Шутки обходятся дорого

Автор: Eruanna Рейтинг: PG Жанр: мелодрама, наше время Герои: Владимир, Анна Сюжет: Случайная встреча может изменить все. Примечание автора: никаких оригинальностей - все новое уже придумано до нас. Краски лета меркнут, все вокруг…засыпает. Я тоже хочу накрыться подушкой, а утром проснуться где-нибудь... Там, где небо не давит. Там, где тепло. В другом мире. Когда я уходил из дома, это казалось мне правильным. Я вырос. И я, черт возьми, устал себя отстаивать. С самого детства только этим занимаюсь – постоянно отстаиваю перед родителями себя, свой образ жизни, свои действия и даже мысли. Свои права на себя – от "это МОЯ комната" до "это МОЯ жизнь". Это уже в подкорке мозга: жить упрямо по-своему, вопреки тому, как "положено". Одному – проще. Только очень не хватает тепла… А тут еще эта осень. Небо низко-низко и серые тучи. Буквально выдрал себя из постели и собираюсь на работу. Без машины и без зонта. Не знаю, как там Ягуся без меня, но я – как раз перед выходом из дома, понял, что уже соскучился, и перспектива тащиться на работу пешком не добавляет оптимизма. Прикидываю, сколько времени, глотаю какой-то завтрак, одеваюсь. Деньги и телефон кладу в карман, усталость и пасмурные мысли – на полочку возле двери. Если избавиться от внутреннего дисбаланса не помогает даже «Активиа», то его лучше оставить дома. *~*~* Утром все было не так страшно – я ехал на работу к десяти, и основная масса пассажиров уже добралась на работу. Но вечер обещал быть намного более насыщенным. Поездка в метро в час пик – это, конечно, совсем не то же самое, что прогулка по городскому скверу в будний день. Поймать такси практически нереально, большинство уже занято – все хотят домой. Значит,…придется довольствоваться тем, что есть. В метро особая жизнь. Жизнь толпы, где каждый выполняет свою роль, не выбиваясь при этом в лидеры. Кто-то – кажется, за сотни километров отсюда, играет на гитаре, пытаясь заработать себе на жизнь; кто-то настойчиво предлагает что-то купить, утверждая, что без этого «чего-то» совершенно нельзя обойтись; кто-то читает журнал, книгу или рекламный стенд. Но все находятся здесь с одной целью: нервно поглядывая на рельсы, постараться заметить их лёгкую дрожь или услышать шум приближающегося состава, чтобы первому проскользнуть в вагон и занять место. Каждый сам за себя. Как там у О'Генри – «каменные джунгли»? В точку. Дорога предстояла скучная, благо, без пробок. Гитару, книгу или «товар века» я с собой прихватить не догадался, рекламы мне вполне хватает на работе. Оставалось просто смотреть по сторонам. Девочка напротив меня слушает музыку, покачивая головой ей в такт и подпевая себе под нос нечто с потрясающей по своему содержанию рифмой «Европа-попа». Мужчина в летах уткнулся в висевшую на стене рекламу крема для депиляции, и изучает ее уже минут пять. А что ему еще остается делать? Ни повернуться, ни продохнуть... А может, у него действительно с этим проблемы. Молодая девушка уткнулась носом в тетрадку – студентка, не иначе, рядом женщина с книгой, на обложке – парочка в жарких объятиях. Не приглядываясь к названию, скажу: «Навеки твоя» или «Неукротимая страсть». Или еще что-нибудь столь же тривиальное. Ничего интересного. Новослободская. Мне выходить. Первой, кого я увидел в вагоне после пересадки, была та же девушка с тетрадкой – видимо, она вышла вместе со мной, и нам снова оказалось по пути. Только теперь я лучше смог разглядеть ее. Светлые волосы собраны в высокий хвост, в лице – ни кровинки, темные, почти черные глаза. Читает свои конспекты, а сама кутается в шарф – замерзла, нахохлилась как синичка, и руки пытается дыханьем согреть. Мне вдруг неожиданно захотелось сделать какую-нибудь глупость – например, подойти, отобрать эти несчастные конспекты и согреть ее руки своими. Я представил, как она поднимает на меня глаза и улыбается, отчего разглаживается хмурая складочка между ее бровей. Видение было настолько ярким, что от ощущения прикосновения прохладных рук захолодило