Elan Vital

«Elan Vital»* Авторы: Маска/Скорпион Рейтинг: PG Герои/пейринг: Владимир Корф/Анна Платонова Сюжет: альтернатива итогам дуэли с Наследником и одному фику на форуме * еlan vital – (фр.) жизненный порыв, термин А. Бергсона [b]«…Владимир, мрачный и серьезный, стоял у стены, рядом – Михаил, с устремленным куда-то воодушевленным мечтательным взглядом. Анна с сочувствием посмотрела на Репнина, но глаза, не слушаясь ни разума, ни памяти, повернулись, задерживаясь на лице барона...» Скорпион («Сон в руку»)[/b] Холодный ветер ударил по лицу, словно хлесткая пощечина отвечает на оскорбление. Шелковые ленты, которые Анна с таким трудом сумела завязать дома непослушными, предательски дрожащими пальцами, распустились, и модная шляпка едва удерживалась на голове. Но испуганно зажавшая рот ладошками белокурая красавица не собиралась ее удерживать. Да, в сущности, она попросту не замечала ничего: ни этой съехавшей набок шляпки, ни холодного ветра, бросающего в нее пригоршни холодных дождевых капель, остервенело треплющего подол платья, испачканный бурой грязью тюремного двора. Не отрываясь, она смотрела на двух молодых людей, замерших в ожидании последнего приказа стрелять. Вернее, видела девушка двоих, а вот смотрела… только на одного… Да и мудрено ли? Он всегда привлекал внимание, будь то внимание женщин, врагов, друзей или фортуны. Вот только сегодня на него был обращен злобный прищур смерти. Анна вцепилась мертвой хваткой в шлагбаум, борясь с накатившей дурнотой. Стоило только представить, что еще минута и его не будет, не станет, он исчезнет, словно никогда и не приходил, как голова начинала кружится, а неизвестно с чего взявшиеся слезы безжалостно душить. Он же был всегда. Далекий, чужой, за тридевять земель, но был. Могли приходить новые люди, исчезать и появляться знакомые, но Владимир Корф оставался неизменным в этом мире, ее маленьком мире. Зная, что он где-то ходит по земле, она была уверена, что и сама существует, крепко привязанная к хозяину, а сейчас ее хотели лишить этой уверенности, безжалостно разорвав прочные нити. Девушка зажмурилась на мгновение, пережидая очередной приступ мучительной боли – в груди, как раз слева, где бьется сердце, ныло незнакомо и тревожно. Но тут же шальная мысль обожгла, заставляя немедля открыть глаза. ОН там… и скоро… его не станет! Возможно ли хоть на миг оторваться от сурового лица, не всматриваться в такие знакомые черты, не ожидать чуда – нынче и всегда, до последней минуты, пока не останется и тени призрачной надежды? О, если бы она только знала, что ему угрожает такая опасность, прилетела бы сюда! Неизвестно, как, но прилетела бы, не понятно, как, но сбежала бы из дома и пришла раньше! Пришла… к нему… Увы, и в этот раз фортуна ей не улыбнулась. И ему… тоже: последний день, последний час, последнее мгновение его жизни – вот что встретило в холодных и мрачных стенах Петропавловской крепости крепостную воспитанницу его отца. Анна с трудом подавила всхлип. С восторгом и нетерпением возвращалась она в Петербург на прослушивание, назначенное князем Оболенским на несколько дней раньше условленного срока. Особняк встретил одиночеством и тишиной, в которой с какой-то неразумной, непонятной ясностью начали проступать воспоминания детских лет. Свежие сливки, добытые на Вариной кухне для рыжего кота по кличке Лучик, детские игры, потрескивание двор в камине, кажущееся бормотанием старичка-домового, Рождество и подарки, и запах первой клубники в начале лета, Владимир… Воспоминания перестали быть такими радостными и безмятежными, вернув в суровое сегодня, напомнив то, о чем в поместье старались не думать. Владимир в крепости. Он совершил неимоверную глупость (да что там глупость – это было настоящее безумство) и теперь должен ответить за свой поступок. Вот только каким будет приговор? Крепостная озадаченно нахмурилась. Выросшая в деревне, хоть и в обществе мужчин, но далекая от всех их забот, она понятия не имела, как наказывают провинившихся дворян. В голове только жалкими обрывками испуганных мыслей мелькали слова: арест, ссылка, война, смерть… Собственные страшные видения заставили подскочить девушку, как ошпаренную. Что за глупости, в самом деле. Она уже и бредит. Не может же быть все настолько страшно. Владимиру и раньше приходилось попадать в переделки, драться на дуэлях, ссорится с теми, с кем никто и никогда не решился бы, и он всегда с легкостью и такой хорошо знакомой ухмылкой выходил из любых ситуаций. А она успела вообразить себе всякие ужасы. Ведь так уже было не раз! Но отдаленный и непреклонный, как рок, голос продолжал упорно твердить, что нынче все иначе, гораздо серьезнее и страшней. Именно этот противный голос убедил ее, позабыв о страхе и всяческих приличиях, распорядиться подготовить коляску и отправиться сюда с тем, чтобы просто увидеть его, убедиться, что всё вовсе не так безвозвратно, тяжело, нелепо. И что же? Зачем, зачем было надеяться на благосклонность судьбы, если первый же офицер, встретившийся ей в крепости, без сожаления разрушил наивные чаянья. Он как раз куда-то очень торопился, когда притихшую, взволнованную барышню провели в кабинет, и на робкую просьбу о свидании расплылся в ехидной улыбке: - Мадемуазель желает повидаться с князем Репниным? Неожиданный вопрос заставил Анну растеряться, а уверенность мужчины в своей правоте вызвала чувство жгучего стыда. Но не оттого, что она посмела явиться на свидание к малознакомому мужчине, напротив, именно из-за того, что в беспрерывных своих переживаниях не нашла времени подумать