Замкнутый круг

Автор: Царапка Рейтинг: G Жанр: Мелодрама Мешок № 14-3: Принцесса Мария, Александр, Анна Платонова, Натали Репнина, Доктор Мандт (Императорский врач) Великая княгиня Мария Александровна с утра чувствовала знакомое недомогание, и вскоре после ужина поднялась к себе, отпустив фрейлин. Судя по всему, дама готовилась в третий раз исполнить государственный долг, хотя, право, после двух родов заслужила и передышку. Что поделать, муж исполняет обязанности супруга и наследника престола весьма пунктуально, когда-то юная Мари была счастлива, считая его пыл свидетельством нежности и любви. Но теперь Её высочество рассталась с иллюзиями. Поначалу презираемые сплетни нашли доказательства: брошенная фрейлина сумела сделать будущую императрицу свидетельницей свидания со счастливой соперницей, потом Великая княгиня научилась различать запах чужих духов, тайно плакала, много молилась, искала утешения в детях и однажды вдруг успокоилась. Конечно, как и раньше, неприятно знать, что муж дарит своим вниманием то одну, то другую придворную даму, но... Прежняя острота боли ушла безвозвратно. Его высочество почувствовал себя усталым и оторвался от вороха бумаг. Пожалуй, на сегодня довольно, пора отдохнуть. Где, как? Александр Николаевич без воодушевления подумал о долгом вечере. Ещё год назад он с удовольствием предвкушал бы весёлый бал, флирт, то лёгкий и шуточный, то заканчивающийся бесстыдными объятиями чужой жены - настоящей или будущей, но последнее время Его высочество стал сознавать - лишь привычка заставляет его покорять очередную великосветскую даму. Александр Николаевич слыл опытным похитителем сердец и искусным любовником, весьма дорожил сей сомнительной репутацией, но этот вечер охотнее провёл бы в обществе законной супруги. Милая, чистая, добрая Мари, сколько пришлось ей страдать из-за легкомыслия мужа! Зачем он, уверенный в непорочности и преданности великой княгини, пренебрегал ею, порхая с одного порочного цветка на другой? Привычка, проклятая привычка! Цесаревич вздохнул, вспоминая бледность жены за завтраком, поднялся к ней, но услышал у двери почтительный шёпот статс-дамы: "Её высочество изволили лечь пораньше и уже почивают". Великий князь постоял, отгоняя нехорошее ощущение, что супруга не жаждет его видеть, и вернулся к себе. Не зная, чем себя занять и не желая навещать какую-нибудь из любовниц, Александр Николаевич оделся, велел подать карету без герба и приказа кучеру ехать к Платоновой. С примой Императорского театра наследника связывали странные отношения. Едва Анна дебютировала на сцене, знатоки заговорили об изумительном таланте актрисы и певицы. Разумеется, даму окружили поклонники, красавица не торопилась с выбором покровителя, даже вызвала недовольство влиятельных лиц, пока из уст в уста не поползло известие о вынужденности её целомудрия, о каком-то редком врождённом пороке, делающем для неё невозможной близость с мужчиной. Цесаревич в то время ещё был не женат и занят одним из самых бурных романов, пропустив подробности мимо ушей, и только спустя несколько лет, когда звезда Платоновой сияла ярче других на небосклоне театра, заинтересовался изящной красавицей. Прислал ей цветы в знак искреннего восхищения талантом, собирался зайти к ней в гримёрную, но получил предупреждение от придворного врача: - Ваше высочество, я обязан предостеречь Вас от общества Анны Платоновой. - С ней действительно что-то не так? - лениво поинтересовался Его высочество, - По крайней мере полюбуюсь ею вблизи. В огнях рампы она изумительно хороша. - Заклинаю Вас быть осторожным и не приближаться к актрисе ближе двух аршин. Цесаревич с удивлением ждал объяснений. - Причина вовсе не в старой выдумке, с помощью которой девица избежала отвратительной для неё связи. Анна Васильевна скоро оставит сцену, столицу, да и на свете задержится ненадолго. Чахотка. - Что? Но её игра, пение... - С каждым днём затухают. Остались считанные спектакли, одна декламация, и то краткие выходы. Болезнь открылась недавно, уже в слишком запущенной стадии. Мадемуазель Платонова сейчас исполняет достаточно простые роли и партии, на людях не появляется. Её может спасти только чудо, и Анна Васильевна решила, что незачем подводить театр и уезжать до окончания контракта. Разумеется, он