- «Мы», я не ослышался? – с подозрением переспросил Корф, - Воспринимаю это как официальное согласие. Что ж… Видимо, теперь самое время мне пригласить тебя куда-нибудь. Надеюсь, мама разрешает тебе целоваться на первом свидании? – нарочито-обеспокоенным тоном поинтересовался Владимир.
Весело рассмеявшись, Анна замотала головой. На душе стало легко и тепло, этот Новый Год, похоже, подарит ей весну в сердце. (с) Маска

***
Ну, где же он?!
Помимо традиционного «Оливье» Анна сегодня решила побаловать любимого парой-тройкой салатов, порекомендованных Машей, а Лиза, лукаво подмигнув, оставила бутылку дорогого вина. Дескать, шампанское на Новый год – дело привычное, но к особому случаю выпивка тоже нужна особая… Она тогда отмахнулась: да какой там случай? Обычный вечер, ну, пусть немного праздничный, впрочем, разве это главное? Володя приедет! Из-за этой его дурацкой учебы возможность увидеться выпадала крайне редко. Поэтому до вина ли будет, когда он войдет в дверь, улыбнется неповторимой своей улыбкой, обнимет ее, притянет к себе… Воспоминания вперемешку с мечтами нахлынули волной, увлекая девушку в страну грез, возвращая в новогоднюю ночь ровно год назад, которая свела их вместе – таких разных, и в то же время очень похожих. Тогда Анне казалось: она сошла с ума. Доверившись человеку, увиденному впервые в жизни, открыла ему душу и едва ли не позволила бог весть какие вольности. Благо, Владимир не разрешил себе ничего лишнего! В пору было стыдиться собственной распущенности и неосторожности.
Но чем больше она узнавала его, чем теснее они общались, тем более ясным становилось понимание: они созданы друг для друга. В его порывистом безрассудстве, как в зеркале, отражается ее привычная осмотрительность, его властная сила растворяет ее неуверенность, его пылкость и опыт на раз справляются с ее робостью – не остается и следа. С другой же стороны, кому, как не им, – одинаково серьезно занятым учебой, нацеленным на успешную карьеру, увлеченным литературой и влюбленным в старые фильмы – найти массу общих тем для бесконечных разговоров? Кому, как не им, наслаждаться романтикой прогулок под луной? Кому рассуждать о сложных вещах за чашкой чая, укутавшись в широкий плед, прижавшись друг к другу, теряясь в родных объятьях?
Они были вместе всегда. С той самой новогодней ночи и потом каждый день, каждую минуту не разлучались навеки соединенные судьбой души. Хотя, увы, самим молодым людям все так же приходилось учиться в разных городах. И только ниточки телефонных звонков, летя по волнам сотовой связи, помогали ощутить незримое присутствие рядом того, по кому тосковало сердце.
Сначала они хотели что-то поменять. Владимир пытался перевестись в местный вуз, но не оказалось нужной специальности. Не зря же решил в свое время поехать именно в тот университет. Анна уговорила его не отказываться от любимой профессии и даже смирилась с тем, что не сможет перевестись из своего меда. По крайней мере, попробовала смириться. Ведь в разлуке с любимым не находила себе места, впервые узнав, как это – стремиться к кому-то, ждать с нетерпением телефонного звонка, дрожать от волнения и, наконец, таять в сильных и ласковых мужских руках. Нечастых встреч по праздникам, его неожиданных приездов на выходные, порой всего на пару-тройку часов просто увидеть ее не хватало, чтобы нацеловаться вдоволь, а проведенных вместе летних каникул она даже не заметила. Словно и не было тех нескольких недель с ним, словно она не сияла от счастья, не плавилась от неторопливой сладости, не трепетала в бережных объятьях. Ах Владимир… Еще во время первой встречи, в полумраке квартиры она даже сквозь волнение и страх рассмотрела его порочную красоту. Когда он целовал ее, медленно отодвигая с плеча кофту, когда прижимал к себе, когда едва не признался в любви, она отчетливо и ясно понимала: рядом с ним можно пропасть в два счета. И была готова к этому. И совершенно искренне задавалась вопросом, зачем она ему – такая: со всеми своими комплексами, замкнутостью, любовью к одиночеству. Она же просто не захочет меняться. А он не захочет, чтобы она оставалась прежней. Они лишь причинят этим боль друг другу – и разойдутся: кто с растраченными иллюзиями, кто с легким сожалением, не более…
