«Фея императорского бала»

Рейтинг: PG Герои: из БН Пейринг: Владимир/Анна Сюжет: альтернатива событий маскарада в Зимнем дворце Дисклеймер: не мои в этой истории только сыгранные актерами герои - Фея, просто фея! - Сущий ангел! - А голосок, голосок-то дивный, чудо как хорош! - Настоящее сокровище! И кому только достанется сия певчая птичка?... - Ах, сударь, зная столичные нравы… - Не могу с Вами не согласиться, мадам… А она всё пела. Пела, не слыша ничего вокруг. И даже если бы замерла, умолкая, музыка, если бы вдруг мир всею гаммой посторонних звуков и слащаво-завистливых шепотков захотел вдруг обрушиться со всех сторон, - она всё рано бы не заметила этого. Потому что она ПЕЛА. Фортепьянные аккорды и простые слова сливались в чарующее волшебство романса и владели ею полно и безраздельно. А ещё… Ещё… Самой нелегко признать это, понять и принять, но она пела для него… Пела – и отчаянно пыталась отыскать в толпе знакомую мужскую фигуру, вздрагивая невольно каждый раз, когда натыкалась взглядом на темные волосы очередного придворного франта, скрытого за игривой тайной маски. Пестротою лиц и причудливых одеяний смешалась толпа гостей, ярким калейдоскопом мелькала перед глазами, и лишь того единственного, кого хотелось бы повстречать в роскошном зале, увы, не было. Несколько завершающих аккордов, легкокрылая стайка затухающих в полёте нот – и мелодия умолкла, растворилась в громе аплодисментов. Анна почтительно склонила голову всего лишь на короткий миг – но тут краем глаза заметила направляющегося к выходу брюнета в чёрном фраке, чёрном, как этот мир вокруг, враз превратившийся в кромешную ночь… Владимир был не один… Молодой человек спешил к распахнувшимся дверям, уводя за собою высокую статную даму, в которой Анна сразу же узнала мадам Болотову. А эта женщина… она... буквально висла на нем, и каждое соприкосновение их сплетенных рук отдавало в сердце глухой болью. Не нужно было внимательно присматриваться, чтобы понять, как нетерпелив барон, как желает поскорее оказаться наедине со своей очаровательной спутницей и… - Вам дурно, мадемуазель? – чей-то участливый голос вырвал девушку из удушливого плена чувства, так яростно вцепившегося в горло, что стало трудно дышать. Неужели… так… ревнуют? Да нет же, нет! Красавица, чуть тряхнув головой, виновато улыбнулась предложившему свою помощь почтенному господину. - Что Вы… Просто я несколько переволновалась… Перед мысленным взором снова возникла спешно покидающая бал увлеченная пара – и ресницы затрепетали, пряча кокетливый взгляд. Мужчина представился, и Анна присела в быстром реверансе, с радостью принимая руку нового знакомого вместе с предложением на танец. Он танцевал… Девушка не сказала бы, как именно, она не запомнила череды сменяющих друг друга заученных па. Она вообще ничего не замечала, только отчетливо отдавал в ушах топот десятков ног вокруг, как если бы не существовало ни музыки, ни голосов, ни отдаленного приглушенного смеха, а одно это мерзкое, гадкое, горьковатое на вкус чувство, упрямо засевшее в груди. Его хотелось продохнуть – и не получалось, липкие щупальца вцепились крепко, держали цепко, не давая сделать полноценный вдох. Оттого, должно быть, юная красавица не отказалась от бокала шампанского. Игристое вино вернуло, было, прежнюю весёлость, девушка позволила даже, в миг растеряв осторожность, увлечь себя в укромный уголок, и лишь тут поняла, какую ошибку совершила. Настойчивые, граничащие с грубостью объятья кавалера вызвали волну негодования, прогоняя хмель. Как можно тактичнее Анна попыталась избавиться от навязчивого внимания, сгорая от стыда. Да и кого винить, если она сама ввела этого господина в заблуждение относительно своей доступности!? Впору посетовать на не знакомое ранее отчаянное желание протеста, возникающее каждый раз, стоит только Владимиру оказаться рядом с этой… с этой… - Простите… - она развернулась с намерением скрыться в многоликой толпе масок, но мужская рука больно сжала локоть и дернула так сильно – хрупкая красавица потеряла равновесие, возвращаясь в ловушку. Он что-то говорил ей, вернее, хрипел на ухо. Что-то грязное и мерзкое, Анна не хотела прислушиваться. Тут же вспомнился сегодняшний день и кабинет Кирилла Матвеевича Шишкина, и… ОН. Отчаянный и смелый, без промедления бросившийся на помощь. Их перепалка там же, похожая на игру на фортепиано в четыре руки, - когда губы произносят одно, а глаза, глаза говорят, твердят, кричат совсем о другом! Как ни странно, это мимолетное воспоминание придало сил ей, маленькой и слабой, помогло, переборов страх, впиться зубами в холеную руку, удерживающую девушку за подбородок, а