не будет продлён, как обычно. - Как жаль... - Александр Николаевич, как и его отец, был сентиментален, - Я поговорю с ней, соблюдая Ваши рекомендации. Не беспокойтесь. Девушка действительно тронула великого князя. Ей нет ещё тридцати, она щедро одарена природой - лишь для того, чтобы стать воплощением тленности бытия. Цесаревич пару раз навестил актрису, с сожалением убеждаясь - вблизи её красота только выигрывает, а беспощадная болезнь и близость смерти придаёт Анне одухотворённость и трепетность срезанного серпом полевого цветка. Этот визит будет последним - завтра прощальный спектакль, через два дня - отъезд в Кисловодск. Умирать. Анна привыкла к мысли, что её никому не нужная жизнь скоро закончится. Чувство ненужности, то сильнее, то слабее, преследовало её с детства. Зачем барин вздумал выдавать за дворянку маленькую крестьянскую сироту? У Анны были учителя, платья, хорошая комната - и ни единой подруги. Равные происхождением служанки завидовали, барышням девочка не смела поведать свою тайну, но тяжелее всего была неприязнь барчука, брезгливо советовавшего ей не забывать своё место. Почему, разве она была виновата в хозяйской милости, разве искала её, разве могла выбирать? Но все старания доказать, что она достойна особого положения, успехи в учёбе, безупречность манер лишь добавляли презрения к выскочке. Впрочем, как раз хозяйскому сыну Анна была обязана свободой. Старый барин перед смертью вспомнил о любимой игрушке и попросил сына о ней позаботиться. Девушку долго преследовало лицо молодого человека, вручившего ей документ, сухо буркнувшего, обрывая слова благодарности: "Это воля моего отца", и отвернувшегося. Ей осталась лишь выскользнуть вон из кабинета, глотая слёзы. На воле девушке повезло - её взяли в Императорский театр. Казалось, жизнь начинает улыбаться, но вскоре юной актрисе довелось узнать - стараний и таланта не довольно для успеха на сцене. Нужен покровитель. Анна, ещё не оставив иллюзий, держалась с поклонниками одинаково ровно, более всего не желая оправдать презрение бывшего хозяина, пока помощник директора дружески не разъяснил: - Голубушка Анна Васильевна, протекция Вам не нужна, но Ваша неприступность породит недоброжелателей, в числе них будут влиятельные, и тут уж Вам не помогут таланты - несколько клакеров, и карьера закончена. От души и искреннего расположения советую быть любезнее с князем Б*. Его сиятельство не заставил себя ждать, и вечером повёл себя более, чем развязно. Девушка попыталась уклониться, но поклонник гневно одёрнул её: - Ваша дерзость перешла все границы! Прекратите ломаться, не то завтра же будете умолять дирекцию взять Вас в хористки - умолять тщетно. Князь был стар, уродлив, изо рта пахло гнилыми зубами, Анна опустила голову, чтобы скрыть отвращение, и в отчаянии схватилась за выдумку: - Ваше сиятельство, это не то, что Вы думаете! Я была бы счастлива оказанной Вами чести, но… - Что ещё? - гневно встопорщились кустистые брови. - Я не знаю, как признаться, - Анна закрыла лицо руками, изображая рыдания, - Врач сказал, что такое бывает… - Врач? Вы больны? - старик несколько поостыл. - Не совсем так, это не болезнь, это всегда у меня было… - Что?! Говорите яснее! - Не знаю! - всхлипнула та, - Барин велел осмотреть меня нашему уездному доктору, тот только руками развёл, говорит, он читал о таком, но наблюдает впервые… Я не могу… - Вот оно что… - протянул князь, кажется, веря, - Я видел в одном восточном трактате, - он призадумался, потом усмехнулся, - Теперь понимаю, почему хозяин дал тебе вольную. Надо же, такая красавица, и ни на грош проку. - Вы позволите мне остаться на сцене? - пролепетала девушка с самым жалостным видом. - Почему бы и нет? - пожал плечами старик, - Красуйся, что с тебя взять, - он оставил несостоявшуюся любовницу, без сил опустившуюся на кушетку, едва не ставшую ложем позора. Слух о недомогании скоро разошёлся между театралами, избавив Анну от домогательств, вызывал насмешки, поначалу не трогавшие её. Девушка была рада отдыху, отдаваясь урокам и репетициям, в душе думая - теперь никто не назовёт её недостойной хорошего воспитания, и только несколько лет спустя поняла, какой ловушкой обернулось спасение. Она превратилась в маску, статую, которой любуются, но о которой забывают, едва