ладони. «Только не отпускай», – сквозь царящее в голове горячее марево пробилась четкая мысль, и все стало простым и ясным. Даже дышать стало легче. Внутренний голос попытался меня образумить, шепча что-то нелестное о знакомствах в метро, но я велел ему заткнуться. Свою станцию я проехал, пытаясь что-то разглядеть в черноте за окнами. – Девушка! Постойте! Я догнал ее, как только вышел следом. Она испуганно дернулась в сторону: – Что такое? Удивленно посмотрела на меня. Я же, глядя в ее глаза, на секунду выпал из реальности... Можно сказать красиво: «они напоминают глубины зимнего океана, в мелких льдинках которого плещется и искрится солнце». Можно просто сказать: «не такие темные, как вначале показалось». Итог один – я утонул в них. – Что случилось? – повторенный вопрос вернул меня в действительность. – Простите, я не хотел напугать вас. Я… Мне… Можно, я провожу вас? – Что? Зачем? – отвела взгляд. – Просто… чтобы поговорить. Оглянулась по сторонам, будто в поисках поддержки. – Я не разговариваю с незнакомыми. – «Сказано довольно решительно...» – Тогда давайте знакомиться. Улыбнулась, а я задохнулся. «Боже, вот это улыбка!» – Для вас знакомства в метро – привычное занятие, должно быть? – ее голос звучал немного устало и…разочарованно? – Нет, совсем наоборот. – «Как же мне до тебя достучаться?». В гвалте толпы что значит голос одного? Меня не услышат... Мимо спешили люди, толкая сумками, налетая на нас, и никому не было до этого ни малейшего дела. – Поверьте мне, это так. – Зачем же тогда?.. – она все-таки отошла в сторону. – Это… другое. Я не могу позволить себе отпустить вас. – Почему? – теперь в ее голосе читалось искреннее изумление. Несмотря на то, что люди любят простые понятные фразы, они не говорят: «Я хочу тепла и чувствую, что ты можешь мне его дать, закутать меня в него как в одеяло и согреть. Я хочу хотеть жить дальше». Не говорят, но они мечтают об этом. В бессмысленной череде дней... – Потому что это будет непоправимой ошибкой. – глядя ей в глаза сказал я. *~*~* Она долго молчала, не отводя глаз. Сколько я вот так простоял, зачарованно опускаясь на дно ее зрачков? Минуту? Две? Вечность? «Надо бы отвернуться…» – Хорошо. – в конце концов произнесла она. – Но сейчас мне действительно некогда. Давайте встретимся… – Завтра? – не дождавшись конца фразы, с надеждой спросил я. «Что ж ты делаешь-то со мной?..» Она снова улыбнулась – на этот раз гораздо мягче – и кивнула. – Завтра. – Смешно прищурила один глаз, что-то высчитывая, – На Новослободской, без четверти шесть, хорошо? – Конечно. – даже не задумываясь о том, действительно ли успею, ответил я. «Тебе даже не надо было спрашивать – вот такой я дурак…» Она взглянула на часы и улыбнулась, на этот раз немного виновато. – Уже уходишь? – незаметно для самого себя я обратился к ней на ты. – Да, мне пора. Проводить себя она не позволила – просто кивнула и ушла. А я остался на месте, глядя ей вслед. Все мысли в голове проваливались, как в омут, тонули там, не оставляя даже кругов на воде. Все – кроме одной: «Ты пропал, Корф». Ты-про-пал. *~*~* Следующий вечер слился в одно пятно – радужное и прекрасное. Не помню разговоров, помню – голос, чудный Анин голос, мягко журчащий весенним ручьем. Хотелось пить его, впитывая всей кожей. И начались совсем уж чудеса. Никакой неловкости и неуютного молчания – непрерывный сюрреалистический разговор. То есть... Темы, вроде бы, обычные, но полное ощущение – разговаривал с самим собой. Одинаковые суждения, похожий юмор, даже выражения подбирали идентичные. Все чувства обострились, картинки вокруг ожили, замелькали яркими пятнами – малиновый шарф, жаккардовый берет, синие резиновые сапоги с утятами. Разноголосье телефонов, смех, громкие пустые разговоры, капризное детское: «Мама, я сесть хочу-у!» Только длилось это недолго – двадцать минут, одна пересадка. Вышли на Полянке, и она, снова не позволив себя проводить, ушла одна. Назначив такое же «свидание» на завтра. Вечер прошел с коньяком и «Сплином». Теперь