню и, разумеется, ждать чего-то прекрасно-необыкновенного. В этот час Анне казалось, что всё вокруг шепчет о воплощении заветных мечтаний, о том, как истосковалась в ожидании перемен её душа. Даже каменные громады города вокруг перестали давить на неё непосильным гнётом и опять понеслись над старым Петербургом, над его мостовыми и набережными, над мостами и тихими улочками, дышащими историей, Анины стихи: В тиши средь парка расцвела сирень. И город просыпается весенний. Вновь запах кофе слышится под сенью Кафе уютных в тёплый майский день. И чьи-то чувства, разговоры, мысли Вливаются в вечерних рос нектар, Ну а тюльпанов ярко-красный жар Сгорает так торжественно, лучисто… Тогда прекрасен город. Сон храня, Ночной туман проспекты покрывает, И Невский в нóчи темноте сияет. Всегда он очаровывал меня… Свет от кварталов старых и церквей, Союз воды, гранита и базальта, Горячий ветер с привкусом асфальта – Всё сердцу снова ближе и милей. Всегда, когда сирень пленяет город, Спешит воскреснуть дух свободный наш. Не потому ль, что счастия мираж Мечтаний светлых обещает гору? На крыльях этих грёз, коль повезёт, Взлетаем мы в неведомые дали, Где раньше только ангелы летали, Пока сирень цветёт у парковых ворот. Так шло время, рождались стихи и мысли, хотелось жить – может статься, впервые за много-много лет. Анне казалось, что её дни наполняются каким-то новым необычным смыслом, обретают лёгкость – ту невыносимую лёгкость бытия, о которой раньше доводилось только читать. А ещё были сны. С некой странной периодичностью они приходили к ней с обещанием неземного наслаждения. И там был кто-то, лица которого девушка не помнила. Но утром, когда необходимость возвращения в реальность открывала её глаза цвета весенних фиалок, в ушах по-прежнему раздавались отголоски страстного шёпота, который говорил о любви – о вечной и бесконечной, как ночное небо, как океан, как Вселенная. Так бывало где-то раз в месяц, но вместе с пробуждением приходила неведомая ранее горечь от того, что это – всего лишь сон, игра подсознания, отражение мечты. Правда, Аню слегка настораживала эта непонятная уверенность, что она видит во сне одного и того же мужчину. Дни напролёт – на работе и на улице, в кафе, в магазинах, в парках, в трамваях она пыталась встретить Его, увидеть в толпе, узнать ту янтарную грусть в серых глазах, что преследовала её ночами. Но толпа отвечала чужими взглядами, от которых хотелось бежать – как можно дальше, в уют квартирки с котом в корзинке, под тёплый плед, приносящий по ночам сладостные встречи с мечтой. Она не до конца понимала себя, но отчего-то свято верила, что встретит того человека, встретит и пойдёт за ним на край света. И тогда станет совершенно неважной и работа, и эта жизнь среди книг и кофе, и даже её постоянное, ставшее принципиальным одиночество. Хотя оно, пожалуй, в первую очередь. Но пока оставалось только ждать – как героине старинной скандинавской легенды. И в белокурых Аниных локонах вновь путались отголоски мыслей и фраз, ложась на бумагу болью одинокой души: Когда уходил ты в тёмный обман Северных синих морей, Я прошептала тебе в туман: «Помни свою Сольвейг…» Скрылся корабль за холодной волной. Плакали чайки: «Прощай!» Простясь с тобой, я простила любовь И простила свою печаль. Но иногда, так же сильно любя, Так тихо, как падает снег, Я шёпотом спрашивала тебя: «Помнишь свою Сольвейг?» Так пролетели за годом год, Но мне тебя не вернуть. Волн, облаков не замедлить ход, Им печаль в тебя не вдохнуть. Я по-прежнему тихо тебе шепчу: «Вернись же к своей Сольвейг…» Я по-прежнему небо слезами прошу Хоть на миг замедлить свой бег. Над землёю давно пролетели века. Я всё жду, а тебя всё нет. Тихой скорбью стою. Надо мной облака, Ветер, вечность и солнца свет. Время шло, расцветали сады за окном, потом цвет сменялся плодами, проходило лето, а наша Аня читала, писала стихи, играла с котом в лучах заходящего солнца и по-прежнему ждала. А ещё каждый вечер засыпала с беззвучной молитвой о том, чтобы вновь услышать его бархатный вкрадчивый голос, увидеть глаза цвета булатного кинжала, почувствовать вкус любви на своих губах. И с горечью понимала, что утром всё вновь придётся забыть… (Конец 1 части) Часть 2 «Весь мир - театр» «Весь мир театр, а люди в нём – актёры…» - читал со сцены сероглазый мальчик с не по-детски серьёзными глазами и чуть изогнутыми бровями. А в полумраке зала на него с гордостью смотрели родители и тётушка, открыто восхищаясь будущим талантом. «Наш сын может стать знаменитым…» - прошептала Вера Фёдоровна на ухо мужу, сосредоточенно следящему за сценическими перипетиями. Ведь для Ивана Ивановича, человека знакомого с театром гораздо ближе, чем кто-либо другой, всё происходящее было не просто школьным утренником сына. Это был ОН– маленький и неуклюжий, но всё тот же волшебный мир кулис, которому он служил и сам. И на сцене всегда вершились чудеса: расцветали сказочные цветы и не менее сказочные чувства, горели глаза, играла музыка - вечная музыка любви и жизни. Тогда маленькому Владимиру казалось, что будущее светло и прекрасно, что никогда оно не омрачится, а тёмные грозовые тучи не сменят этого ослепительного голубого неба в его душе. Но судьба распорядилась несколько иначе. Горе вошло в дом в тот момент, когда мальчику исполнилось восемь лет. Это случилось как раз после его дня рождения. Володя ещё продолжал разбирать подарки, когда кровавая тень пролегла на отражении месяца в зеркальной поверхности, тревожно крикнула какая-то ночная птица, а сердце стукнуло громче, чем обычно, и на долю секунды остановилось в груди. И в тот миг мучительной неизвестности он понял, что произошло непоправимое, что жизнь навсегда потеряет отныне свою красоту, что некто жестокий отобрал у него всё – радость, любовь, детство, само желание жить и наслаждаться жизнью. В тот момент безжалостная шальная пуля разбила сердце его матери… Всё, что происходило потом, он помнил слабо. Побледневшее мамино лицо, на которое, казалось, смерть ещё не наложила свой страшный отпечаток, её темные волосы, застывшие в полудвижении, в которых уже никогда не будет задорно играть теплый майский ветер; её тонкие брови, которые уже никогда не изогнутся вопросительно-строго на его очередную выходку; её сложенные восковые руки, что уже никогда не обнимут его, не приласкают; и её навеки-вечные закрытые глаза – вот так и становится незачем жить. Отец недолго оплакивал смерть жены. Через несколько месяцев его автомобиль врезался в дерево на просёлочной дороге – как показала экспертиза, сердце, не выдержав навалившихся испытаний, остановилось на полпути к могиле той, для кого оно существовало и билось вот уже десять лет. В день похорон отца маленький восьмилетний мальчик понял, как нелепа бывает наша судьба, забирая всё самое важное, но оставляя то, что уже не имеет ни малейшего значения – нашу никчёмную жизнь. В тот день у Володи высохли слёзы – навсегда, до смертного вздоха. Вернее, они исчерпались, выплакались все, до последней капли, а их отголоски остались лишь глубоко-глубоко в душе. В тот день он в одночасье стал Владимиром, и уже никому не разрешал называть себя ласковым детским именем. С годами сердечные раны превратились в шрамы, ужасные и неизгладимые, душевные рыдания стихли, а сердце превратилось в