Еще до весны

Автор: Эруанна Пейринг: Владимир/Анна Герои: Владимир, Анна - совсем немного Рейтинг: PG Жанр: не зарисовка, но очень близко Примечание: ужасно напоминает "Шутки", и вообще, по существу – это их проекция. Но – захотелось)) Странно сейчас стали строить дома – почти напротив друг друга, окно в окно. Земля нынче дорогая или проектировщики безграмотные – не знаю. Но почти весь наш район застроен вот так – дом напротив дома. И разноцветными глазами окон коробка смотрит в лицо коробке. Когда я две недели назад только въехал в эту квартиру, меня данное обстоятельство очень напрягало. Но выбирать было особо не из чего, по крайней мере, здесь платить по-божески и до работы близко. Да и, по большому счёту, мне всё равно, где жить – теперь, когда я остался один. Моя же бывшая девушка Ольга теперь встречается с каким-то «аптечным принцем», как она его называет. У него сеть фармацевтических заведений и они приносят ему неплохие деньги. На чужом здоровье можно отлично заработать. Ольга счастлива – она всегда мечтала выйти замуж за кошелёк. Наверное, вскоре и выйдет. А я тоже счастлив, потому что успел устать от ее детской необязательности, вечных опозданий на сорок пять минут, часов напролет с утра перед зеркалом, когда нужно уходить, от хлопанья глазами: "Ну почему ты так сердишься? Я уже иду", от вечно пустого холодильника, «поэтому купи пиццу, апельсинов, и вон ту красненькую штучку»... Потому что успел понять: даже не в этом причина, просто это не мое. Не моя. Вот только с квартиры пришлось съехать – Ольга сразу же подалась к своему «аптекарю», а для меня одного квартира оказалась слишком велика. Да и воспоминания разные... Всё-таки целый год вместе прожили. В общем, перед агентством я поставил вопрос так: «Мне всё равно, какую квартиру, лишь бы поскорей». И вот я в своём новом жилище. Темная, услужливо меблированная на одного, комната-коробочка. Пыльное окно, не мытое с лета, пропустившее сквозь мутные стекла лишь несколько самых прытких лучиков заходящего солнца и веселенький заоконный пейзаж, целиком состоящий из серого дома напротив. Закурив, жадно втягиваю в себя невесомый дым, пытаясь заполнить им всего себя. Получается плохо – то ли сигаретного дыма мало, то ли пустоты внутри слишком много. Открываю форточку. «Впусти немного воздуха», – так всегда говорил отец. Будто воздух стучит в стекло и просит приюта. Штора над форточкой пузырится парусом и рвётся куда-то взлететь. Я её очень понимаю. Апрельский ветер влажно треплет волосы и задувает в город сумерки. В доме напротив зажигаются огни, высвечивая яркими пятнами чужую жизнь, подавая её мне как на блюде. …Семья ужинает на кухне. Отец читает газету, ребёнок вертится в детском стульчике как волчок, мать меряет шагами пространство между столом и плитой – туда-сюда, как маятник. …Пацан лет тринадцати взобрался с ногами на подоконник и внимательно осматривает площадку двора. Свистит и громко зовёт собаку. Надеюсь, собака всё-таки прибежит – уж очень вид у парня расстроенный. Почти сразу он соскакивает с подоконника и исчезает – наверняка побежал на улицу, разыскивать своего зверя. …А вот девушка лет двадцати, подперев рукой щеку, смотрит куда-то чуть вниз, читает, наверное. Перед ней на столе светится монитор компьютера. Она периодически отрывается от чтения и смотрит на экран. Девушку я вижу уже не в первый раз, и она всегда сидит вот так – лицом на три четверти к окну, перед монитором. Иногда что-то чертит, рисует или пишет на листах бумаги, разложенных на столе, иногда печатает. Прилежная студентка или просто висит в Интернете, как все в наше время. Почему-то мне кажется, что скорее первое. Хорошо, что она не подозревает о моём существовании, и я могу смотреть совершенно безнаказанно. Девушка хорошенькая. Даже красивая. У неё золотистого цвета волосы, она собирает их в хвост, и на шею падают выбившиеся завитки. Овал лица правильный, черты мягкие, словно акварельные. Иногда можно даже рассмотреть, как она чуть заметно шевелит губами, когда читает книжку. Бывает, она смотрит на экран и улыбается, и тогда, я почему-то уверен, у неё на щеках начинают играть ямочки. Хотя, конечно, это мне точно не известно. Я вижу её всего неделю, а уже успел насочинять. Глупо. Какое мне, в общем-то, дело. В две длинных затяжки докуриваю сигарету и щелчком отправляю в форточку, прямиком в апрель. Почти отошёл от