о Мише, из-за того, что как раз за него сердце ни единого раза не сжалось в дурном предчувствии. Но почему? - Д-да, - пробормотала смущенная девушка, получив в ответ короткий удовлетворенный смешок, и неожиданно выпалила, - Скажите, а барон Корф с ним? Могу я его увидеть? Мимолетное недоумение на лице молодого человека сменилось еще более скабрезной улыбочкой. - Барона Корфа? Хм… весьма занимательная получается история! Пассия доблестного офицера крутит роман с его лучшим другом, пока сам вышеупомянутый рогоносец витает в облаках от вида кружевного дамского платочка… - смерив взглядом пунцовую от стыда девушку, поручик склонился к ее ушку и полюбопытствовал на грани слуха. – Может, следовало бы куда-нибудь увести Репнина, чтобы вы смогли помиловаться с его сокамерником? - Как вы смеете?! – она буквально ощутила, как еще более яркая краска заливает щеки, дыхание участилось, негодование смешалось со смущением – смятенной красавицей нынче впору было бы залюбоваться. Однако, офицер нехотя выпрямился и покачал головой. - К сожалению, очаровательная мадемуазель, не имею возможности удовлетворить вашу скромную просьбу. Ибо как раз сейчас вышеозначенные господа ждут расстрела. От падения ее удержал только дубовый стол и врожденная сила воли. - Где? - только и смогли вытолкнуть онемевшие губы. - Что ж вы так переживаете, сударыня? Не волнуйтесь, вы с легкостью найдете замену им обоим. Рука оказалась намного быстрее разума. Никогда раньше не позволявшая себе ничего подобного Анна в ужасе уставилась на разъяренного мужчину. Он медленно провел рукой по горящей щеке. - Да как вы смеете! - зло прошипел офицер, хватая ее за руки, - Возомнила тут о себе неизвестно что. Анна не знала, что могло бы произойти дальше, но на ее счастье дверь распахнулась как раз в тот миг, когда поручик, ругнувшись сквозь зубы, подтолкнул ее к столу. Показавшийся в дверном проеме круглолицый господин средних лет недовольно нахмурился. - Писарев! Солдаты построены, только и ждут вашего появления, барабанщик на посту, а вы развлекаетесь?! Кто позволил приводить в крепость девиц?! - Никак нет! – вытянувшись по струнке, офицер скрипнул зубами и через силу выговорил. – Эта… барышня просила о свидании с бароном Корфом. Вошедший хмыкнул, покосившись на растрепанную девушку, замершую у стола. - Боюсь, свидание с бароном невозможно. – И тут же не сумел удержаться от язвительной шпильки. – Об этом вы извещали мадемуазель, когда я имел неосторожность войти? Писарев только ругнулся себе под нос. - Мы еще позже поговорим, - строго предупредил его господин, - А вам, сударыня, лучше отправиться домой. Барону вы уже ничем не поможете. Опомнившись, Анна бросилась к этому человеку. - Но как же… - сбиваясь, бессвязно бормотала она, - Как же… Ведь должен же быть какой-то выход. Ведь правда? Все не может так закончиться! Это нелепая ошибка! - Сожалею, но никакой ошибки. Господа Корф и Репнин должны быть сегодня казнены. Государь строго карает провинившихся. - Нет… - прошептала девушка, делая крошечный шаг назад, - Этого не может быть. - Идите домой, - с сочувствием повторил мужчина. - Нет! - на этот раз выкрикнула Анна, - Я никуда не пойду. Я должна увидеть его. Пожалуйста! - она мертвой хваткой вцепилась в руку господину. Наверное, даже у камня могло бы что-то дрогнуть внутри от этой мольбы, и мужчина сжалился над нею. Как иначе можно было бы объяснить тот факт, что он не просто кивнул на отчаянный девичий крик, а лично приказал проводить барышню к месту казни, куда уже успели увести двух заключенных. И вот она была тут: вцепившись руками в деревянную доску шлагбаума, смотрела на такого дорогого ей человека и не умела, не могла сдержать катящихся по щекам слез. Он же смотрел прямо перед собой и ничего не видел, никого не замечал, точно уже успел проститься с жизнью. Обманчиво сосредоточенный взгляд его не выражал ничего, кроме усталости. И столь резко отличался от вдохновенного, широко распахнутого, даже во всей ужасной нелепости сложившейся ситуации до сих пор мечтательного взгляда князя Репнина, как черная мрачная ночь отличается от дня, звенящего птичьими голосами. - Господа, у вас есть какие-нибудь пожелания, просьбы? Анна вздрогнула. Как, уже? Еще слишком рано, еще чуть-чуть… Но не осталось даже горстки коротких, быстротечных минут! - Полковник, это лишнее! – Поручик Писарев ухмылялся, поглядывая на приговоренных со стороны, слева от нескольких солдат, выстроенных в ряд с оружием наизготовку. От этой кривой ухмылки, напрочь лишенной всякой человеческой добродетели, Анне стало страшно. Сейчас в руках этого негодяя с грубыми холодными пальцами жизнь Владимира! Пусть он и выполняет данный свыше приказ, но ведь ОН! Один быстрый взмах руки, короткий окрик – и шесть пуль ударят в бьющееся сердце. Как сквозь туман до слуха доносятся слова, зачитываемого приказа. Господи! Как будто это так важно – за что такое жестокое наказание. И разве легче ей должно быть от того, что император заменил повешение расстрелом? Да будь она проклята, такая милость! Секунды нещадно убегают, время течет, как вода сквозь пальцы, и даже капли не удержать. Дальше - только вечная засуха, только вечное ничто. Крепостная покосилась на стоящую рядом княжну Репнину. Она уже была здесь, когда саму Анну привели. Они не обмолвились ни словом, ни взглядом, не желая на глупые светские условности тратить последние мгновения жизни родных людей. Как Наталья Александровна может быть такой спокойной? Разве не рвет когтями ей сердце этот страшный зверь – боль? Как же она завидовала