обледеневший камень, растопить который так никто и не смог. Руки взяли оружие, в крови загорелось желание мести за тот случайный выстрел, оборвавший три жизни – его матери, отца да и его самого – под неумолимым и жестоким ночным небом Петербурга. Но боль лишь уснула, она очень часто напоминала о себе длинными зимними ночами, и тогда Владимир садился в своё авто и уносился в темноту в глупой надежде на то, что и его сердце неожиданно остановится на очередном повороте. Ничего подобного снова не случалось, он, немного остудив боль, возвращался к своей работе, своим бесконечным любовницам, друзьям, врагам, а главное – к своему безграничному одиночеству. То утро ничем не отличалось от бесчисленной вереницы предыдущих. С тоской глянув на очередную красотку в своей постели, Владимир попытался вспомнить чистого и прекрасного ангела, которого увидел во сне. Но с горечью понял, что сон растаял в туманной утренней дымке, навсегда унося с собою этот светлый образ. Осталось только непонятное душевное томление, никогда раньше не испытуемое, ощущение неземного счастья¸ ускользающего из рук, и тихий голос мамы: «Это – твоя судьба, Володенька. Не беги от судьбы. Ничего не бойся, ведь никакие невзгоды не омрачат предначертанного счастья …» На этих словах он проснулся. Теперь нужно было забыть нелепый сон, указать на дверь Ольге, выпить кофе и уехать на работу. Городская прокуратура по обыкновению встретила Владимира блеском окон в бликах встающего осеннего солнца и новым делом, которое ему поручил шеф. Как известно, Александр Христофорович всегда поручал Владимиру самые безнадёжные и сложные дела. Ведь каждый сотрудник прекрасно знал о блестящей, почти сверхъестественной интуиции майора Корфа, которая помогала ему расследовать любое преступление и наказывать исключительно виновных. Его боялись, ему завидовали. Одни считали его слишком гордым, другие – слишком нелюдимым, третьи – не в меру жестоким и никому не могло прийти в голову, насколько этот блестящий успешный офицер - следователь по особо важным делам, в раннем детстве унаследовавший от покойных родителей приличное состояние – несчастен. Вот и сегодня заискивающе улыбнулся сотрудник в коридоре, арестованный Владимиром пару недель назад, а сегодня привезённый на допрос негодяй в очередной раз пригрозил физической расправой, секретарша шефа томно закатила глазки, встретившись с непроницаемым взглядом стальных глаз. «Пристрелить бы их всех… Это не в пример легче, чем играть успешного и довольного жизнью перспективного следователя…» Владимир грустно улыбнулся свом мыслям. Полина наверняка подумала, что ей. Плевать. Шеф понимающе кивнул головой. - Как ты, Владимир? Ведь сегодня годовщина… - Жизнь прекрасна (только горькая насмешка и помогает пережить несколько секунд болезненного воспоминания, которое хотелось бы вырвать из памяти, выжечь калёным железом). - Ты же знаешь, мы с твоим отцом учились вместе… - Да (только Его давно нет, и мамы нет, а я …) - Хочешь поговорить о них? - Нет (какая невыносимая, нестерпимая боль, когда же ЭТО закончится, я ведь нормально работаю…Так за что же меня ПЫТАТЬ? Инквизиция – и та была милосердней). Повисает неловкое молчание. Слышно только, как размеренно тикают старинные часы на стене, промозглый ветер гудит за окном, где-то далеко играет мелодия на чьём-то мобильнике и быстро-быстро, как бы торопясь успеть за отведённое ему время, стучит сердце уже давно ушедшего из жизни человека. - Владимир, как там дело гражданки Рустамовой? Об убийстве её брата. - Артур Рустамов по кличке Седой был убит двенадцатого сентября у себя в квартире, закрытой изнутри. В помещение не мог пробраться никто посторонний, орудие убийства не обнаружено (Голос – сухой и холодный – да, я привык видеть смерть, хоть и не привык с ней мириться. Но я снова играю. И это напускное безразличие – лишь малая часть моей игры). - Расследование продвигается? Очерчен круг подозреваемых? - Я работаю над этим (Я знаю, кто убийца, я знаю, как он это сделал и почему. Сегодня я найду его и заставлю ответить пред законом. Или…) Эту мысль довести до конца так и не удалось. Александру Христофорычу позвонили из министерства, и Корф ретировался. Он вышел из здания прокуратуры, сел в свой автомобиль и помчался навстречу неизвестности, вопреки раздирающей сердце неугомонной вечной боли, не взирая на неподъёмную тяжесть своего одиночества. И в этой вечной схватке с самим собой он нашёл того, кого искал – преступника. Всё шло, как обычно. Мало кто сравнится в искусстве борьбы с человеком, всю жизнь боровшимся со всем миром. Холодная сталь в руках и глазах, испуганный взгляд по ту сторону пистолета, кровь, разгорячённая погоней, начинает медленно остывать на холодном осеннем ветру. И вдруг – отчаянный визг тормозов, и крик «Получай, мент поганый!» сливается с выстрелом. Из пистолета вылетает запоздалая пуля и поражает убийцу. Его кореш опоздал… Опоздал ли?.. Сознание ловит хруст рёберных костей, отголоски чужих разговоров, смех матери, наставления отца, серебряный колокольчик, а может – голос того ангела, что приснился сегодня. Сон последним ярким мгновение проскальзывает перед глазами, привыкшими не быть зеркалом Его души, а потом всё меркнет. Тот волшебный сон с белокурым ангелом – последние, что он помнит в этой жизни. «Простите меня, что так и не наказал убийцу по закону. Но он никого не сможет тронуть, уже нет. А значит – я ухожу не зря…» Вся жизнь – с детства одинокая и пустая – проносится перед глазами: «Весь мир – театр, а люди в нём – актёры. У каждого из них есть вход и выход… Безумству храбрых поём мы песню. Рождённый ползать – летать не может…» И вот уже нет сил вспоминать, говорить, не осталось сил даже думать. И Владимир летит в обступающую со всех сторон темноту… Конец 2 части Часть 3 «В лунном сиянии» За окном клокотала привычная городская суета. В воздухе раздавались тысячи запахов, звуков и слов, они проходили через сознание и будили воспоминания, которые казались такими же далёкими, как прозрачные облака в небесной лазури. Они уносили туда, куда нет возвращения, откуда не ждать весточки, где пришлось оставить всё, дорогое сердцу. Хотя нет, не всё – лукаво подмигивает ему оконное стекло, сияющее в лучах июльского солнца. Большая и важнейшая часть его жизни совсем рядом, её грустная полуулыбка наполняла комнату божественным светом, озаряла даже самый хмурый день, приносила радость и счастье в истерзанную душу. Каждый миг, каждый вздох был наполнен только ею. Вот она варит кофе у плиты, и золотистые локоны падают на точёные плечи, на тонкие брови, на бездонные глаза, в которых хочется потерять себя, утонуть, пропасть навечно, но нельзя. А вот она читает книгу в кресле, нежные пальчики перелистывают страницы, сладкие губки беззвучно повторяют прочитанные строки. Как же хочется прикоснуться к ним, тронуть жарким неистовым поцелуем, заставить её забыть обо всём, распустить длинные локоны, стиснуть хрупкое тело в объятьях и уже никогда-никогда не выпускать. Но это невозможно. Никак не возможно. Ему не нужна такая жизнь – находясь в двух шагах от неё, не сметь прикоснуться к атласной коже своими губами. Только когда она скрывается из виду в утренней дымке нового рабочего дня, можно вздохнуть хоть немного свободнее. Но не долго: без неё дышать становится