Жизнь внесла коррективы в ее представления о нем где-то в мае, в самом начале…
Они с Лизой проснулись однажды от пронзительного и настойчивого телефонного звонка, уже давно, видимо, разрывающего тишину сонной квартиры и не желающего успокоиться. Конечно, посреди ночи не звонят так настойчиво, чтобы поздравить с именинами. Да и номером ошибаются редко. Анна сразу почувствовала неладное, соскочила с кровати, нажала на прием – и уже через несколько секунд без сил опустилась по стенке, судорожно сжимая в руке пищащий короткими сигналами сброса мобильный. Мама попала в аварию… Она в реанимации! Забыв обо всем, Анна уже утром помчалась домой, Лиза взяла на себя разговор в деканате, а с подруги – обещание держать ее в курсе всех дел. Череда последующих дней превратилась в один кромешный серый мрак: больница, лекарства, доктора, бессонные ночи, дежурства, страх за ее жизнь, усталость, усталость, усталость… Усталость буквально валила с ног. Так и произошло в очередной раз после затяжного кризиса: Анна не спала несколько ночей подряд, пока мама металась между жизнью и смертью, а потом задремала, стоило лишь присесть в коридоре, облокотившись о стену. Ей снилось свежее, даже прохладное утро. Впрочем, это, скорее всего из-за сквозняков, гуляющих по коридорам реанимационного отделения по ночам, но ей снился луг. Высокие травы щекотали ножки, капельки росы холодили ладонь, она бежала куда-то, боясь остановиться, перевести дыхание. Она отчаянно понимала: слишком долго бежала, слишком устала, надо отдохнуть. Но подспудный страх гнал всё дальше, заставлял бежать всё быстрее, съедал последние силы, пока вдруг она с разбегу не врезалась в высокую мужскую фигуру. Испуганно попятилась, но ласковые руки не пустили. Подняла голову, но солнечный свет застил глаза, не давая разглядеть мужчину. Впрочем, она и так его узнала. «Володя…» - тихо прошептали уставшие губки, тут же настигнутые бережным поцелуем. Володя, милый… Он здесь, рядом, он закроет от всех проблем, возьмет на себя все трудности, с ним не надо никуда бежать, всё будет хорошо, теперь всё будет хорошо… Любимый… Впервые, забывшись сном, она прошептала это слово, признаваясь даже не ему – себе, и в это мгновение сон растаял. Анна открыла глаза, вокруг оживали звуки и запахи, в соседнем кабинете за тонкой перегородкой перекликались чьи-то голоса, тусклый свет больничных ламп отдавал нездоровой желтизной, а рядом был ОН…
- Владимир, - девушка смущенно потупилась, шевельнулась, пытаясь выбраться из теплых его объятий, но Корф только покачал головой:
- Даже не думай. Я здесь и никогда тебя не отпущу! Я ведь уже говорил тебе, Аня, - он переместился на скамейку поближе к ней, заставил поднять глаза и настойчиво переспросил, - ты же помнишь?
Не осталось ничего, как просто кивнуть. Ее смущение вызвало довольную его улыбку:
- Вот и славно. А сейчас ты поедешь домой, отдохнешь.
- Но…
Высказать протест до конца она так и не смогла. Его палец прижался к приоткрытым губам, его уверенность успокоила:
- Я побуду тут. И сделаю всё, что нужно, и… Аня, - в серых глазах молодого человека блеснули такие знакомые задорные огоньки, - я тоже люблю тебя.
Покраснеть болтушка так и не успела – Владимир накрыл ее ротик новым поцелуем, на сей раз безумным, жадным, горячим, точно расплавленная лава. Он никогда еще не целовал ее так раньше. Оттого, должно быть, Анна лишилась привычной защиты и безвольно разрешила усадить себя в первое попавшееся такси. Дома же уснула, едва почувствовав мягкость подушки. Тогда она еще не знала, что Владимир приехал к ней прямо в разгар сессии перед защитой бакалаврской, никого не поставив в известность, что из-за самовольной отлучки без видимых причин ему грозит отчисление и что ему, по большому то счету, на всё наплевать. Главное, чтобы она была рядом…

***
«Добрый вечер, уважаемые зрители!»
