Моя азбука

Рейтинг: PG Жанр: мелодрама-альтернатива, PoV Герои: Владимир и его мысли, Анна Анна. Моё сердце ноет приглушенной болью каждый раз, когда ты только проходишь мимо, не поднимая глаз, или музицируешь – склоняешься над роялем, перебираешь клавиши тонкими проворными пальчиками, и твой дивный голос выводит незамысловатый мотив. Ты волнуешь меня… Ты меня выводишь из себя… И манишь… И отталкиваешь… И вечно кружа в водовороте сих противоречивых чувств, я мечтаю сполна насладиться своей над тобою властью. И мечтаю избавиться от власти твоей… Твой хозяин и раб – твой верный раБ… Боль. Моя боль и сладость. Она заполняет меня, проникает в тайники души, лелеет диковинный цвет моего первого чувства. Я никого не любил прежде… Бывал влюблен иль предавался грешной страсти, но любить не умел. Не мог – ведь много лет назад в самый день своего рождения был Господним Провидением предначертан тебе. А люди слишком слабы, чтоб избавиться от своей судьбы, от своих окоВ… Вечность. Казалось бы, так долго, так бесконечно… Но даже вечность ничтожно мала, если ты улыбнешься солнечному лучику в зеркале, а мне удастся перехватить хотя бы тень той твоей улыбки и мечтать, подобно последнему глупцу, что ты улыбаешься мне. И мечтать, что ты радостно встречаешь мои поцелуи и объятья, упиваясь моей любовью… Но ты даже не замечаешь меня – и блеск синих глаза ярок, но холоден, точно снеГ… Грешник. Какой же я грешник в делах и помыслах своих! В сотый, в тысячный раз я готов пасть на колени, умоляя простить невольные и преднамеренные грехи мои: и колкость фраз, и показное презрение, и деланную ненависть. Да только снова и снова, проснувшись во мне, грех гордыни затмевает разум, твердит, что ты недостойна моей любви, требует отказаться от нее. Я давно уже мог бы признать это и сам, лишь упрямое сердце не сдается. И я стискиваю кулаки и зубы в ожидании новых беД… Долг. Мне нельзя забывать о нем. Только вот что есть мой долг? Служить Царю и Отечеству, не щадя живота своего, и отдать жизнь в пылу битвы? Чтить семью, свой древний род, думать лишь о благе его? Или же… всё это пустое, всё, кроме той, что наполняет мои дни светом, мои ночи желанием, моё дыхание – жизнью? И помимо этого – помимо своей любви – никому и ничего я не должен, и не пред кем мне держать ответ – только перед Богом и собственной совестью? Так нелегко, так больно отыскать где-то на полпути между чувством и разумом верное решениЕ… Если бы ты знала… Если бы только знала о том, чем живет твой упрямый насмешливый хозяин – не было бы этой неуверенной настороженности на твоем лице. Не дрожали бы ресницы, пряча подступившие слезы разочарования, не бледнели бы на миг нежные щечки. Ты не отводила бы глаз, как делаешь всякий раз, стоит мне только появиться в комнате. Ты не покинула бы меня с величием королевы, гордо вздернув подбородок, – ты бы сбежала! Сбежала как можно дальше от меня со всеми моими чувствами и желаниями, с целым ворохом бесстыдных мыслей, образов, грез, сонмом преследующих меня по ночам. Ты сбежала бы – я уверен. Но все-таки… где-то там, в глубине души, еще теплится надежда: а вдруг… ты бы не испугалась? Вдруг, недоверчиво улыбнувшись – шагнула бы мне навстречу, в жар моих рук?! Шагнула бы?... Счастье моЁ… Ёршистый и насмешливый, знаю ли я сам, когда бываю настоящим? Не в тот ли миг, когда, спрятавшись за прикрытой дверью, прислушиваюсь к твоему голосу?.. И что-то сладко замирает внутри. Но стоит песне затихнуть – словно обрываются невидимые струны – обмирает какая-то важная часть меня. Так бывает всякий раз, когда реальность дня вступает в свои права, и я с тоской понимаю, насколько бесплотны, насколько несбыточны мои мечты. А коль так – что мне остается? Вместо твоих нежных губ – металлический привкус злословия и горьковато-едкий – порохового дыма. Да пара друзей в ночной тиши – одиночество и лоЖь… Жар… Так жарко – будто летний полдень, душный, знойный, господствует над миром, отодвигая на задний план прохладную северную осень. От твоего ли взгляда, от твоего ли голоса, чистого и прозрачного, словно