Оправдаешь ли ты…

Название: «Оправдаешь ли ты…» Автор: Скромница Рейтинг: R Жанр: Зарисовка в трех частях (альтернатива) Герои: Анна Платонова, Владимир Корф, Михаил Репнин, Цесаревич Сюжет: Разговора в лесной избушке, приведшего к расставанию Анны с Михаилом не было. Анна, получив вольную, уехала вместе с ним. Действие происходит через два года после дуэли Корфа с Репниным. Вместо эпиграфа: …Оправдаешь ли ты - мне других оправданий не надо! – Заблужденья мои и мечтанья во имя Мечты? В непробужденном сне напоенного розами сада, Прижимаясь ко мне, при луне, оправдаешь ли ты?… *** Не смотря на то, что в гостиной князя Репнина было жарко натоплено, от прозвучавших минуту назад слов, в комнате сделалось едва ли не холоднее, чем снаружи, где, протяжно завывая, в снежном вихре кружился северный ветер. - И это все?! – С нескрываемой горечью спросил Репнин, когда ему удалось справиться с первым потрясением. Он все еще не мог поверить, что Анна всерьез говорит о разрыве. - Что же еще? – Устало вздохнула молодая женщина. - Ты действительно можешь вот так взять и уйти? - Согласитесь, князь, это лучшее, что можно сделать… - Анна старалась не смотреть ему в глаза, не зная, хватит ли ей тогда решимости. - Перестань… - Поморщился Михаил на ее подчеркнутое «Вы». – Перечеркнуть два года счастья – это по-твоему лучшее?! - Лучшее – это навсегда уйти из Вашей жизни! – Она, наконец, заставила себя посмотреть на Репнина. – Или Ваш брак с фрейлиной Нарышкиной еще не решенный вопрос? – Удивление и замешательство на его лице развеяли последние сомнения. - При чем здесь… откуда ты знаешь? – Мужчина тяжело вздохнул, опускаясь в кресло. А ведь он так надеялся, что ей еще не скоро станет об этом известно. - Не имеет значения. – Покачала головой Анна. - Ты жалеешь? – Женщина отвернулась к окну, не зная, что ему ответить. Разве можно было словами описать те противоречивые чувства, что терзали ее последние месяцы. Несбывшаяся сказка, обманутые мечты и горькая сладость запретной любви. Было ли счастье? Да! Но взятое у судьбы в долг, всего лишь на время. И вот, похоже, пришел срок платить по счетам. Молодой князь рванул ворот мундира, надеясь, что спазм, сдавивший горло хоть немного ослабнет. Он должен был найти слова; сказать ей, что она совершает ошибку; убедить ее одуматься, - и не мог. Михаил слишком хорошо знал ее, чтобы надеяться, что она передумает. Но та кажущаяся легкость, с какой Анна была готова решительно изменить их жизнь, неожиданно вызвала в мужчине злость. Он был бессилен что-либо изменить, понимал это и от того, что она может так просто об этом говорить, когда сам он даже дышит с трудом, - на душе сделалось тоскливо. Ему захотелось сделать ей больно, чтобы Анна поняла, почувствовала каково ему. - А ведь он собирался на тебе жениться! – Бросил ей в спину, с мрачным удовлетворением заметив, как она вздрогнула и замерла, точно натянутая тетива. После затянувшегося молчания, молодая женщина, наконец, обернулась: - …что? – Непонимающе спросила Анна. Впрочем, даже ее актерского мастерства сейчас было недостаточно, чтобы убедить Репнина. - Ты слышала… - Михаил почти торжествовал, глядя, как она побледнела. В потемневшей синеве ее широко распахнутых глаз застыла невысказанная мольба остановиться. Ну и пусть. Теперь уже все равно ничего не исправить, зато последний удар будет за ним. И сознавая, что этим окончательно разобьет ей сердце, он безжалостно продолжил: – …тогда перед дуэлью… - Я не понимаю… - Анна растерянно смотрела на князя, надеясь, что это шутка. Жестокая, но все-таки шутка. - Нелепая размолвка… - Усмехнулся Михаил, вспоминая разговор двухлетней давности, и покачал головой, словно до сих пор не верил, в то, что произошло между ним и Корфом. – Тогда на конюшне…он подарил тебе котенка, потом пришел я… - Репнин с жадностью вглядывался в лицо Анны, наблюдая за выражением ее глаз. – Мы несли какую-то чушь, наговорили друг другу всякого, и Корф сказал, что женится на тебе. - Это неправда… - Еле слышным вздохом слетело с губ молодой женщины. - Отчего же? Разве ему было дело до кого-то, кроме себя? – Не сдержавшись, воскликнул Михаил, но тут же взял себя в руки. – Мнение света ему всегда было безразлично. Владимир мог позволить себе любое сумасбродство! - Даже женитьбу на бывшей крепостной… - Горько усмехнулась Анна, и лицо Репнина дернулось, как от пощечины. - Ты знаешь, я не мог пойти против семьи… - Сдавлено прошептал он. - Я ни в чем не виню Вас, князь… - Женщина вновь отвернулась к окну. Говоря так, она не кривила душой. Да и в чем Анна могла обвинить его? Разве Миша принуждал ее к чему-то? Ну, в самом деле, можно ли человека заставить быть счастливым? А ведь она была с ним счастлива! Пусть и совсем недолго… Опьяневшие от любви, они с восторгом окунулись в водоворот страсти, и, уверенные в своих чувствах, не сомневались: больше никто не станет чинить им препятствий. Но поездка в Италию за родительским благословением очень скоро развеяла все иллюзии. Князь и княгиня Репнины были категоричны в своем решении – о союзе их сына с бывшей крепостной не могло быть и речи. На каждое слово Михаила у его родителей находилось убедительное возражение. В ход было пущено все: от мягких уговоров до угрозы лишить наследства; от взываний к здравому смыслу до материнских слез. Не была забыта и Мишина сестра – имея такую невестку, княжна Наталья, безусловно, не могла рассчитывать не только на прежнее положение при дворе, но и на выгодное замужество. И Михаил, и Анна оказались не готовы к столкновению с жестокой реальностью… Что было потом? Репнина по возвращении неожиданно восстановили в звании. Он снова был приближен к Наследнику. Его Высочество, очарованный пением Анны, устроил ее выступление на балу, после которого дебютантке было предложено на весьма выгодных условиях подписать контракт с Дирекцией Императорских театров. На какое-то время они воспрянули духом. Обоим казалось, что если Анна станет знаменитой актрисой, родители Михаила будут более благосклонны к выбору сына, но этого так и не произошло. И она смирилась. Смирилась, как поступала всегда, когда обстоятельства оказывались сильнее. Ведь ее главным талантом было умение принимать жизнь такой, как она есть. Всегда, не смотря ни на что. Анна стала той, о ком мужчины говорили с восхищением, а женщины шептали вслед с завистливой злобой. Погруженная в свои мысли, белокурая красавица не замечала, что ее тонкие пальцы, судорожно сжимавшие манжету платья, рвут изящное кружево. Сожалеть о прошлом, о том, что могло быть, а точнее, о том, чего никогда не могло быть? Нет, нет… - это глупо, бессмысленно. Репнин поднялся с кресла и подошел к застывшей у окна миниатюрной фигуре. Смотреть на нее в эти минуты было невыносимо – слишком уж очевидным было ее потрясение. Молодой человек обнял Анну за плечи и развернул лицом к себе. Осыпая ее бледные щеки легкими поцелуями, он торопливо зашептал: – Корф никогда по-настоящему не любил тебя! Слышишь? Никогда! Ты устояла перед его чарами, вот он и загорелся, решил, во что бы то ни стало завоевать тебя. Он стал одержим тобой, а это не любовь. – Михаил покачал головой и наклонился, чтобы поцеловать женщину в губы, но Анна отстранилась, решительно высвободившись из его объятий. - Прошу Вас, перестаньте! – Она отступила от Репнина на шаг, желая поскорее со всем покончить. – К чему эти воспоминания? Все давно в прошлом. - Тогда почему ты дрожишь? Чего боишься? Признайся же, наконец! – Михаил схватил Анну за плечи и с силой встряхнул ее. – Боишься, что ошиблась? Жалеешь, что не осталась тогда с НИМ?! - Это неправда! – В отчаянии простонала Анна, и едва сдерживая слезы, посмотрела на Репнина. – Не надо… Миша, я прошу тебя, не разрушай все… Но князь уже не мог остановиться. Понимая, что возможно это их последний разговор, Михаил решил раз и навсегда избавиться от мучивших его сомнений. Или, наоборот, окончательно в них укрепиться. - С тех пор как мы вернулись из Италии, ты изменилась. Не сразу, конечно, но изменилась. Твои глаза потухли, стали грустными. Ты думаешь, я ничего не замечал?! Не замечал, как ты всякий раз вздрагивала, слыша его имя? Как замирало твое дыхание, когда при тебе говорили о Кавказе? Как после спектакля, я напрасно ловил твой взгляд со сцены, а он ускользал от меня, потому что в толпе поклонников ты безуспешно силилась отыскать его лицо? Господи!! – Застонал Михаил, и обхватил голову руками. – И после этого ты говоришь, что это неправда! Анна не смела пошевелиться. Казалось, малейшее движение разорвет ей сердце, и она рухнет замертво. «Вот и все. Все кончено», - устало пронеслось в голове. Все, что он сказал… нет, это не было правдой. Это не могло быть правдой… - Я осталась с тем, кого любила! – Собрав последние силы, твердо произнесла Анна. - Любила? – Сквозь зубы процедил Репнин. – Да, наверное, но как долго можно любить человека, обманувшего твои надежды? – Он покачал головой. – Ты стала моей любовницей, содержанкой… Я сделал тебя несчастной… - Не корите себя, князь. – Молодая женщина посмотрела на него с грустью. – Я была вольна выбирать, и я выбрала… - Но Михаил лишь снова покачал головой. - Я не нуждаюсь в твоих оправданиях. – Он пристально посмотрел на стоявшую рядом Анну. Взгляд его сделался тяжелым и злым, губы дрогнули в кривой ухмылке. – Я сделал тебя несчастной, но и с ним, слышишь, с ним бы ты тоже не смогла быть счастлива! - Довольно! – Анна сделала попытку уйти, но мужчина преградил ей дорогу. Весь его вид говорил о том, что он был полон решимости заставить ее выслушать себя до конца. - Ты выросла с ним, но ты его совсем не знаешь! Бездушный, жестокосердный эгоист, не считающийся ни с чьим мнением, кроме своего собственного. - Замолчи! – Воскликнула потрясенная Анна. – Он же был твоим другом! Как же ты можешь говорить такое? - Именно потому, что мы были друзьями, я знаю его так хорошо, как никто другой. – Репнин перевел дух. – Ты думаешь, женившись, он бы изменился? А знаешь ли ты, сколько у него было женщин? Сколько сердец он разбил, делая это мимоходом, словно играючи… - Миша! Это же не ты говоришь, опомнись! - Ее голос предательски задрожал, и уже не скрывая своих чувств, молодая женщина позволила слезам выплеснуться наружу. Она оттолкнула Репнина и бросилась к двери. - Ты была его очередной блажью! – Вдогонку бросил ей Михаил. – Добившись своего, Корф переступил бы через тебя, как делал это с другими!! Анна резко остановилась. В душе ее, прозвенев надрывной нотой, оборвалась тонкая струна, что-то надломившееся уже давно, и вот теперь, наконец, окончательно сломавшееся, оторвавшееся с кровью. Она медленно повернулась. Голос ее слегка охрип от нервного напряжения: - Когда-то Вы были другом Владимиру… Я до сих пор не могу простить себе, что хоть и невольно, но стала причиной вашей ссоры… Репнин не ответил, лишь на мгновение опустил взгляд, но тут же вновь вскинул голову. Ему не хотелось сейчас касаться этой темы. - Я не стремлюсь очернить его в Ваших глазах… - Чуть успокоившись, сказал молодой человек, невольно перейдя на «Вы». - А я не ищу оправданий его поступкам, - перебила князя Анна, - но Вы ошибаетесь. Что бы не испытывал ко мне тогда Владимир, это не было простым капризом. – Она на мгновение замолчала, словно сомневаясь, стоит ли продолжать, но, сделав глубокий вдох, как перед прыжком в воду, все-таки сказала: - В ночь перед дуэлью я убедилась в этом… - О чем ты? – Репнин удивленно вздернул брови. - В ту ночь я приходила к нему… в спальню… - Равнодушно встретив взгляд мужчины, мгновенно вспыхнувший ревностью, она спокойно, добавила: - Я предложила себя Корфу в обмен на твою жизнь – просила его отменить дуэль… Михаил потрясенно смотрел на Анну, продолжавшую говорить, и не находил в себе сил для ответа. Слова молодой женщины были подобны хлестким ударам: - Он был хозяин, а значит, вправе был приказать мне, но не сделал этого. Ему ничего не стоило сполна воспользоваться тем, что я добровольно предлагала, но он выставил меня вон. Он мог навсегда разлучить нас, но выписал мне вольную. Будь он таким, как Вы его представили, он бы выстрелил и убил Вас, но в тот день Владимир сам искал смерти. – Она замолчала. Казалось, высказав ему все, она исчерпала этим последние