отвернувшись. Восхищённые пением поклонники не скупились на цветы и комплименты, а потом уходили к другим. Порой на глазах Анны завязывались искренние, чистые отношения. Её товарки-актрисы, особенно не блистающие, уходили со сцены ради скромной семейной жизни с добропорядочными людьми, другие, хотя и не вступали в законный брак, жили в любви и согласии со своими покровителями, признававшими детей, но Анне нельзя было надеяться ни на то, ни на другое. Когда она поняла, что сцена для неё - чужой выбор? Что она никогда не будет счастлива служительницей искусства? На сцене встречались актрисы, жившие театральным воздухом. Свет огней был их хлебом и кровью, их пение - не столь совершенное, движения - не безупречно отточенные, были самой жизнью, а не игрой. Существование не имело для них смысла без театра, для Анны лишь источника жалования. Девушка впала в уныние, которым не могла ни с кем поделиться - за кулисами её окружали злоба, насмешки и зависть ещё хуже, чем в доме хозяина. На недолгое время блестящая прима повеселела, подсчитав сбережения, достаточные для покупки домика и небольшой ренты где-нибудь в провинциальном городке, сказала директору, что контракт не продлит, и, упрямо наклонив голову, выслушала скептичное: - Не ребячьтесь. Ваше положение в театре превосходно, желание скрыться от света уйдёт так же скоро, как вдруг появилось. Вам придётся вечно бояться, что Вас узнают - в провинции каждый человек на виду, что не узнают, то выдумают. Но Анна не хотела отказываться от новых иллюзий. Полная планов, мечтаний, решимости начать новую жизнь и добиться уважения людей, которым станет не только забавой, услаждающей глаза и уши для улучшения пищеварения, девушка давала дополнительные концерты, не придавая значения простуде, показавшейся незначительной, но не проходившей. Болезнь усилилась, отвары и топлёное молоко не помогали, на платке появлялись пятна крови. Анне пришлось отменить несколько выступлений для отдыха, но надежды на скорое выздоровление оказались тщетны. Доктор Мандт, прекрасный знаток бельканто и относившийся к приме по-дружески, обратил внимание на слишком яркий румянец, выделяющийся на бледном лице, настоял на личном осмотре и с сочувствием объявил приговор. Анна не верила, плакала, расставаясь с мечтами, но потом смирилась с судьбой, не отпустившей счастья на её долю. Доброжелательное сочувствие Его высочества стало последним, что согрело молодую женщину в её злополучной жизни. Понимая бессилие всемогущего цесаревича, Анна всё-таки была благодарна за предложение помочь ей с отъездом в Швейцарию или южную Францию, хотя и отказалась словами: - Доктор Мандт говорит, меня может спасти только чудо, а для чуда Швейцария и Россия равны. Негромко исполнив для высокого гостя его любимый романс, Анна проводила великого князя и поехала к доктору, которого навещала сама, не желая, чтобы соседи заметили его входящим в её квартиру. Больную провели в кабинет, где она привычно зашла за ширму, распустила корсет, села на кушётку и стала ждать. Неожиданно дверь отворилась, девушка подняла голову и с удивлением увидела расширенные от возмущения глаза княгини А*, урождённой княжны Репниной, резко отпрянувшей и захлопнувшей дверь, оставив актрису в недоумении. Натали, едва не рыдая от разочарования, выбежала из кабинета человека, которого считала олицетворением добропорядочности. Сколько высоких слов сказано между ними, как чисты были отношения светской дамы и учёного, посвятившего себя медицине, и вот, предавая дружбу восхищённой женщины, доктор вступил в низкую связь с распутной актёркой! Княгиня проклинала свою доверчивую глупость, вспоминая алые щёки Платоновой - неужели эта тварь способна краснеть? Почти в прихожей столкнувшись с хозяином дома, Натали отшатнулась, презрительно бросила - «Ваша любовница ждёт Вас, поторопитесь» и выбежала, не обернувшись на: «Наталья Александровна, умоляю, постойте…». Короткий путь до дома в карете принадлежал только ей - ничтожное время, свободное от чужих глаз - светских людей, слуг, мужа… Дама плакала, убедившись, что напрасно считала себя недоступной слезам, напрасно думала, что слёзы кончились вместе с мучительным чувством и запретным романом. Как юна, неопытна и прекрасна была Натали, невеста одного из знатнейших