Клятва

Автор: Скорпион Герои: Анна, Владимир, массовка Пейринг: ВК/АП Время и место: почти без изменений Сюжет: события в мистично-альтернативном ключе после разрыва помолвки - И на что же ты готова ради его жизни? Буйные горные ветры мощными крыльями развевали черные одежды высокой женщины, трепали длинную накидку и выцветшие от времени пряди некогда темно-каштановых волос. Её глаза горели – только не мягким сверкающим светом далеких звезд, а красноватым хищным блеском, как глаза ночного зверя, охотящегося за человеческой плотью посреди этих диких кавказских ущелий. - На всё! – бесстрашно заявила Анна. Она не лгала. На сей раз – нет. Большая часть жизни прошла в невольной или подневольной лжи. Ложь эта, открытая подобно ларцу Пандоры, принесла с собою невесть сколько бед и несчастий, и теперь нет сил снова лгать, лишь правдой желает жить дальше сердце. А правда эта проста и однозначна, такая понятная, как проблеск солнца из-за туч, такая яркая, как ослепительно чистый снег на горных вершинах. Она в нём, в нём одном: в ласковой улыбке, затаенной в сером взгляде, в бархатном голосе, шепчущем о любви, в его сердце, понятом, наконец, после стольких лет взаимного недоверия, отчуждения, ссор и обид, каменной стеною разделивших двух самых близких в мире людей. Горька эта открывшаяся правда. Нынче, когда каждый новый миг может стать для него последним, когда на грани отчаянья, на краю пропасти бродит его душа, Анне больше ничего не нужно, кроме его жизни. Только бы он выжил… С нею или без нее, простит ли, оттолкнет ли потом, да и встретятся ли они вновь – всё неважно. Лишь бы он жил… *** Бывшая крепостная, бывшая невеста и бывшая возлюбленная барона Корфа узнала о его назначении на Кавказ почти сразу после рокового разрыва от принцессы Марии Дармштадской. Непосредственно-наивная, немного восторженная, не привыкшая к тайнам, сплетням и интригам будущая Цесаревна случайно рассказала Анне услышанную от Александра новость об отъезде Владимира. Бросив всё, возможно, слишком опрометчиво, не заботясь ни о будущем, ни о прошлом, наплевав на репутацию, девушка пустилась за ним. Надежды на прощение не было. Такую глупость не прощают. Пусть тогда, отдавая кольцо, Анна и была уверена в своей правоте. Сейчас же будто спала пелена с глаз. Сила, глубина, боль любви, живущей в сердце барона, оказалась такой великой, как бездонная пропасть. Стоишь над ней – и дыхание перехватывает. Они оба долгие годы ходили по краю этой пропасти: она, Анна, в густой траве, не подозревая об опасности, таящейся совсем рядом, ну а он, Владимир, всё время стоя лицом к бездне, всматриваясь вниз. Когда первым лучом озарила взаимная нежность, когда влюбленность нашептывала на ушко тысячи ласковых, теплых слов, когда несмелая, робкая страсть будоражила кровь, Владимир, развернувшись, пошел по зову своей любви, всё дальше и дальше от пугающей бездны. А потом… Потом Анна сама всё испортила – не поддержала, не побоялась лишний раз упрекнуть, бросив в лицо любимого мужчины обвинения, а на стол перед ним – обручальное кольцо. Что оставалось гордому барону? Только повернуться вновь к своей пропасти да броситься вниз головой, навстречу смерти. Тогда, ерзая в волнении на жестком сидении в дорожной карете, нетерпеливо выглядывая из окна, но едва ли замечая сменяющие друг друга пейзажи, Анна больше всего на свете боялась, что опоздала. Что пропасть разверзлась и поглотила её Владимира навсегда. Как оказалось, опасения не были напрасны. - Видите ли… - осторожно начал доктор, потупив глаза, не решаясь взглянуть в лицо хрупкой барышне, назвавшейся невестой Корфа. – Поручик ранен. Ранение настолько тяжело, что помочь Вашему жениху способно лишь чудо. Или же… - Что? – надежда в нежном голосе звенела надтреснутой струной, была едва слышна, едва осязаема, но было видно: эта девушка готова на всё ради возлюбленного. - Поручик Корф должен САМ захотеть жить, тогда, возможно, организм и справится с последствиями столь серьезного ранения. Да только… - доктор развел руками, - он не хочет. Анна медленно покачала головой, отказываясь верить этим страшным словам: Владимир всегда любил жизнь! Любил летние рассветы, тонким золотом первых лучей озаряющие луг и верхушки сосен