потом что было мочи рвануться прочь – мимо танцующих пар, мимо чинно восседающих у стены пожилых сплетниц, мимо лейб-гвардейцев в парадных мундирах – к выходу. *** - Дьявол! Да что ж так медленно, а?! – Владимир ударил стиснутым кулаком по окошку кареты и, шумно выдохнув, откинулся на спинку. Анна пропала! Он выходил лишь на несколько минут, но когда вернулся, его прекрасной подопечной уж и след простыл. Влюбленное сердце, чувствующее на расстоянии в десятки миль боль той, что захватила его в плен, и сейчас тревожно стучало, предупреждая об опасности. Но Анны не было нигде, хотя молодой человек, казалось, успел уже исколесить чуть ли не весь Петербург. И, разумеется, всему виной незваная гостья, возомнившая себя бог весть кем! Перехватив окончательно потерявшую голову Калиновскую, Владимир с трудом вывел ее из зала, чудом сумел избежать императорского гнева, а возможно, и очередного ареста. Ольга пыталась вырваться, извивалась и буквально извергала на Корфа поток отменных польских ругательств, даже исцарапала его руку, потому пришлось пригрозить именем шефа жандармов и приказать чуть ли не грубым криком остаться в карете, пока Владимир вернется с воспитанницей покойного отца. Только Анны в вихре бала не оказалось… Чернее тучи, молодой человек велел кучеру гнать как можно быстрее. Притихшая пани почти безропотно согласилась остаться на ночь в съемной комнате второсортного столичного трактира. И хоть барон не слишком доверял её честному слову, другого выхода, кроме как оставить там строптивую гордую полячку, у него не было. И вот глухая ночь обошла город дозором, закрыла на засовы все двери, погасила свечи в окнах домов и поглотила, проглотила его маленькую Анну! Ничего не видя перед собой помутневшим от отчаянья взором, Владимир толкнул дверь кабинета внутрь – и замер, пораженный. Он ожидал… Да ничего он не ожидал от пустой комнаты, погруженной в полумрак: ни помощи, ни сочувствия, ни волшебного разрешения всех забот, всех проблем. И уж менее всего он рассчитывал найти здесь ту, что весь вечер не давала покоя. Анна, едва ли не с головы до пят закутанная в теплый плед, сидела у камина. Чашка с остывшим липовым чаем стояла подле нее на низком столике, но красавица, видимо, и вовсе забыла о напитке. Не отрывая взгляда от ярко-алых языков пламени, пляшущих на обугленных деревянных поленьях, она притихла в старом кресле, такая домашняя и такая далекая одновременно. Он хотел броситься к ней, но отголоски пережитого волнения словно приковали ноги к полу. Хотел позвать, только голос не повиновался разуму, боясь нарушить покой ночной тишины. Невероятным образом Анна сама будто почувствовала чужое присутствие – и обернулась, измотанная и дрожащая, на какой-то посторонний звук. Один миг… Один короткий миг, что для двоих переживается дольше самого длинного века. Один миг – пока исчезает холод, сковавший сердце, и на смену ему приходит огненно-горячая ярость. Владимир и сам не понял, отчего серые глаза девушки вдруг вспыхнули неприкрытым гневом, и, решив, вероятно, что ему показалось, с присущей офицеру смелостью сделал шаг вперед. Затем ещё шаг – уверенней, шире. В два счета очутился рядом, всматриваясь в заплаканное милое личико. - Что с тобой, Аня? Что с тобой?! Руки поднялись согреть и успокоить любимую, губы невольно потянулись поцелуями стереть недоверие из прекрасных глаз. Но ледяная отповедь остудила чрезмерный пыл: - Уже вернулись, Владимир Иванович? Не стоило так спешить, тем более, наверняка у вас нашлись бы дела и поважнее. Корф тряхнул головой, едва ли понимая что-то. Она ведь так смотрела на него за несколько минут до своего выступления, слушая его голос, внимая его словам! Она верила ему – верила и ждала его поддержки, его помощи! Как же всё изменилось за это время… Не зная, что и думать, мужчина взял себя в руки и выговорил, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее: - Позвольте полюбопытствовать, где вы были всё это время, мадемуазель? Может, со стороны вопрос прозвучал небрежно, почти равнодушно. Только, господи, как же трудно сдержаться – и не сжать хрупкие плечи до боли, вытрясая правду из капризной прелестницы! К тому же маленький носик уже морщится, и язвительная улыбка молнией перечеркивает девичье лицо: - Я не обязана отчитываться перед вами, где была. И с КЕМ. – Сладкие губки по-особенному выделяют последние слова, как бы подчеркивая: навязчивое внимание самовольного опекуна неприятно будущей приме Императорского театра. Да и сам бывший хозяин не занимает ровным счетом никакого места в ее яркой волнующей жизни. С деланной веселостью барон развел руками: - Ах, вот, стало