я знаю, так бывает: совершенно чужой человек выныривает из толпы и внезапно заслоняет ее собой – в твоих глазах. Ты замечаешь закушенные в задумчивости губы, выбившуюся из прически прядь волос, загнувшийся уголок воротника пальто, вытянутую петельку на шарфике, прикрытые ненадолго глаза – когда строчки начинают прыгать в такт движению поезда. Потом она смотрит на тебя, поводит плечами – и все, твой мир перевернулся. Это глупо, но так бывает. И это случилось со мной. Только что мне с этим делать? Привычно жить, увязнув по уши в возможностях и необходимостях. Приучив себя к одиночеству. Почти. Не страшно, когда медленно, но верно, начинаешь перестраиваться, и душа, опасавшаяся за свою свободу, вроде смиряется с тем, что кто-то еще станет равноправен с ее личными порывами. Но я словно наяву слышал хруст, с которым, оставляя меня уязвимым, раскололась мраморная скорлупа. Говоря языком классика, «хрясь – пополам!» А что дальше? Переплестись с другим человеком мечтами, порывами, планами на будущее, взглядами на мир и даже тараканами в голове. Дать себя пришить – крепко, качественно... Чтобы потом – больно оторваться, не по шву – из середины, «с мясом». Стать для кого-то лишь очередной зарубкой в списке побед. «М-да, похоже, правило: «Если не действует коньяк, действуют два коньяка» сегодня не сработало». Ночью же мне снились какие-то обрывы, трамваи, рассыпающиеся конфетти... И живое золото волос, с которым играет ветер. *~*~* Мы встречались почти каждый вечер. Электронные голуби работали исправно, принося мне послания от Анны, и я радовался им так же, как некогда пылкий влюбленный, отвязывавший заветное письмецо с голубиной лапки – пусть даже там было просто сообщение о том, во сколько она сегодня заканчивает. Когда мог уйти с работы пораньше, я ехал встретить ее к институту, чтобы провести с ней как можно больше времени по дороге домой – ведь это все, что у меня было. Ягуся прозябала на стоянке, метро стало родным и уютным, мне казалось, что я живу в вагоне. С миром вообще творилось что-то невообразимое – он стал чрезвычайно пластичен, резинов: то растягивался до бесконечности, раскрываясь серо-желтым небом, то сжимался до сухих, четких линий одного-единственного вагона. Где-то шел дождь и пахло морем. Где-то сквозь степь ехал товарный поезд с полутрезвым машинистом. А рядом со мной была девушка, руки которой я наконец-то мог греть своими. – Ты и сегодня не разрешишь проводить себя? – внезапно спросил я, проигнорировав очередную ее реплику – мы обсуждали старое доброе советское кино. – Н-нет. – тихо проговорила Аня и подняла на меня глаза. Горько усмехнувшись, я промолчал. «Чего она ждет? Что мне будет достаточно этих встреч-по-пути?» – Владимир… Мой отец… он очень строг, и я боюсь. Боюсь, что нас кто-нибудь увидит, расскажет ему и… – И что, Аня? Что он сделает тогда? Заточит тебя в башню? Отдаст в монастырь? Или, может, насильно замуж? Она вздохнула. – Не знаю. Все очень зыбко – пол под ногами, обрывки чудес, пласты тумана высоко в небе... мы, заплутавшие в этом тумане. Толкни маленький камешек – и пойдет лавина... – Так и будем молчать? – Аня, низко наклонив голову, разглядывала свои перчатки. Мы встали у «Молодой семьи», за крайней колонной, и никто не обращал на нас внимания. – Разговоры на эту тему ни к чему хорошему не приведут, – я отвернулся и стал смотреть в пустоту тоннеля. Анна дотронулась до моей руки, указательным пальцем осторожно поглаживая маленький шрам на запястье — память о безрассудном детстве... Не удержался, заглянул в удивительные глаза. Что я там ищу? Что вообще ищу в человеке, дарящем покой одним своим присутствием? Перехватывая ее руку, притянул к себе, другой зарываясь в волосы, пальцы дрожали, в глазах прыгали черные пятна, но я, наконец, дотянулся... И невесомо коснулся нежных и теплых губ. Провел языком по нижней, чуть задержавшись в уголке рта. Повторил то же самое с верхней, и Аня, запрокинув голову, приоткрыла губы. Ее сладость пьянила вкусом малины и тонким