в лесу неподалеку. Любил быстрый бег коня, когда ветер свистит в ушах, и деревья мелькают, смешиваясь в одну изумрудно-зеленую карусель. Любил веселый смех друзей и грустные музыкальные переливы. Любил… её, Анну. Любил, как эту жизнь. Любил больше жизни… Голос доктора развеял горестные думы: - Увы, мадемуазель. За много лет мне довелось видеть самых разнообразных раненых. С жаждою жизни выживали и более тяжелые, но жажда эта горела в лихорадочном блеске глаз, в шепоте, срывающемся в бреду, в слабых, но упорных движениях руки – во всем. А… Ваш жених не хочет жить. *** Вокруг царила смерть, горячий влажный воздух предгорья смешивался со стонами и криками, с приглушенным ревом канонады, звучащей отдаленной угрозой. Анна в который раз опустилась на колени у изголовья койки и взяла в руки бледную похудевшую ладонь барона. - Володя, - проговорила одними губами, - Володенька, прости меня, пожалуйста. Или не прощай – только живи, живи, любимый, без тебя мне тоже не жить, не жить! И с легкой ехидцей девушке ответил внутренний голос: «Снова думаешь о себе одной? Что станет с ТОБОЙ без него? Во что превратится ТВОЯ жизнь? Что потом ТЕБЕ делать? Забудь… - слова прозвучали зловеще, уже чужим, незнакомым гортанным хрипом, - забудь о себе и прими любой крест! Для НЕГО, ради НЕГО!!!» Красавица прикрыла глаза. Всё верно: так ли важна жизнь бывшей крепостной, жизнь предавшей невесты, когда любимый умирает, позабыв, как бороться?! Но что же может сделать она, что? В пору было стенать, заломив руки от отчаянья, но вдруг прохладная ладонь легла на плечо. Анна вздрогнула и обернулась, несмело склонила голову, приветствуя незнакомку в длинной накидке. - Хочешь вернуть его? – глухо проговорила женщина и, дождавшись утвердительного кивка, жестом пригласила следовать за собой. Они шли сквозь густо обступающие сумерки навстречу ночи, выше и выше, в горы, туда, где последние лучи, поблекшие и слабые, цепляются за острые уступы скал, но уже не греют камень, а могильным холодом впитываются в него. Когда позади остались огни госпиталя, когда грохот войны поутих, а мир поглотила влажная лесная тишина, женщина резко развернулась и спросила: - Так на что же ты готова ради его жизни? Ни минуты не раздумывая, Анна гордо вскинула подбородок: - На всё! *** - Поклянись… - женщина яростно сверкнула глазами, - поклянись, что и жизни не жалко! Отдаленные раскаты грома зарокотали над вечными вершинами гор. Бледнеющей смесью розового и желтого ветвистые молнии пронзили ночную темноту, бросая тусклые отблески на лицо таинственной незнакомки. Анна помедлила с ответом: зачем, для чего берет странная женщина эту странную клятву, что может сделать? Но сердце словно подсказывало: да какая разница! И с дрожащих губ слетело на грани слуха: - Клянусь… - В чем? – горящие красноватыми огоньками глаза прищурились выжидающе и устремились к небу, наблюдая за близкой грозой. Девушка схватила свою собеседницу за тонкое запястье, страшась, что она сейчас пропадет, растворится в напоенном запахами дождя и леса воздухе, в громовых раскатах и вспышках молний, а Владимиру уже ничто тогда не поможет. - Клянусь, что для него не пожалею своей жизни! – нежный голос звучал уверенно и решительно, как никогда раньше. – Бери! Бери мою жизнь, но пусть он поправится, пусть он… Слава растворились в стенающем порыве ветра, а потом ночную мглу заполнил протяжный волчий вой… Он взметнулся ввысь, к горным хребтам, оплакивая что-то и к кому-то взывая, и прощаясь навеки, и прощая все былые прегрешения…. И в этот самый миг на пропитанных кровью и потом простынях в военном госпитале молодой человек, измученный ранением, открыл глаза, с трудом поднял ладонь и отбросил со лба успевшие изрядно отрасти темные пряди. *** Седовласый полковник протянул руку, прощаясь со своим бывшим офицером: - Для меня честь знать Вас, барон! Владимир усмехнулся, изогнув бровь: - Не много ли чести? Убегаю с поля боя, прикрывшись ранением, так и не повоевав толком. - Полноте, поручик, не гневите Бога! После такого не выживают, ну разве что калекой немощным остаются. А Вы… Поправите здоровье, отдохнете в родных стенах, а там, возможно, и вернетесь… Вернется ли? Корф тепло попрощался со старшими офицерами