быть, как?! Ну что же, понимаю: поклонники. Должно быть, теперь вам от них просто спасенья нет! Девушка спокойно кивнула: - Да. Поклонники. – Как чеканкой по металлу. И никуда уже не денутся буквы, врезанные в ровную литую поверхность души. – Но мои поклонники – не ваше дело, господин барон! Маленький носик, упрямо вздернутый, снова свёл его с ума, лишил обычной выдержки и рассудка. Владимир крепко обхватил красавицу за плечи, пресекая все попытки вырваться. - Ошибаетесь, очень даже моё! - Ваше дело – мадам Болотова, вот и ступайте к ней! А ко мне и моим делам вам путь заказан! Он привык видеть вызов в глубине серых глаз отцовской воспитанницы. Он привык встречать этот вызов в каждом взгляде, направленном на него, в каждом слове. Но даже он не ожидал столь яростного сопротивления. Анна в гневе своем напоминала разъяренную кошку: гибкое тело норовило выскользнуть из мужских рук, острые ноготки то и дело пытались оцарапать, так что, смиряя разбушевавшуюся возлюбленную, барон не без иронии отметил: нынче ему суждено справляться с отбивающимися барышнями. Прошла не одна бесконечно долгая минута борьбы, прежде чем девушка, выдохшись, притихла в его руках, и Корф смог, наконец, перевести дух. - Между прочим, - осторожно напомнил он, - вы, сударыня, находитесь в моем доме. Следовательно, меня касается всё, происходящее с вами. Сказал – и тут же пожалел, ругая себя самоуверенным болваном, ничего не смыслящим в женщинах. Услышав сие напоминание, Анна вспыхнула, а затем забилась в его объятьях с новой силой. - Ну, разумеется! – нежный голос, еще несколько часов назад выводивший восхитительный романс, наполнился ядом. – Вы же барин! Только вот забыли, кажется, что я больше не ваша крепостная, и по-прежнему считаете меня своей собственностью! Хозяин… Хозяин… Она снова сделала это – пропела самую горькую обиду, самое тяжелое обвинение, с торжествующей улыбкой на губах. Только вот… в тот раз он заслужил это презрительно-равнодушное «хозяин» жестокостью приказа и чернотой своей бездонной ревности. А сейчас – что? Разве не доказывал он уже бессчетное количество раз свою любовь? Разве не ломал себя, не перестраивал весь мир вокруг в желании положить его к ногам любимой? Разве не презрел всё – происхождение, спесь, неравенство – лишь бы увидеть благосклонность в направленном не него взгляде? Безвольно, обреченно опустились руки, невесомо скользнув по краям шерстяного пледа, который до сих пор укутывал Анну надежной теплотой, по ее рукам, от плеча до изящных запястий. Скользнули – и отпустили. Красавица, воодушевленная маленькой победой, насмешливо изогнула бровь: - Что же вы молчите, барин? Быть может, желаете послать меня за шампанским? – в широко распахнутых глазах на миг отразился не слишком правдоподобно сыгранный испуг. – Я знаю, барин, вы можете приказать мне это. И не только… - Да, - неестественно хрипло, приглушенно выдохнул барон. – Я могу, я всё могу. Она вскрикнула от неожиданности, когда Владимир резко и настойчиво притянул ее к себе, а сильные ладони сжали плечи пуще прежнего. Прикосновение его губ обожгло и заставило вздрогнуть – именно так неожиданно и больно прикасается к коже капелька расплавленного воска. Больно – потому что сердце разрывается в груди, не в состоянии вынести… это ослепительное счастье. О, как же она мечтала… как хотела… Тогда, в памятный день их новой встречи, когда, спасенная от коварной мадам, сидела на диване в гостиной и, как сейчас, куталась в теплый плед. Потом, каждый день, каждый раз, стоило ему пройти мимо, задержавшись на ней тоскливым умоляющим взглядом. - Аня-а-а… - донеслось до слуха где-то на самом краю сознания, и девушка поняла, что он отпустил ее губы. Да только как найти силы избавиться теперь от сладостного плена, пережитого и ставшего еще более желанным?! - Вы негодяй, мерзавец, подлец… - отвернувшись, не глядя в глаза собеседника, быстро-быстро зашептала она, будто колдунья, повторяющая строки древнего заклинания, до конца не веря в его действенность. – Убирайтесь вон и целуйте свою Болотову! Целуйте её! Приказом, коего невозможно ослушаться, звучат слова. И лишь руки не хотят разжиматься, не хотят выпускать мечту, и левая рука крепко обняла мужскую шею, заставляя упрямца наклоняться всё ниже, а правая – вцепилась судорожно в лацканы его сюртука. И не понять, что зажигает, сильнее заставляет вспыхнуть – его горячее тело совсем близко, сбивающееся дыхание или ответный шепот: - Я ведь уже говорил тебе, Анечка… Вини меня во всех грехах, но только люби! Люби, как я люблю тебя… И в желанном признании растворяется, перестает вдруг существовать весь окружающий мир… Fin