в этот миг сдержанности княжны, на лице которой застыл только страх и немая холодная боль. Самой же хотелось плакать – рыдать, биться о стену, сжимать пальцами покрытую первой изморозью пожухлую траву, только разве этим хоть что-то можно изменить? Вот взлетела вверх сабля, чтобы отмахнуть последнюю секунду жизни. Ружья хищно целятся вперед. Ружья высматривают первую жертву, ружья решают, кто из двух офицеров, застывших у стены, пойдет вторым сегодня, и ружьям одним ведомы ответы. Нет сил смотреть… Нет сил слушать, как, мерзко ухмыльнувшись, поручик Писарев бросает через плечо: - Пора заканчивать этот балаган! И тут же мелкая барабанная дробь, ознаменовав окончание указа о расстреле, прерывается роковым: - Готовсь! Анна зажмурилась – так плотно, как только могла, и для надежности спрятала лицо в ладонях. Нет, она никогда не сможет смотреть, как он… как его… Боже правый, неужели это конец!? Сжавшись в комочек у крепостной стены, она вдруг осознала, что губы помимо воли еще шепчут заученные с детства слова молитвы: - Спаси и сохрани, Господи, спаси и сохрани, спаси… Ведь столько не сказано, столько не сделано. Она думала, что есть еще жизнь, чтобы разобраться в себе, чтобы исправить одни ошибки и еще успеть наделать других, а оказалось, что на самом-то деле нет ничего. Ничего - страшное слово, безысходное… Если бы только все исправить, она бы уже не упустила шанса. Сказала бы, сказала бы… Да есть ли смысл гадать, что именно она сказала бы, если даже верить в чудо уже нет сил. Слова бы сами подобрались, полились из самого сердца, раскрывая сокровенные тайны и ему и ей. Но, увы! Это невозможно. - Нужно отменить казнь! Анна так и замерла, не отрывая рук от лица, остановились и готовые выйти наружу слезы. Что это такое? Неужели последняя насмешка судьбы, на ее безумные мольбы ответившей жестоким обманом? Или же… Резко опустив ладони вниз, Анна вновь с жадностью посмотрела на мир, унимая отчаянно бьющееся в слепой надежде сердце. Княжна Репнина уже, позабыв все на свете, бежала туда, за доселе непреодолимую границу мира живых, в маленький дворик, где сейчас прощались с жизнью заключенные. Чуть впереди нее был какой-то молодой мужчина, который и устроил этот переполох. Анна вновь схватилась за шлагбаум, не в силах сделать и шага. - Остановиться! Она не в состоянии была поверить собственным глазам: неужели сбылись молитвы? Как во сне, смотрела Анна на счастливых Репниных: на улыбающегося Михаила, на его сестру, что-то шепчущую взахлеб, неистово приникающую к груди брата, обнимающую его за шею. Как бы хотела она вот так же, отбросив условности, наплевав на прошлое, забыв, кто она на самом деле, броситься нынче… не к Михаилу Александровичу, нет! К другому человеку – к тому, что с кривой ухмылкой стоял, привалившись к стене, и лишь наблюдал со стороны за весельем лучшего друга. Такой одинокий, такой гордый, такой… грустный… Она видела теперь, точно по волшебству, то, чего никогда не замечала раньше: как хмурится высокий лоб, как, воспаленно вспыхнув, гаснет взгляд, как вздох облегчения сменяется туманной отрешенностью. Повернувшись к молодому человеку, привезшему приказ о помиловании, барон сказал тому что-то и, выслушав ответ, едва заметно кивнул. Снова отвернулся от радостно обнимающихся Репниных, отводя взгляд куда-то вдаль. Анна почувствовала, как сердце замирает и потом вдруг яростно начинает биться внутри от ясного, как божий день, осознания: она должна быть рядом! - Ваше Высочество, как вам это удалось? - Владимир чуть изогнул бровь, с любопытством глядя на Цесаревича. Тот лишь поджал губы в ответ, всем своим видом показывая, что не желает распространяться о выхлопотанном помиловании больше, нежели господа офицеры уже знают. - Теперь это уже не важно, барон. Согласно кивнув, Корф отступил к стене. Какое же тоскливо-серое сегодня небо! И мелкий дождь моросит – еще не слезы, но уже больно. В такой денек и умереть незазорно, а вот как жить, зная, что ты, в сущности, никому не нужен? Счастливый щебет Репниных под боком только усиливает собственную меланхолию и разжигает ощущение потребности в ласке, в любви. Противное ощущение, детское ощущение. Жалость к себе уж точно не пристала боевому офицеру. Стряхнуть ненужные сантименты, грусть сменить язвительной ухмылкой, тревожную морщину на лбу спрятать под беззаботно растрепанной челкой - ведь таким все привыкли видеть неунывающего Корфа, чудом выжившего сегодня. А каждодневную грусть привычно замаскировать безудержным весельем. Это проклятая жизнь продолжается, и нужно с честью довести ее до конца. Не в силах лицезреть семейную идиллию Репниных, Владимир посмотрел в другую сторону, с тоской подумав, что тоже был бы не прочь оказаться сейчас в чьих-нибудь объятиях. Пожалуй, даже точно мог бы сказать, в чьих, и в тот же миг почувствовал, что кто-то налетел на него. Сперва он даже не поверил, что ощущает легкий запах лавандовой воды в реальности, но тем ни менее, глаза не врали: хрупкая белокурая красавица, захлебываясь слезами, прижималась к его груди, бормотала что-то непонятное сквозь слезы, и медленно, по капле, эта опостылевшая пустота покидала его душу, уходила навсегда. Владимир, едва прикасаясь, провел рукой по растрепанным золотистым локонам. Девичья шляпка давно слетела, оставшись где-то у поста караульного, и осенний ветер сыпал теперь изморось на непослушные вьющиеся прядки. Неужели это, правда, она? Неужели здесь, с ним? Пришла, прилетела в тот миг, когда больше всего нужна была ее поддержка заблудшему скитальцу? Неужели ее глаза, полные