невыносимо, больно, невозможно. И снова в горячечном бреду приходится коротать день до вечера, когда двери откроются, и войдёт она. А он… не может, подойдя, ласково прошептать слова приветствия, признания в любви, обещания счастья… Она снова читала ему стихи о ком-то далёком и бросившем. Кто он – тот, владеющий её сердцем? Почему его здесь нет, как помочь найти. Он не знал, сможет ли отдать её другому, но было невыносимо видеть эту боль одиночества в её прекрасных прозрачных глазах. Увы, он не имел на неё права, не сейчас, только не сейчас. Верни ему судьба этот год, проведённый в чужой шкуре, он бы нашёл её даже на краю земли, завоевал, отобрал у любого соперника, сражался бы со всеми, но стал бы счастлив - хоть на один короткий незабываемый миг он обрёл бы покой со своей белокурой мечтой, пришедшей из сна. А там – пусть снова боль, смерть, темнота. Он бы не роптал на судьбу, подарившую ему встречу с чистой любовью! Но теперь это невозможно. Теперь его удел – положить себя к её ногам, ничего не требуя взамен, чувствовать легкие, как ветерок, прикосновения её руки и просить всех известных и забытых богов, чтобы она ещё хоть чуть-чуть была рядом. За окном гаснет вечерняя заря, тихий сумрак спускается на гранитные плиты и в мирном плеске воды отражается темнеющее небо. В открытое окно неслышно и незаметно, как маленькая чёрная кошка, пробирается ночная прохлада и порывисто дышит на прозрачную кожу нежной щёчки, на плечи и тонкие руки, не прикрытые пледом. «Надо разбудить её, а то совсем замёрзнет во сне и простудится. Летние ночи в этом городе так коварны!». Он спрыгнул с окна, мягко подошёл к ней и тихо промурлыкал: «Любимая, проснись и спрячься под одеяло. Я не смогу согреть тебя сегодня…». Лучистые глаза открылись и сонно взглянули по сторонам: «Ой, прохладно, и как я забыла прикрыть окно? Ещё кто-то захочет тебя украсть, моя радость. Ты ведь такой красивый… » Она медленно подходит к окну, вдыхает тёрпкий запах спящего города и плотно задёргивает занавеску, а потом идёт в спальню, приглашая его с собой. Разве есть у него силы отказаться? «Глупенькая, это ты – моя радость, и грусть, и крылья, и вселенная, и звезда в грозовом небе. Я – просто мимолётное ночное видение, из тех, что наутро забываются. А ты для меня – весь мир, глупенькая моя глупенькая…» Он ложится рядом и начинает тихо засыпать у её руки. Скоро, совсем скоро над городом взойдёт одинокая голубая луна, и он сможет позволить себе немного больше. Только тогда. Ни днём раньше. В последних окнах гаснет свет, улицы, парки, мосты и дома погружаются во мрак летней ночи. Уставшее сознание сворачивается в глубине души маленьким бездомным котёнком. Проваливаясь в тревожный глубокий сон, он ещё крепче прижимается к ней и тихо выдыхает: «Анна, Анна, Анна…» Летнее солнце просыпалось в розовой туманной дымке и улыбалось сонной земле. В такие часы особенно остро ощущаем единение со всем миром, а особенно с той его частью, которая живёт в наших душах. Эта прекрасная гармония с собой поднимает нас над будничными заботами и проблемами, над грустью и одиночеством, как бы уверяя, что стоит жить и любить, бороться за счастье. В это утро Анна проснулась непривычно рано. За окном просыпался старинный дивный город, который она уже давно по-своему полюбила. Мелодично сливались воедино тысячи городских звуков, обретая то ни с чем не сравнимое великолепие, сродни которому только музыка небесных сфер да голос Бога в органных переливах. В ногах на кровати спал Кот, вздыхая тяжело и горестно. Как человек… Анну всегда удивляла эта особенность её питомца. «Интересно, о чём он вздыхает, бедный..?» Новый день встретил девушку солнечными лучами, дерзко пробивающимися сквозь пелену тёмных грозовых облаков. Она грустно взглянула на небо: вот так и жизнь ёё – пытается пробраться к счастью через километры дождей, полосы преград, через призрачные обещания и несбыточные грёзы. Но только всё это так бесплотно, что иногда хочется рыдать и предаваться унынью – день и ночь, день и ночь. Но у неё нет на это права. Она должна жить дальше, и бороться, и верить, что когда-то, совсем скоро, постучится в её окно такое долгожданное счастье. Однако пока это счастье проходило мимо. И в этот летний день оно улыбнётся её лучшей подруге, ведь Лизок выходит замуж за «самого обаятельного и привлекательного». Ох уж эта Долгорукая! Неужто она и из доблестного капитана угрозыска намеревается сделать домохозяйку? Впрочем, Миша влюблён по уши и, как Анне казалось, совсем не против угодить будущей жене. Вон какой шикарный зал ресторана заказан на целые сутки! И столько цветов он дарил! И какие стихи посвящал Лизавете! И какой он душка! Впрочем, об этом рассуждала не Анна, а Марья Алексеевна, мать Лизы и лучшая подруга её матери. А девушке приходилось последнее время только то и делать, что выслушивать восторженные рассказы о судьбе подруги, сетования по поводу того, что в её жизни нет такого шикарного поклонника, и родительские «успокойся», «не грусти, всё ещё впереди». Почему же мама не понимает, что Анна действительно рада за подругу? Почему обязательно нужно впускать в свое сердце горестные размышления? Если и было чуточку грустно, так это от того, что плохо быть одной на свадьбе, где все приглашены парами. Хотя об этом Анна думала в последнюю очередь. Сейчас её больше заботило то, как лягут золотистые локоны в затейливую причёску, как чёрное платье обтянет стройную фигурку, как блеснут в редких солнечных лучиках золотые серьги – ведь она не может упасть лицом в грязь перед друзьями и коллегами Долгорукой, считающими, что она слишком мало времени тратит на свою внешность и слишком много на работу. И вот длительные приготовления закончены. Анна критически осмотрела себя в зеркале, улыбнулась той очаровательной и задорной улыбкой, которую так любили и ценили все друзья, в очередной раз посетовала, почему она, такая красивая, никому не нужна, налила Коту побольше молока, погладила любимчика по гладкой чёрной шерстке: «Знаешь, Котик, если мне будет скучно на свадьбе, то в следующий раз я возьму тебя с собой. Представь, что за фурор мы произведём! Все будут в состоянии глубокой трансгрессии!» Кот плотоядно мяукнул, как бы подтверждая правдивость её размышлений, а девушке почем-то вспомнились слова из старой-старой сказки: «Не бойтесь, гости дорогие. Это моя лягушонка в коробчонке скачет». Снова горько усмехнулась свом мыслям: «Взрослая уже, а всё сказки на уме». Она даже предположить не могла, насколько похожа будет на эту сказку её собственная, не менее волшебная и прекрасная. Вдруг часы пробили полдень. В тишине комнаты раздался звонок телефона и голосом диспетчера сообщил о прибытии вызванного такси. Анна, быстро схватив сумочку и очки, побежала на свадьбу подруги. Её золотистые пушистые волосы, идеальными локонами струящиеся по плечам, поцеловал тёплый июльский ветер, её лучистым глазам улыбнулось ласковое солнце, даже хмурые тучи стали выше и прозрачней от одного взгляда на её сладкие губки. Он сидел на окне и наблюдал, как маленькая фигурка исчезла за дверцей авто. Вот уже растаяли в густом воздухе последние пылинки, поднятые колёсами её такси, а он всё смотрел на летящую вдаль дорогу, забравшую его любовь. Наверное, до завтра. Казалось бы, совсем ненадолго, но для