ароматом донникового меда. Медовый поцелуй – он такой нежный, тягучий. И невыносимо сладкий... – Владимир... Мне пора. – ее дыхание было прерывистым, но глаза смотрели на меня ласково. Я вздохнул и отстранился, разглядывая растрепанные волосы, легкий румянец на матовой коже и чуть припухшие губы. «Иди, Анечка, иди. Все равно я теперь никуда тебя не отпущу». В октябре рано темнеет, но домой идти не хотелось. Уже ночь улыбалась мне, трогая когтистыми лапами чудовищ из подворотни, блестели замерзшие лужи, приглашая хрустнуть по ним – со всей силой, звонко, чтобы трещинки во все стороны разбежались. Я усмехнулся. «Сколько глупого пафоса!.. Уж не думал ли ты, Корф, что все будет легко и просто, когда в игру вступает «страшное слово на букву «л»? *~*~* В офисе – гул голосов, стук клавиш, треп и подколы. Голова работает в трех направлениях одновременно: разрабатывает очередной концепт, просматривает веб-страницы и пытается разложить по полочкам мысли с той же старательностью, с которой наша секретарша Полина раскладывает дни напролет пасьянс «Паук». А еще – жмурится на решившее напоследок порадовать солнце. На столе – бардак из документов, записок, телефонов и болванок, немного в стороне стоит кактус, доставшийся мне по наследству от ушедшей в декрет Лизы – нашего менеджера. А в разговоре – много слов, невпопад и не про то. – Я же вижу, что с тобой что-то происходит, не отпирайся! – «Вот дела, похоже, просто так от него не отделаться». – Почему ты перестал ездить на машине? Почему не пошел вчера с нами в «Медведь»? – Не слишком ли много вопросов, Мишель? – я несколько картинно поморщился. – Со мной все в порядке. Просто решил вести здоровый образ жизни и больше бывать на свежем воздухе. Репнин встал с места, подошел и, бесцеремонно сдвинув кактус, уселся на край моего стола. Кактус, кажется, остался этим недоволен. Впрочем, я тоже. Но Мишу было уже не остановить. – Володя, вот это мне и не нравится: ты или отмалчиваешься, или язвишь, и я даже не знаю – что хуже, потому что и то и другое – всего лишь способ закрыться, – он помолчал и добавил: – Ты что-то скрываешь. И я уверен, что здесь замешана женщина. – Даже если так, – это начинало раздражать, – Не вижу причины, по которой я должен тебе немедля все рассказать. – Как знаешь, Корф, – Он поднялся со стола и, не оглядываясь, направился к своему рабочему месту, но задело меня даже не это, а его небрежно брошенное «Корф». «Черт, ведь Мишка – мой лучший друг!» – Мишель, даю слово, что все расскажу тебе… Потом. На меня перевели внимательный взгляд. – Что, все настолько серьезно? Я промолчал. – Вот уж не думал, что ты на это способен. Легкое увлечение – сколько угодно, на это ты мастер. Девушки всегда липли к тебе, тебя же хватало только на то, чтобы цинично выискивать все их недостатки. «Да, но только если тебе не пролезают в голову. И как это у нее получилось?» Она всегда так ласково улыбается, будто говорит: «Я ничего не могу поделать, от меня ведь тоже ничего не зависело». И я растекаюсь от этой улыбки, как медуза на солнце. «Ты не прав, Миша, – подумал я, бережно ставя кактус на прежнее место. – Не в недостатках дело». Аня на букву «м»: милая, мягкая, маленькая, манящая, медовая, мелодичная, моя. Я могу долго так продолжать – мечта, магнит, мороз по коже. От нежной щекотки, губами за ухом, спускаясь ниже к шее. Но нельзя вечно прятаться, встречаться украдкой. Оглядываться по сторонам, прежде чем нырнуть в омут – движеньем, постоянно живущим где-то на периферии сознания: ее леденцово-розовые губы так близко, дыхание опаляет кожу… Прижаться, памятью тела впитывая, запоминая все происходящее, словно записывая на чистый тонкий листок… У меня скопилась уже целая полка таких записочек – перечитывай одинокими вечерами, перебирая, вглядываясь в каждую почеркушку, а потом аккуратно сворачивай, стараясь попасть в старые складки. Но черт меня подери, если мне не хочется большего! И что меня останавливает? Дурацкий вопрос «что, если?» Что, если все это – только