и товарищами, кое-как забрался в карету и устало откинулся на спинку сидения, прикрывая глаза. Он снова был опустошен, выпит до дна этой войной, как прежде – отказом Анны, разрывом помолвки. И в чем же он виноват еще, что даже умереть спокойно не дали?! Вернули с самого края огнедышащей зияющей бездны?! Он ведь молил о смерти, звал ее в сражениях, как боевую верную подругу, приглашал на тур менуэта. Безрассудный и непогрешимо смелый, бросался в самую лютую битву. Хоть и просил смерти для себя, не сеял ее щедро для других, мог пощадить безоружного врага… Зачем? А чтобы тот в отместку воткнул кинжал в спину! Да так и вышло в итоге, эта-то рана чуть не стала роковой. Правда, была еще женщина в черном. Кого он не убил, встретившись один на один под лесной сенью – он, с пистолетом и саблей, против безоружного горца? Её сына? Брата? Она благодарила, обещала помочь, когда наступит срок. Пусть её… Барон Корф никогда не нуждался в помощи! Владимир выглянул в окно, последний раз махнул собравшимся сослуживцам и задернул занавески. Разумеется, он не увидел пары пристально смотрящих на него глаз. Волчица затаилась среди густого кустарника, разросшегося у дороги. Он уезжал, наверняка, домой, туда, где нет войны, где его жизни не будет угрожать опасность. В прошлый раз его удалось увидеть еще в госпитале, когда поручик Корф быстро пошел на поправку. Едва ли в этом осунувшемся мужчине было можно узнать прежнего блестящего кавалергарда, красавца-барона, сводившего барышень и дам с ума. И всё же это был он, её Владимир, её Володенька, её единственная любовь… Долго катилась карета по битым дорогам, устало переваливаясь на выбоинах, постукивая на мощеных городских мостовых. Всё сильнее уставала Анна, следуя за ней весь долгий, нелегкий путь. Когда совсем уж до крови стирались лапы, в памяти всплывали родные серые глаза, и словно через густую пелену, исказившую звуки, долетал его голос: «Каждый новый день без Вас – потерян…» Если бы она могла сказать иначе, осталась бы там, на Кавказе, серой одинокой волчицей. Но даже такая, жизнь без НЕГО потеряла бы смысл, потерялась бы в череде дней. И Анна продолжала свой путь, мирясь с неизбежной болью... *** «Володя, известий по-прежнему нет. Лиза тихо плачет по вечерам, хотя и не желает показать мне своей слабости. Она по обыкновению винит во всем себя и рвется искать вновь обретенную сестру то на Кавказ, то на семейный погост Корфов. Мне же кажется, Анна просто уехала из страны, возможно, поспособствовали знакомые Ивана Ивановича, которым она была представлена, а, быть может, решила воплотить свои мечты о театре… Кто знает?...» - Я знаю! – Владимир смял в руке письмо друга и со злостью отшвырнул его подальше. Анна не могла уехать по собственному желанию. С ней что-то произошло. Что-то настолько страшное, что сердце ноет, стонет, причитает, истекая кровью. Аня, Анечка… Где же ты, любимая? Что с тобой? Как найти тебя, защитить?... - Владимир Иванович, барин, поели бы, хоть самую малость… - умоляющий взгляд добродушной Варвары полнился тревогой. Барон склонил голову, улыбаясь. - Варя, я, правда, не голоден. Кухарка всплеснула руками. - Да как же так?! Сил Вам набираться надо, Владимир Иваныч, гляди, как захирели на Ваших водах-то. Барон уловил нотки укоризны в голосе своей крепостной. Варвара единственная знала, куда он ездил на самом деле. - Ладно, - он отложил подальше важные бумаги. – Давай свой завтрак. Есть тут буду. Варя радостно заохала, и уже у двери её догнал неожиданный вопрос хозяина: - Варвара, а ты не знаешь, к чему… снятся волки? - Волки? – женщина насторожилась. – Да так, выбросьте из головы, барин. Утомились Вы, вот и грезится всякое… Она торопливо прикрыла за собой дверь, и Корф тяжело вздохнул: надоело уж притворяться, что всё хорошо, успокаивая себе и окружающих. А эти сны… Они тревожат с каждым разом всё больше. Сегодня ему снова снилась серебристая, как пепел от костра, волчица с грустными серо-голубыми глазами. Она долго смотрела на него, и на светлой шерсти замирали крошечные капельки дождя, так словно волчица плакала. А потом жалобный вой наполнил воздух – и полетел, как музыка, как дивная песня, завораживая и увлекая за собой в миры, где нет разлук. И