окна, как вдруг девушка поднимает голову от чтения и смотрит прямо на меня. Внимательно. Недоумённо. Замечает, что я её рассматриваю, резко отворачивается. Затем тянется к окну рукой и задёргивает прозрачные шторы. И правильно – а вдруг я какой-нибудь маньяк, которому нравится рассматривать девушек в своих грязных целях. Теперь мне виден только расплывчатый силуэт, высвеченный экраном компьютера. Это неинтересно, я отхожу от окна и иду готовить себе ужин. Позже решаю поработать с документами и сажусь за стол, поставленный как раз у окна, из которого так удобно рассматривать незнакомку. Раскладываю бумаги по всей поверхности и целый час усердно тружусь – готовлюсь к завтрашнему судебному заседанию. Клиент попался никакой, поэтому придётся основательно попотеть, чтобы вытащить его деньги. И, разумеется, свой процент. Пару раз я мельком бросаю взгляд на окно в доме напротив, но штора не шевелится, а размытый силуэт неподвижен. Я точно знаю, что она просидит за компьютером допоздна. Она всегда сидит долго, словно приклеенная. Почему-то мне от этой мысли спокойнее. Это что-то постоянное, что наполняет в последние дни мою жизнь какой-то стабильностью. Что бы ни случилось – она будет сидеть за столом весь долгий вечер. *~*~* Клиента я всё-таки вытащил, хотя он и топил себя, как мог, бедняга. В отдельные моменты хотелось просто заткнуть ему рот, чтобы не мешал мне его спасать. Вот такой же «аптекарь», как у Ольги. Денег много, мозги набекрень. Когда вышли из зала заседаний, позвал меня отмечать, но я отказался. Устал, мне бы домой. Интересно, как там Ольга? Наверное, лежит где-нибудь под пальмами, пропуская сквозь пальцы белый песок, и радуется жизни и вечному лету. А у нас тут неотапливаемые электрички, обгоревшие до черного скелета парки, ветер, продувающий пальто и танцующий на лужах весёлой рябью. Гулкие шаги в подъезде, поворот ключа в замке, подыхающий на подоконнике кактус. Серый дом напротив, и штора не задёрнута. И знакомый профиль сосредоточенно вглядывается в экран. А я так устал, что приваливаюсь к подоконнику и закуриваю, закрываю глаза, потирая лоб рукой. Потом отнимаю руку и поворачиваюсь к окну. Смотрит. Развернулась почти прямо и смотрит. Не делает недовольного лица, не тянется рукой к шторам. Просто смотрит. И в этом такое спокойствие…Мне даже кажется, она понимает, как вселенски я устал. И сочувствует. Очень удобно придумывать за человека его мотивы. Можно создать видимость, что ты не один. Я пару секунд смотрю на неё, а потом киваю, словно это для меня привычно, и она именно этого от меня и ждёт. Как ни странно, она кивает мне в ответ. Но я так вымотан за сегодня, что не могу толком порадоваться этому факту. В порыве какого-то глупого чувства, что меня понимают, я складываю ладони и прикладываю их к щеке – так обычно показывают, что хотят спать. Она улыбается и прощально машет рукой. Засыпая, я чувствую, что тоже улыбаюсь. *~*~* Немного изменил маршрут, когда по утрам выхожу на улицу и иду на стоянку за машиной – уже две недели огибаю соседний дом с другой стороны. Мне кажется, когда-нибудь мы встретимся. Ведь должна же она утром куда-то идти – учится она или работает. Но я так ни разу её и не увидел за это время – ни утром, ни вечером, когда возвращаюсь домой. Хотя когда я прихожу, она уже сидит на привычном месте. Наверное, всё-таки студентка. А впрочем, это совершенно не важно. Я стараюсь не задерживаться в офисе, прекратил зависать в Интернете в течение рабочего дня, стал успевать всё вовремя и даже раньше срока, за что заслужил одобрение шефа и косые взгляды родного коллектива. Ухожу с работы ровно в шесть вечера и ни минутой позже, забил на наши загулы по средам и бильярд по пятницам, тороплюсь домой, будто меня там ждут. А меня и ждут. Вот она – в окне напротив. Машет рукой и улыбается. Как я жил без этого? Вот без этого поворота головы, легкого качанья головой – безмолвного «спасибо» в ответ на показанную джезву. Улыбки – робкой – едва-едва, краешками губ. Медный бок отражает стремительно темнеющий кусочек фиолетового неба – засматриваюсь, на автомате снимая пену, со стуком опуская чашку на стол. Щелкаю зажигалкой – паутина тлеет, сворачивается. Горло саднит. Она как всегда качает головой, но я почему-то уверен – она бы ни за что не стала, помахивая перед носом рукой, манерно растягивать: «Опяяять ты со своей гадостью», – как