осень? Что, если она когда-нибудь кончится? Что, если эта осень – только моя? Топчусь на месте, я сам себе напоминаю какой-то сломанный светофор, на котором одновременно горит и зеленый, и красный. Что это за Корф такой, почти профессионально разводящий круги на воде? А вот, налетай, кому круги на воде? Позор, глубже падать просто некуда. От дальнейшей патетики и попыток популяризовать отдельные философские вопросы меня отвлекли телефонные трели, пришлось включиться в работу. *~*~* Я пришел первым – сорвался, едва дождавшись четырех, забыв зонтик, как был – в свитере и джинсах, морщась от сыплющейся с хмурого неба снежной крупы, спеша на «наше место». Чиркнул зажигалкой, чтобы прикурить. И в толпе – боковым взглядом – увидел ее. Неяркий свет фонарей мягко очерчивал силуэт и делал почти черными глаза, золотился, запутавшись в волосах. В руках она держала круглую сумочку – будто мягкий земной шар на привязи. Всё в оранжевом дрожащем пламени. «Чёрт! Чуть пальцы не сжёг!» – Долго ждал? – улыбается только мне, подняв голову. До сих пор млею от того, что она такая маленькая. – Нет, я только что пришел. – Пойдем? – Ты торопишься, как всегда, – просто констатирую. Грустно… Настороженно вскинула на меня глаза. – Ты же знаешь, Володя. – Да, я знаю… Ничего я не знаю. – «Будь что будет». – Сколько это еще будет продолжаться, Аня? Как все «это» вообще можно назвать? – сбиваясь на шепот. – Кто мы друг другу, Аня – попутчики, друзья? Влюбленные? – последнее слово почти прошелестело, хотя в нем и не было шипящих. Но оно прозвучало. Теперь – только замирать в ожидании равнодушного: «Мне пора». Но Анна, устало прикрыв веки, потянулась ко мне, положила голову на грудь, и я молниеносно расцепил руки, схватил ее за плечи, приподнимая и притягивая к себе. – Да, я знаю, как это называется. Я хочу быть с тобой. Вместо ответа я крепче прижал ее к себе, прикоснулся губами к тонкой коже виска, прошелся кончиком языка по щеке, и закончил свое путешествие на губах, окончательно потеряв голову. Каждый раз думаю, что окончательно, но каждый следующий – новее, желаннее. – Пойдем, поговорим с твоим отцом? Давно хотел с ним познакомиться – с усмешкой. – Нет, Володя, я сама. Я сегодня же ему все расскажу. – Обещаешь? – Обещаю. Дальше были только губы, пившие с других мед, белый шум в ушах, и тихий шепот: «Люблю!..» *~*~* На следующее утро от ощущения полноты жизни хотелось смеяться, дурить, бросать чепчики в воздух. Вместо этого я молча, с глупой улыбкой, ехал в трамвае, думая о севшей батарейке в телефоне, о бабульке, сидевшей справа от меня, о фонарях, которые через стекольный иней казались игольчатыми как елки. Потом – родное метро, пересадка, и вот я на работе открываю почту. Электронный голубь на месте – пляши, Корф! Сердце екнуло и попыталось ускользнуть со своего законного места. Письмо было приглашением на «торжество, посвященное бракосочетанию Анны Долгорукой и Александра Романова». Не удар, и не «внезапно» – я даже пропустил тот момент, когда тонкой иглой в грудь скользнула холодная пиявка – скользнула и засела с довольным урчанием, реагируя болезненным укусом на каждый глоток воздуха, почему-то отдающего горелой сладкой ватой. А я, пересиливая себя, все перечитывал и перечитывал это письмо, вглядываясь в каждую букву, будто надеясь на то, что они вот-вот поменяются местами, выстроившись в совершенно другие слова. Но чуда не происходило. Что это – мне нашлась замена или отец столь диким методом наказывает свою дочь за своеволие? А может… Наши отношения с самого начала срастались неправильно – как сломанные кости, а любой врач скажет, что в этом случае выход один: ломать. Да, это огромное искушение – грохнуть всё, как хрупкую вазу, об пол и посмотреть, какая мозаика сложится из получившихся кусочков. Ну уж нет, добрый доктор Айболит!.. И, недолго думая, я набрал в окошке: «Любимая, я договорился, рожать будешь в Москве. Насчет всего остального – не переживай». и нажал «отправить». Посмеемся и мы. *~*~* Конечно, я не поехал