слез, смотрят на него чуть испуганно, а дрожащие искусанные губки силятся что-то произнести, только ветер, и дождь, и пережитое волнение крадут слова. Молодой человек недоверчиво прикоснулся к ее лицу, как если бы хотел проверить, она ли это, не мираж ли, не сон. Очертил подушечками пальцев приоткрытый ротик. Нет, это не может быть правдой! Он или спит, или умер и попал в рай, или… В действительность происходящего заставил поверить удивленный окрик Репнина: - Анна? Вы?! Барон и его крепостная вздрогнули, так неожиданно вернувшись в реальность. Возглас князя напомнил о том, что они не одни. Девушка смутилась под пристальными, заинтересованными, удивленными взглядами, начиная все более стыдиться своего неожиданного поступка. Нужно было взять и тихонько уйти, убедившись, что он останется жив, что с ним все будет в порядке. Но что она могла поделать, когда душа сама рванулась навстречу, прихватив с собой окаменевшее тело, заставив забыть правила приличия, его обычную жестокость и свой привычный страх. Разве поставишь что-то против сердца, бьющегося радостно и быстро под его горячей рукой? - Здравствуйте, Михаил Александрович, - только и смогла вымолвить покрасневшая девушка, стараясь не смотреть на своего хозяина. Кто знает, как скоро удивление на его лице сменится совершенно иным выражением, и какое оно будет? Вряд ли добрым для нее. И малодушно хотелось продлить последние мгновения нечаянной близости, украденной у насмешницы-судьбы, совершенно точно зная, что никогда не забудет этого дивного чувства удивительной теплоты от его объятий, пусть и случайных. Сейчас он опомнится, и все закончится. Теперь Анна совершенно отчетливо понимала всю глупость этого порыва. И миг расплаты пришел. - Позвольте узнать, сударыня, что вы здесь делаете? - Я… - только и успело сорваться с губ. Девушка потупилась, понятия не имея, что ему нынче сказать. Он ведь не поймет, никогда не поймет, как больно осознать саму себя за миг до того, как смерть может отнять самого дорогого в мире человека. Не поймет – и лишь посмеется над глупой наивной крепостной, возомнившей себя невесть кем, подбежавшей к господам, поздравляющим друг друга, и бросившейся на шею собственному барину. Да и как тут понять, если она и сама не знает, где взялись и силы, и дерзость поступить так! Пряча глаза, Анна бы долго еще замирала от страха в так и не отпустивших ее объятьях барона, но вдруг княжна Наталья Александровна недовольно фыркнула и тут же изрекла, обращаясь к Владимиру: - Ну и солдафон же вы, сударь! – Переведя, наконец, дух после случившегося, фрейлина Её Величества готова была к привычной иронии. – Солдафон и чурбан бесчувственный! Барышня сломя голову бросилась в ваши объятья, только-только услышав о помиловании, а вы требуете каких-то объяснений? - Наташа, ты все неверно понимаешь, - тут же со всем жаром принялся увещевать сестру Михаил. – Это вовсе не то, что ты думаешь, Владимир и Анна всего лишь… - Всего лишь обрученные жених и невеста! Все повернулись на громкий и уверенный, раздавшийся громом среди ясного неба голос Корфа. Он ухмыльнулся, любуясь произведенным эффектом. Воистину, такой немой сцене мог позавидовать сам господин Гоголь. Одни выпученные, ставшие вмиг похожими на рыбьи, глаза князя чего стоили. Партер бы рукоплескал. Импровизация удалась на славу. В действительности, он сам не ожидал сорвавшихся с губ слов. Вернее, еще час назад ни за что бы не подумал, что скажет это. Час назад он готовился к смерти, час назад Анна была в поместье и мечтах Михаила, час назад он сам становился прошлым… Но Судьба, эта коварная и непредсказуемая дама с весьма своеобразным чувством юмора, решила невесть за какие заслуги подарить ему второй шанс и даже сама в буквальном смысле бросила в объятья девушку мечты… А он – не Репнин, намеки привык понимать сразу. Первой в себя пришла Анна, которая, что-то испуганно пискнув, попыталась тут же сбежать, куда глаза глядят, или хотя упасть в обморок - на что сил хватит. Но руки вездесущего барона не позволили сделать ни того, ни другого, железными обручами обхватив свою добычу. Девушка посмотрела на молодого человека со смесью испуга и безумия во взгляде. - В-владимир… И-иванович… - Слушаю вас, Анна Петровна…- промурлыкал Корф в девичье ушко, совершенно не смущаясь столь пристального внимания к ним со стороны Михаила, Натали, самого Цесаревича и даже солдат, едва не расстрелявших его давеча, а теперь толпящихся у входа в каземат и с приглушенными смешками поглядывающих на разворачивающуюся у стены сцену. Изумленная, Анна не сразу нашлась, что ответить, только округлила еще сильнее блестящие не выплаканными слезами глаза, и барон растерял враз привычную игривость. Как же она прекрасна! За один такой взгляд он, не задумываясь, заплатил бы жизнью, а сегодня – странная штука: сперва чуть не заплатил, затем получил любовь, словно в награду за пережитое прощанье с миром живых. Он ведь… Да! Он любит! Любит эту крошку, взлелеянную отцом, точно диковинный оранжерейный цветок. Любит давно и до беспамятства, и гнал недостойное дворянина чувство, пока не получил возможность убедиться, что всё пустое, если ее нет рядом. Руки потянулись еще крепче обнять красавицу, но тут вернувшееся в белокурую головку благоразумие заставило ту еще настойчивей упереться в мужские плечи, уверенней, громче запротестовать: - Владимир Иванович, что вы делаете? Как можно?! Нет уж, малышка, нельзя позволить тебе сейчас болтнуть лишнего… - Ну же, дорогая, не к чему больше скрывать. Мы и так затянули с объявлением о