дворян, изменившего ей с простой горничной! Девушка с достоинством отвергла объятия императора, чтобы застать жениха с ничтожной холопкой, с презрением бросить его и не устоять перед полным восхищения и сочувствия цесаревичем. Сладкая боль, пылкие ночи, горячие объятия, в которых не подумать о будущем, однажды утром перечёркнуты были головокружением, тошнотой и растерянным взглядом любовника, забормотавшего о долге перед престолом. Через три дня руки княжны просил знатный и богатый вельможа, ради ордена готовый признать чужого ребёнка, а может, гордившийся своей ролью. Из записки Александра Николаевича будущая мать узнала, что ей не о чем беспокоиться, горько усмехнулась, благодаря нового жениха за честь и соглашаясь составить его счастье. Белокурого малыша знатная дама видела не каждый день - им занимались кормилица, няньки, мадам, пока её сиятельство, после замужества безупречная, блистала на балах и в салонах. Второй сын, уже от законного мужа, отнимал времени ещё меньше. Потекла беззаботная, бездумная, бессмысленная жизнь, иногда прерываемая тревогой о детях, старшего из которых навещал императорский врач, в своё время принимавший роды у бывшей любовницы цесаревича. Натали помнила его уверенные руки и голос, успокаивающий молодую женщину, угнетённую ложным положением и ото всех видящую смешанные с презрением насмешки под маской почтительности. Для доктора Мандта пациентка была прежде всего юной матерью, ему не было дела ни до знатности, ни до греха - он исполнял свой долг, как краем уха слышала дама - не различая чинов пациентов. Натали становилось легче от его спокойствия, и тогда, и позже, когда он навещал ребёнка. Они обменивались несколькими обычными фразами, остававшимися в памяти, сквозь которую, как сквозь решето, протекали суетливые заботы света. Однажды княгиня поинтересовалась больницей, спросила, не принимает ли доктор пожертвования, и получила учтиво-оскорбительный ответ: - Обычно я не обременяю дам подобными просьбами. Натали вспыхнула: - Вы напрасно считаете меня всего лишь легкомысленной куклой, - дерзкая откровенность смутила собеседника, и княгиня поспешила потребовать подробного рассказа о нуждах богоугодного заведения. Натали занялась благотворительностью, очнувшись от оцепенения последних лет. Её собственные беды и страдания стали казаться ничтожными рядом с открывшимся миром боли. Доктор Мандт пытался ограждать даму от самых тяжёлых зрелищ - она с возмущением отвергала заботы, навещая все без исключения палаты. Муж встретил то, что почитал блажью, с насторожённостью, но, поразмыслив, не стал возражать - к благотворительности свет относился достаточно благосклонно, а порой забота о ближнем входила в моду. Натали свободно распоряжалась своим временем, и всё теснее сближалась с доктором Мандтом. Порой дама навещала врача в его квартире - разумеется, ненадолго, но краткие визиты причисляла к одним из лучших минут своей жизни. Доктор крайне редко принимал пациентов дома, только тех, кто стремился к тайне, по их настоятельной просьбе, поэтому встречи проходили без помех. Они пили чай, беседовали, пожилой врач оживлялся, рассказывая об учёбе в Германии, о странах и городах, что ему довелось посетить. Натали вспоминала смешные истории жизни пансионерки или наблюдения за провинцией, где изредка бывала в имении мужа, шутя, переставляла бронзовые безделушки на массивном письменном столе кабинета. И вот пришёл конец очередному самообману. Восхищение доктора музыкой обернулось пошлой связью с певицей, а княгине остаётся лишь возмущаться лицемерием бывшего друга. Доктор Мандт хотел удержать гостью, объяснить ей ошибку, но подумал: "Зачем?". Натали - воплощение здоровья и жизни, несколько лет была светом вдовца, не уберёгшего детей, но их дружба обречена закончиться, как заканчивается всё в этой жизни. Нелепое недоразумение вернёт даму в лоно общества, которому она предназначена, и где врач - лишь докучное напоминание о бренности. Доктор Мандт осмотрел пациентку, смущённую возникшей неловкостью, не сказал ей ничего утешительного и отпустил. Вечером врач устало перебирал в памяти срочные дела завтрашнего дня. Главное - навестить великую княгиню, кажется, снова беременную. Сделав несколько записей в календаре, доктор Мандт отправился спать.