душевные силы – внутри осталась только пустота. В наступившей тишине резкий смех мужчины прозвучал подобно громовому раскату. Анна испуганно отшатнулась от князя. На какой-то миг ей показалось, что Репнин повредился рассудком, таким безумным блеском вспыхнули его глаза. И еще этот страшный, неприятный смех, больше похожий на сдавленное рыдание. - Вы оба…друг друга стоите… - С трудом разобрала она его бормотание. – Господи, если бы ты мне тогда обо всем рассказала! – Простонал он и, отвернувшись, пошел обратно к креслу. - Миша… - Робко позвала его Анна, но князь словно не слышал ее. - Браво! Бис! – Так же неожиданно, как до этого засмеялся, Репнин демонстративно захлопал в ладоши. Он смерил растерянно застывшую женщину оценивающим взглядом. – Хоть и запоздало, но отдаю должное вашим актерским способностям: твоим и Корфа. Вот только не пойму, кто из вас двоих оказался более талантлив?! - Я не понимаю… - Еще бы! – Усмехнулся Михаил. – Я сам только теперь понял! - Перестань паясничать! – Не выдержала Анна, сорвавшись на крик. Еще немного и она сойдет с ума! Нет, ей не стоило так долго затягивать с объяснением. Нужно было сказать о принятом решении и тут же уйти. - Увы, лицедейство – ваше с бароном излюбленное ремесло! – Репнин помрачнел и сделался серьезным. – Вы оба так старались убедить друг друга и меня, в том числе, в полном безразличии, что не поверить было невозможно! - Вы сами не понимаете, о чем говорите, князь. - Анна посмотрела на Михаила опустошенным взглядом. – Прощайте. – И она развернулась к двери с твердым намерением покинуть этот дом, но замерла, не успев сделать и нескольких шагов. - Ты любила его! ЛЮБИЛА!! ЕГО!! – Для большего эффекта повторил Репнин. – Ты и сейчас его любишь, отказываясь признаться в этом даже себе. – Он покачал головой, словно сам не веря своим словам: - Но знаешь, что самое забавное? – Анна по-прежнему стояла к нему спиной, но по его интонации поняла, что Михаил ухмыльнулся. – И Корф, похоже, любил тебя! Анна молчала, боясь обернуться и увидеть некогда родное лицо, искаженное злостью. Нет, она хотела запомнить его другим: милым, светлым, искренним… - Пойдешь к нему?! – Уже у самой двери остановил ее вопрос Репнина. – Я слышал Владимир сейчас в столице… - Поздно… ничего не исправить… - Словно шелест листьев долетел до него ее тихий голос. Она так и не обернулась. Просто открыла дверь и, шагнув через порог, навсегда ушла из его жизни. Оставшись один, Михаил глухо застонал. Пришедшее прозрение было слишком жестоким. Все это время Анна обманывала его. Конечно, не намеренно. Сама она при этом обманывалась тоже, полагая, что в действительности любит его, а не Корфа. Да и разве могло быть иначе? После всего, что она вынесла по вине своего жестокого хозяина! Но как же горько сознавать теперь, что это не Корф был коварным разлучником, мешая двум любящим сердцам соединиться, а он сам, Репнин, вмешался в их странные, мучительные для обоих отношения, тем самым, разлучив Анну с Владимиром. Исправить ничего уже не удастся. Он потерял друга, утешаясь, что, по крайней мере, ему досталась любовь прекрасной женщины, а теперь выходит, что и любви этой никогда у него не было! Что же остается?! Михаил обвел усталым взглядом опустевшую гостиную. Пустить пулю в висок? Хватит ли духу? Или как Корф, вызваться на Кавказ? Вновь вернуться в то пекло, из которого чудом выбрался прошлый раз? Что же остается?!! Смириться! Взять в жены пустоголовую мартышку, чьим единственным достоинством было знатное происхождение. Репнин скрипнул зубами – его родители так стремились соблюсти приличия и не допустить родства с простолюдинкой, что Нарышкина стала ответом на их молитвы. И не беда, что малышка Кати была любовницей царствующего сластолюбца, зато княжна! К тому же, Его Императорское Величество по своему обыкновению весьма щедро одаривает мужей своих бывших фавориток. Смириться!! И только по ночам, чтобы не сойти с ума от отчаяния, видеть во сне милый сердцу образ. Зарываться лицом в золотой водопад ее волос, вспоминать бархат белоснежной кожи, и снова и снова сжимать в объятиях упругое тело, замирающее в сладостной неге… *** Все эти дни Анна словно и не жила, а скорее существовала, стараясь не думать ни о чем, кроме работы. Она давно знала, что рано или поздно, но им придется расстаться с Мишей. Но когда на банкете в честь премьера Ухтомского она случайно услышала разговор двух знатных дам, то поняла – это время настало. И не важно, что говорившие о скорой помолвке князя Репнина с фрейлиной Императрицы княжной Нарышкиной, были известными сплетницами. Анна почувствовала, что это правда. Она готовила себя к грядущему разговору, ждала горьких признаний от князя, но как оказалось напрасно – Михаил молчал. И тогда, не выдержав изматывающей неизвестности, она просто сказала ему о своем решении… После разговора с князем прошло чуть больше месяца. Анна переехала в актерские меблированные комнаты мадам Партисс. Скромное, но уютное жилище, было ей как раз по средствам. Она почти ничего не оставила себе из подарков Репнина. Так, несколько безделушек, подаренных Михаилом в первые месяцы их безмятежного счастья. Новая постоялица пришлась хозяйке по сердцу, и добродушная старушка поспешила успокоить ее: «Не грустите, душечка! Такая редкостная красавица и умница не останется надолго в одиночестве…». Наивная женщина! Знала бы она, что Анна, напротив, мечтает, чтобы ее оставили в покое! Увы, слова мадам Партисс оказались пророческими. Как-то, возвратившись в гримерную после спектакля, Анна обнаружила на своем столике роскошный букет из алых роз. На карточке с обычными в таких случаях словами восхищения вместо подписи стоял вензель Наследника. Что ж, Его Высочество был предельно терпелив – пока рядом с Анной был Репнин, Цесаревич ни разу не позволил себе выйти за рамки светских приличий. Но теперь, когда она свободна, что может остановить его? Душевная тоска и понимание безысходности своего положения привели к тому, что молодой женщиной овладела странная апатия. Ей стало все равно, что будет дальше, и будет ли вообще. Умри она внезапно от разрыва сердца, и она, пожалуй, была бы только рада этому. О Корфе Анна предпочитала не думать. К прошлому не было возврата, и она это прекрасно понимала. «Пойдешь к нему?», - спросил у нее напоследок Репнин. Господи, да разве ж она могла?! Имела на это право?! День предстоящей премьеры должен был стать особым – к вечеру в театре ожидали всю императорскую фамилию. Князь Оболенский, пришедший лично проследить за последними приготовлениями, остался весьма недоволен Анной. На последней репетиции молодая женщина была рассеяна и невнимательна. Но беспокойство князя было напрасным - спектакль был встречен восторженными криками публики. Пьеса имела успех, чему в немалой степени способствовала превосходная игра красавицы-актрисы. Вернувшаяся в гримерную Анна почти без сил опустилась в кресло. Прошедший вечер был как в тумане. Она смутно запомнила сам спектакль, а овации зала доносились до нее словно издалека. Молодая женщина чувствовала себя смертельно уставшей и равнодушно скользнула взглядом по алым лепесткам роз, мастерски сплетенных в форме сердца. Ей даже не нужно было смотреть в прикрепленную к букету карточку, чтобы узнать, - цветы от Наследника. Что ж, возможно именно сегодня Его Высочество скажет ей те самые слова, что она уже давно читает в его взгляде. Слова, которые станут ее окончательным приговором… Не прошло и нескольких минут, как гул толпившихся в коридоре поклонников стих, зато раздался негромкий, но настойчивый стук в дверь. Александру Николаевичу не было нужды дожидаться приглашения, но он тактично выдержал паузу, и вошел только после разрешения. Слова восхищения ее талантом, изысканные комплименты ее красоте, - Цесаревич пустил в ход все свое красноречие, но Анна осталась безучастна к его восторгам, лишь вежливо поблагодарив за оказанное внимание столь недостойной особе. Молодой человек не скрывал своего разочарования, но был сдержан, предположив, что женщине нужно больше времени, чтобы забыть Репнина. Дорожа дружбой с Михаилом, Александр никогда не позволил бы себе что-то большее по отношению к Анне. Но так было раньше, теперь же… Наследник знал о предстоящей женитьбе Репнина на фрейлине матушки и в глубине души недоумевал: отчего бы князю и после женитьбы не продолжить своей связи с красавицей актрисой? К чему такая щепетильность? Да и разве можно было в здравом уме, по доброй воле предпочесть этому белокурому ангелу, зловредную рыжую сплетницу?! Нет, Александр решительно не понимал своего друга, но, тем хуже для князя, решил Цесаревич, уж теперь-то ему незачем щадить его чувства. - Вы непозволительно красивы сегодня, Анна! – Склоняясь к ее руке, прошептал молодой человек. – И так грустны… - Он вздохнул, пристально заглядывая в глаза стоявшей рядом женщине. - Что мне сделать, чтобы Вы улыбнулись? - Простите, Ваше Высочество, я просто устала… - Анна заставила себя улыбнуться, но вышло не очень убедительно. - Послушайте, Анна, я знаю, что тороплю события… - Начал Александр, стараясь сдерживать срывающееся от страсти дыхание. – Ваши чувства к Репнину еще не позволяют Вам… - Не в этом дело. – Не дала договорить ему Анна, мягко высвобождая свою руку из мужской ладони. К чему откладывать неизбежное, решила она. Днем раньше, днем позже, но этот разговор состоялся бы. Она попытается объяснить Александру несбыточность его ожиданий, еще невысказанных, но и без того понятных. И будет надеяться на присущее ему благородство, если же он не поймет… - Можете не продолжать. – Покачал головой Цесаревич. Он уже догадался по плескавшемуся в синих глазах отчаянию, каков будет ее ответ. Помолчав, с надеждой добавил: – Я готов подождать… Теперь покачала головой Анна: - Этого не будет… - И спокойно выдержав потемневший от гнева взгляд Александра, решительно сказала: - Во всяком случае, добровольно… Она видела, с каким трудом Наследник сдержался, чтобы не сказать ей какую-нибудь резкость. Он покраснел, на лице его заходили желваки, но молодой человек все же пересилил себя: - Вам так дорог Репнин? – Наконец севшим голосом выдавил он из себя. - Мои чувства к князю давно в прошлом… - С горечью ответила Анна. И едва слышно добавила: - Так давно, что сейчас мне кажется, их никогда и не было… Александр застыл в изумлении, не зная, что и сказать. Он был готов к любому ее ответу, но не к такому! - Но-ооо…если Репнин… не стоит между нами, я не вижу иных препятствий… - Он осекся, потому что смотревшая до этого в сторону Анна вскинула голову, и он прочел в ее взгляде что-то такое, чего еще не понимал, но почувствовал – этого ничем не преодолеть! - Позвольте мне объяснить Вам… - Женщина смотрела на него с такой мольбой, что Александр не смог отказать. Он молча кивнул, и они присели на крохотный диванчик, стоявший в углу гримерной. - Я даже не знаю с чего начать… - Растерянно сказала Анна. - Начните сначала. – Предложил Наследник, но женщина покачала головой: - Рассказать Вам всю свою жизнь? – Горько усмехнулась она. - Тогда сразу с главного! - Доводилось ли Вам желать чего-то столь страстно, столь неистово, - после некоторой паузы начала Анна, - что все Ваши устремления были подчинены этому одному, единственному желанию? – Она посмотрела на Цесаревича. - Мне кажется, я понимаю Вас. - Задумавшись, сказал Александр, вспоминая, как еще несколько лет назад был одержим Ольгой. И разве не был он готов ради польской красавицы на любые безумства? - В моей жизни была тайна, которая и определила мою судьбу. Вы ведь знаете, что я была крепостной барона Корфа. – Молодой человек кивнул. – Долгие годы изображать из себя ту, кем я не являлась по рождению. Это так тяжело, так страшно! Притворство стало второй натурой, защитной маской, способной прийти на помощь в любую минуту. Игра стала единственно возможным способом выжить в мучительной двусмысленности, на которую обрек меня, сам того не понимая, Иван Иванович. – Анна перевела дух. Было видно, что слова даются ей непросто. – Я не могла мечтать ни о чем ином кроме вольной. Мне казалось, что только став свободной я, наконец, пойму, кто я, и чего хочу на самом деле. - Все женщины хотят одного – любви… - Улыбнулся