помолвке. Господа, - барон с самодовольным видом обратился к жаждущей продолжения публике, - можете нас поздравить. В скором времени мы с Анной обвенчаемся, - и, наклонившись к перепуганной невесте, шепотом предупредил возможное сопротивление с ее стороны, - Будете возражать - поцелую у всех на глазах! В подтверждение своих слов и просто для собственного удовольствия он на секунду прижался губам к бархатной щечке. Бедная девушка не знала, куда деваться от творящегося безумия, стыда и томления. Отвлек всеобщее внимание Михаил. - Почему ты мне ничего не сказал? - спросил он, с трудом сдерживая гнев. - Не мог, - честно признался Владимир, но тут же принялся сочинять на ходу, - Анна не хотела до поры до времени огласки. Но, если помнишь, я не раз тебе намекал держаться подальше, - голос барона стал жестче, и он ревниво прижал к себе предмет спора, хотя ближе уже было некуда. - Что ж, поздравляю, барон. – Александр шагнул к недавнему своему сопернику и протянул ему руку. Пожалуй, Наследнику, менее всего знакомому с тем, как обстоят дела в семействе Корфов, не было дела до смущения и волнения хрупкой барышни, которую барон прижимал к себе, точно личную собственность. Приходилось признать, что барышня хорошенькая… весьма и весьма… Впрочем, он еще до злополучной дуэли понял, насколько поручику Корфу была безразлична ставшая причиной вызова Ольга. Скорее уж он сам, ведь именно его несдержанность и желание поиграть в настоящие мужские игры едва не обернулось сперва одной, а затем и другой трагедией. Легкий интерес лишь на миг скользнул во взгляде Цесаревича, но ревнивой вспыльчивости Владимира хватило этого сполна. Враз опасно прищурившись, он вытянулся в струнку и резко кивнул головой. - Прошу извинить нас, господа, но полагаю, что крепость – не лучшее место для моей невесты. - Разумеется, - со снисходительной улыбкою покачал головой Александр. Михаил удосужился только пробормотать что-то невнятное, поддерживая под локоток сестру. Но, откровенно говоря, Корфу не было никакого дела до трогательного разочарования друга: в любви каждый за себя. Сжав маленькую ладошку Анны в руке, молодой человек церемонно поклонился: - За сим позвольте откланяться. – И шагнул к выходу. Хотя тут же, не сдержавшись, подхватил Анну на руки так неожиданно, что девушка взвизгнула. Михаил ринулся, было, на помощь, но сестра его благоразумно удержала. Корф же, не обращая внимания на брыкания своей суженой, уверенно двинулся прочь. Поняв, что ничего не добьется, Анна прекратила нелепое сопротивление и оплела руками шею барона, расположившись в его объятиях с достоинством королевы. Ободренный таким поощрением Владимир еще сильнее ускорил шаг. Свободу девушка получила только в карете. После чего, незамедлительно влепила барону хорошую пощечину. - Вы… Вы… - пухлые губки дрожали, выдавая то, что крепостная готова расплакаться, - Вы бессердечный, бездушный, жестокий эгоист. Корф растерянно потер горящую щеку. - Анна, за что? Я всего лишь хотел поговорить. Хотел объясниться… - прошептал он. Но девушка не слушала. Отвернувшись так, чтобы не были видны ее слезы, уже успевшие скатиться по щекам, вцепившись в бархатную шторку, несчастная крепостная, только что на миг вознесенная блажью барина едва ли не до небес, повторяла, словно заученный урок: - За что, за что? За что?... Почему вы меня так ненавидите? – короткий всхлип не удалось удержать – и тут же ладонь прижалась к губам, прерывая следующий. Анне понадобилось несколько секунд, чтобы продолжить. – Ненавидите настолько, что готовы унизить… растоптать… снова и снова – что бы я ни делала, какой бы ни была… Не в силах более наблюдать за ней, поникшей и оттого кажущейся еще более хрупкой и беззащитной, Владимир пододвинулся ближе, настойчиво удерживая вздрагивающие плечики, развернул красавицу к себе. - Анна, вы ошибаетесь. Я никогда не испытывал к вам ненависти. Но в ответ тихому голосу, ласковым словам барышня разрыдалась пуще прежнего. Пришлось обхватить ладонями милое личико, стирая слезы. - Аня, ну всё, всё, не надо. Не плачьте, слышите? Не плачьте, Аня… Анечка… Она замерла на короткий миг – тот самый, в который он понял, что не сумеет сдержаться. Улыбнувшись испугу в широко распахнутых глазах, мимолетно порадовавшись ответной дрожи в нежном девичьем теле, мужчина прижался губами к приоткрытому ротику возлюбленной. Господи! А он думал: бесконечное счастье – прикасаться к шелковистой коже, как тогда, во дворе крепости, или проводить губами по растрепанным волосам, как несколько мгновений назад! Нет уж, с ЭТИМ ничто не сравнимо: когда почти неощутимо, незаметно желанные губки робко дрогнут навстречу жадным твоим губам. Поцелуй желанный, как вода в пустыне, поцелуй вымечтанный, если не сказать выстраданный, столь часто грезившийся во сне и наяву - как венец сегодняшних событий, как высшая ступень лестницы, по которой он забрался нынче, понимаясь с самого дна ада. Разве может быть награда ценнее мягких податливых девичьих губок, робко и удивленно раскрывающихся навстречу и вместе с теплым дыханием выпускающих на волю беззвучное признание. Нельзя же так откликаться на жаркие объятия, не имея хоть капли ответного чувства! А ведь поцелуй давно утратил всякое подобие целомудрия. Пьянея от восторга, Владимир все меньше скрывал за маской сдержанности подлинные чувства, все откровеннее терзая страстью нежный ротик, все крепче прижимая ту, которую во всеуслышание объявил невестой, не спросив на то ее согласия, все ниже склоняясь над юным телом… Только сейчас барон понял, что в радостном порыве зашел