родник, неведомый жар будто жжет изнутри. Я прикрываю глаза, и пальцы тянутся к горлу, пытаясь задушить это глупое чувство обреченности, рвут тугой воротничок форменной рубашки. Сами собою закрываются глаза, оставляя на коже щек сухие соленые дорожки от непролитых слёЗ… Звезды падают за небосклон и горят в своём последнем полете. А потом еще долго горят на дне твоих чудесных глаз, когда ты смотришь не на меня. От этого – мне больно, до дрожи. И кажется, что вот-вот я исчезну – упаду такой же пылающей звездой в непроглядно-темную бездну. И черные дула ружей – как наказание за преступление против своего сердца, как награда за боль любви и ревностИ… И не вырвать её, не выжать из меня. Корнями в кровь, острыми шипами в сердце – твой образ, что преследует днем и ночью. Твой запах – легкая смесь ванили и розового цвета. Твой голос – не мне шепчущий сладкие признания. И слаще меда твои поцелуи, подаренные другому. Ты занимаешь в моей жизни слишком много места – мне в твоей никогда столько не занять… Порванною струною замирает в воздухе утра мой полустон. Пошушепот. ПолукриК… Крест. У каждого он свой. Мой крест – даже не ты, лишь эта ядовитая раздвоенность, что пытается убить мою любовь, одновременно питая ее. Распятый на этом кресте, каждый день, каждый миг, каждый взгляд заново распятый, я ощущаю, как слабею: как слабеет моя воля, как отступает чувство призрачного долга бог весть перед кем и на первый план… выходит что-то совершенно другое. Эту нежность – ее не стереть, не осквернить грубым прикосновением. Эта слабость – не она ли придает мне сиЛ?.. Лучше бы позабыть обо всем. Просто приказать себе позабыть – и жить дальше. Со всем этим – с разбитым сердцем и дурною славой, отчего-то опережающей моё появление на каждом новом балу. Да разве можно хоть на миг не думать об извивающемся в жарком пламени твоем едва ли прикрытом теле, о плавных движениях, перетекающих в музыку – так вода перетекает в теплые ладони из глиняного кувшина, так перетекает в день летний рассвет, а вечер вливается в ночь, забываясь сноМ… Месть. Это должно было бы стать моей местью за годы мучительных терзаний, а стало моим искуплением. И твоей местью. ТВОЕЙ – до каждого изгиба тела, до каждого притворно-томного взгляда. Я видел твою игру… Понимал всё слишком четко и ни разу не усомнился. Ну, может быть, в один короткий миг прикосновения, когда, преклоняя колени, почти раскрывая карты своей любви, поставил саму судьбу на коН… Ночь. Ночь пьянит и манит искателей приключений, но и пугает одиноких заплутавших путников. Я один из них – заблудился в сетях вины, в путах неуверенности и растратил слишком много сил лишь на то, чтобы освободиться. Да только надо ли? Зачем свобода – без твоих глаз? Я понял это – как ценной наградой за победу в смертельной битве. Как понял и то, что ты, моя птичка, достойна той самой награды. Пусть лишь легким взмахом крыла в слепящей вышине ответишь моим порывам, пусть едва слышным щебетанием долетит до меня песня твоей благодарности – мне, отвергнутому и презренному, осталось только однО… Отпустить тебя. Отпустить и забыть – вернее, постараться забыть легкий трепет твоего тела в моих руках и почти невесомое прикосновение твоих губ. Ты сводишь меня с ума, сейчас – еще сильнее, чем прежде, когда была лишь недостижимой, непостижимой, когда была не ближе, чем луна в небесах. Но светила так же далёко и туманно… Именно так серебрится в облаках тонкий, словно твой стан, лунный серП… Правда. Горькая правда лишь в том, что не смогу без тебя. Как бы ни дышала жаром разбуженная гордость, как бы хмель не заволакивал сознание – я без тебя не смогу. И ты снова приходишь в мой сон, даже если я пытаюсь отчаянно позабыть обо всем на свете. И ты снова стоишь предо мною – в тонкой, как паутинка, и белой, будто крыло ангела, сорочке, укоризненно качаешь головой в ответ на моё самоуверенное: «Забуду!» Ты так далека… Но ближе, роднее нет никого до сих пор. Я и гоню от себя ненужные мысли, гоню хандру, гоню другую женщину, вновь и вновь вспоминая тебя, испуганную и дрожащую, с мокрыми от слез