Александр. - Вы правы, Ваше высочество. – Согласилась с ним Анна. – Но разве могла я, будучи крепостной, позволить себе любить?! - Как не странно, мы с Вами в этом похожи. Я так же не в праве жить велениями собственного сердца. – В голосе Наследника прозвучала неподдельная горечь. – Но ведь для Вас все давно изменилось. Теперь, когда Вы обрели долгожданную свободу, что мешает Вам обрести счастье?! - Невозможно простить предательство… - Отчаянно выдохнула Анна. - Вас предал любимый человек? – Женщина отрицательно покачала головой. – Вы?! – Изумился Цесаревич. Он не мог поверить, что эта кроткая и ангелоподобная красавица была на такое способна. - Я слишком долго жила во лжи, чтобы это не наложило свой отпечаток. Я перестала доверять не только другим, но и самой себе. – Анна вскинула голову, и Александр заметил стоявшие в ее глазах слезы. - Я предала свою любовь, не поверив в искренность… близкого мне… человека, и жестоко обманулась, приняв за истинное чувство… всего лишь глупую мечту о прекрасном принце… Внимательно слушая сидевшую перед ним женщину, Наследник, наконец, стал понемногу понимать, некоторые события, о которых знал и раньше, но истинная подоплека которых, до сего дня была ему неизвестна. И вот теперь, кажется, все вставало на свои места. - Скажите, Анна… – Цесаревич пристально посмотрел ей в глаза. – Корф с Репниным стрелялись из-за Вас? – И еще прежде, чем он услышал ее ответ, молодой человек понял, что угадал. - Вы и об этом знаете?! – Пораженно ахнула она и закрыла побледневшее лицо руками. - О дуэли – да, а вот о ее причине, увы, оба участника умолчали. – Помрачнел Александр, вспоминая свои безуспешные попытки помирить друзей. - Поверьте, я сделала все, чтобы этого не произошло, но… - Анна покачала головой, – их было уже не остановить. - Стало быть… Корф… - Скорее в ответ на свои мысли, чем ища у нее каких-то подтверждений, задумчиво сказал Наследник. Несколько мгновений молодой человек молча смотрел на Анну, нервно закусив губу. Весь его облик в этот момент свидетельствовал об отчаянной внутренней борьбе. Словно два разных человека сошлись в нем не на жизнь, а на смерть в бескомпромиссном споре. Наконец, лицо его прояснилось, хотя взгляд голубых глаз сделался печальным. Он взял сидевшую рядом женщину за руку, и чуть подавшись вперед, спросил: - Бога ради, Анна, но неужели же за все это время Вы ни разу не усомнились? - Вам никогда не понять, на что была похожа моя жизнь… Особенно после смерти Иван Иваныча… - С горечью возразила она. – Владимир… он не был жесток со мной… в обычном понимании. Но иногда, всего лишь взгляд, одно только слово может ранить сильнее, чем десяток ударов плетью… - Анна опустила глаза. – Не просите меня вспоминать, что я вынесла по его прихоти… - Не буду. – Заверил ее Александр. - Он измучил меня… я не понимала его… перестала понимать себя… - Продолжала меж тем Анна. – А Миша… Он казался воплощением девичьих грез; тем самым рыцарем, готовым на все ради своей дамы. Они были так не похожи, как день и ночь… и мне показалось, нет, я на самом деле была уверена, что полюбила князя… - Но Корф… как мог он так легко отступиться? Даже не попытаться завоевать Вашего доверия! – Отказывался верить Цесаревич. - Он пытался, по-своему, как умел… - Вздохнула Анна. – Но я так упорно гналась за своей мечтой, что не замечала ничего вокруг. Не хотела замечать, что счастье-то вот оно – рядом, на расстоянии вытянутой руки. А Владимир… он был слишком горд, чтобы показать свою уязвимость и слишком благороден, чтобы мешать счастью лучшего друга. Он не стал бороться с моими демонами. Просто ушел. Ушел, напоследок подарив мне самый ценный подарок – свою любовь, но я не поняла этого – полагая бесценным сокровищем вольную в моих руках… На какое-то время в комнате повисла тишина. Наконец, собравшись с духом, Анна продолжила: - Мой… хозяин… так долго все решавший за меня, и чью власть над собой я почитала худшим из зол, вдруг предоставил мне самой выбирать, оставил ЗА МНОЙ ПРАВО ВЫБОРА! И я выбрала… Репнина, но ошиблась, хоть и поняла это много позже. - Все-таки… ошиблись… - Александр с сожалением посмотрел на поникшую молодую женщину. «Господи, - подумалось ему, - неужели так сложно было хоть на миг перестать притворяться? Один взгляд, одно слово и все могло сложиться иначе!». Анна словно прочитала его мысли: - Слишком много боли и взаимных обид разделили нас с Владимиром, развели в разные стороны. А еще, - добавила она, явно не собираясь щадить свое самолюбие, - слишком велико было искушение узнать, каково это, когда сказка становится реальностью, и не поддаться ему было невозможно. Наследник тяжело вздохнул: - Я помню то время… Корф подал прошение о восстановлении его в воинском звании… - Молодой человек помрачнел, вспоминая, как преподнес ему эту новость отец, под конец не без злорадства упомянув, куда именно вызвался поехать барон. - Да, - кивнула Анна, - он предпочел умереть, чем жить без меня и отправился на Кавказ, но я тогда была слишком счастлива с Мишей, чтобы серьезно отнестись к долетавшим до меня известиям о его военных успехах. Я не разглядела за бесстрашием солдата отчаяния одинокого мужчины, и легкомысленно пожимала плечами, не находя в том ничего, кроме обычного тщеславия и его вечной гордыни. - Вы только теперь все это поняли?! - Увы, наверное, только потеряв все, мы и способны осознать, что для нас в жизни главное. - И… Вы так уверены, что для Вас все потеряно? Думаете, не стоит… хотя бы попытаться… исправить прошлые ошибки? - Я слишком хорошо его знаю… - Пожала плечами женщина. – Корф никогда не примет меня… после всего… - Простите Анна, но это Ваше «я слишком хорошо его знаю»!!! – Укоризненно посмотрел на нее Александр, и не сдержался: – Да все, что Вы мне тут рассказали, просто вопиет о том, что Вы совсем не знаете барона!! Анна вздрогнула от неожиданно изменившегося тона Цесаревича. Ей почему-то вспомнились похожие слова Репнина, сказанные им при расставании. - Прошу меня простить, я был излишне резок. – Смутился молодой человек. – Но право же, Анна, неужели Вы сами не видите противоречия в своих словах? - Я могу во многом ошибаться, но в том, что касается гордости Владимира…? – Она покачала головой. – За все это время он ни разу не попытался увидеться со мной, просто прийти на спектакль, сказать несколько фраз, ни к чему его не обязывающих… Это ли не доказательство тому, что он навсегда вычеркнул меня из своей жизни? - Барон воевал. – Резонно заметил Александр. - Но месяц назад… мне точно известно, он был в столице… - Что-то такое припоминаю… - Рассеянно кивнул Наследник. Здесь Его Высочеству пришлось слукавить, поскольку о внезапном отзыве Корфа с арены боевых действий ему было хорошо известно. Как было известно и о том, что в расположение войск барон так и не вернулся, а сразу же после доклада был взят под стражу и помещен в Петропавловскую крепость, где и находился до недавнего времени. Но говорить об этом Анне Александр сейчас не стал. - А Вы? – Вместо этого спросил он. – Вы сами пытались? Искали с ним встречи? - Как я могла?! Будучи с князем… - Но теперь, когда Вы расстались с Репниным, отчего бы Вам самой не сделать первый шаг? – Наследник прищурился. – Кто знает, быть может он станет ступенькой на пути к пониманию и прощению… …И недели не прошло после разговора Анны с Цесаревичем, как в один из вечеров в двери ее комнаты постучали. Теряясь в догадках, кто бы это мог быть в столь позднее время, молодая женщина поспешила открыть и в образовавшемся проеме увидела испуганное лицо мадам Партисс. Из сбивчивых пояснений перепуганной старушки, Анна с трудом поняла, что внизу ее дожидается карета и еще велено передать какое-то письмо. Тщетно пытаясь унять возникшее в душе волнение, Анна вскрыла конверт, и в изящно танцующих строчках узнала почерк Наследника. «…Не считайте меня таким уж великодушным, - писал Александр Николаевич, - я поступаю так по многим причинам и не только ради Вас. Вы тронули мое сердце сильнее, чем это могло Вам показаться, и, возможно, гораздо сильнее, чем того желал бы я сам. Ваша уверенность в невозможности счастья основана, как Вы сами сказали, на том, что, расставшись, Владимир ни разу не пытался Вас увидеть. Повторюсь, но скажу, все это время барон находился на Кавказе. Что же касаемо его приезда месяц назад…таковой возможности у него попросту не было – Корф был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. О том, что привело к таким последствиям, позвольте умолчать (и Вам не советую забивать свою прелестную головку вопросами, в коих я сам порой не в силах увидеть хоть какой-нибудь смысл). Важно другое, уже неделю, как барон отпущен на свободу. Я безмерно рад этому, хоть и не стану скрывать от Вас моей тревоги. Разочарование, овладевшее с некоторых пор Владимиром, побудило его подать прошение об отставке. Увы, в силу некоторых обстоятельств, оно было немедля удовлетворено. Я полагал, что время – лучший лекарь в таких вопросах, но теперь, боюсь, ошибался. Корф уезжает. Едет за границу, и я не уверен, значится ли в планах барона возвращение. Решать Вам: стоит ли пытаться вернуть некогда утраченное; стоит ли говорить друг другу не сказанные когда-то слова; стоит ли, по крайней мере, увидеться, чтобы навсегда проститься…». Стало быть, решать ей… *** Зима давно вступила в свои права. Северный ветер не щадя сил безжалостно хлестал ледяными пощечинами каждого, кто осмеливался выйти на улицу, бросая в лица зазевавшихся прохожих пригоршни снега. В такую стихию разумнее всего было оставаться дома, греясь где-нибудь у задорно потрескивающего в камине огонька. Но одинокий всадник, мчавшийся по опустевшим столичным улицам, казалось, не чувствовал холода. Он был слишком погружен в себя, чтобы обращать внимание на непогоду. Барон Корф спешил уладить все дела и навсегда покинуть Россию. Вся эта кутерьма с отъездом длилась вот уже неделю и изрядно его измотала, но передохнуть, чтобы как следует обдумать принятое сгоряча решение (на чем настаивал Цесаревич), Владимир не хотел, да и не мог. Здесь его больше ничто не удерживало. Даже то немногое, что еще до недавнего времени оставалось у барона, его жизнь, - оказалось не нужным. Отныне даже в праве сложить голову за родную землю, штаб-ротмистру Корфу было отказано. Но об отставке он не жалел и даже та поспешность, с какой ее приняли, уже не могла его задеть. В душе у Владимира не осталось ничего, ни боли, ни отчаяния, никаких чувств, только пустота и усталое безразличие… Нельзя сказать, что арест явился для него полной неожиданностью. Но и предвидеть, что это произойдет сразу после доклада у князя Чернышева, барон никак не мог. Составленный им рапорт наделал много шума еще на Кавказе, когда он представил его на заседании штаба полевой армии. Изложенные Владимиром факты шли настолько вразрез с данными генерал-майора князя Андроникова по тому же вопросу, что вызвали, по меньшей мере, недоумение. Слушать приводимые им доводы категорически отказались, а Головин даже пригрозил не в меру ретивому штаб-ротмистру трибуналом. Гадать о том, каким образом о содержании его рапорта вскоре стало известно в Петербурге, особой надобности не было (позже на допросах он обстоятельно ознакомился со всеми подробностями своего дела и имел удовольствие прочесть ловко состряпанный донос). Прибыв в столицу после безумной недельной скачки, барон явился с докладом к военному министру, где еще раз в присутствии высших чинов детально изложил свои опасения касательно военного поселения Александровское, на которое возлагались большие надежды по обороне Военно-Грузинской дороги. Реакция последовала незамедлительно: Владимира обвинили в паникерстве, непочтительности к начальству, но хуже всего, - в излишней осведомленности о планах неприятеля заподозрили измену. Вот так, прямо из стен Генштаба Корф попал в застенки Петропавловки… Месяц изматывающих допросов в ледяном каменном мешке – это могло свести с ума любого, но к физическим страданиям барон был равнодушен. Гораздо сильнее его терзала мысль о бесценном времени, потраченном впустую на бессмысленные разговоры. Времени, которого не будет у мирных жителей поселения; времени, которого не хватит солдатам для отражения нападения… Арест