на метро – в конце концов, у меня есть Ягуся. Но непривычный в руках руль вот-вот грозил обернуться прохладным гладким поручнем, а звучащее в ушах металлическое «Осторожно, двери закрываются» не заглушала даже самая громкая музыка. Ничего, привыкну. Через силу просыпаться по утрам, куда-то бежать, опаздывать на работу, ломать вещи, терять деньги... Жить как раньше. «Странно. Скорлупа треснула, а внутри меня пусто, будто еще и не родился». Позвонив Репнину, узнал, что «все наши в «Медведе» и направился туда. «Медведь» встретил грохотом, оглушил хохотом и разговорами, призывно и фальшиво улыбался, глядя при этом насмешливо, сверху вниз – как на ясельного малыша. Обычная расстановка сил в любой вечер в любом помещении с большим количеством выпивки. Заученные безжизненные движения танцовщиц, сигаретный дым, кружащийся под музыку, расчерченный зеркальными зайчиками вечер; кто-то, пристально провожающий взглядом своего кого-нибудь. Паршиво. В груди беспокойно ворочалась тварь, острыми когтями сжимая сердце. – Скучаем в одиночестве? – кто-то подсел рядом, и взгляд уцепился за тонкую гибкую фигурку. Роскошные темные кудри, точеное личико с вызывающей улыбкой и самозабвенно прикрытыми глазами. Ольга. Тяжелый стакан, подпрыгнув, гулко, пусто стукнулся о дерево. Возможно, стоило бы повестись на эту ярмарочно-яркую грубую прелесть подделки. Но все это слишком ненастоящее... Единственное счастье, что предлагают здесь, имеет четкую круглую форму и продается в туалете. А все, кому оно не нужно, словно боясь растратить свое, ходят с закрытыми глазами, заткнутыми ушами и полным ртом воды. Да и разве я хочу быть увиденным, услышанным, понятым? Разве здесь? Ноги куда-то несли сами собой, только бы не оставаться здесь. Мелькали улицы и перекрестки, но даже начиная задыхаться от долгой быстрой ходьбы, не мог остановиться. На промозглом осеннем ветру неуемное животное все так же выводило своими гнутыми лезвиями-коготками внутри – бесконечно. Имя. *~*~* Три дня прошло в полнейшем неведении и полужизни, я успел пожалеть о своей глупой выходке, а больше – о том, что ничего не мог сделать кроме нее. Вечером третьего дня с незнакомого адреса пришло сообщение: «Володя, прошу тебя, приходи сегодня в пять на наше место. Анна». Конечно, можно было не ходить. Но кого я обманываю? Я еле дождался полпятого. Противоречивые чувства – от равнодушной холодности до обморочного облегчения – от того что наконец вижу ее, что можно подойти близко, дотронуться – охватили и одновременно ударили куда-то в область живота. Анна смотрела на меня, такая беззащитная, растерянная, с дрожащим зонтом в руках, спрятавшись в него, как под купол. Наконец, произнесла почти шепотом: – Так о чем ты просил меня не переживать? – Переживать вообще вредно, – пробормотал я. Было тяжело говорить – также как и ей, видимо. – Особенно в моем положении? – улыбнулась почти неуловимо. Но следующий вопрос – как черт из табакерки – выпрыгнул сам, прежде чем я подумал задать его: – Так что там за история с твоим замужеством? Она вздохнула и опустила глаза. – Я…сбежала из дома. Живу у подруги. И – безудержным потоком – слова. О том, как все рассказала отцу. О двух днях, проведенных взаперти в собственной комнате. О «Ты выйдешь замуж, за кого я решу!» и «Ты опозорила наш род!» О том, как смогла сбежать с помощью «тети Вари». О том, как мало значат ее слова и слезы по сравнению с отцовскими представлениями о счастье. Дальше главенствовали стремительные глаголы – схватить, прижать, найти. Но одни глаголы – слишком резко и бесстрастно. Значит, нужно добавить: нежно, бережно, сильно. Мало, конечно, но в такие минуты слов не хватает и хватает одновременно. А еще – до боли горячо. Зонт покатился по тротуару, собирая воду в вогнутую поверхность. Поцелуи под дождем – что может быть лучше? Осень заливала нас слезами, прощаясь… Но все же она осталась с нами. И кольцо, что я купил сегодня утром – неплохая точка для этой истории. Ведь будут еще и другие, как вы считаете? Конец.