него эти сутки станут вечностью. Ведь сегодня – первая ночь полнолуния, их ночь. Одна-единственная в месяц, когда можно прикоснуться к её волосам не когтистой лапой, а рукой, когда можно прильнуть к губам в нежном поцелуе, чувствуя, как она, объятая сном, робко отвечает на прикосновения его губ. Ведь только тогда, когда ложится на землю лёгкий призрачный свет первой полной луны, покрывая свом волшебством спящие реки, улицы и дома, он снова может хоть на несколько коротких часов стать тем, кем был раньше – Владимиром Корфом, блестящим офицером, богатым наследником… Человеком… За возможность быть им всегда Владимир отдал бы, не задумываясь, и первое, и второе. Всё, к чему он стремился в той жизни, всё, чего он достиг, за что боролся, о чём грустил, меркло и теряло очертания перед призрачной возможностью прожить простую жизнь с любимой и желанной женщиной. Если бы его Анна была сегодня дома, они опять сидели бы на балконе до вечерней зари, а потом, когда вечерняя прохлада дохнула бы на её обнажённые плечи, зашли бы в уют комнаты. Она пила бы кофе со сливками, которыми бы щедро с ним делилась, смеялась над его проделками, читала свои стихи. Она часто ему их читала. «Простые девичьи рифмочки,» - улыбалась она. А он влюблялся в неё, в её стихи, в её улыбку, и смех, и грусть, и взгляд, в котором сияла вечная осень, - влюблялся с каждым днём всё сильнее и сильнее! А потом Анна снова заснула бы под лёгким одеялом, рассыпав по подушке белокурые локоны. А он, уловив в окне лунную серебряную ниточку, собрал бы лунный свет в клубок и, играя с его волшебством, снова обрёл бы своё человеческое тело, стал бы на колени у кровати любимой, украсил бы её волосы ночными звёздочками, напоил бы сонное дыхание вкусом и ароматом своей любви. Он уже много раз так делал, с тех самых пор, когда она забрала его, бездомного и одинокого, в свой дом. И каждый раз она улыбалась во сне своей чудесной улыбкой, и тихо просила не уходить, и шептала что-то неразборчивое, но до боли похожее на «любимый». А он замирал от страха в ожидании, что она сейчас проснётся и оттолкнёт нежданного незнакомого ночного гостя, крадущего её сны, который не может подарить взамен ничего, даже своей никчёмной чужой жизни! Но только сегодня её не будет. Уже не будет. Вот и солнце зашло за горизонт, давая дорогу вечерним крылатым гениям сумрака и прохлады. Летний вечер сменила неспокойная ночь, на крыльях которой прилетела неистовая гроза, и огненные молнии разорвали чёрное полотнище небес, как и его бедное сердце. Владимир бесцельно бродил по квартире, Не только Анны нет сегодня рядом, даже луна не хочет подарить свой целебный свет. В тёмном небе снова блеснула вспышка молнии, а в серых глазах – безнадёжность. Владимир прыгнул на подоконник и устало свернулся у горшка с бегонией, уже ни на что не надеясь. В этот самый миг сквозь неприступную крепость грозовых туч пробился редкий случайный лунный лучик, скользнул по чёрной шерсти, уронил серебристые искры - и чёрный пушистый Кот стал черноволосым красавцем Корфом… За окном сиял светлый лик полной луны. Летняя ночь роняла слёзы студёной росы на листья спящих деревьев. Почему? Этого Владимир не мог понять. Почему судьба сегодня отняла у него Анну? Ведь каждый месяц, с замиранием сердца ожидая первой ночи полнолуния, он страшился, что не сможет стать человеком. Ведь он не понимал, как это всё происходит. Никто не понимал. Владимир вдруг вспомнил отчётливо и ярко последние мгновения своей прежней жизни и всё, что последовало за ними. Он почувствовал то ощущение опустошённости, которое обступает человека только в последний миг его земного существования; он снова пережил череду страшных деформаций внутри, которые ощущают в последние минуты перед смертью; его гордый, непоколебимый дух снова полетел в пугающую бесконечную пустоту, из которой никто не выбирался. А потом был свет, и он шёл ему навстречу, и понимал, что его больше нет, и готов был отдать всё что угодно, лишь бы не видеть, не чувствовать и не понимать всего этого. Но через несколько мгновений тот фантасмагорический свет превратился в ярко сияющие глаза какого-то огромного существа, и все инстинкты слились в один – он в последний момент отпрыгнул в сторону, спасая свою жизнь, которую только что чуть не отобрала шальная пуля преступника, а потом и колёса автомобиля его сообщника. Размышляя над тем, как ему всё же удалось выжить, Владимир даже не сразу понял, что огромные сверкающие глаза были на самом деле фарами проезжающего мимо новенького Renault. Лишь потом, придя в себя и осмотревшись, он понял, что мир вокруг, как и он сам, бесповоротно изменился, и не стать им прежними – уже никогда. Он дни напролёт бесцельно бродил по многолюдным улицам, пытаясь найти хоть мало-мальски путёвое объяснение тому, что произошло. Но просветление не приходило. Нужно было просто принять случившееся и смириться с мыслью: он, майор прокуратуры Владимир Корф умер и после смерти стал котом – чёрным, избитым, отвергнутым каждым пешеходом, с которым он сталкивался на своём пути, а ещё таким же несчастным и одиноком, как и раньше. Впрочем, однажды ночью, когда над городом поднялась круглая, как золотая монетка, луна, он вдруг лизнул шершавым кошачьим языком вкусный лунный свет, мурлыкнул и улыбнулся своей, как говорили друзья, «фирменной корфовской улыбкой». Владимир не поверил своим глазам: он снова стал человеком! Это всё было похоже на чудесный волшебный сон, но тем больнее и горше было пробуждение: с первыми лучами холодного октябрьского солнца он почувствовал, как разрушается каждая клеточка в его теле, чтобы принять чужую форму. Он вновь обрёл длинные усы, лапы и хвост, он вновь стал котом – никому не нужным и исключительно одиноким. Время шло. Постепенно осенние дожди сменились первыми заморозками, пожелтели и осыпались листья, иней стал покрывать ночью окна домов и витрины на Невском. Однажды холодной ноябрьской ночью, когда облака закрыли от чужих взглядов дрожащие звёзды, а бледный свет луны лишь время от времени пробивался, чтобы взглянуть на спящую землю, он открыл серые глаза и заметил восторженные взгляды проходивших мимо девушек – опять человек, опять только на короткий миг морозной ноябрьской ночи. А потом… Но в этот раз луна посулила ему любопытную встречу: в парке симпатичная тёмноволосая девушка, показавшаяся чем-то знакомой, шарахнулась от него, аки чёрт от ладана. Владимир пытался её успокоить, а девушка всё твердила: «Нет-нет, невозможно, никак, никак невозможно». Это была Радмила Рустамова, или просто Рада, сестра цыгана Седого, убийство которого было последним делом Корфа, убийца которого лишил жизни и его. Это она, увидев, как человека, пытавшегося наказать виновных в смерти брата, безжалостно сбили автомобилем, а потом выбросили труп в Неву. Той же ночью друзья-цыгане (а для них нет почти ничего невозможного!) выловили его в реке. А Рада, не в состоянии вернуть человека к жизни, подарила ему жизнь новую, одарив обликом животного, у которого эта жизнь не одна. Владимир слушал рассказ цыганки, так до конца и не будучи уверенным, что всё это происходит с ним. - Да уж. У кошки девять жизней, не так ли, Рада, - насмешливо изогнулась изящная чёрная бровь. - Не так. Не девять, а две. Только мало кто знает. Люди предпочитают верить