Владимира спас ему жизнь. Не прошло и месяца, как Александровское было полностью уничтожено, а его население, точнее те, кто чудом выжил в кровавой бойне, уведены в плен. Гарнизон был разбит – погибли все, с кем барон служил эти два долгих года. Он оказался прав. Прав по каждому пункту того чертового рапорта, но какой ценой была доказана эта правота! Сухие строчки приказа и последовавшее за ними освобождение из-под стражи, лишь подстегнули накопившееся в Корфе раздражение. Возможно, вся эта история тем бы и закончилась, если бы через два дня Владимир не столкнулся в здании Генштаба с князем Андрониковым, прибывшим в столицу с разъяснениями о гибели Александровского гарнизона. Позже, как не старался, барон так и не смог вспомнить, что именно наговорил он его сиятельству. Наверное, мало приятного. Иначе с чего бы флегматичному лысеющему толстяку, вдруг превратиться в разъяренного быка, который, задыхаясь и брызгая слюной, станет орать, что сгноит Корфа на каторге?! Только личное вмешательство Его Высочества спасло Владимира от трибунала, и отставка оказалась единственно возможным выходом… Что оставалось после, как не искать покоя в каком-нибудь богом забытом месте? Где угодно, лишь бы подальше отсюда! И как не пытался отговорить его от поездки за границу Цесаревич, Владимир был глух к его доводам. Глух, ибо причины, побуждавшие его с такой поспешностью покидать родные места, были гораздо глубже, чем разочарование в воинской службе. Барон потерял последнее, что еще придавало смысл его существованию, то единственное, что делало его жизнь нужной для чего-то. Но главное, он лишился последнего довода, что оправдывал его в собственных глазах, почему он не умер еще тогда, два года назад. Пустить пулю в висок из так и не выстрелившего в тот день пистолета… Подобного малодушия, как бы раздавлен он ни был, Владимир себе не позволил. Но и остаться в доме еще хоть на миг?! Дождаться их возвращения, чтобы еще раз вывернуть наизнанку душу?! Вырвать из груди сердце и бросить к ее ногам, пожелав супружеского счастья?! Нет, на это уже не было сил. Стремительный отъезд… (да какое там?! самое настоящее бегство!) и впереди Кавказ, казавшийся наилучшим и самым простым решением. Но судьба, словно в насмешку, вновь сохранила ему жизнь. Зачем? Чтобы в любой момент столкнуться с призраками прошлого? Ведь остаться здесь, означало рано или поздно встретиться с Анной, теперь уже княгиней Репниной, а этого (и Корф был в том абсолютно уверен) ему не вынести. И не важно, прошло два года или две жизни, им не стереть из памяти ни одного мига тех горько-сладких воспоминаний. Как и не излечить его от боли, всего лишь притупившейся со временем, но никогда полностью не отпускавшей. От того-то и торопился. Спешил так, как будто за ним гнались все демона ада. Потому что чувствовал, любое промедление грозит роковой встречей. Через час, день или неделю, в чьей-то гостиной или за следующим поворотом, но они обязательно столкнутся и тогда… кто знает, что может статься? Этого Владимир и боялся… Боялся!! И разве не имел он право на эту единственную, совсем крохотную слабость, во всем другом оставаясь бесстрашным, способным вынести любое, самое жестокое испытание?!… А ветер меж тем разошелся не на шутку. Редкие снежинки, еще днем кружившиеся в неспешном вальсе, к вечеру превратились в настоящую снежную бурю. Улицы опустели, и город, затаив дыхание, приготовился к буйству стихии. Тем удивительнее смотрелась появившаяся, словно из ниоткуда карета. Вынырнувшая из белоснежного вихря, она остановилась у массивной ограды роскошного столичного особняка. Изрядно продрогший кучер спрыгнул с козел и предупредительно открыл дверцу. - Нет, нет, голубчик, обождите… - Раздался из экипажа мелодичный голос. Подчиняясь, кучер закрыл дверцу и вернулся на прежнее место, про себя недоумевая резкой перемене в своей пассажирке. Ведь совсем недавно барышня умоляла его поторапливаться! Но молодой женщине, сидевшей в карете, было не до того. Она вглядывалась в темные окна особняка, мыслями уносясь далеко отсюда. Анна смотрела на этот дом, который столько лет считала родным, не смотря на свое двоякое положение в нем, и вспоминала череду странных и стремительных событий едва не завершившихся два года назад трагедией. Заснеженная поляна, двое мужчин, пистолеты и она, так отчаянно мечущаяся между ними. Одна из сцен сыгранного ею когда-то спектакля?! Иногда ей хотелось, чтобы это было действительно так – всего лишь эпизод; одна из ролей в череде многих других… Перед глазами молодой женщины мелькали картины из не столь далекого прошлого, но ей казалось, что с тех пор прошла целая вечность. В тот день ее жизнь изменилась раз и навсегда, и счастье, казавшееся таким недостижимым, вдруг стало возможным. Ей бы тогда задуматься, остановиться хоть на мгновение, оглянуться вокруг, только разве до этого ей было? Потом она, конечно, опомнилась, но было уже слишком поздно… Анна снова скользнула задумчивым взглядом по темным окнам. Неизбежный разрыв с Репниным, внимание к ней Наследника и странный разговор с ним… Не совершает ли она новой ошибки, поддавшись очередному искушению? Что если она все это себе придумала, и ничего на самом деле не было? Никогда?! Наверное, ей не стоило бросаться вот так впопыхах неизвестно зачем. На ночь глядя мчаться через весь город вдогонку за прошлым. Зря только всполошила мадам Партисс и напугала извозчика своим отчаянным криком. Но был ли у нее другой выход после полученной от Цесаревича записки? Анна все еще сжимала в руке этот смятый клочок бумаги, содержание которой заставило ее, призрев все правила приличия приехать сюда. «Решать Вам…», - писал Его Высочество, а сам вместе с запиской прислал экипаж, тем самым, не оставив ей даже времени на раздумье. Молодая женщина вздохнула. Вот она и здесь. Сидит, терзаемая сомнениями в ожидании мужчины, которого так и не сумела понять. Она привыкла воспринимать его, как нечто само собой разумеющееся, даже не заметив, как он стал очень важной частью ее жизни. Не заметила, пока не потеряла… Неизвестно, как бы долго еще Анна пребывала в нерешительности. Возможно, что в последний момент она бы опять испугалась собственных чувств и приказала извозчику везти ее обратно. Но когда опрометчивые слова уже почти были сказаны, из-за поворота показался всадник. Сердце красавицы предательски дрогнуло – она узнала Владимира. Приблизившись, он спрыгнул с коня с легкостью человека, привыкшего к седлу, и уже намеревался войти в дом, когда заметил стоявшую чуть поодаль карету. Не смотря на неурочное для визитов время, барон не стал пренебрегать законами гостепреимства и решительно направился к экипажу. Анну охватила паника. Глядя из окна кареты на идущего к ней мужчину, она вдруг со всей ясностью ощутила весь ужас своего необдуманного приезда. Все сомнения, терзавшие ее по дороге сюда, усилились во сто крат. Как она осмелилась надеяться, что судьба окажется благосклонной к ней, ни чем не заслужившей этого, и даст второй шанс? Откуда взялась надежда, что она сможет повернуть время вспять и исправить ошибку? Что знала она о его жизни после той роковой дуэли? Ровным счетом ничего. Как же тогда она посмела думать, что за эти годы для него ничего не изменилось?! Корф совсем не горел желанием кого бы то ни было видеть, слишком измотал его сегодняшний день, но, узнав карету Наследника, он принудил себя изобразить радушного хозяина, мысленно кляня неуемную настойчивость Александра. Барону оставалось только гадать, отчего поздний визитер предпочел более комфортному ожиданию в тепле дома сомнительное удовольствие померзнуть в легком для этого времени года экипаже. Дверца кареты распахнулась за долю секунды до того, как Владимир собирался открыть ее сам и слова приветствия, адресованные Его Высочеству, замерли у него на губах… Невыносимо было сидеть и просто ждать, отсчитывая удары сердца с его приближением. И спрятаться негде, и не убежать, и поздно что-либо пытаться придумать – ничто более не в силах отсрочить их встречу. Анна толкнула дверцу, убирая свою последнюю защиту, последнюю преграду между ними. Сама. Не дожидаясь, когда это сделает Корф. Словно это крохотное движение руки – ее первый шаг навстречу будущему. Молодая женщина насторожено всматривалась в осунувшееся лицо мужчины, стараясь угадать его мысли, но тщетно. Ей никогда не удавалось понять, о чем он думает, глупо было надеяться, что удастся сейчас. Владимир был бледен, и от того его серые глаза казались совсем черными. Анна запоздало подумала, что ее приезд в карете Наследника выглядит, по меньшей мере, странно, а то и двусмысленно, но сделанного не воротишь. Они оба продолжали молчать. Словно от того, кто заговорит первым и что именно скажет, зависело слишком многое. Многое, и даже больше, чем просто жизнь. Понимая, что должен что-нибудь сказать, Корф, тем не менее, не мог выдавить из себя ни слова. Любая из приходящих на ум фраз, казалась сейчас неправильной и даже нелепой, но и молчать дольше было невозможно. Прошлое настигло его и, хотя он часто представлял себе их встречу, все же она застала его врасплох. В голове теснились вопросы, на которые он не находил ответа: Зачем она здесь? Почему в карете Александра? Где Репнин? Что-то случилось? Ей нужна помощь? Господи, ЗАЧЕМ ОНА ЗДЕСЬ?! - Добрый вечер, Анна. – Наконец выдохнул он. - Здравствуйте, Владимир. – Едва заметно кивнула она. Но напряжение не ушло. Простого приветствия оказалось недостаточно. Недоверие и какое-то подспудное ожидание удара не оставило их. Они все еще не могли понять, как себя вести. - Вы… здесь… в такое время… - Говорил он, первое, что приходило в голову, только бы не молчать. – Что-то случилось? Но Анна лишь потупила взор, так и не ответив. Прекрасно! Похоже, ему придется в одиночку искать выход. Стоя на пронизывающем ветру Владимир не чувствовал холода, напротив, от бешено пульсирующей по венам крови, его бросило в жар. - На улице сегодня сущий ад… – предпринял он еще одну попытку, - Вы, верно, совсем озябли в карете… - Не стоит беспокоиться… - Заверила Анна, мысленно коря себя за это малодушие. Нет, так не пойдет. Ведь нужно же с чего-то начать, решила молодая женщина и подняла на барона глаза: - Хотя, пожалуй, Вы правы, я, в самом деле, немного продрогла… - В таком случае… - Владимир решительно протянул ей руку, - я немедленно распоряжусь растопить камин и велю подать горячего чаю… Дом встретил их без лишней суеты и шума. Немногочисленные слуги, казалось даже не заметившие прихода гостьи, двигались с прежней неспешностью. Дворецкий, открывший им дверь; горничная, принявшая у Анны накидку, - не выказали при появлении молодой женщины ни радости, ни удивления, а ею самой все больше овладевало странное чувство. Все здесь казалось Анне таким знакомым и вместе с тем совершенно другим – все тот же дом; та же мебель, только теперь зачехленная; и вроде бы в доме были живые люди, но сам он выглядел покинутым и даже каким-то заброшенным. Пока барон отсутствовал, отдавая необходимые распоряжения, у Анны, оставшейся в гостиной было время немного прийти в себя и попытаться собраться с мыслями: как быть дальше, и главное, что говорить Корфу. Она осмотрелась. Здесь тоже все осталось прежним. Все, как она запомнила со времени своего последнего приезда. Когда же это было? Анна задумалась. Больше двух лет прошло. Наверное, в тот раз, когда она приезжала на прослушивание. Ей живо представился Владимир с раненой рукой на перевязи; Репнин, недовольный, что им помешали; она сама, даже не догадывающаяся, как скоро изменится ее жизнь… Воспоминания были прерваны неожиданным появлением барона – молодая женщина вздрогнула и невольно попятилась, делая шаг назад. - Прошу прощения, я, кажется, напугал Вас… – Сухо заметил Владимир. - Нет, нет… я просто задумалась… - Пролепетала Анна. - Дело вот в чем. - Корф нахмурился. – Карета, в которой Вы приехали… - Он замолчал, пытаясь сдержать вертевшуюся на языке резкость (так его взбесила бесцеремонность не по чину хамоватого извозчика). – Одним словом, как выяснилось, Вашему кучеру было велено только доставить Вас сюда… - Он вопросительно посмотрел на Анну. – Вы можете объяснить это? Молодая женщина опустила голову, отчаянно надеясь, что