слишком далеко, практически успев уложить хрупкую фею на узкое неудобное сиденье кареты. Опомнившись, он растерянно посмотрела на милое личико, не зная как объяснить, что сказать… Один ведь Бог знает, что она может сейчас подумать… Дрогнули до сих пор прикрытые в сладостный миг веки, и вот уже широко распахнутые серые глаза смотрят на него. Владимир сжался, ожидая… Скандала? Очередной пощечины? Да чего угодно, но не растерянного: - А… что вы делаете? Как можно? Девушка прижала дрожащие пальчики к губам и смотрела на него с такой чарующей смесью испуга и восторга, что молодой барон ощутил вдруг невообразимое желание рассмеяться. Его возлюбленная столь неопытна, столь юна, что неумелые губки только-только научились отвечать настойчивому требованию его губ, и даже ее кокетство такое по-детски милое в своей наивности. Он улыбнулся и чуть склонил голову, рассматривая смущенную прелестницу. - Разве непонятно? Красивая девушка позволила мне себя поцеловать… - Я позволила?! – тут же сверкнув гневным взором, Анна подобралась и попыталась подняться, но мужские руки все еще удерживали ее, и оттолкнуть их, отстраниться не представлялось возможным. Да и было ли желание – после того, как он чуть не погиб на ее глазах, после того, как она молила небеса о помощи, о чуде, а затем сама бросилась навстречу его объятьям, повиснув на шее молодого барина, точно падшая женщина – было ли желание отпустить его нынче? Едва ли… И потому Анна с трудом сдержала вздох разочарования, когда все-таки разжались удерживающие ее руки. Владимир сел ровно и отвел глаза, не зная, что ему теперь делать. После всего, только что произошедшего, удастся ли уверить в серьезнейших и благородных своих намерениях ту, что прежде знала от него лишь издевки и насмешки? Молодой человек сглотнул и, нервно дернув плечом, начал: - Анна, вы должны выслушать меня и постараться понять… От этих его слов девушка сразу почувствовала себя придавленной к земле, в сердце что-то болезненно кольнуло. Никогда хорошие разговоры так не начинаются. Сейчас, сейчас он скажет… Крепостная не знала, что именно, но была уверенная, что фразы окажутся необычайно колкими, хлесткими, обидными, ранящими душу. Ведь она за одно короткое утро дала поводов для насмешек на всю оставшуюся жизнь и даже больше. Но самое страшное не это. Гораздо хуже то, что ей жаль разрушенного безумия, на миг ставшего короткой сказкой. Плечам, лишенным нежных и жарких одновременно объятий, стало невообразимо холодно, так что Анне даже пришлось обхватить себя руками, унимая начавшуюся дрожь. Почему, почему, почему так? Почему она не могла полюбить кого-то, кто ответит на ее чувства, с кем это было бы взаимно… Полюбить? Неужели? Но как иначе можно было назвать творившееся с ней, то, чему весь день, да что там - всю жизнь, так упорно искала определение? Сердце забилось чаще и громче, крича верный ответ. Любишь, любишь, любишь… А по щеке уже скользнула горькая слезинка и даже сила воли не смогла сдержать судорожный всхлип. Через минуту она уже отчаянно рыдала, отталкивая стремящиеся обнять ее руки, не слыша взывающего к ней мужского голоса. - Анна, послушайте, Анна! – теребил ее Владимир, обхватывал озябшие плечи, пытался отнять от заплаканного лица ее дрожащие ладони, но все, что она могла сказать, позволить ему в ответ, было лишь снова и снова качать головой: нет, нет, нет… Сказка закончилась – не стоило даже пытаться удержать ее подольше! Хотя бы немного придти в себя Анну заставил гневный окрик: - Да выслушайте же меня, наконец! – встряхнув ее за плечи с ощутимой силой, молодой человек заставил ее поднять голову. Словно повинуясь неведомому внутреннему порыву, прижался на пару секунд лбом к ее лбу, шепнул что-то неразборчивое очень тихо, затем чуть громче позвал ее по имени: - Аня… Девушка снова обессилено закрыла глаза. Зачем он мучает ее? Почему сразу не обольет привычным презрением, не подденет шпилькой колкости, не оттолкнет? Для чего эти фальшивые нежности и вздохи, которые бедная крепостная, загнанная в угол собственных чувств, не в состоянии понять? - Отпустите меня, Владимир Иванович, - она отвернулась, насколько позволяла настойчивость его ладоней, и постаралась вернуть хотя бы крупицы самообладания. – Вы… можете быть спокойны. Я никому не расскажу о том, что произошло в крепости. И, разумеется, впредь не буду… не стану… искать внимания ваших друзей. Удерживающие ее руки вдруг отчего-то сжали еще сильнее, и барон практически прорычал: - Разумеется, не станешь. Кто тебе позволит? Я не собираюсь делить тебя ни с кем. Слышишь? Ни с кем! В подтверждение своих слов мужчина даже встряхнул девушку, как тряпичную куклу, чем заставил ее вскрикнуть. Это отрезвило. При виде ее испуганных глаз руки сами собой разжались. - Господи, что же я делаю? - простонал Корф, обхватывая голову. - Владимир… Анна была в растерянности, она совершенно не понимала поведения мужчины. А он тем временем вновь бросился к ней, правда, на этот раз завладел всего лишь маленькими ладошками. - Аня, - почти прошептал он, сплетая ее пальцы со своими, - выслушайте меня. Знайте, я говорю совершенно серьезно, это не шутка и не блажь. Поверьте, все - истинная правда, хотя я и пытался отрицать это, годами скрывал от себя и от вас снедавшие меня чувства... Девушке с трудом удавалось уловить смысл его фраз. О чем он говорит, в чем кается? Нужны ли слова, когда так хорошо сидеть, взявшись за руки, так сладко. И совсем не важно, что заставило его вновь стать нежным. - Но сегодня я понял, что все бессмысленно. Когда объявили о