старым россказням. А ты теперь другой. Так что береги эту жизнь. Третьей уже не будет. - Но если ты меня в кота превратила… - Я что, по-твоему, волшебник страны Оз? Не превратила в кота, а дала кошачью жизнь. - Да какая разница? Если я теперь кот, почему на одну ночь становлюсь человеком? Почему именно сегодня? Как долго это будет продолжаться? - Сама не знаю. Ты же видел, красавчик, как напугалась я, тебя увидав… А сегодня – первая ночь полнолуния. Никто не знает, каким волшебством захочет одарить в это время луна. Тебя, видать, вновь человеком делает, да только надолго ли, никто того не знает. Непредсказуемы чары полной луны… Пришло утро, нежеланное и слишком быстрое, возвращая Владимиру уже ставшее близким кошачье тело. Оно всё ещё хранило следы его предсмертных травм, но сломанные рёбра начали потихоньку срастаться, голова уже не так болела, а хвост перестало ломить. Потянулись бесцельные дни, вечера, утра и ночи в вечной погоне за хлебом насущным, в непрекращающейся борьбе за место под солнцем. И где-то в глубине маленького пушистого тельца скованная чужой оболочкой душа иронично усмехнулась: «Жизнь налаживается…» А дни неумолимо, неотвратимо бежали дальше. Вот уже первые снежинки закружили в своём диковинном танце. Пришла зима. Когда-то он любил зиму: ещё в детстве маленький Володя мог часами сидеть у окна и наблюдать, как падает снег, как белые пушистые хлопья тёплым ковром ложатся на уставшую землю, а мороз рисует на стекле затейливые узоры. А сейчас… Стоит ли говорить, как тяжело среди зимы маленькому бездомному существу? Но именно сейчас судьба улыбнулась своему отверженному сыну. Среди снежных сугробов, среди холодных улиц и ещё более холодный обледеневших сердец к нему склонился светлый ангел и поманил за собой. И Владимир, не задумываясь, шагнул навстречу тёплым рукам, лучистым сияющим глазам и доброму сердцу, которое коты чувствуют даже на расстоянии. Если бы это ангел приказал ему умереть и посулил призрачную встречу в райских садах, Владимир в одночасье бросился бы под колёса первой проезжающей машины. Но прекрасное видение из сияния и меха прошептало: «Иди ко мне…» Разве он мог ослушаться? Ангел оказался девушкой по имени Анна. По крайней мере, так она представилась в телефонном разговоре с каким-то Сергеем Степановичем. Как оказалось потом, это был её шеф. Владимир чётко слышал и понимал каждое слово, хоть рассмотреть девушку так и не смог. Зрение котов отличается от человеческого. Но зато он разобрал, что именовать его будут просто Кот, что котов здесь любят, что молоко и разные вкусности обеспечены и что он – «её радость с хвостиком». Тогда он впервые подумал: «Глупенькая, это ты моя радость». Впервые рассмотреть девушку ему удалось только в полнолуние, припавшее на новогоднюю ночь. Одного взгляда человеческих глаз хватило, чтобы вспомнить, где он видел эти сияющие глаза цвета фиалок, этот маленький носик и милую головку в ореоле золотистых шёлковых волос. Это была его мечта, пришедшая во сне, это о ней мамина душа сказала: «Ищи свою судьбу, Володенька». И он сразу её узнал, долго стоял на коленях возле спящей красавицы и вглядывался в родные черты, а потом склонился к розовым губам, пахнущим кофе. «Я люблю тебя, Анна, люблю, люблю, всегда буду любить» - пронеслось в его мыслях, а потом сладкие губки приоткрылись, и он упал в бездонную пропасть, из которой уже не выбраться. Все предыдущие интрижки и романы померкли, все красавицы, побывавшие в его объятьях, вмиг были забыты. Он даже забыл, что теперь не имеет права на любовь, что скоро, совсем скоро он ещё на один мучительно долгий месяц перестанет быть человеком. И в этот момент над городом блеснул первый луч новогоднего солнца… Владимир стряхнул себя некстати нахлынувшие воспоминания. Как их немного. Лишь те несколько ночей, когда он успел побыть собой за полгода, проведённые в квартире Анны. Сегодня он мог бы снова целовать сонные губки, но её нет. И вряд ли она вернётся до утра. А если придёт? Что он скажет, как объяснит своё присутствие, ведь в правду Анна всё равно не поверит. Владимир вздохнул и подошел к книжному шкафу. Открыл дверцу, вдохнул запах тесненных переплётов… Их вкусы дивно похожи: Анна тоже интересуется античной драмой и считает Ницше гением. Они могли бы быть счастливы, пронеслась шальная мысль. Вот только не суждено им испить этого ослепительного счастья, вкусить запретных ягод жаркой испепеляющей страсти, познать безбрежной любви, на которую способны их души. В этот момент его внимание привлекла неприметная тетрадь на полке. Ну как же! Её стихи. Владимир открыл их и начал читать, впервые понимая и осмысливая их в человеческом обличье. С каждой новой строчкой всё глубже погружался он в чувства и мысли любимой женщины, и светлая душа Анны раскрывалась перед его душой новыми невиданными гранями. На кончике хвоста притаился яд – Мираж пожизненной власти. В изгибах тела – дурман и разврат, Желание смерти и страсти. Он находит в снах и в бреду тех, Чья кровь чернеё безлунной ночи. И людям, свершившим смертный грех, Отравленный сон закрывает очи. А днём, когда раскалённый пламень Солнца пустынного жжёт горючий, Себе он находит прохладный камень, Устало ложится. Песок зыбучий Вмиг скроет от нас смертоносное жало, Глаза закроет. А ночью поздней Высшая сила его воскрешает, И дух скорпиона с пылью звёздной Взлетает в сиянии Зодиака Самым таинственным из созвездий, Храня людей своего знака, Цветы, и чувства – весь мир чудесный. «Мой маленький ангел способен показать коготки…» - весело подумал Владимир. А ведь она родилась под созвездием скорпиона… О себе пишет или о своём небесном защитнике? Да он ей и не нужен. Анна сильная, хоть и маленькая, хрупкая, стройная, тоненькая, как подснежник. Но её не сломить. И следующее стихотворение – яркое тому доказательство: Я – вода. Неизведанная стихия. Я сметаю с пути континенты и страны. Мне неведомы стены, оковы, границы, Мне неведома боль и душевные раны. Приземлять меня земли и горы не стали, Воздух только усиливал жажду мою, А огонь вскипятить меня зря лишь мечтает – Я, его потушив, всё свободней стаю! Паром вольным и чистым Стану тёплой весной, Льдом холодным искристым Лягу лютой зимой, Или просто водой – глянцем луж, ручейками, Каплей ливня, цунами и гладью морей. Я стихия, не схваченная веками, Я гнев вечности, скованный в песне дождей. «Мечта, она была моей мечтою с тех самых пор, когда я начал заглядываться на девочек… Смотрел и искал её – гордую и вспыльчивую, кроткую и тихую, бесстрашную и нуждающуюся в постоянной защите – и всё это одновременно. Тогда мне казалось, таких просто не бывает. А она была, и так же, как я, ждала неизвестно кого, искала, но не находила…» Кровавой яшмы червонные сети Врезаются в душу, врезаются в сердце. В застенках артерий болезненных этих Кровоточит свобода. Уже не деться Никуда от неё. Закипает гордость – Но выйти из плена она не желает. Она собирает всю волю в горстку – Но, успокоившись, вновь замолкает… Она – как яшма: не служит алмазам, Хрусталь, кораллы над ней не властны. Она воскресает не в грустном джазе, А в ритмах вальса и в танго страстном. Эту волю и гордость кто-то ищет по свету, А может быть, ту, что утрачена вновь, В её волосах – разъярённый ветер, А из вен жидкой яшмою хлещет кровь. «О чём ты думала, когда писала это, девочка моя, о ком ты мечтала? Я отдал бы всю свою прежнюю и будущую жизнь за призрачную возможность того, что это мог быть я… Вот только кому нужна такая моя жизнь, если даже мне хочется от неё отказаться…» В саду распустились цветы смерти – Хризантемы с тёрпким и горьким запахом, Лета внуки, холодной осени дети, В застенках зимы они с детства заперты. Они не цветут – опадают росами Холодных снов земли засыпающей. Не успели открыть летние грозы им, Почему обрекают их с увядающей Природою жить, ночевать с инеем И в белых снах грезить о вечности, О тёплых дождях. Но дни полузимние Стирают из памяти сны быстротечные. Их целует осень, тепло их радует. Хризантемы не знают, что скоро зима. Потому так траурно лепестки падают, Их срывает ветер и кладёт к ногам. Но снова солнечный лучик греет Одинокие эти цветы. И поверьте: От их красоты бледный мир светлеет И находится смысл в их ранней смерти. «Смерть… Не думай о ней, малышка. Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в степи. По-настоящему страшно не видеть твоей улыбки, не слышать голоса, не вдыхать запах твоих волос. Не иметь возможности…» Но что это? Несколько слов, написанных карандашом – видно, срочно надо было записать важную информацию, а ручки под рукой не оказалось. «17.07. 12.00. Клуб «Neo’s». Лизка». Мысли лихорадочно закружились в голове: 17.07. – это сегодня; Лизка – это её подруга; «Neo’s» - он знает, где это… Всё было очень-очень утомительно: музыка играла слишком громко, гости кричали «Горько!» слишком часто, почти каждый третий (если не второй) танец был медленным – в общем, Анна пришла к выводу, что ходить на разного рода мероприятия с танцевальной частью без пары весьма бессмысленно. Она уже подняла несколько тостов за здоровье молодых, но вряд ли жениху и невесте, занятым исключительно друг другом, пришло в голову обратить на неё внимание. Также «посчастливилось» пару вальсов станцевать с Петром Михалычем, отцом Лизы, которого Анна на дух не переносила ещё со школьной скамьи за тупость и лицемерие. Добродушный здоровяк Никита пригласил её на какой-то медляк, впрочем, то постаралась Сонечка Долгорукая, типа «пусть Лизина лучшая подруга хоть с моим потанцует, раз своего не заимела…» Это всё начинало напрягать. Анна встала из-за стола. Уйти бы, скрыться, забиться в щёлку и сидеть там, сжавшись в комочек, пока это всё не закончится. Но только она ведь никогда не сделает ничего подобного. Она не разочарует подругу, которая всё же сегодня празднует самое счастливое событие своей жизни. Она не даст пищи для пересудов бесчисленной Лизиной родне, которая с радостью уже завтра готова была бы обсуждать подобный поступок «этой гордячки Платоновой» с её родителями. И главное - она никогда не позволит себе показаться слабой перед другими. Её роль в пьесе жизни – не забитой одинокой и слабой простушки, а сильной и независимой женщины, достойной уважения и восхищения. «Да будет так», - давно решила Анна, и сейчас ей оставалось только улыбаться в лицо одинокой и враждебной судьбе. Вокруг кипела жизнь: под современные мотивы в обнимку танцевали пары, за столом по-прежнему слышались здравицы в честь молодой семьи Репниных, неоновый свет больно резал глаза. Девушка решила, что её гордость не пострадает, если она выйдет на пару минут подышать свежим воздухом. Тихая лунная ночь была наполнена тёрпкими запахами городского лета. Редкие прохожие настороженно посматривали в сторону симпатичной блондинки, стоящей у ночного клуба, некоторые незадачливые гуляки даже делали попытки «снять девчонку», но будто какая-то неведомая сила отталкивала их от Анны. Может быть, судьба, а может, вечная осень, которую многие видели в глубине голубых Аниных глаз. Она уже собралась вернуться в банкетный зал, когда услышала за спиной тихий глубокий голос: «И не страшно такой прекрасной барышне самой бродить по безлюдным ночным улицам?» Она никогда не любила отвечать незнакомцам, но сейчас, в этот самый миг, вдруг почувствовала, что жизнь закончится, время остановится, выплаканные бессонными ночами девичьи грёзы не сбудутся, а долгожданное счастье пройдёт стороной, если она ему не ответит. Анна медленно повернулась, готовясь произнести нечто разумное, и застыла на месте. Перед ней стоял тот, о ком она мечтала с детства, кого ждала, не взирая на упрёки и насмешки, кого повстречала и целовала в жарких снах, утром таящих без следа, кому шептала «люблю». Тёмная чёлка ложилась волной на упрямый лоб, губы чуть тронула ласковая полуулыбка, серые глаза в свете фонарей, казалось, сияли, как далёкие прекрасные звёзды. Он стоял перед ней, чуть наклонив голову, и внимательно смотрел в глаза, вглядываясь в душу, приглашая, маня за собой в омут, из которого не выплыть. Анна тоже несмело улыбнулась в ответ – все слова в одночасье вылетели из головы. Из клуба, яростно обсуждая с кем-то из родственников вероятность победы команды «Челси» в ближайшем матче Премьер-Лиги, вывалился Андрей Петрович. С пьяным воплем «Вау, Лизкина подруга! Анька, пойдём, выпьем!» он сделал попытку увлечь девушку за собой, но в ответ услышал давно знакомое «Не говори, что мне делать, и я не скажу, куда тебе идти! » Незнакомец улыбнулся уже более открыто: «Развесёлые у вас друзья, Анна. Кстати, меня зовут Владимир. Разрешите», - и, галантно предложив руку, увёл Анну в шумящий вихрь музыки и смеха. Она шла за ним, едва ли ощущая земную твердь под ногами, сознание, не переставая, твердило одно и то же: «Только бы это был не сон, пожалуйста, Господи, не сон, не сон, только не сон…» Она шла рядом, и это наполняло душу незнакомым ранее трепетом и такой пьянящей радостью, что Владимир физически чувствовал, как за спиной вырастают крылья и поднимают его над грешной землей, над горькой судьбой, унося в страну вечного счастья. Стало совсем неважно, что утро он снова встретит в чужом облике, что потом целый месяц будет смотреть на неё кошачьими глазами, а прикосновения нежных пальцев ощутит только через тёплый мех шёрстки. В эту минуту Анна была рядом, шла под руку с ним, бесплотные мечты последних месяцев начали сбываться с головокружительной скоростью, и Владимир не собирался терять ни одного мгновения этой волшебной ночи. Он пригласил её на танец и с замиранием сердца услышал тихое «Да». Музыка понесла их на своих невидимых крыльях, накрывая волнами аккордов и обещая райское блаженство. В зале, наполненном людьми, они видели только друг друга. Её маленькая ладошка лежала на плече Владимира, его сильная рука обвивала Анину талию, пальцы сплелись в чарующем восторге первых несмелых прикосновений, а души слились воедино. И никто не был властен в этот миг разделить два сердца, бьющихся друг для друга, две жизни, предназначенных друг другу, две мечты, нашедших друг друга в неясном свете оттенённой облаками призрачной полной луны. До рассвета оставалось ещё несколько часов, а Владимир и Анна уже успели поговорить чуть ли не обо всём. Она не переставала удивляться, насколько близок ей этот красивый высокий мужчина, как тонко он чувствует её, как сладко обнимает, как похоже мыслит, как волнующе смотрит. Такого с Анной никогда ещё не было: впервые влюбившись – с первого взгляда, но по-настоящему и навсегда, - она жадно ловила каждый взгляд, каждый жест, каждое слово, каждую улыбку