полумрак гостиной, позволит скрыть вспыхнувший на щеках румянец. Убежденность Его Высочества, что она останется здесь и на ночь, повергла ее в состояние, близкое к панике. И ведь ей никак не объяснить барону, что сама она не имеет ко всему происшедшему никакого отношения. Ну, или почти никакого. От немедленного ответа ее избавили появившиеся в гостиной слуги. Степан принялся разжигать огонь, а вошедшая следом за ним горничная, поставила на столик у камина поднос с чаем. - За Вами должен заехать… князь? – Дождавшись, когда они снова останутся одни, но, так и не услышав ее ответа, предположил Владимир. – А впрочем, Вам не зачем беспокоиться, мой экипаж, будет готов отвезти Вас по первому требованию… Прошу меня простить, я не надолго оставлю Вас… - И так же стремительно, как до этого появился, барон покинул комнату. Лишь закрыв за собой дверь Корф смог вздохнуть. Его спокойствие было только внешним и давалось ему с огромным трудом. Не уйди он прямо сейчас и кто знает, что могло статься. Молодой человек без сил прислонился спиной к двери, прикрыв глаза. Сердце ходило ходуном, неистово трепыхаясь под ребрами. Голову сдавило точно стальным обручем. Мысли путались. Видеть ее, вновь слышать ее голос, просто находиться рядом и, боже мой, знать, что стоит всего лишь протянуть руку и… Нет! Это невозможно! Он ни на что не имеет права! Кощунство даже в мыслях допускать подобное. Но как долго он сможет изображать равнодушие, обращаясь к ней с холодной учтивостью? Барон застонал, стиснув зубы. Безумная! Зачем? Зачем она появилась здесь, с такой легкостью разрушив еще совсем недавно казавшееся незыблемым душевное равновесие?! Достанет ли теперь ему сил смирить забурлившую в жилах кровь? Владимир не был в этом уверен! Анна даже не подозревает, каких демонов разбудила в его душе, иначе никогда не осмелилась бы явиться к нему вот так: одна, да еще на ночь глядя! Что же вы делаете, княгиня?! Для чего вновь искушаете судьбу?!… Тем временем Анна, снова оставшись в одиночестве, с изумлением смотрела на закрывшуюся за Корфом дверь. Его упоминание о князе показалось ей неуместным. Быть может, он не знает, что они с Репниным расстались? Внезапная догадка заставила Анну едва не лишиться чувств. Что если…? Что если Владимир не только не знает о разрыве, но и не догадывается о ее несостоявшемся замужестве?! Все это время считая ее княгиней Репниной, счастливо живущей в браке с желанным избранником!! Молодая женщина без сил опустилась в кресло. И стоит ли теперь этому удивляться? Они не виделись два года. С того самого дня, когда, отдав ей вольную, барон, пришпорив коня, умчался прочь. Она тогда не обратила внимания на его слова: «Прощайте…и…будьте счастливы…». Вернувшись в поместье только на следующий день, они с Мишей застали дом опустевшим – его хозяин был уже далеко. Слова накануне действительно были прощанием… И все это время, пока она лелеяла свою мечту о счастье; разочаровывалась; воскресала, с тем чтобы потом вновь отчаяться; пока она покоряла сердца пресыщенной столичной публики, - все это время Владимир был на Кавказе. Он ни о чем не подозревает!! Анна глухо застонала. Она не знала, как объяснить барону свой неожиданный визит, так и не найдя для себя оправданий внезапно охватившему ее порыву. Но даже в этом случае все было бы не так безнадежно, чем теперь, когда первым делом придется рассказать всю правду о себе. Корф принимает ее, уверенный, что оказывает гостеприимство княгине, но никак не простой актерке! Нет, ей никогда не хватит мужества, глядя ему в глаза признаться, кем она стала. Анна вскочила с кресла – ей не стоило приезжать. Все бесполезно и сама затея с самого начала была безумной. Нужно бежать, бежать без оглядки, пока не поздно! Она бросилась к двери, но, открыв ее, едва не столкнулась с Владимиром. - Уже уходите? – Поинтересовался барон, иронично приподняв бровь. Впрочем, не смотря на небрежность тона, его взгляд оставался напряженным. - Я… мне… я хотела… - Анна проклинала свой дрожащий голос, и ту растерянность, с какой она тщетно пыталась придумать объяснение. Словно и не было этих двух лет, и она, совсем как раньше, теряется под его пристальным взглядом. Господи, какой жалкой, должно быть, выглядит она сейчас в его глазах. - Вы, верно, хотели чего-нибудь покрепче чая… - Словно подсказывая ей нужные слова, медленно произнес Корф, делая вид, что не заметил ее состояния. – Я подумал о том же. Вам стоит выпить немного, чтобы скорее согреться… - И он кивнул на принесенную им бутылку бренди. - Да, именно об этом я и хотела попросить… - Не смея посмотреть ему в глаза, выдохнула женщина. – Вы так любезны, Владимир… - Ну что, Вы… сущие пустяки… Два мягких кресла у камина и две застывшие фигуры – мужчина и женщина. Между ними невысокий столик. Крохотное пространство, разделенное невидимой, но вполне ощутимой преградой, сквозь которую не пробиться в одиночку. И тишина, нарушаемая только тихим ходом часов и потрескиванием поленьев в камине. К чаю никто так и не притронулся. Налитый в чашки, он сиротливо остывает, досадуя на вкусы людей, отдавших предпочтение янтарной жидкости в граненой бутыли. Согревая в ладонях изящный бокал, барон украдкой рассматривал сидевшую напротив Анну. Лицо ее чуть повернуто к камину. В глазах, точно молнии, прорезающие синее грозовое небо, отражаются языки пламени. Нежные как шелк волосы (он еще помнил, как они могут струиться по ее плечам) стянуты в скромный тугой узел. Изменилась ли она с того дня? Пожалуй, да. Правда, Владимир пока не мог с уверенностью сказать, в чем именно это выражалось. Какое-то неуловимое ощущение. Легкая дымка, сквозь которую все кажется чуточку иным. Как жила она эти два года? Иногда по ночам, не в силах заснуть от пробирающего до костей холода, мыслями он уносился прочь от заснеженных горных вершин к уютным гостиным Петербурга. Или вглядываясь в усыпанное звездами небо, представлял сверкающий огнями бал, где в пестром вихре маскарада кружатся пары. О чем бы ни думал он, воображение всегда рисовало ему прекрасную белокурую женщину – свободную и счастливую. И если хорошенько прислушаться, сквозь протяжное завывание ветра до него долетал отголосок ее звонкого смеха… И тогда отступал страх, уходило отчаяние и притуплялась боль. И значит, все было не напрасно. Все так, как должно быть. И собственная жизнь уже не казалась такой бессмысленной. Главное, что она счастлива… Счастлива… Откуда же тогда эта растерянность во взгляде, словно у заблудившегося ребенка? И эти залегшие под глазами тени? Откуда взяться едва заметным горьким складочкам у самых уголков губ, если эти губы привыкли к улыбке?… Владимир нахмурился. Могла ли жизнь княгини Репниной быть столь безрадостной? А Наследник? Какова его роль во всем этом? Ведь, в конце концов, Анна приехала к нему в карете Александра… Собственный ход мыслей все меньше нравился Корфу. Он почти ничего не знал о Репнине, но слышал, что князь давно восстановлен в звании и вновь находится при Его Высочестве, хоть и не в качестве адъютанта последнего. Что если…? Нет, допустить даже в мыслях, что княгиня могла стать разменной монетой в придворных интригах, барон отказывался. Как бы не относился он к бывшему другу, заподозрить его способным на такую низость Владимир не мог. Но что тогда? К чему гадать? Может быть, им хватит играть в молчанку? Молодой человек, сделав внушительный глоток, осушил свой бокал. Поставив его рядом с нетронутым чаем, он решительно прервал тишину: - Вы согрелись? – Анна вздрогнула, и Корф добавил уже чуть мягче: - Быть может еще глоток бренди? - Нет, благодарю Вас. – Молодая женщина покачала головой, отодвинув от себя недопитый бокал. Она никогда не жаловала этот крепкий напиток, к которому испытывал особую приязнь Иван Иваныч, а позже пристрастился и его сын. Правда, надо признать, сейчас ей и в самом деле сделалось не так зябко. - В таком случае, не пришла ли пора поговорить? – Совершенно бесстрастно, словно поинтересовался о чем-то обыденном, спросил Владимир и едва расслышал ее тихий голос: - Да, конечно… - Не скрою, княгиня, Ваш визит столь неожиданный, что, право же, я теряюсь в догадках… что могло послужить ему причиной?… - Говоря это, барон сосредоточился на наполнении своего бокала очередной порцией бренди и не заметил, как побледнела молодая женщина после его слов. - Я понимаю… - Кивнула Анна, с тоской глядя на сидевшего напротив мужчину. Как он спокоен и даже равнодушен! Ей бы хоть немного его хладнокровия и выдержки. Да куда там! В голове такая путаница, что ни мыслить четко, ни сказать ему в ответ что-нибудь вразумительное не выходит. А еще это его подчеркнутое «княгиня». Господи! Помоги выдержать! – Конечно, барон, я должна объяснить свой приезд… и смею надеяться… мои слова не покажутся Вам… слишком нелепыми… - Я уже давно научился не делать поспешных выводов… - Пожал плечами Корф. Он поймал ее взгляд и, не отпуская, спросил напрямик: - Зачем Вы здесь? - Я просто… - Ей перехватило дыхание от волнения. - Что просто?!! – Не выдержал Владимир. – Бога ради, Анна! Что просто?!! – Он был сейчас настолько напряжен, что казалось, не хватало последней капли, чтобы сорваться. – Вы полагаете простым, после двух лет появиться здесь… вот так…?! Навестить старого… знакомого, заглянув к нему на чай?! Анна испугано вжалась в кресло. Вспышка ярости, которую, очевидно, барон сдерживал в себе из последних сил, не прибавила женщине решимости. - Прошу прощения, княгиня… - Заметив ее испуг, Владимир взял себя в руки. - Не говорите так… - Стараясь, чтобы ее голос не звучал слишком жалко, сказала Анна. - Что, простите? – Не понял он. - Не называйте меня княгиней!!! - Прошло всего два года, а княжеский титул Вам уже не в радость? – Серые глаза полыхнули стальным блеском, и на губах Корфа появилась так знакомая ей ухмылка. – Неужели семейная жизнь оказалась столь тягостной? - Вы слишком долго отсутствовали, барон… - Горько усмехнулась Анна. В конце концов, она ведь актриса! Не пора ли об этом вспомнить? И если не выходит быть сильной, то хотя бы казаться такой, она может?! Женщина взяла свой бокал и отпила небольшой глоток. – Вы давно не появлялись в свете… многого не знаете… - Ваше… разочарование… в супруге… как-то связано… с приездом в карете Его Высочества? – Язвительно бросил Владимир, буквально впиваясь в нее взглядом. Анна побледнела – так вот как он все понял! А впрочем? Барон не далек от истины… - Нельзя разочароваться в том, кого нет! – Покачала головой молодая женщина. – Не трудитесь искать объяснений, барон, - остановила она собиравшегося что-то сказать Корфа, – мы с князем не женаты… и никогда не были… - …что?! – Наконец выдохнул Владимир севшим голосом, едва к нему вернулась способность говорить. В эту минуту он даже не пытался скрыть, насколько сильно потрясен. - Вы не ослышались… - Голос Анны почти звенел от нервного напряжения, но внешне женщина ничем не выдала своего состояния. – Я так и не стала княгиней Репниной… - Этого не может быть… - Барон покачал головой, словно отказываясь признавать правдивость ее слов. – Этого просто быть не может!! – Он резко поднялся и отошел к окну, заложив руки за спину. Услышанное не укладывалось у него в голове. Нет, он, конечно, поверил ей. Поверил сразу и безоговорочно, но понять…? Понять, как такое возможно, Владимир не мог! - Раньше Вы часто посещали театры… - Неожиданно меняя тему, заметила Анна. Корф лишь слегка повернул в ее сторону голову, вопросительно приподняв бровь. – Возможно, Вы и теперь нашли бы там для себя что-то интересное… - Анна… я… не совсем понимаю… - Молодой человек на несколько секунд прикрыл глаза, словно от резкой головной боли. – Честно говоря… ни слова не понимаю… о чем Вы?! - О том, что обсуждают весь последний год столичные театралы… - Анна вскинула голову, точно бросая ему вызов. - И что же они обсуждают? – Скорее машинально спросил барон, все еще не понимая, ни о чем она говорит, ни к чему ведет… - Тешу себя надеждой, что Ваш отец остался бы доволен моей игрой на сцене Императорского театра. - Вашей… игрой…? – Ему понадобилось какое-то время, чтобы, наконец, найти в ее словах хоть какой-то смысл. – Вы стали актрисой?! Затаив дыхание, Анна всматривалась в лицо мужчины, со страхом