помиловании, я не испытал никакой радости. Я подумал: зачем, зачем мне вся эта жизнь, если в ней нет никакой радости и смысла, если каждый лишний день без вас потерян… Пусть говорит, пусть это длится, как можно дольше. Лишь бы слышать этот чарующий голос и даже не обязательно понимать смысл слов… - Я люблю вас. Медленный поворот головы – и вот уже лицо Владимира, не скрывающее волнения и тревоги. - Что? - Люблю, - покаянно прошептал он, склоняясь перед нею настолько, что слишком велико стало желание провести свободной ладошкой по темным мужским волосам. Анна уже потянулась сделать это, но вовремя сумела одернуть себя, сжала пальцы в маленький кулачок и попыталась улыбнуться так же криво, как это обычно удавалось ему. - Любите? – полноте, она же знает, что это неправда, просто не может быть правдой! – И поэтому всю жизнь унижали меня и презирали? Поэтому пугали разоблачением на первом, а возможно, и последнем в моей жизни настоящему балу? - Да! – выдохнул он у самого ее лица. – Да, черт возьми! Мне невыносимо было смотреть, как вы с Мишей… любезничаете, как смотрите друг на друга! Я должен был сделать хоть что-то, чтобы прекратить эту пытку. Аня, я… - Приехали, барин! – хрипловатым баском крикнул кучер с облучка кареты, и молодые люди замерли, насильно возвращенные чужим голосом в действительность. Анна первая рванулась навстречу открывшему дверцу лакею, даже не опершись на предложенную руку, подхватив подол светлого платья, испачканный грязью петропавлоского двора, вбежала в дом и устремилась в свою комнату. Закрывшись там, прижалась спиной к двери и медленно, с едва слышным полустоном, опустилась на пол. Господи, бежать! Бежать отсюда, куда глаза глядят: от его рук, от его губ, от невозможных, неимоверных, лживых признаний. Она ведь готова сейчас простить ему всё, забыть всё – и хранить в памяти лишь бессвязный шепот, и ее имя, произносимое на выдохе так нежно и сладко, и его запах, ни с чем не сравнимый, такой волнующий, по-настоящему мужской… Девушка прижала ладошки к пылающим щекам: о чем она думает?! В кого превратилась всего от пары поцелуев, совсем ничего не значащих, таких обычных, таких… нескромных, и безумных… и грешных… - Анна, открой немедленно! - могучий голос барона сотрясал дверь сильнее его же ударов. Девушка испуганно замерла, зажав ладошками уши. Лишь бы не слышать его голоса, лишь бы не вспоминать, лишь бы не сдаться. - Анна, я не уйду, пока мы не объяснимся! Господи, о чем, о чем еще говорить? Не мучайте, не терзайте, барин. Вы и так отняли навеки покой презренной крепостной, не знающей, как отныне с этим жить. Почему именно он? Уж лучше бы по Михаилу страдало неопытное сердце. Так было бы правильнее и проще. Во всяком случае, князя ей не пришлось бы видеть каждый день, сыпля соль на никогда не заживающую рану. Постепенно шум за дверью прекратился. Прислушавшись к внешней тишине, Анна горько ухмыльнулась и встала. Ну, вот и все, подумалось ей, хозяину надоело играть в свои глупые игры. Медленно пошла к кровати, каждый шаг давался с небывалым трудом. Все правильно, у барона теперь найдется масса занятий поинтереснее, что ему за дело до нее. От этих мыслей стало совсем плохо. Более не в силах храбриться, девушка рухнула на кровать, заплакала, не сдерживаемая ничем. И за всеми этими переживаниями не сразу почувствовала, как кто-то успокаивающе гладит ее по растрепанным волосам и спине. - Я могу только догадываться, как тебе больно сейчас… Этот голос… Снова он, снова мучит! Откуда он здесь?! Анна вскинулась, оборачиваясь, и встретилась взглядом с непривычно грустными серыми глазами. В смятении не находя, что ей делать дальше, осмотрелась и заметила, что дверь открыта настежь, по всей видимости, отперта запасным ключом. Как же она не подумала об этом раньше? Впрочем, могла ли ждать от барского сына столь завидной настойчивости? Что он еще удумал, зачем пришел даже сюда и пытается вырвать ее из лап одинокого отчаянья? Не за тем ли, чтобы повернуть в отчаянье еще большее? Владимир меж тем проследил за ее взглядом. Словно вторя горьким девичьим мыслям, поднялся, подошел к двери и тихо прикрыл ее, вынув ключ, повернул в замочной скважине уже изнутри. - Не хочу, чтобы нам мешали, - пояснил буднично и просто, наверняка, даже не задумываясь над тем, что от такого тона и без того испуганная девушка задрожала. Когда повернулся к ней, тут же обругал себя за глупость: Анна сжалась на кровати, замотавшись в покрывало по самый подбородок. Распахнутые серые глаза, полные слез, смотрели на него из-под растрепанных локонов, и были бледны влажные щечки, и что-то силились сказать милые губки, но так и не решались. Молодой человек покачал головой и заметил с долей легкой укоризны: - Вы по-прежнему боитесь меня, Анна. Полагаете, что я наброшусь на вас прямо здесь, и сделаю бог весть что… - он вздохнул, присаживаясь на край кровати. – Право слово, я не такое уж чудовище. Но затравленный вид крепостной говорил прямо об обратном. Барону оставалось только тяжело вздохнуть - это будет гораздо сложнее. Как же достучаться, как объяснить ей, что ничего не имеет значения в этой жизни, кроме ее бездонных глаз? Что ж, он сам основательно потрудился, взращивая годами свою ненависть и ее страх. - Впрочем, я вас тоже понимаю. Позвольте один вопрос, Анна. Интересно, есть ли надежда, что когда-нибудь вы сможете ответить на мои чувства? И здесь девушка не выдержала. Переживания этого дня переполнили чащу, она расхохоталась, но в смехе сквозило отчаяние. - Господи, господи, господи, - повторяла она, раскачиваясь