Владимира, сама о чём-то восторженно рассказывала, смеялась над его шутками и пыталась разобраться, что в глубине его ласковых серых глаз кажется таким до боли знакомым и родным, где она могла видеть эти глаза раньше, кроме своих грешно-сладких снов, и когда снова увидит их. Да и увидит ли? Ночь, и без того короткая, пролетела, как одно мгновение. Владимир с сожаление поглядывал на часы: осталось пару десятков минут до рассвета, за это время нужно ведь успеть и домой добраться. Кот не должен огорчать свою маленькую хозяйку. Он иронично усмехнулся своим невесёлым мыслям: «Да вы Золушка, майор Корф, ещё чуть-чуть – и превратитесь в тыкву!» Рассказывающую о своей диссертации Анну немного смутила появившаяся на лице собеседника ухмылка. - Что-то не так? Вы простите, Владимир, у меня не так уж и много опыта в сфере… подобного неофициального общения… Может, я говорю что-нибудь не то... - Нет-нет, Анна, всё это чрезвычайно интересно, просто я… немного тороплюсь. Пожалуй, уже много. Очень… тороплюсь. Владимир чувствовал себя глупцом, неопытным мальчиком-ботаником, в первый раз пригласившим на свидание понравившуюся девочку. Но в то же время близость Анны стирала всякую неловкость, с ней рядом хотелось петь, смеяться, шутить, хотелось жить. Да и ей, похоже, было приятно его общество. Будь у Корфа ещё хоть несколько часов, он бы полностью покорил маленькое, холодное от одиночества сердечко. Но времени катастрофически не хватало. Анна с грустью понимала, что сказка заканчивается, так и не успев начаться. Подавив тяжёлый вздох, она приветливо кивнула новому знакомому на прощанье, проследила, когда он покинул зал, и уже решила подойти к новобрачным с пожеланиями счастья и, наконец, откланяться, когда уверенные руки обняли её за плечи и ставший родным баритон прошептал: «Поехали!» Она сама не поняла, как согласилась. Скажи он «Поехали ко мне» - и Анна бы не смогла отказать, так неожиданно блеснуло долгожданное счастье. Но сев в такси, Владимир осведомился, где она живёт, и назвал адрес шофёру. Машина быстро полетела по пустым утренним улицам. Город только начинал просыпаться. Стоял тот прозрачный предрассветный час, когда ночные тени уже отступили под лукавым взглядом утра, но солнце ещё медлит, давая сонной земле возможность привыкнуть к яркому дневному свету. В несущемся по городу такси Владимир и Анна медленно привыкали к близости друг друга. А ещё свыкались с мыслью, что через несколько мгновений придётся расстаться. И никто из них не знал, суждено ли быть следующей встрече. Когда автомобиль остановился возле знакомого подъезда, Анна выпорхнула в дверцу маленькой звонкоголосой птичкой и скрылась за тёмной дверью. Анна… Теперь он тридцать дней будет помнить, как сияют её глаза, как ручейком журчит нежный голос, как почти неуловимо, тонко пахнет Kenzo от её волос. Предавшись подобным мыслям, Владимир чуть было не пропустил восход солнца. Вовремя спохватившись, он успел только выскочить из такси, расплатиться с водителем и нырнуть в один из ближайших переулков… Весь день прошёл в немом ожидании. Анна молча ходила по квартире, как-то автоматически отвечала на телефонные звонки, а потом и вовсе сняла трубку – все её мысли так или иначе кружили в медленном танце с тёмноволосым красавцем, за одну ночь успевшим перевернуть её маленький мир. Ничто не отвлекало от воспоминаний о Владимире, звуки его голоса слышались Анне в шелесте листвы за окном, в звуках музыки, доносящихся из соседней квартиры, в каждом голосе проходивших по улице людей она слышала отголоски его слов, в каждом взгляде видела отражение его глаз… Она даже не сразу заметила, что в квартире нет её любимца Кота. Наверное, он выскочил в отрытую форточку в её отсутствие и где-то гулял всю ночь. Именно беспокойство за жизнь питомца немного отвлекло Анну от мыслей о Владимире. Она торопливо выбежала во двор и несколько раз позвала непослушного Котика. - Анна Алексеевна, а мы видели Вашего чёрненького в соседнем переулке! – хором сообщили девочки-близняшки из третьего подъезда. «Ну, как же! Именно там живёт симпатичная сиамская кошечка. Наверняка, у неё пропадает не только мой Кот, а и все местные ушастики, » - Анна поблагодарила сестричек и пошла забрать своего любимчика. Впрочем, не успела она выйти со двора, как навстречу ей прыгнул с ветки знакомый чёрный комочек. - Кот! Наконец-то! Я уж и места себе не нахожу. Все больницы обзвонила, все морги! – весело засмеялась девушка. А Кот лишь улыбнулся в усы, явно думая о своём. Он думал о том, что пройдёт не так много времени, и снова взойдёт над Петербургом его сияющая владычица, и в небе, долго не пускающем ночную тьму, погаснут звёзды, и он снова обретёт человеческое обличье, а потом… Потом он скажет ей, кто на самом деле грел её руки холодной северной зимой, кого она кормила вкусным молочком и кому читала свои стихи. Он поднимет её на руки (вот именно так, как она его сейчас) и отнесёт в спальню, а там докажет, что они созданы друг для друга. Владимиру почему-то совсем не хотелось принимать во внимание тот факт, что девушка знает его только одну ночь, что вряд ли за это время успела полюбить его так же сильно и беззаветно, что его обжигающая страсть может напугать его маленькую Анну. И потянулись дни, наполненные ожиданием… А вокруг цвело и распускалось, бушевало в своей безудержной красоте пышное лето. В жарких лучах солнца сгорали все горести и печали, в душном воздухе ночей растворялись безумные сны. Анна наслаждалась отдыхом, весело играла с Котом, даже пару раз съездила к родителям, оставляя своего питомца на попечение добродушной соседки, обожающей животных. Владимир терпеливо ждал заветной ночи голубой луны, горячо моля небо подарить ему эту ночь, подарить ему этот шанс – последний шанс обрести любовь единственной женщины, которой навеки предалось его сердце... Но, видно, небо не услышало его молитв или не захотело внять им. Погода надолго испортилась. Три месяца проливные дожди изнуряли уставший город. Три месяца ни одна звёздочка не улыбалась с тёмного ночного неба. Три долгих месяца не сверкал призрачный луч полнолуния, а Владимир не мог стать человеком. Бывали мгновения, когда ему казалось, что сказка закончилась навсегда, что никогда больше ему не прикоснуться рукой к прохладным Аниным пальчикам, не обнять её хрупкие плечи, не увидеть в глубине прозрачных глаз высокое осеннее небо. Тогда он подходил поближе и устало ложился к её ногам. А девушка ласково наклонялась, трепала его за ушком, брала на руки, и мрачные мысли вновь отступали, а её близость дарила какую-то необъяснимую веру в то, что всё будет хорошо, что дождь закончится, взойдёт луна и исполнит самые заветные желания. А время неумолимо летело вперёд. Всё чаще туманная утренняя дымка над сонным городом сменялась холодным инеем, уныло темнела скованная гранитом и первым тонким льдом река, «стоял ноябрь уж у двора…» Анну снова поглотила вечная суета – работа и уроки, редкий отдых и черно-белые сны. Она всё реже вспоминала о своей тетрадке со стихами и всё чаще грустно смотрела в окно. Как не странно, ей не удалось избавиться от мыслей о таинственном мужчине, назвавшемся Владимиром. Анна сначала хотела найти его – даже встречалась с Мишей Репниным, просила пробить по своим милицейским каналам. Вот только, кроме