По телевизору начался новогодний концерт, что-то типа «Голубого огонька», весело закружились под звуки легкой мелодии ярко одетые пары. Девушка вздохнула. Уже почти двенадцать. Пусть ей не так уж и необычно оставаться одной в праздники, но, черт возьми, она так ждала! Взгляд помимо воли остановился на ее зеркальном отражении: хрупкая куколка в платье а-ля sixties из летящей кремовой вискозы с высокой прической и грустным взглядом. Анна неловко поправила чуть съехавшее вниз плечико. Не привыкла она ни так одеваться, ни так выглядеть – всё было для него! Неужели… не получилось приехать? То есть, совсем не получилось? Конечно, всё понятно: пятый курс, через год дипломный проект, сейчас Володя уже начинает работу над ним. И все-таки… она безумно соскучилась, до боли хочет увидеть его, выкроить у расписания их жизней хоть пару дней вместе, наедине…
На самом деле, им и летом немного выпало побыть вместе. Маму еще долго не выписывали, даже когда ее состояние стабилизировалось: дескать, нужно еще то и это, и новые процедуры, и профилактические меры, и отдых в пансионате, куда Анна непременно должна была ее сопровождать. Владимиру к тому времени уже нужно было вернуться в университет уладить дела, и в вечер прощания….
Даже сейчас Анна ощутила, как неудержимо краснеет. В тот вечер они сидели у нее дома, обнявшись, прижавшись друг к другу. Он о чем-то рассказывал своим упоительно чарующим голосом, поглаживал ее спинку, успокаивал, говорил, что едет ненадолго, да и она не будет скучать вместе с мамой. А девушка будто не слушала… Прижималась всё теснее, обнимала всё жарче и, наконец, точно сойдя с ума, приподняла край мужской футболки и скользнула ладошкой по напряженным мышцам его живота. «Володя…» - она сама не узнала собственный голос в этом горячечном шепоте. Замерла на миг, когда Владимир сжал ее тело сильно, почти до хруста, но тут же его губы накрыли ее ротик так неистово и страстно – она и думать забыла обо всякой там предосторожности. Были только его поцелуи. Его руки метались по ее телу – от стройных ножек до талии и выше, к мягкой округлости груди, нежили и ласкали, а ей вовсе не было страшно. Она так хотела этой его жаркой ласки, этой страстной нежности, она так устала быть одна…
Владимир сам остановился, отпрянул от нее, удерживая свой вес на дрожащих напряженных руках. На вопросительный, с толикой изумления взгляд потемневших девичьих глаз улыбнулся: «Ты еще не готова, малышка». Анна тогда протестующее замотала головой, но его пальцы не позволили сказать ни слова, провел по губам, скользнули по щеке, запутались в растрепанных волосах. «Тебе просто одиноко, Аня. Ты устала, ты боишься… Не надо. Я люблю тебя. И никогда – слышишь? – никогда не брошу! А сейчас… я пойду. Хорошо?» Ей осталось только кивнуть. И проводить его до двери. И потом прореветь полночи, потому что она такая наивная и неопытная дурочка, которая даже в любимом человеке не вызывает ничего, кроме жалости…

От мрачных воспоминаний оторвал настойчивый стук в дверь. Встрепенувшись, Анна побежала открывать и даже не удосужилась посмотреть в глазок, отчего прямо на пороге промокший до нитки Корф встретил ее недобрым прищуренным взглядом.
- Почему не спрашиваешь, кто? А может, там маньяк какой? На такую кошечку, как ты, кто угодно заглядеться может. Нужен глаз да глаз…
Последнее – таким соблазнительным шепотом, что Анна вспыхнула, потупившись, и в ту же секунду сильные руки притянули ее ближе, сперва обхватили талию, потом опустились ниже.
- Владимир… - девушка через тонкую ткань платья почувствовала его горячее тело совсем рядом, но тут же едва не чихнула, когда капли воды с намокшей челки упали на ее носик. – Володя, ты что? Без зонта?
Молодой человек беспечно пожал плечами:
- Ань, ну какой может быть зонт зимой? И откуда знать, что в новогоднюю ночь разразится настоящий ливень?