Ольга. Они вообще совершенно не похожи. Ольга яркая и шумная, как ураган, и ни секунды не сидит на месте. А эта может просидеть на одном месте вечность. Я даже не помню, видел ли хоть раз, чтобы она вставала из-за стола. И ещё она прозрачная и спокойная, как лесное озеро в безветренный летний день. Откуда я могу это знать? Да ниоткуда. Просто мне кажется, что так и есть. Мне вообще кажется, что я знаю о ней всё – кроме имени. Однажды я попытался представить, как её могли бы звать – белокожую фею, чьи нежные крылья заставляют ветер врываться в глухие стены моего дома, открывают окна. Почти-нарисованная тонкими, как паутина, карандашными линиями – попытка передать совершенное. Нет, не надо больше ошибок. Не надо придуманных имен. Мы научились говорить какими-то одним нам понятными символами – выражением лиц, кивками головы и жестами рук. Иногда я и сам не знал, что хотел сказать тем или иным движением, но мне кажется, она всё равно меня понимала. Я каждый вечер упорно пытаюсь её пересидеть, но она забавно морщит нос и качает головой, когда я складываю ладони и киваю ей, спрашивая, не хочет ли она спать. Нет, не хочет. А я, к своему стыду, всякий раз не выдерживаю дольше двух ночи и ухожу первым. Она остаётся сидеть там, где сидела. По утрам её нет на месте – ещё спит. Или уже ушла по своим делам – не знаю. Этого я о ней до сих пор не знаю. А вечером – во сколько бы я ни пришёл – она уже меня ждёт. Если я приезжаю позже обычного, она кивает-спрашивает, почему я так долго. Я развожу руками – работа. Она понимающе прикрывает глаза. А когда я вдруг прихожу домой раньше, она улыбается так, что, чёрт возьми, если бы я мог – я бы сматывался так с работы каждый день. И когда я еду домой, разбрызгивая протекторами грязь из луж, я думаю именно об этом. И ещё о том, что весь вечер мы проведём вместе. Пусть и по разные стороны оконных стёкол. Иногда мне звонит Ольга – по старой памяти. Говорит, что волнуется за меня – как я там один, без неё? Наверное, тоскую и маюсь от одиночества. Ей не нравится мой бодрый голос, она капризно тянет гласные и хочет, чтобы без неё страдали. Нет, я знаю, что в душе она добрая, и желает мне только хорошего – иначе не протянул бы с ней целый год. Просто ей приятно думать, что я всё ещё надеюсь её вернуть. *~*~* Это случилось внезапно, как случается всё гениальное. Я разговаривал с клиентом по телефону и уже дал отбой, когда меня осенило: а ведь мы можем позвонить друг другу! Такая простая мысль. День я доработал с трудом. Вечером первым делом достал мобильник и помахал перед окном. И вопросительно поднял брови. Она сразу же всё поняла и стала показывать мне ладони с поднятыми вверх пальцами – номер телефона. И я позвонил ей. – Сегодня хороший день, да? – ты улыбаешься, я знаю. Голос – лёгкий, чистый и свежий, как первые клейкие листья, которые уже вовсю проклёвывались на деревьях, как и положено к началу мая. Я бы удивился, если бы её голос оказался хоть на каплю другим. Нам не было неловко, ну разве что первые минуты три. А потом всё стало очень легко. Я знал её тысячу лет – даже не сомневаюсь в этом. Единственное, чего я так и не знаю – это ее имя. Не могу спросить, не хочу спугнуть. Острая, выскальзывающая из ладоней ниточка-образ: ты склоняешься ко мне, и почти шепчешь его, глядя в глаза. Хрупкие пальцы и такое невесомое легкое пожатие. Сердце бьется по-другому и мурашки по спине… Только так. Она любит зелёный чай и заваривает его в маленьком квадратном чайнике с нелепым носиком. Любит цветы на своём подоконнике и любит смотреть в окно. Не любит, когда кто-то опаздывает, лошадей и всего, что с ними связано. Любит говорить о книгах и не любит, когда я рассказываю, что на улице пахнет весной. Знаю, что с ней живёт тетка, однажды я даже видел её. В теплом, несмотря на май, платке, в ярких – под шею – бусах, напоминающая бабу на самоваре, она подлетела к окну с лейкой в руке, отодвинула девушку прямо вместе с креслом куда-то вбок – так, что мне её перестало быть видно, зыркнула в окно и принялась поливать цветы. Поливала она их так долго и тщательно, что я успел соскучиться по золотистым завиткам и сияющим глазам. Потом повернула голову и что-то сказала, подкатила кресло обратно и исчезла из видимости. Я не стал интересоваться, почему тетка сама поливает цветы и вообще ведёт себя так бесцеремонно – не спрашивая, двигает её кресло и дёргает