привидится же такое… Барон передернул плечами. С чего бы? Пускай дворовые рассказывали что-то о светло-серой волчице, блуждающей по округе, изловить которую не смог еще ни один охотник. От этих-то разговоров впору и присниться ей, мятущейся и одинокой. Да только ведь… голубоглазая волчица идет по следам его снов с самого Кавказа… - Варя, обед накроешь в столовой! Сейчас мне нужно уехать! Властный окрик барина застал кухарку прямо у двери в кабинет с подносом в руках. - Ох, совсем замаялся, соколик наш… - женщина смахнула слезу со щеки, глядя ему вслед. Владимир же лично оседлал коня и вскочил в седло. Как только он оправился после ранения, руки будто сами тянулись к удилам, ноги искали стремя, а душа рвалась в широкие летние поля. Там с душистым хмелем цветущих трав каждый вздох давался легче, каждый взгляд был четче и яснее. Можно было часами лежать в высокой некошеной траве, слушая медленные и тягучие мелодии лета, проваливаясь, как в омут, в его сладкие туманные сны, в которых неизменно приходила к молодому барону серебристая волчица. Корф пустил коня шагом и пригнулся, проезжая под старым дубом. Спешился на укромной полянке, где с самого детства любил бывать, обдумывая трудные решения. Именно здесь упрямо поклялся себе еще юношей, что вытравит из сердца терзающую его днем и ночью холопку. Здесь же выплескивал свою боль и гнев после похорон отца, лупил остервенело ни в чем не повинное дерево, а потом прижимался лбом к шершавой коре и поклялся, что найдет и накажет убийцу. Смешно, немного грустно: он не сдержал ни одной, ни второй клятвы. Марья Алексеевна сама себя наказала за содеянное, Анна же первая выбросила его из сердца, бросила, уехала… Поделом Вам, господин барон! Сами ведь и не уберегли любовь, дарованную, как чудо. Владимир устало опустился по стволу вниз, уселся на прогретой щедрыми летними лучами земле, теплой даже здесь, под сенью ветвей. Веки смежились, ограждая от мира, дыхание выровнялось и уже не так часто волновало грудь. Если присмотреться издали, можно было бы подумать, что молодой человек просто задремал под раскинувшейся пышной кроной, уставший с дороги. Видимо, так и подумала давно наблюдавшая за ним волчица. А возможно, она ни о чем не думала. Просто хотелось подойти к нему – так близко, как только получится, уловить чуткими ноздрями его запах, услышать, не напрягаясь, мерный стук сердца, в сотый, тысячный раз уверяясь, что её жертва, заплаченная ею цена не была напрасна. Она подошла и застыла в двух шагах, бесстрашная и испуганная одновременно. И тут Владимир открыл глаза. Она стояла напротив, густая шерсть серебрилась и переливалась, серо-голубые глаза заглядывали в душу, и неистовое пламя билось в глубине узких зрачков. Она могла бы быть кем угодно, какой угодно облик могла принять, но при этом глаза оставались прежними, и сейчас, когда их почти не разделяло пространство, когда они были так близко, Владимир узнал эти глаза и тихо выдохнул: - Аня-ааа… Волчица отпрянула, как от жаркого огня, от пылающей головешки, и то ли взвизгнула, то ли крикнула, вскинулась на задние лапы, протяжно завыла и без сил повалилась на траву. Когда барон, в короткий миг подхватившись на ноги, подбежал к тому месту, он нашел уже возлюбленную, зябко кутающуюся в темную накидку, на подобие тех, что женщины носят на Кавказе. Не желая задаваться глупыми неуместными вопросами, он прижал девушку к себе. - Анечка, счастье моё, что же ты… Где, когда… Где же ты была? - Володя, - Анна всхлипнула, тесно прижимаясь к его груди, - прости меня, я так виновата. Так виновата перед тобой… Она замолчала, подняла заплаканные глаза и вдруг зашептала, будто слова заученной в детстве молитвы: - Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю, люблю… Люблю! Она бы еще сотни раз повторила о своей любви, возможно, впервые по-настоящему, не прощая былые обиды, не признаваясь себе или кому-то другому в чувствах, давно владеющих сердцем. Да только Владимир прильнул жадным поцелуем к дрожащим нежным губам, оставив на потом все расспросы. А где-то далеко, среди гор, творящих бессмертную величественную музыку, враз поседевшая гордая женщина улыбнулась уголками губ: - Вот я и отплатила долг крови, русский поручик… Конец