- Это значит нет? – притворно строго сошлись на переносице тонкие бровки. – Знаете, что, Владимир Иванович? А ну-ка немедленно в ванную!
- Ань, да не суетись ты. – Владимир чуть заметно поморщился, ступая в мягко освещенную прихожую. – Сейчас сниму мокрое, накину халат, выпью горячего кофе – и всё тип-топ.
Девушка возмущенно охнула.
- Нет уж! Ты же простудишься – и что мне делать? Лечить тебя все праздники? - она скрестила руки на груди, вздернула носик и, видимо, пропустила то мгновение, когда в серых глазах блеснул лукавый огонек.
- Ванна – это хорошо… - его голос оттенила бархатная хрипотца, Анна решила – это от холода, на нем же места сухого нет! – Так вот, я пойду в горячую ванну, только при одном условии. Ты… сама потрешь мне спинку. Договорились?
- Я?.. – щеки девушки вспыхнули еще сильнее. – Но… как же? Володя…
Сама не знала, чего испугалась, отчего попятилась, когда Корф попытался притянуть ее ближе, обнимая за талию. Тут же горящий серый взгляд стал холоднее. Владимир тоже отпрянул, прислонившись спиной к стене.
- Тогда не пойду. – Прикрыл глаза, коварно улыбаясь. – А затем заболею и умру.
- Несносный! – Анна в сердцах стукнула его по плечу маленьким кулачком и получила в ответ лишь кривую ухмылку:
- Даже не представляешь, насколько. Так что? Потрешь? – молодой человек страдальчески закатил глаза и, притронувшись к горлу, демонстративно кашлянул пару раз. – Ну вот, кажется, это пневмония…
- Дурак! Симптомы воспаления легких так быстро не проявляются! – красавица рассмеялась, враз забывая об обиде. Ну, как на него сердиться? Обреченно покачала головой. – Хорошо, уговорил, потру. Только марш в ванную!
Корф больше не сопротивлялся…

***
- Алло?
Анна торопливо подняла трубку, краем глаза наблюдая за тем, как Владимир наполняет горячей водой ванну. Даже веселее, чем обычно, Лизин голос искрился смехом:
- С новым годом, подружка! С новым счастьем!!!! Ну, как? Празднуете? – и уже тише, заговорщически, - надеюсь, я не оторвала вас от чего-то важного? А?
- Лизка, прекрати! – не скрывая смущения, девушка поспешила объяснить ситуацию. – У нас тут ливень, Володин автобус поломался на десятом километре, пришлось ловить попутку, а много ли их ездит в новогоднюю ночь? Теперь отогревается в ванной.
- О! – несколько секунд на том конце длилось сосредоточенное молчание, пока, наконец, Долгорукая деловито поинтересовалась. – Так почему ты тут болтаешь со мной, а не трешь ему спинку?
Ну что это такое?! Сразу видно – друзья детства! Два сапога пара. Анне плакать захотелось от того, как хорошо ее лучшая подруга знает Корфа – гораздо лучше, чем она сама. К тому же в этот миг, словно вторя вопросу Лизы, Владимир позвал из-за приоткрытой двери:
- Анюта? Ты идешь?
Позвал довольно громко – так, что даже Долгорукая, по всей видимости, услышала и сдавленно захихикала, прощаясь. Анне ничего не оставалось, как положить трубку и направиться в ванную. Отчего-то она не подумала снять праздничное платье. Да уж, она действительно баловала себя такими вещами слишком редко…

- Дай мочалку!
- Вот, пожалуйста.
В мужском тоне ничего, кроме кротости и смирения. Ох, как же всё обманчиво, когда речь идет об ЭТОМ мужчине!
- Отодвинься немного, мне неудобно.
- Так?
- Еще чуть-чуть.
- Лучше?
- Да, спасибо.
- Тебе спасибо, солнышко.
Солнышко, кошечка, малышка… Он сегодня не такой, как обычно. Вернее, на первый взгляд, казалось бы, всё такой же, но что-то неуловимо изменилось. И да: ей следовало переодеться, чтобы сейчас не отодвигаться всем корпусом на почтительное расстояние в попытках спасти платье от брызг и мыльной пены.