на месте, - Сколько же это может продолжаться… Какие чувства, барин, какие? Зачем этот глупый маскарад? Сколько еще вы будете терзать меня? Уйдите, прошу вас, уйдите… Слезы... Сколько же она их пролила за сегодняшний день. К чему барону ее глупые признания, что он так упорно вытягивает их, чтобы потом лишний раз уколоть? - Аня… - выдохнул Владимир с болью. Что он натворил? - Да! Я вас люблю! - не выдержав, крикнула она, - Добились? Довольны? Это потешит ваше самолюбие, а теперь убирайтесь. Убирайтесь немедленно! Убирайтесь… - последнее она уже прошептала, уткнувшись лицом в мокрую подушку. Услышав буквально вырванное признание, Корф на минуту оцепенел. Он мечтал хотя бы о позволении любить и пытаться вызвать ответное чувство, но она… она сказала, что уже… Забыв как дышать, барон схватил маленькую ладошку, безвольно лежащую на покрывале, и принялся ее исступленно целовать. Слова не в силах были выразить переполнявших его чувств, слова только все портили. Он сам не успел понять, как оказался на коленях у изголовья. Маленькая ладошка всё так же дрожала в его руке – она только начала нагреваться. И всё так же плакала, распластавшись на кровати, девушка, ради которой он теперь готов был на что угодно. Только теперь она рыдала сдавленно, почти неслышно, и надрывные всхлипы скрадывались в мягких подушках. И Владимиру безумно хотелось унять поцелуями ее слезы, растворить в своем сердце ее боль, чтобы никогда, никогда впредь она не плакала из-за него. - Аня, Анечка, - он попытался мягко развернуть к себе красавицу, но та вцепилась в покрывало свободной рукой и никак не желала его отпускать. Нет уж, мадемуазель, барон Корф тоже умеет быть настойчив. Приложив чуть больше усилий, молодой человек всё же приподнял любимую и развернул так, чтобы видеть ее лицо. Она мило шмыгнула носиком, не прекращая бесплотных попыток отвернуться. Замерла только, когда мужские губы бережно прикоснулись к ее щекам, снимая слезы и шепча настолько безумные речи, что верить им не представлялось возможным: - Господи… я ведь не надеялся, не мог даже предположить, что после всего дурного ты любишь меня, Анечка… - теплые ладони скользили по волосам, гладили, мимолетной лаской касались шеи, не смея спуститься ниже. – Чтобы узнать о твоих чувствах, стоило пережить сегодняшний день, стоило почти умереть. – Шумно выдохнув, барон вдруг счастливо улыбнулся. – Да что там почти! За твою любовь я готов принять смерть, даже не задумываясь! Хотел всего лишь пошутить, лишний раз уверяя Анну в своих чувствах, но девушка встрепенулась, испуганно замотала головой: - Что ты такое говоришь!? Не смей, слышишь?! Не смей… - повторила совсем тихо и опять всхлипнула. – Беду накличешь, а я… я больше не смогу… так, как сегодня…. там, в крепости… Едва ли ее бессвязный лепет можно было понять. Анна полностью осознавала это, но мысли путались неимоверно, и сказать что-то, хоть сколь разумное и связное, вовсе не могли всё еще дрожащие от рыданий губки. Волнение усиливалось еще больше оттого, что Владимир был так близко, что прижимал ее к своей груди, что его ласковые губы скользили от виска к щечке и сразу же поднимались обратно. Поэтому измученная всем произошедшим крепостная просто нежилась в сильных руках любимого, хотя бы на несколько мгновений позволив себе забыть обо всем. - Неужели это правда, - шептал Владимир, - Неужели ты и впрямь меня любишь, несмотря на все, что я успел натворить? Услышав каверзные вопросы, Анна попробовала отвернуться. - Прошу, вас, Владимир, не нужно. Я вела себя неправильно, неподобающе... Умоляю, забудьте обо всем, что я сказала и сделала. Обещаю, что это никогда не повторится, - она сделала попытку освободиться от желанных объятий, но это оказалось не так-то просто. - Еще чего, - хмыкнул Корф, - Надеюсь, повторится и не раз, - и, посмотрев в ее несчастные глаза, добавил, - Глупенькая ты моя, глупенькая. Неужели до сих пор не поняла, что без тебя свет белый не мил? Анна испуганно замотала головой, слишком правдиво звучал грустный голос. Но этого же не может быть! - Да, - спокойно повторил барон. - Нет! - она закрыла рот ладошками, словно сама не верила высказанной глупости. - Да, - уверенность хозяина была непоколебима, - Я люблю тебя, люблю, люблю, люблю… - он повторял, словно надеясь внушить ей это. - Почему? - только и слетело с милых губок, вместо очередных отрицаний. Владимир только грустно улыбнулся. - Сам не раз задавался этим вопросом. Не знаю, может, потому что ты лучше всех на свете? Или просто потому, что ты есть. Я не знаю почему. Но я люблю тебя, и этого уже ничем не изменить, не вырвать, не убив при этом сердца. Это правда, непреложная истина. Я люблю тебя и хочу всегда быть рядом с тобой. Ты мне веришь? И что тут ответить? И дальше отрицать то, что практически очевидно? Разве стал бы он так унижаться перед безразличным человеком, не много ли чести для зарвавшейся крепостной? Если только… Анна стерла со щек остатки слез и, робко улыбнувшись, посмотрела на барона. - Может быть. А ему только того и надо было. Цепко заключив ее в кольцо своих рук, он довольно произнес: - Уже лучше. Так бы сразу, а не упрямилась. Анна спрятала смущенное лицо у него на груди, до конца не веря своему счастью, и прошептала, споря скорее ради приличия и по привычке: - Я еще не сказала, что верю вам. Барон только хохотнул, ничуть не обескураженный. - Что ж, со своей стороны обещаю сделать так, чтобы это случилось как можно скорее, моя радость, как можно скорее. Ибо мне вдруг ужасно захотелось почувствовать себя женатым. конец