щечками. А еще… я мечтаю… И все эти мечты, и каждая из них – о том, что могло бы быть, не растрать я крошечные жемчужинки твоей благосклонности в пылу бесчисленных ссоР… Ревность. Она была виною всему. Она и сейчас сидит во мне черной извивающейся змеею, стоит лишь подумать, с кем ты сейчас. И больно… Господи! Отчего ж так больно-то, а?! Ведь всё вокруг – и это низкое серое небо, и белый снег ровной скатертью под ногами, и солнце, что едва угадывается там, за пеленою туч, - всё твердит об одном и том же: я принял верное решение! Только сердцу нестерпимо больно, как если бы его вырвали из груди, сжали когтистою лапой и подняли над пропастью. А смерть запретили, оставляя вечные муки, вечный ужаС… Страх. Этот непонятный страх дрожит во мне, подобно огоньку лучины у разбитого окна. И впору бояться за себя, опасаться, что не захочу принять этой одинокой, мне самому не нужной жизни. Но в моих мыслях только ты… Пусть моё одиночество обернется твоим счастьем, пусть растают во тьме ночи эти глупые предчувствия непоправимой беды. Пусть… ты останешься солнцем, хоть и не моим, но самым ярким, самым теплым. И пусть хотя бы издалека согреет меня в зимней стуже твой лучистый свеТ... Терять и снова обретать. Сегодня, завтра, всегда! Ты храбро смотришь мне в глаза, но где-то в туманной глубине твоих серых зрачков – затаенная робость. И слова… Ты говоришь вовсе не то, что хотела бы сказать. Слова слетают с губ, но они чужие этому солнечному дню, этому разговору, даже этой приятной терпкости выдержанного вина. И ничего, что ты лукаво улыбаешься, утверждая: «Именно о нем я и думала!» Я все равно знаю, что никогда, ни за что тебя не отпущУ… Уже скоро солнце склонится к западному краю, повелевая миру стать зимней холодною тьмой. А день еще светел, еще слышны голоса во дворе, еще чисты, ясны мысли. И ты говоришь о том, как столица ждет в блеске огней. И ты напоминаешь мои же обещания: не удерживать, не воровать твою свободу. И я уже верю этому всему – вернее, верил бы, но твой взгляд… Он зовет меня. Он не желает терпеть разлуку. И даже если ты смеешься, храбрясь и лукавя, твой взгляд выдает тебя. Я подхожу медленно, кажется, ноги едва ступают по дощатому полу, а все тело стало невесомым в предвкушении задуманного. Отвечаю улыбкой на твой недоуменный, немного испуганный взгляд… Бережно сжимаю твои точеные плечи, склоняясь всё ниже, всё ближе, чувствуя твоё дыхание на своих губах. Твой тихий шепот еще пытается меня образумить, но я не намерен, не желаю отступать! Сегодня, сейчас я, возможно, впервые поведу себя так, как пристало. Я же КорФ! Фейерверком праздничных искр рассыпается карточный домик нашего прежнего мира… Твои руки уже не упираются в плечи, отталкивая меня, пытаясь прервать поцелуй. Твои губы… Моя боль и сладость, моя нежность, моя страсть, моя легкость и самая тяжелая в мире ноша… Моя любовь… Едва оторвавшись от твоих мягких податливых губ, я шепчу тебе об этом – как сильно, как долго люблю тебя. И твоя улыбка расцветает подобно летней рассветной заре. Ты давно знала это! Ты сама увидела это в моих глазах, услышала в голосе, ты сама спросила, дрожа и запинаясь, люблю ли я тебя, но, мучимый страхом, я не нашелся с ответом. Теперь же прежняя нерешительность канула в Лету, и я готов на весь дом, на весь мир прокричать: я люблю тебя! И есть только настоящее – твои руки, твои плечи, твоё срывающееся дыхание. И будет только счастье – истинное, безоблачное, на каждый день много-много лет. А былое… Былое быстро сгорает в пламени камина, и сероватый пепел, рассыпаясь, превращается в праХ… Хочется, чтобы это мгновение не заканчивалось никогда… Но бой часов в углу обрывает невидимые нити, словно заставляя тебя, растерянную и смущенную, отпрянуть, отодвинуться от меня как можно дальше, опуская очи долу. И что же я могу теперь? Отпустить ли, давая тебе время подумать и вынести, наконец, приговор моей любви? Обнять ли еще сильнее, поцеловать – еще жарче прежнего?! Я осторожно провожу подушечками пальцев по твоей бархатистой щечке – от виска до уголка подрагивающих в робкой улыбке