ожидая, когда с него спадет маска безразличия и сдержанности. Когда его серые глаза смерят ее презрительным взглядом, а губы язвительно скривятся в подобии улыбки… Но ничего этого не происходило. В голосе Владимира не было ни осуждения, ни презрения, ни тем более отвращения. Он был удивлен, даже, пожалуй, ошеломлен ее признанием, но и только. Зная барона, Анна была готова к гораздо худшему. И вновь вспомнились слова Репнина: «…ты его совсем не знаешь», и разве Его Высочество не говорил ей о том же? Разве она сама все эти долгие годы, находясь рядом с ним, не мучилась от тщетных попыток понять этого человека, под конец, признав в том свое полное поражение?! - Вас это удивляет? – С деланным спокойствием пожала плечами Анна. – Пусть я пока не столь знаменита, как о том мечтал Иван Иваныч… - Оставьте отца в покое!! – Довольно резко прервал ее Корф. Барон отошел от окна, но садиться не стал, а, обойдя за спинку кресла, облокотился на него, пристально глядя на Анну. – Перестаньте повторять эти бредни, которыми отец, смею полагать по наивности, забивал Вашу голову все эти годы. - Это не бредни! – С обидой воскликнула молодая женщина. – Видеть меня на сцене Императорского театра было заветной мечтой Вашего батюшки. - Возможно. – Кивнул Владимир. – Но Вы?! Разве о театральных подмостках мечтали Вы, когда с такой самоотверженностью отстаивали свою… любовь… к Репнину?! – Анна опустила глаза, ничего не ответив барону. – Что же Вы молчите? Говорите же!! Мне кажется, я вправе если не требовать от Вас объяснений, то, по крайней мере, надеяться их услышать! - Вам так важна причина? – Женщина подняла голову, устало глядя на Корфа. – Не все ли теперь равно? Оставим все это в прошлом… - В прошлом, говорите…? – Владимир нахмурился. Его глаза сузились, сверкнув стальным блеском, а губы упрямо сжались в тонкую черту. Он помолчал, из последних сил стараясь удержать ровный тон. – Я не стану говорить, ЧЕМ были для меня эти два года, поскольку знаю, Вам нет дела до моих чувств. Но я хочу понять, РАДИ ЧЕГО все это было?! - Владимир, прошу Вас, не настаивайте! – Взмолилась Анна. – Не заставляйте меня унижаться, рассказывая Вам… - Анна! – Воскликнул барон, теряя терпение. – Говорите! Иначе, клянусь, я вытрясу из Вас объяснение силой! – Женщина испуганно взглянула на Корфа, с ужасом понимая – он действительно способен выполнить угрозу. - Хорошо… будь по-вашему… - Смиряясь с неизбежным, кивнула она. И не решаясь смотреть на Владимира, принудила себя все ему рассказать. Легко не было. Это ведь только притворяться, обманывать, не составляет особого труда – лживые признания льются быстрой речкой, не встречая на пути особых препятствий. А вот правду говорить – совсем другое! Без прикрас, под час весьма корявые, слова истины, как подземные родники рвутся на поверхность, преодолевая немыслимые преграды. И Анна говорила. Как умела и как могла. Сначала медленно, запинаясь и путаясь в словах, потом чуть увереннее, а под конец так торопилась, словно боясь, что ей не станет духу досказать до конца. - Вот, пожалуй, и все… - В совершенном изнеможении закончила она свой рассказ. В горле пересохло, и Анна сделала несколько глотков остывшего чая. У нее так тряслись руки, что, ставя чашку на место, она неловко стукнула ею о блюдце. К счастью, тонкий фарфор не разбился, лишь издав надрывно-дребезжащий звук. Она ждала, что барон что-нибудь скажет (какую-нибудь колкость или бросит язвительную реплику), что угодно, как-то проявит себя, покажет свое отношение к услышанному. Но Владимир продолжал молчать. Наконец, когда его молчание стало совсем невыносимым, а тишина пугающей, Анна не выдержала: - Что же Вы молчите?! Корф, погруженный в свои мысли, даже не сразу понял, что она обращается к нему. Оставаясь все это время на ногах, он вдруг почувствовал себя настолько измотанным, что пришлось сесть. - А что Вы хотите услышать? – Молодой человек без сил откинулся в кресле. Его голос был словно выцветшим. - Что угодно! – Анна нервно взмахнула рукой. - Скажите, что предупреждали меня и не раз! Говорили, что князь – не пара для крепостной! Позлорадствуйте, в конце концов, что оказались правы!! Барон нахмурился. Предупреждал ли он ее? О, да! Многократно повторял, что они с Репниным не пара. Убеждал девушку не упорствовать и смириться. Но верил ли он сам в то, что говорил ей? Тогда ему было все равно – единственной целью было разлучить влюбленных. Он готов был неустанно приводить Анне веские доводы, только бы она поверила – ей не суждено быть с князем. Но сам Владимир понимал, что кривит при этом душой и даже поступает подло по отношению к другу. Романтик Мишель, чистая, возвышенная натура, надежный товарищ, - мог ли он оказаться настолько слабым, чтобы предать чувства любящей женщины?! Не раз, задаваясь этим вопросом, Корф всегда отвечал на него: «нет». И все же… где-то в глубине души оставалось крошечное зерно сомнения. И дело не в том, что какие-то слова или поступки Репнина, давали повод усомниться в благородстве его намерений в отношении Анны. Просто Владимир слишком хорошо понимал, с чем придется столкнуться князю, свяжи он свою судьбу с бывшей крепостной. Понимал, прежде всего, потому, что сам в долгой и отчаянной борьбе с собственными чувствами не раз напоминал себе об этом. Ему понадобился не один год, чтобы поверить – без Анны для него ничто не имеет смысла. Но если он, гордец и неисправимый эгоист, был готов пожертвовать всем ради своей любви, то почему князь, много лучше и честнее его, должен был поступить как-то иначе?! - Я… не знаю, что Вам сказать, Анна… - Он провел рукой по лицу и, прикрыв глаза, повторил: - правда, не знаю… - Редкий случай, чтобы ВАМ – и нечего было сказать!! – С горькой иронией заметила Анна. – Скажите, например, что окажись на месте князя, Вы бы… - Я никогда не буду на его месте! – Чуть резче, чем следовало, перебил ее Владимир. Молодая женщина побледнела, и тут же зарделась румянцем, но Корф не смотрел на нее. Глядя отрешенно на танцующие в камине языки огня, он словно мыслил вслух: – Мои родители… о них Вы и сами все знаете. Сестры, о выгодном замужестве которой следует думать, у меня никогда не было… А репутация? Мнение света? Ради кого было ими дорожить?! – Он покачал головой. – Но, будь у меня все это… как знать, что перевесило бы… - А Вы изменились… - Тихо сказала Анна. – Стали не так категоричны и даже находите оправдание для друга. - Бывшего… - Сухо бросил барон. – И… я не оправдываю его, но и осуждать…? Кто я такой? – Он пожал плечами и добавил, пристально глядя ей в глаза: - Каждый делает свой выбор. Мне жаль, что все так вышло… - А Вы не жалейте! – Наигранно засмеялась молодая женщина, и на ее щеках вспыхнул нервный румянец. Она взяла бокал, но пить не стала, продолжая бесцельно крутить его в руках. – Пусть недолго, но я была счастлива! И если дело только в цене…? Стоило ли сомневаться, чтобы заплатить сполна?! - А Репнин? Он полагает так же? – Прищурился Корф. - Князь… он теперь, должно быть, тоже… вполне счастлив… - Анна отвела взгляд. – Вы, верно, еще не слышали – он скоро женится… - Даже так?! – Изумился Владимир. – И кто невеста? - Фрейлина Императрицы, княжна Екатерина Нарышкина. - …Нарышкина… - Задумчиво повторил мужчина, силясь вспомнить названую особу. Через несколько мгновений нахмуренное лицо оживилось: – …малышка Кати?! - Кто?! Вы знакомы? – Отчего-то эта мысль неприятно поразила Анну. - Был представлен когда-то… - Неопределенно ответил барон, явно не собираясь сообщать никаких подробностей. – А знаете, Анна, - он зло усмехнулся, - князь тоже заплатит сполна, даже если и не догадывается пока об этом. Женитьба на столь… прелестной… особе станет для него худшим из наказаний. Право же, мне даже немного жаль, беднягу… - Но в холоде его глаз не было ни капли сожаления. Корф замолчал, обдумывая неожиданно пришедшую на ум мысль. Он внимательно посмотрел на сидевшую напротив женщину – кажется, он, наконец, догадался о цели ее визита. - Вам теперь негде жить… - Что? – Тонкие брови удивленно взметнулись вверх. - Вы расстались с князем, и полагаю, съехали в съемную квартиру… - Уточнил Владимир. - Это так, но я не понимаю… - Анна все еще не могла понять, к чему он клонит. - Вам негде жить, поэтому Вы здесь? – Его вопрос прозвучал, скорее как утверждение. Ошеломленная его словами молодая женщина задохнулась от возмущения, не в силах вымолвить ни звука, а барон, меж тем, продолжал: - Вам не откажешь в находчивости, Анна. Что ж, Вы… не чужая… для этого дома, так что… особняк в Вашем полном распоряжении. – И помолчав, добавил: - не беспокойтесь, я скоро уеду, и тогда ничто не смутит Ваш покой… - Неслыханная щедрость! – Наконец обретя дар речи, воскликнула Анна. Ее синие глаза потемнели точно штормовое море. – Но я ни в чем не нуждаюсь!!! - О, да!! Разумеется!! – Заметил с издевкой Владимир, мгновенно вскипев. – Даже если бы это было не так, я последний, к кому бы Вы обратились за помощью! Не правда ли?! - Думайте, что хотите! – Раздраженно бросила Анна, передернув плечами. Она чувствовала себя слишком уставшей, чтобы спорить с ним. Да и стоит ли пытаться переубеждать в чем-то барона? Он ведь все равно всегда понимал все по-своему. Корф, наблюдавшей за реакцией молодой женщины, помрачнел. Некстати вспомнилось, в чьей карете она приехала: - Мне следовало догадаться… - Ухмыльнулся он. - Может быть, поделитесь со мной своим открытием?! - Извольте. Разве может испытывать нужду актриса, коей благоволит сам Наследник?! – Барон наклонил голову, нарочито откровенно разглядывая Анну. – И не потому ли князю дана отставка, что на его место нашелся другой, гораздо более выгод… - Договорить он не смог. Разгневанная женщина, все еще сжимавшая в руках бокал, выплеснула остатки содержимого барону в лицо. Она даже не успела подумать, что делает. Просто захотела, чтобы Владимир замолчал. Немедленно. Если бы Анна сидела к нему ближе, она, наверное, влепила бы ему пощечину, только через столик было не дотянуться… Но и выбранный ею способ возымел должный эффект. Правда Анна тут же пожалела о содеянном. Корф переменился в лице. Его серые глаза опасно сузились, взгляд сделался жестким. На какой-то чудовищно бесконечный миг ей показалось, что он собирается ее ударить. Однако молодой человек лишь подался немного вперед и провел рукой по лицу, вытирая стекающий бренди. - …вот еще одно доказательство тому, что женщины ни черта не смыслят в крепких напитках! – Философски заметил Владимир, после того как мысленно досчитал до десяти. Он укоризненно посмотрел на Анну. В ее широко распахнутых глазах все еще был заметен испуг – бедняжка, похоже, была потрясена случившимся больше него. Черт возьми! Она словно нарочно дразнит его и едва ли понимает, что играет с огнем! Барон стиснул зубы, призвав все свое самообладание: – А это… – он иронично приподнял бровь, показывая на безнадежно испорченный сюртук, - …очевидно, благодарность за мое гостеприимство? - Сами виноваты! – Анна уже вполне пришла в себя и упрямо вздернула подбородок. – Это чересчур даже для Вас, Владимир! Как только Вам в голову могло прийти…?! – Она осеклась, потому что молодой человек ее все равно не слушал. Невозмутимо сбросив с себя испачканный сюртук, он небрежно швырнул его на спинку кресла. - Так даже лучше… - Облегченно выдохнул Корф, ослабив узел шейного платка. – После мундира… все это, - он неопределенно взмахнул рукой, - ужасно раздражает. Так, что Вы там говорили…? Она говорила… О, господи! О чем же она говорила?! В голове не осталось ни одной мысли кроме той, что была сейчас совершенно некстати: «Как он красив!». В белоснежной рубашке и черном шелковом жилете с шейным платком в тон Владимир напоминал себя прежнего, таким, как она его помнила – гордым, дерзким, безрассудным. И даже эта растрепанная на лбу челка, делавшая его больше похожим на взбалмошного мальчишку, сейчас невероятно была ему к лицу. - Может… еще чаю? - Почувствовав ее замешательство, спросил барон. – Бренди предлагать не стану, боюсь, Вы все равно не оцените… - Нет, благодарю. – Отказалась Анна. – Я ничего не буду. - Как хотите. – Он пожал плечами. – Мне кажется, нам предстоит длинный вечер… Я ведь все еще не услышал ответа на свой вопрос: зачем Вы здесь? - Вам