А Владимир только начал отогреваться… Напрасно бравировал и зубоскалил в коридоре – он действительно продрог, так, что даже в горячей воде приходилось подолгу растирать его плечи и руки, чтобы вымыть из тела охвативший его холод. Ну, так-то лучше… Анна в последний раз провела мочалкой по гладкой разогревшейся спине, затем зачерпнула воду, плеснула и провела снова, но уже просто ладошками – сверху вниз и обратно, к плечам. Улыбнулась.
- Готово! Можешь поваляться еще немного, пока я разогрею мясо и поставлю чайник. Вот полотенце…
На цыпочках попыталась пройти по мокрому кафелю, когда сильная рука цепко перехватила ее запястье.
- И куда это ты?
- Так... на кухню… - голос дрогнул, стоило только взглянуть в потемневшие, точно небо перед грозой, мужские глаза. Она уже видела отголоски этой опасной темноты в ту летнюю ночь, хотя тогда Владимир сам быстро отвернулся. А вот сейчас смотрел на нее в упор, не отводил взгляда, одновременно притягивал ее ближе и чуть приподнимался, удерживаясь второй рукой за скользкий бортик чугунной ванны.
- В-володя… - только и сумели произнести непослушные губы. Прохлада влажной эмали уперлась в колени. Дыхание окончательно сбилось.
- Что, моя сладкая?
- Что ты делаешь?
Он расслабился и скользнул обратно в воду. Не отпуская, впрочем, ее запястья.
- Ты боишься меня?
Вот глупый!
- Ну что ты? Нет, конечно.
- Тогда почему бежишь?
- Ты приехал уставший и голодный. И я должна…
- Иди ко мне…
От негромкого почти приказа по телу пробежали мурашки.
Владимир резко сел, отпуская ее руку лишь затем, чтобы обхватить талию, побуждая девушку опуститься на бортик ванны.
- Вот видишь: еще ближе… и совсем нестрашно…
И это действительно так. Или нет?.. Ах, она уже запуталась! Голова идет кругом, сердце колотится, пальцы дрожат и мнут подол платья. От осознания того, что он так близко, разгоряченный, возбужденный, совершенно обнаженный, у нее краснеют даже уши! Как же хорошо, что в воде столько взбитой пены…
- Анечка… малышка… - его хриплый шепот заставляет ее краснеть еще больше. – Я люблю тебя… - ее глаза расширяются, когда он пододвигается ближе, приподнимается выше, когда его губы дышат на уровне ее губ. – Тебя… только тебя одну…
Его ладони сжимают хрупкие девичьи плечи почти до боли, до легкого вскрика - тянут вниз, в душистую пенную воду, в желанные объятья. И в пору бы крикнуть что-то, урезонивая бесстыжего, но его поцелуй берет ее в плен, пресекая возможные протесты, на несколько мучительно сладких мгновений всё теряет свою значимость, кроме этого поцелуя…

- Владимир!
Даже после того, как Корф отстранился, Анна не сразу сумела придти в себя, и теперь ей было ужасно стыдно. Стыдно так вот сидеть верхом на нем, до удушья стыдно чувствовать силу его желания и в то же время обнимать его за шею, прижимаясь всё теснее к его груди. Стыдно смотреть в его шальные глаза, не отрываясь, и дышать часто-часто, словно после долгого быстрого бега.
- Аня…
А вот ему – ну нисколечко не стыдно! В каждом его взгляде, в каждой улыбке – торжество и превосходство. От этого стало немножко обидно, и девушка попыталась отпрянуть.
- Пусти! Сейчас же!
Зря она попыталась.
И без того темные и горящие, мужские глаза полыхнули еще ярче. Вот дурочка – она даже не сразу поняла почему, только когда его ладонь стянула с ее плеча намокшую ткань, устремилась ниже и обласкала контур груди, Анна заметила, что намокшая вискоза уже ничегошеньки не скрывает, а кружевное белое белье наоборот подчеркивает всё… Каждую линию, каждый миллиметр ее тела. Всё, на что ее хватило, - так это сдавленно ойкнуть и едва ли удачно прикрыться. Но тут же Корф улыбнулся и перехватил тонкие руки, широко разводя их в стороны.