губ. Анечка… Моя дорогая девочка, моя тайная мечта и любовная мука… Твои волосы сколоты на затылке, но непослушные выбившиеся пряди шелковыми ниточками щекочут мою руку. Хочется… Как же хочется притянуть тебя к груди, сплавить тебя с собою в единое целое – навсегда, до последнего вздоха! Как хочется прильнуть губами к твоей коже, покрыть поцелуями каждый ее кусочек, обласкать каждый изгиб и признать - о, да – признать твою власть надо мною, в безумном покаянии падая пред тобою ниЦ… Цена любви – одиночество разлуки... Цена гордыни – унижение раскаянья. Только мы – мы ведь пережили это, прошли через это – так, минуя поврежденный буреломом мост, свободно выдыхает усталый путник и спешит продолжить свою дорогу. Не время ли нам, облегченно вздохнув, идти дальше? Аня… Моя Анечка… До сих пор боясь прикоснуться, я подношу к губам твои маленькие ладошки и не отпускаю твоего взгляда. Забавно поморщив миленький носик, ты строго смотришь на меня. Но я уже не боюсь. В твоих глазах ведь нет места недоверию и настороженности, твои губки приоткрыты, они, как и всегда, манят меня, но уже не запретным плодом, а чарующим искушением, полным обещаний неги, и теперь, прячась в темноту былых ночей, всё дальше отступает, забывается гореЧь… Чтобы стать счастливым – достаточно одной маленький смелости. Достаточно потянуться к любимым губам, отбрасывая все возможные «против». Как же сладко ты отвечаешь мне! Забывая самого себя, я увлекаю тебя в поцелуй – всё настойчивей и глубже, и твои нежные тонкие пальчики судорожно сжимают лацканы моего сюртука, словно боясь скользнуть выше, обнять меня. Девочка моя… Отпускаю тебя, едва ослабив объятья, и огонь моего желания вспыхивает яркими огоньками на дне твоих зрачков. Это мой мир, теперь уже вчерашний мир пылает в ожидании завтра. Это твой мир, твой привычный мир дрожит в моих руках вместе с тобою… А на смену им – враз забытым, отвергнутым мирам, возводится новый, прекрасный, солнечный. И он – наШ! Шторы мягкими складками падают к ногам, не пропуская в дом теперь уже не солнечный свет, а наступающую от полей темноту. И ты возле этого окна – передумавшая улетать маленькая доверчивая птичка. «Владимир…» - протяжный шепот срывается с дыханием, и я спешу перехватить его жадным поцелуем. И весь мир будто погружается в сияющее летящее марево. Родная моя, милая, хорошая… Счастье моё… Воздуха не хватает, слова испуганно толпятся в голове. Анечка… будь… будь моей женой!.. Ты замираешь, испуганно отпрянув, и всё сгущается в фалдах бархатных штор темнота, пришедшая с долин и роЩ… Щемит в груди – так больно и протяжно. Что же ты не веришь мне, не понимаешь, что ты для меня – всё!? И каждый прожитый без тебя день – потерян! В твоих чудесных глазах – недоверие и слезы, только блестят они ярко-ярко – так сверкают огоньки венчальных свечей в полумраке супружеской спальной. «Правда?.. Господи, Владимир, неужели… ты говоришь правду?!» - и сердце гулко стучит в груди, подтверждая каждым своим новым ударом робкую надежду. Это исполнение мечты, это самая желанная, самая восхитительная правда на свете! И разве могу я лгать, когда ты так близко, так рядом? Когда ты трепещешь, опасаясь моих прикосновений, но всё равно льнешь ко мне, страшась расставания даже на короткий миг. Я устал отвечать ложью на твои вопросы и мольбы, отныне одной лишь правде быть меж нами, дышать вместе с нами, жить в наших душах и бежать по венам с нашей кровьЮ! Юная луна серебряными лучиками тонкого серпа заглядывает в окно… «Да!» - неслышно выдыхаешь ты. Так легко, так просто - и нет уже ни страха, ни ревности, черной, как ночь, ни когтистых укоров недоверия. «Да, я согласна…» И, ликуя, я приникаю к тебе, как жаждущий путник к источнику. Да и зачем дышать? Когда две жизни сливаются в одну - всё дыханием мира способен заслонить протяжный и сладкий поцелуй. Зачем слова? Они так скупы, та быстротечны, они лишние в этом тесно сплетенном объятье. И всё, что остается, - бережно и неистово, страстно и нежно ласкать твои губы, вновь и вновь - тысячи раз без слов повторяЯ: Я люблю тебя! конец