так не терпится избавиться от меня…? – Она хотела, чтобы это прозвучало шуткой, но дрогнувший голос выдал ее. – Вы, должно быть, устали, а мой визит… он конечно не ко времени… и мне следовало предупредить заранее… - Анна! – Владимир поднял руку, останавливая этот, казалось, бесконечный поток слов. – Вы вольны покинуть мой дом, когда посчитаете необходимым, и, разумеется, я не стану Вас удерживать против Вашей воли… - Он сказал это спокойно и даже равнодушно. – Но если уж Вы здесь, не лучше ли было бы все-таки поговорить? Кто знает, когда еще нам представится такая возможность? - Это правда, что Вы собираетесь за границу? – Слова барона напомнили ей о записке Цесаревича, и Анна, чей взгляд до этого все время ускользал от Корфа, наконец, посмотрела ему в глаза. - Навсегда уезжаете? - Навсегда, не навсегда… на долго… - Уклончиво ответил Владимир. Он явно не ожидал подобного вопроса. - Но Ваш отъезд… дело решенное… – Она обвела взглядом гостиную. Зачехленная мебель, пара ящиков в дальнем углу, очевидно с отобранными в дорогу вещами, все в комнате свидетельствовало о скором отъезде владельца. - Я не совсем понимаю, Анна… - Молодой человек вопросительно приподнял бровь. – Не вижу связи между моими планами и Вашим визитом… - Вам, наверное, это покажется странным, но мне хотелось напоследок пройтись комнатами этого дома… - Напоследок? – Переспросил вконец озадаченный ее словами барон. - Если Вы не планируете вернуться… едва ли мне еще когда-нибудь доведется здесь побывать… - Вот как?! – Не без иронии заметил Владимир, чувствуя, как угасшее было раздражение, вспыхнуло в нем с новой силой. Он был почти уверен, что она придумала это только что, и лишь для того, чтобы как-то правдоподобнее объяснить свой визит. Упорное нежелание Анны сказать все начистоту становилось все невыносимее. Корф решил, что позволит ей еще какое-то время ломать комедию, но после…! Его голос сделался вкрадчивым: – От чего же за эти два года Вы ни разу не навестили этот дом, если он так дорог Вашему сердцу? Слова барона смутили Анну – он был прав. Сначала она была так счастлива, что времени тосковать просто не было. Позже… Позже она не смела и думать, чтобы прийти сюда. А сейчас… Сейчас это всего лишь предлог, удобное оправдание, чтобы скрыть истинную причину своего прихода. Отделаться этим несуразным объяснением, чтобы после уйти. Именно так. Анна уже поняла, что ей не хватит ни сил, ни решимости потревожить прошлое. Но даже не это было самым главным. Просто наблюдая за Корфом весь вечер, она укрепилась в мысли, что напрасно позволила глупым мечтам уговорить себя. Предчувствие того, что она зря надеялась, сменилось твердой убежденностью, что она опоздала! Если барон и питал к ней какие-то нежные чувства, то все это давно в прошлом. Что оставалось? Разыгрывать спектакль, чтобы Владимир ни о чем не догадался – его насмешки она вынесет! - Вы вправе упрекать меня… – голос ее дрогнул, – но не смейте сомневаться в моей… привязанности к этим стенам! Что бы там ни было, я была здесь очень счастлива. - Прошу меня простить, если невольно оскорбил Вас. – Коротко кивнув ей, извинился Корф. - Вам совсем не жаль оставлять его? Этот дом… и поместье… Что станет с ними, когда Вы уедете? - А что может статься? Меня не было два года, но разве что-то изменилось? Особняк стоит, как и прежде. Да и поместье, смею надеяться, не бедствует… - Смеете надеяться?! – Едва не задохнулась Анна, пораженная его словами. - Но как же люди?! Ваши крепостные, во всем от Вас зависящие! Как Вы можете быть таким безответственным?! Уехали на Кавказ, никому не сказав ни слова! Бросили все на произвол судьбы, даже не удосужившись позаботиться о них! - Это все Ваши претензии? – Довольно резко прервал ее Корф. Глаза его потемнели, на щеках заходили желваки. Он плеснул в бокал немного бренди и залпом осушил его. – Не ожидал от Вас подобного красноречия! - Простите… я… не хотела… - Опомнилась молодая женщина и с испугом взглянула в ожесточившееся лицо Владимира. – Но и Вы… так нельзя…! Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Анна не выдержала первой, опустив глаза и нервно сплетя пальцы. Барон откинулся в кресле, продолжая пристально смотреть на сидевшую напротив женщину. - Право же, я не столь безнадежен. – Он криво усмехнулся. – Два года назад собираясь на дуэль… я заранее привел все свои дела в порядок. – Анна удивленно вскинула голову. – Мое завещание, должно быть и по сей день хранится у князя Долгорукого, так что случись, что со мной на Кавказе… - Молодой человек развел руками. - Одним словом, можете не беспокоиться по пустякам. - Вы называете это пустяками? – Изумилась Анна. Она вдруг поймала себя на мысли, что из них троих лишь Владимир до конца понимал, на что идет. Что сделал князь? Прислал ей платок – очень красивый жест, но, по сути, бессмысленный поступок. Она сама – хоть и бросилась тогда в лес, но разве верила, что кто-то из друзей сможет выстрелить? И только барон – единственный, кто знал совершенно точно, для чего пришел и был готов это принять. Холодная волна ужаса, хоть и запоздалого, окатила Анну, когда она поняла, сколь серьезные последствия могли быть у той истории, завершись она как-то иначе. - Скажу больше. – Вывел ее из задумчивости Корф. Он понизил голос, слегка наклонив голову. – Вы можете не переживать так по поводу этого особняка – он Ваш. - О чем Вы?! - Тогда же вместе с завещанием я оформил дарственную на Ваше имя… Так что Вы – единственная владелица столь дорогого Вашему сердцу дома. – Бесстрастно ответил Владимир. – Родовое же поместье, вместе со всеми землями и крепостными… в случае моей смерти… перейдет моей тетке, увы… - не без горечи добавил барон, - иных наследников у меня нет. - Вашей… тетке…? – Анна ухватилась за эту новость, не в состоянии осмыслить сказанное им вначале. - Именно, – кивнул Корф, – сестре моей матери… Молодая женщина пораженно молчала. Столько лет прожив в семье барона, она никогда не слышала о существовании у Владимира родственницы, тем более столь близкой. Как многого она, оказывается, не знала! - Но этот особняк… - Она, наконец, нашла в себе силы говорить: - Владимир, Вы не могли всерьез полагать, что я приму его! Да и теперь… нет, нет, это какое-то безумие! - Хотите Вы того или нет, я не намерен ничего менять! – Отрезал барон. Он поднялся и отошел к окну. Скрестив на груди руки и, вглядываясь куда-то вдаль, с безразличием добавил: - Вы вольны распоряжаться им по своему усмотрению. Можете забыть о нем, подарить, продать, сжечь, в конце концов, - мне все равно!! - Но мне не нужно этого! – Отчаянно выдохнула Анна. - Дом Ваш. – Молодой человек был непреклонен. - После моего отъезда можете переезжать сюда… Анна едва сдерживала рыдания, рвущиеся из груди. Это было слишком жестоко! Он не имел права так поступать с ней! В конце концов, это просто бесчеловечно… Стало трудно дышать – ей казалось, что повисшая в комнате тишина, словно невидимый могучий пресс давит на нее своей безысходностью. Пожалуй, с нее хватит. Она никогда не была достаточно сильной, чтобы соперничать с Владимиром. Вот и сейчас, он как всегда победил, а ей остается только смириться. Она с трудом поднялась с кресла – этот бесполезный разговор отнял у нее все силы. - Значит, Его Высочество не ошибся, полагая, что Вы не вернетесь… - Тихо сказала Анна. Полным безнадежности взглядом она последний раз окинула застывшего у окна мужчину и медленно направилась к двери… Шаг, другой, еще один и еще… Корф не смотрел ей в след, но каждый ее шаг сливался с ударами его сердца. Уходит. Так и не объяснив толком, зачем приезжала. И ведь уйдет! С гордо поднятой головой; с глазами, полными слез; дрожащей рукой откроет дверь и уйдет! Будет несчастна, но не скажет ни слова, потому что иначе придется забыть о гордости, иначе себя придется сломать, а она… Она не такая! А что же он…?! Анна в отчаянии смотрела на дверную ручку. Ей осталось сделать всего один шаг, чтобы дотянуться до нее рукой, открыть дверь и избавить себя от этой нечеловеческой пытки. Но где взять силы, чтобы заставить тело пошевелиться, оторвать от пола ногу и сделать это одно, совсем крошечное движение? Шаг, ценою собственной жизни…?! - Анна… - от внезапно раздавшегося за спиной голоса едва не остановилось сердце. Она обернулась и вздрогнула от неожиданности, недоумевая, каким образом только что стоявший у окна Владимир оказался рядом. Инстинктивно сделав шаг назад, Анна натолкнулась спиной на дверь. Барон подошел настолько близко, что ей показалось, она слышит, как бьется его сердце. Или это ее сердце, отбивая гулкие удары, сейчас выпрыгивало из груди? - …я обещал, что не стану удерживать Вас… против Вашей воли… - Корф оперся двумя руками о дверь, так что молодая женщина оказалась как раз посередине и теперь была точно в ловушке. Барон наклонил голову. Взгляд его серых глаз потемнел и сделался напряженным. Он вкрадчиво шепнул: - Я обманул Вас! – Анна нервно сглотнула. – Вы не сделаете ни шага из этой комнаты, пока я не услышу ответа на свой вопрос! - Я ведь уже ска… - Но договорить ей Владимир не дал. Взглядом пресекая дальнейшие возражения, он строго сказал: - И, бога ради, больше ни слова об этих стенах и Вашем желании с ними попрощаться!! – Он замолчал, переводя дух. Не так-то просто было изображать сдержанность, когда внутри все бушевало от неистового желания обнять ее. Пожалуй, только то, что он выставил вперед руки, еще удерживало его от этого безумного шага. Барон слишком поздно понял, что не следовало подходить к Анне так близко. Бездонная синева распахнутых глаз затягивала сейчас его душу, как безжалостный омут затягивает утлое суденышко. Ему следовало немедленно отойти, чтобы хоть немного легче стало дышать, но едва уловимый нежный аромат ее тела уже щекочет ноздри, окончательно сводя с ума, и признавая свое поражение, молодой человек понял: на этот раз ему не устоять… Дыхание срывалось, а Анна все никак не могла успокоиться. Как если бы она долго-долго бежала и вдруг остановилась. Но страха больше не было. Ведь самое страшное, что могло случиться, уже произошло. Страшно было, когда она осознала, сколь жестоко обманулась. Страшно было, когда прочла записку и поняла, что они могут больше никогда не увидеться, а она так и не скажет ему главного. Страшно было еще минуту назад, когда она шла к двери, уверенная, что он отпустит ее, в который раз… последний раз… Но он остановил ее, не дал уйти, а значит… Нет, конечно же это еще ничего не значит, и все-таки ему не безразлично зачем она здесь. Он готов ее выслушать, он хочет услышать и разве этого мало?! Ведь после всего на большее она не вправе рассчитывать! Анна подняла голову, вглядываясь в застывшее лицо Владимира. Он хочет знать правду. И разве сама она не за этим сюда пришла? Разве не мчалась она через весь город, чтобы успеть сказать ему…?! Что? Что свобода, за которую она так долго боролась, к которой так стремилась и которая была ее самым заветным желанием – оказалась ей ненужной!! А еще сказать, что виновата! Пасть перед ним на колени, чтобы он понял – ей теперь также больно, как и ему… тогда… Прощения не ждала, нет. Понимала, что предательство не прощают, но чтобы как-то жить дальше, ей нужно было знать, что он хотя бы не презирает ее… - Разве я требую от Вас чего-то невозможного? – Тихо спросил барон, устав ждать, когда же Анна решится заговорить. Конечно же, нет. Он ничего от нее не требует. Да и не осталось для нее ничего невозможного – она теперь на все готова, вот только сперва отдохнет. Совсем чуть-чуть - чтобы хватило сил смотреть ему в глаза… Владимир еще что-то говорил, но его голос отчего-то стал доноситься словно издалека. Ноги подкосились. Темная пелена заволокла глаза, и огромная волна с оглушительной силой накрыла ее, подхватив куда-то вверх, и также неожиданно сбросила в черную пропасть… Корф едва успел подхватить теряющую сознание женщину. Вглядываясь с тревогой в побледневшее личико, и бережно удерживая ее в своих объятиях, он легонько похлопал Анну по щекам. Длинные ресницы задрожали, но в чувства она так и не пришла. - Эй, кто-нибудь! – Подняв женщину на руки, позвал барон. – Да где вы все?! Воды! Живо! Распахнулась дверь, и на пороге показался перепуганный хозяйским криком