- Ну что ты, Анечка? – начал придвигаться почти вплотную, и с каждым новым движением всё сильнее заводил ее руки за спину. – Такая красивая… маленькая… нежная… Аня, если бы ты только знала… Я не могу больше!.. Я с ума схожу, когда…
Владимир сам не дал себе договорить, накрывая жадными губами розовеющий под мокрым кружевом девичий сосок. Анна, тихо всхлипнув, выгнулась навстречу. Хотела бы прокричать его имя, но на выдохе с губ сорвался лишь тихий стон. Его руки тут же выпустили ее хрупкие запястья, придерживая спинку, спустились вниз, сжали упругую попку и остановились на границе кружевной резинки чулок.
Анна никогда прежде не одевала чулки. Казалось: это слишком вызывающе и совершенно непрактично. А вот сегодня захотелось чего-то такого испорченно-изысканного. Или может, все от рассказов Полины о том, как любой мужик заводится от вида кружевной подвязки? Впрочем, глупости, чушь, она не думала… не ждала… не собиралась… Ах, что же он творит?!
- Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, правда?
- Да… Да, Володенька!
- Я столько лет тебя искал… и никогда не отпущу. Помнишь?
Конечно! Ну конечно…
Его рот уже не целует – терзает ее шею, скулы, подбородок, пока пальцы сражаются с мокрой непослушной молнией, затем стаскивают платье, на ощупь расстегивают кружевное белье. Его пальцы успокаиваются только, когда она остается в одних чулках и тоненьких трусиках, одновременно и не скрывающих ничего, и распаляющих воображение. А еще – в мыльной пене, за которой, разумеется, не скрыться, но можно сделать вид…
- Господи, Анечка…
Она дрожит от низкого голоса, полного страсти и вожделения. Он тоже дрожит – от напряжения, пронизывающего каждую клеточку тела, пробивающего ее, точно электрическими разрядами.
- Да?.. – его глаза чуть прищурены. Она торопится потупить взгляд, прежде чем произнести почти неслышное:
- Да…
Ее разум уже давно расплавился в потоке горячих ласк, ее сердце уже давно предалось ЕМУ, и только тело, сопротивляясь по установившейся инерции, испуганно дернулось, когда мужские пальцы, осторожно отодвинув тонкое кружево, устремились в манящую теплоту женщины – будущей женщины, почти женщины…

***
- Анечка, родная, я так люблю тебя…
Елка подмигивает огоньками, переливается бликами разноцветных шаров, придавая темноте в комнате волшебных оттенков и отблесков.
Как же сладко лежать в его объятьях, обнимать его, переплетясь с ним телами, и улыбаться неизвестно чему в волшебную новогоднюю темноту. Зачем она ждала целый год, не позволяя себе стать по-настоящему счастливой? Так долго….
- Володя, когда ты уезжаешь?
- Вообще-то мне можно вернуться после Рождества, но если я уже надоел, переночую несколько раз на вокзале…
- Дурак! Что ты говоришь такое?!
Он, смеясь, поднимает вверх руки.
- Шучу, шучу, всё! Не бейся!
Но стоит только замереть, глядя на него сверху вниз, как ту же сгребает в охапку, и прижимает к себе крепко-крепко, и играет волосами, и тянется к губам поцелуем…
За окнами немного утих ливень, хотя последние капли еще постукивают по крыше, нагоняя дремоту. Какая странная, какая необычная, какая чудесная новогодняя ночь…
- Володя..?
- Что, счастье моё?
- Ты ведь не ставил на эту ночь в вашем глупом тотализаторе на то, что я… что мы... с тобой… сегодня…
- Что ты, глупышка? Конечно, нет. – Его тон тут же теряет игривую вальяжность, становится собранным и серьезным. – Я люблю тебя, Аня. И готов был ждать, сколько угодно. Да, я сходил по тебе с ума, но если бы ты сегодня оказалась не готова, я бы никогда не позволил лишнего.
- Хорошо.
И это правда. Ей достаточно его слов.
Дождь за окном уже не слышен – под холодным северным ветром крупные капли потихоньку превращаются в мокрые снежинки.
Глаза неудержимо слипаются.
Мерный стук сердца Владимира звучит колыбельной, самой сладкой из всех, что только можно вообразить.
И где-то уже на грани сна и ускользающей реальности Корф, крепче прижимая к себе свою утомленную девочку, тихо шепчет ей сквозь улыбку:
- Конечно, я не ставил на эту ночь, любимая. Зато Лиза, похоже, сорвала джек-пот…

Конец