шторы, догадываюсь, что моей улыбающейся незнакомке это будет неприятно. Ещё я узнал, что она не работала и не училась. Поэтому зря я так долго по утрам ходил мимо её подъезда. И по вечерам, видимо, тоже. Потому что она, кажется, была серьёзно больна и вообще не выходила на улицу. Узнал я об этом случайно – просто однажды, в порыве вдохновения, пригласил её куда-нибудь сходить, получив в ответ сухое: «Я не выхожу из дома, извини». Ну ладно, значит, будем ждать, пока поправится, всё когда-нибудь заканчивается, даже болезни. И тогда мы обязательно будем много гулять. – Да. Сегодня хороший день. *~*~* Наши нескончаемые телефонные разговоры неизбежно привели меня к мысли, что мы должны встретиться. Я был уверен, она согласится. Тем сильнее был удар. Она отказалась. Просто нет – и всё. Без объяснений. Я сидел у открытого окна, слушал её голос и смотрел, как она качает головой. Так близко от меня, что видно, как она отводит глаза – и в то же время так далеко. Я сразу понял, что уговаривать её бессмысленно. Несмотря на мягкость, она умела проявлять характер, когда это было необходимо. Мы как-то скомкано попрощались. Она отвернулась и уткнулась носом в свой компьютер. Я со злости дёрнул оконную раму, закрываясь от неё. Два дня мы не разговаривали и не виделись. Я сам перед собой делал вид, что ничего не происходит. Но получалось у меня неважно – чуть не провалил серьёзный процесс, потерял папку с нужными документами и вообще был рассеянным. В связи с этим на третий день меня выгнали домой и сказали, что дают день отпуска, чтобы я «привёл мозги в порядок». И по дороге домой я всё и решил. А что там дальше – мне было плевать. Хуже быть просто не может. Завернул в цветочный магазин, купил охапку остро пахнущих нарциссов. Я всегда знал, что если подарю ей когда-нибудь цветы, это будут только нарциссы – умытые медовой росой, нежные, золотистые, как она. Дающие надежду на что-то наше, общее – там, на тонкой яркой линии горизонта, где уже закончились дома, а солнце огромное, как в любом романтическом фильме, пурпурное и ненастоящее, будто бархатное. Там, где я еще никогда не был. Вычислить её квартиру было несложно, расположение окна я знал. Поднялся на шестой этаж, и, не давая себе опомниться, вдавил палец в кнопку звонка. Чуть ослабил руку, слишком сильно сжимающую цветы, провел другой по волосам, приглаживая их. Это просто – улыбнуться. Кивнуть. Сердце бухало, и теперь мне казалось, что иначе и не должно быть – если оно чуть замедлится, то умрет. Тем временем, за дверью было тихо. Я подождал немного и позвонил ещё раз. Никаких шагов или шороха. Странно. Она должна быть дома, она же болеет и не выходит на улицу. Я решил, что звонок не работает, и постучал в дверь. Минуты через две, когда я прокрутил в голове все мыслимые и немыслимые версии, и уже собрался звонить друзьям в районный отдел милиции, за дверью послышалась какая-то жизнь. Что-то тихо скрипнуло и зашуршало, а потом щёлкнул замок, и дверь распахнулась. В прихожей было темно. Я шагнул с лестничной площадки, ярко залитой солнцем, в этот полумрак – и временно ослеп. Когда зрение постепенно начало возвращаться, я решил, что глаза меня подводят. Я сначала даже не понял, как такое возможно: она, моя девушка из окна напротив, сидела в кресле, как и всегда. Только не на привычном месте за столом, а посреди коридора. Время. Остановилось. А миг спустя уже понеслось в бешеном темпе, раскаленными секундами – вязким сумраком, запахом белья из ванной, пыльными лиловыми нитями, опутавшими лестничную клетку в так и оставшемся открытом проеме двери. Неловко шагнуть к ней, глядя в огромные, испуганно-ошарашенные, серые омуты в ореоле длиннющих ресниц. Понять, что это за кресло, и почему я никогда не видел, как она ходит или хотя бы встаёт. Открыть рот и снова закрыть, потому что горло сдавило. Растерянно разжать ставшие влажными ладони, уронив цветы прямо ей на колени. А она всё молчала и смотрела на меня снизу вверх. И сердце выпрыгивало из груди, как от самой дикой боли. Я шагнул к ней и опустился на пол. На колени, на корточки – не помню, не важно. В первый раз взял её руки в свои, задохнулся хрипом, почувствовал, как дрожат её прохладные пальцы, внезапно успокоился и сказал: – Я забыл спросить, как тебя зовут. А потом посмотрел ей в глаза: – Владимир. – Анна. Кто сказал, что нельзя добраться до горизонта? Конец.