имени, она ничего о Владимире не знала. Грустно вздохнув, Репнин сказал, что, увы, не в силах помочь, что единственный человек по имени Владимир с похожими приметами – майор Корф, его коллега и лучший друг, - погиб год назад при исполнении и что она не сможет найти того, кто не желает быть найденным. Потом Анна честно хотела его забыть – вычеркнуть из памяти, но упрямое сердце отказывалось, твердило, что он – судьба, а судьбу нельзя забыть, от неё нельзя отвернуться или сбежать. И она вновь вспоминала недолгие моменты своего счастья: вороную чёлку, спадающую на упрямый лоб, ямочки на щеках, тёплый взгляд серых бездонных глаз и ласковый тихий голос, свои сны, в которых он целовал её губы и глаза, шепча о любви. Снова и снова оживали они в памяти – ведь больше у неё ничего не осталось. Под конец ноября погода неимоверно ухудшилась. Хотя куда уж больше. Стеной лил дождь за окном. Невозможно было увидеть даже стену дома на противоположной стороне улицы – а не то, что лунный свет! Владимир устал ожидать чуда: слишком много их уже было в его жизни, по-видимому, поток чудес иссяк. Душу грели недавние слова, брошенные Анной во сне. В ту ночь он осмелился лечь прямо на подушке, уткнувшись носиком в золотые локоны. Сквозь пелену тревожного сна Анна прошептала: «Владимир, вернись, я люблю тебя…» - и он понял, что она звала его. Аня просто не могла звать кого-то другого! Вот только почему он узнал об этом теперь, ведь они уже не смогут быть вместе никогда!!! От сего нерадостного открытия на душе становилось ещё горше. Даже сегодняшнее полнолуние не принесло успокоения – в такую погоду им не встретиться! У Анны было слишком много работы, и часы пробили полночь, когда она варила себе очередную чашку крепкого чёрного кофе. Нужно было срочно сдать статью в кафедральный сборник, сроки, как обычно, поджимали, приближался страшный dead-line, поэтому в план сегодняшней ночи сон точно не входил. К тому же, на носу был день рождения, а значит, следующие несколько дней из графика работы можно успешно вычеркнуть. Девушка взяла наполненную чашку и вернулась в гостиную. Компьютер устало подмигивал: пора отдохнуть; приятный аромат и пар над чашкой твердили о том же. Анна согласилась с ними, пересела в кресло и взяла на колени Кота. Но сон начал потихоньку одолевать уставшую девушку, она случайно выпустила чашку из рук - и горячая жидкость выплеснулась на чёрную шёрстку. Кот недовольно мяукнул и спрыгнул вниз. К счастью, он не очень пострадал, зато теперь будет битый час вылизывать свою тёплую шубку – Анна точно знала повадки своего хвостатика. А ещё знала, что он не любит это прозвище, а, услышав, хмурится и демонстративно уходит в другую комнату. Поэтому сейчас решила его лишний раз не злить. И без того обиженный на весь мир, Кот прыгнул на подоконник и уселся у еще не задёрнутой занавески. Наверное, никто не смог бы этого объяснить, но в тот самый момент тёмные густые тучи дали дорогу одинокому лунному лучику, он проскользнул над спящими деревьями и домами, над унылой рекой, над мокрым уличным асфальтом и опустился, преломившись в стекле, на чёрную лапку с аккуратными коготками. Следует ли уточнять, что это была первая ночь полнолуния?.. Анна проснулась от звука падающего тяжёлого предмета. Вскинувшись в неудобном кресле, она повернула голову, чтобы пожурить любимца за разбитый цветок и застыла: в сиянии серебристого лунного света на её глазах маленький пушистый Кот, её домашний любимец, стал красивым высоким мужчиной по имени Владимир – её мужчиной. В какой-то момент ей показалось, что это продолжение сна, что вот-вот придёт утро – и всё растает без следа. Но Владимир прошептал: «Анна, Анечка, девочка моя,..» - и всё стало неважным, несущественным, всё, кроме него. Анна шагнула навстречу вновь обретённой любви, как шагает в реку смерти отчаявшийся человек, как шагает в царство забытья непрочитанная книга, как падает с голой ветки последний листок. Она шагнула навстречу – и очутилась в жарких объятьях, столько ночей снившихся и манивших в страну блаженства. - Это ты, мой родной, мой хороший, ты снова со мной, - шепчут сладкие губы. - Я всегда был с тобой, каждый день, каждый миг, каждую минуту. Я был рядом и был счастлив, - бережные пальцы играют вьющимися локонами, ласкают тонкую шейку, гладят мокрые от непрошенных слёз щёчки. - Но как же так вышло? Ты – Кот… Разве такое бывает, ведь невозможно… - удивлённо распахиваются глаза, в приглушённом свете бра напоминающие весенние фиалки. - Нет ничего невозможного в ночь полнолуния. Когда-то я расскажу тебе, как Владимир Корф стал Котом, когда-то, но не сейчас, - серые глаза отражают чувства, они не говорят – кричат о любви, вечной и бесконечной, как океан, пленительной и глубокой, как его бездонные просторы. - Я не смогу без тебя, я не хочу, чтобы ты снова становился котом! – прозрачные ручейки слёз катятся из-под ресниц, но срывающемуся девичьему голосу отвечает уверенный и мягкий: - Мне никогда вновь не стать человеком. Но и без тебя мне не жить. Позволь и впредь оставаться в твоей квартире, быть рядом, делить твоё одиночество, а один раз в месяц целовать твои сладкие губы, - просьба медленно перетекает в поцелуй, томительный и нежный, становящийся всё жарче и жарче. - Владимир, я тоже не могу без тебя. Я готова на всё, чтобы остаться с тобой… - стыдливый румянец покрывает фарфоровую кожу, и взлетают вверх насмешливо изогнутые брови: - На всё? Ну, если на всё… Тогда… тогда поцелуй меня… - весёлый девичий смех звонким колокольчиком раздаётся в ночной тишине, изящные руки оплетают его шею, манящий ротик приоткрывается, прикасаясь к мужским губам… Тут Владимир понял, что он уже не властен над собой, что ещё мгновение – и он уже не в силах будет остановиться. Собрав в кулак остатки воли, он с трудом оторвался от сладких губ любимой. Но Анна не собиралась отпускать его сегодня: «Да, Владимир, да, я согласна, на всё согласна, я ни о чём не пожалею, ни в чём не упрекну свою судьбу. Только будь со мной сегодня – быть может, в первый и последний раз. Не лишай нас двоих этой волшебной ночи счастья». И он не смог ей отказать, подхватил на руки и отнёс в спальню… А утром первый лучик ноябрьского несмелого солнца тихонько скользнул по подушке, прикоснулся к маленькому носику, разбудил Анну, поздравил с её днём рождения и подарил…лежащего рядом мужчину, который когда-то давным-давно был предназначен ей плутовкою-судьбой, так часто не в меру испытывающей своих любимых детей. Она ласково прильнула к его сильному плечу и прошептала: «Вставай, соня…» Владимир по-кошачьи потянулся в постели, но, ещё не открывая глаз, понял, как в очередной раз круто изменилась его жизнь. А потом были сладкие поцелуи, и бесконечное продолжение жаркой ночи, и кофе в постель, и снова поцелуи. А потом, немного погодя, пышная свадьба и безграничное, всеобъемлющее счастье. Никто так и не смог понять, как жизнь двоих людей, гордых в своём одиночестве, превратилась в прекрасную волшебную сказку. И только полная луна, сияющая над старинным городом, знала ответ: миром правит любовь; она побеждает все невзгоды, и ничто не властно над ней – ни человеческое зло и зависть, ни колдовские чары, ни сама смерть. Как говорил великий древнеримский поэт, «Всё покоряет любовь, и мы покоримся любви». КОНЕЦ