лакей. Увидев бездыханную Анну, он невольно перекрестился. - Да не стой столбом! – Раздраженно отпихнул его в сторону Владимир. – Не видишь, барышне нехорошо! Комнату ее приготовить, да поживее! – На ходу отдавая распоряжение, он направился к лестнице. - Барин, да как же…? Вы же сами давеча… там… - Бросился за ним вдогонку слуга. - Дьявол!!! – Едва не споткнулся барон, когда понял, о чем тот лопочет. А дело было в следующем. Выйдя из Петропавловки, Корф вернулся в особняк в наисквернейшем расположении духа. Единственным желанием в тот момент было напиться, да так, чтобы напрочь забыть о случившемся и не вспоминать как можно дольше. Разогнав всех слуг (и без того перепуганных внезапным появлением заросшего и исхудавшего барина), Владимир заперся в гостиной и не выходил оттуда, пока не выпил все, что попалось на глаза. После, едва переставляя ноги, он отправился наверх, чтобы продолжить начатое и не сразу понял, что оказался не в своей спальне, а в комнате Анны. Когда допущенная ошибка была им осознана в полной мере, это переполнило чашу терпения измученного и уставшего молодого человека. Никто из слуг так и не решился остановить барона, несколько часов подряд крушившего в злосчастной комнате все, что попадалось под руку. Потом последовало еще два дня беспробудного пьянства, скандал в Генштабе, отставка и, наконец, твердое решение уехать, как единственно возможный выход от надвигавшегося безумия. И вот теперь оставить Анну в ее комнате, а вернее в том ее подобии, в которое она превратилась после учиненного им погрома?! Нет, это было решительно невозможно. Но принести бездыханную женщину в собственную спальню?! И это притом, что сам он сдерживается из последних сил?! Безумие!! Минутное колебание стоило Владимиру нескольких седых волос, но он все же велел лакею: - Кувшин воды в мою спальню! И нюхательные соли!! – И уже поднимаясь наверх, добавил: – И чтоб был поблизости, может понадобится послать за доктором… В комнате было хорошо натоплено, но не душно. Очевидно, незадолго до этого здесь открывались окна, и морозный воздух успел приятно освежить спальню. Барон аккуратно положил молодую женщину на кровать, заботливо укрыв ее пледом. Только сейчас он заметил, что на ногах у нее были легкие прюнелевые туфельки, да и платье из темно-синего муслина мало соответствовало зимней поре года. Создавалось впечатление, что приезд Анны явился следствием неких чрезвычайных обстоятельств, вынудивших ее собираться второпях. Несомненно, что-то все-таки произошло. Корф присел на край постели, коря себя за неоправданное жестокосердие. Он был слишком несдержан в разговоре с ней, и вот к чему это привело. Владимир протянул руку и осторожно погладил Анну по щеке, стараясь особо не думать о происходящем, но получалось плохо. Глубокое декольте платья почти не скрывало упругую грудь от его взора. Рука сама собой скользнула по тонкой шейке чуть ниже, на миг замерла на ключице, словно не решаясь двинуться дальше. Едва касаясь нежного бархата ее кожи, он провёл кончиками пальцев по границе ткани. Барон внутренне застонал – собственное тело отказывалось подчиняться, а разыгравшееся воображение, как назло рисовало красочные картины, одну пикантнее другой, мешая молодому человеку сосредоточиться на главном: сколь серьезен ее обморок. В дверь негромко постучали. Вошедшая горничная принесла все, что велел Корф. Взглянув на бесчувственную Анну, она нахмурилась: - Барин, может за доктором послать? Вон барышня, какие бледненькие, не ровен час что серьезное? В этот момент Анна шумно вздохнула. Темные ресницы дрогнули, и к неимоверному облегчению Владимира женщина открыла глаза. - Что… что случилось…? – Немного испуганно спросила она, пытаясь собраться с мыслями. - Ступай! – Кивком головы приказал горничной барон. – Будет что надо, позову… - Дождавшись, когда та уйдет, он повернулся к Анне. – Как Вы себя чувствуете? - Благодарю… кажется все… - Не совсем уверенно начала она и попыталась подняться, но сил неожиданно не хватило. Молодая женщина вновь откинулась на подушку: – Голова кружится… - Ее губы дрогнули в виноватой улыбке. - Вам стало дурно в гостиной. – Пояснил барон, лицо его сделалось серьезным. – Вы очень напугали меня, Анна… - …в гостиной…? – Женщина растерянно обвела взглядом комнату: - А сейчас я… - Вы в моей спальне. – Голос Корфа прозвучал довольно отстраненно, но щеки Анны все равно вспыхнули. Он поспешил оправдаться: – Видите ли, пока это единственная пригодная для жилья комната. В доме давно никто не жил. Что же касается гостей… - молодой человек немного замялся, - мало кто знает о моем возвращении… я никого не ждал… - Да-да, я понимаю… простите, что доставила Вам столько хлопот… - Анна вновь попыталась подняться. На этот раз у нее все получилось, но, привстав, она оказалась совсем близко к сидевшему рядом Владимиру. Досадуя про себя, что не подумала об этом раньше, молодая женщина замерла в нерешительности, не зная, что делать дальше. Встать с кровати не было никакой возможности, но ведь не ложиться теперь обратно?! - Не говорите глупости… какие могут быть хлопоты…? - Барон недовольно нахмурился. – Это Вы простите меня. Я вел себя непозволительно, был излишне резок… - Он пристально посмотрел на Анну. – Вы уверены, что мне не следует послать за доктором? - Мне уже лучше, правда. – Кивнула она и замолчала. Через некоторое время от наступившей тишины обоим сделалось не по себе. Анна ждала, что Корф что-нибудь скажет, но он молчал, а ей все труднее было выдержать его долгий пронзительный взгляд. - Не смотрите так… - Наконец, взмолилась молодая женщина и опустила глаза. - А Вы совсем не изменились, Анна. – Немного с грустью заметил Владимир и, помедлив, добавил: – И по-прежнему меня боитесь… - Вы ошибаетесь. – Она покачала головой. – Я не боюсь Вас! – Это было правдой, но лишь отчасти. Там в гостиной она еще могла быть в этом уверенной. Подчеркнутая вежливость в обращении, равнодушно-холодная учтивость во взгляде, - барон казался таким далеким. Того человека она попросту не знала, он был совсем чужим. Но теперь… Вспыхнувший на дне серых глаз огонь преобразил Корфа, делая его похожим на себя прежнего. Анна вдруг вновь увидела рядом с собой мужчину, при звуках голоса которого по спине пробегал холодок, и отчаянно хотелось убежать… - В самом деле? – Владимир изогнул бровь и лукаво улыбнулся. – А напрасно. Сейчас как раз следовало бы… - Он наклонился немного вперед, и его горячее дыхание опалило Анне щеку. Она взволнованно задышала, не в силах совладать с охватившей ее дрожью, но отстраниться так и не решилась. Его серые глаза потемнели. Голос сделался вкрадчивым: – Вы полагаете для себя… безопасным… находиться в моей спальне… в моей постели…? - Я полагаю Вас достаточно джентльменом, чтобы быть уверенной в том, что мне ничего не грозит! – Выпалила Анна, сбитая с толку его поведением. Тот Владимир, каким она думала, он теперь стал, не должен был говорить ей ничего и близко похожего!! - Если Ваша убежденность основана на Вашем прошлом… подобном опыте… - Барон протянул руку и кончиками пальцев коснулся ее щеки. От неожиданности Анна отпрянула, словно он провел по ее лицу раскаленным железом. В тот же миг молодой человек отодвинулся от нее и встал, отойдя от кровати на несколько шагов. Лицо его сделалось бледным, лоб прорезала страдальческая складка. Тяжело дыша, он хрипло выдохнул: – Вы правы… Вам ничего не грозит!! – Резко развернувшись, Корф покинул комнату. Его уход больше напоминал бегство (а, по сути, так оно и было), но в данный момент это заботило его куда меньше, чем то, что могло произойти, задержись он еще хоть на миг. Анна растерянно смотрела на дверь, за которой только что скрылся Владимир. Постепенно на смену растерянности пришла робкая надежда, что она ошиблась. Весь вечер они оба разыгрывали друг для друга странный спектакль, боясь обмануться в своих самых потаенных желаниях. И барону, надевшему привычную маску безразличия, почти удалось провести ее. Она едва не поверила в его равнодушие, но этот взгляд…!!! Боже правый! Разве сможет она когда-нибудь забыть его?! Точно выжженное клеймо, воспоминание о нем навсегда останется в памяти… Полумрак столовой дрожит в нервном пламени оплывающих свеч. Как горячечный бред – склонившийся к ее ногам мужчина и его глаза… Черная бездна, на дне которой полыхает адово пламя неистовой страсти. Неприкрытая, слишком откровенная, дикая… Страсть, способная довести до исступления, но все еще сдерживаемая усилием его воли… Анну бросило в жар. Откинув плед, она вскочила с кровати. Кинулась вслед за бароном. Остановилась посередине комнаты, обхватив себя руками, пытаясь унять дрожь. Он думает, что по-прежнему безразличен ей. И только что… какой болью полыхнули его глаза, когда, смиряя желание, он принудил себя уйти! Зажмурилась, прислушиваясь к себе – ни единого сомнения в том, что должно произойти. Сейчас или никогда! Довольно притворства, больше нет места глупым играм, приведшим их своей жестокостью к холодному и пустому одиночеству. Молодая женщина решительно подбежала к двери и, распахнув ее, замерла на пороге – напротив, прислонившись спиной к стене, неподвижно стоял Владимир, уронив голову на грудь. Он поднял на нее измученный взгляд, и сердце Анны сжалось от боли – пожалуй, еще никогда не видела она барона таким опустошенным. Но Корф не был бы собой, если бы позволил ей проникнуться к себе хоть каплей жалости. Он выпрямился, гордо вскинув голову. - Я велю кучеру закладывать для Вас карету… - Безупречно ровному голосу позавидовал бы любой актер. – Он отвезет Вас, куда пожелаете… Сердце Анны как бешенное колотилось в груди. Ей в отличие от Владимира не удалось справиться с волнением. Глядя на него, она смогла лишь медленно покачать головой. Он не понял. Точнее понял, но не поверил своей догадке. Подошел ближе, напряженно всматриваясь в ее раскрасневшееся лицо. «Что же ты медлишь?! – мысленно застонал барон, глядя в потемневшие озера ее глаз. – Уходи! Беги, пока можешь! Пока я еще могу отпустить тебя!!». Оба дышали часто и прерывисто, застыв на пороге спальни, друг против друга. Наконец, Анна отступила назад. Быть может, ей показалось, но она могла бы поклясться, что из груди Владимира вырвался сдавленный стон. Она сделала еще один шаг назад в спальню. - Зачем…? – Еле слышно прохрипел Корф и сам не узнал свой голос. Но Анна по-прежнему молчала. Ей казалось, заговори она сейчас и все рухнет. Она лишь удерживала его взгляд, ни на миг не отводя глаз. Слишком тонкой и ненадежной была та невидимая нить, что соединяла сейчас их души. Ведь она как никто другой знала, насколько хладнокровным может быть барон. Он все еще способен отпустить ее! Владимир, подчиняясь молчаливому приказу горящих синих глаз, шагнул через порог. Сомнений не осталось. Он правильно ее понял. Дверь с шумом захлопнулась и, обессилев, молодой человек прислонился к ней спиной. - Я ведь дал тебе возможность уйти… - С какой-то обреченностью выдохнул он. - Я знаю… - Прошептала Анна. - Тогда почему ты еще здесь?! – Барон не был уверен, что ему нужен ее ответ, но все-таки спросил. Ее слова уже ничего не изменят, потому что, какой бы ни была причина, ему теперь все равно. Даже если кроме жалости в ее сердце нет иных чувств, ему будет довольно и этого. Он устал бороться с собой. - Что если я не хочу уходить? – Анна дерзко вскинула голову и неожиданно для Корфа шагнула ему навстречу. Она подошла так близко, что если присмотреться, он мог увидеть в ее расширившихся зрачках собственное отражение. – Что если… я… хочу… остаться…?! - Это невозможно… - Он судорожно сглотнул, но это не ослабило напряжения в горле. - Разве? – Тонкая бровь чуть насмешливо изогнулась. Молодая женщина встала на цыпочки и, взяв в ладони лицо Владимира, заставила его наклониться. Отчаянно шепнула: – Вчера не существует. Завтра – может не настать. У нас есть только сегодня… - И не давая Корфу опомниться, поцеловала его в губы. Анна почувствовала, как он вздрогнул. Как замерло на секунду его сердце, и словно срываясь куда-то вниз, понеслось в бешеном ритме. Она обвила его шею руками, и крепко прижавшись к барону, больше не собиралась отпускать его… …Наступивший день обещал быть чудесным. Бушевавшая всю ночь стихия, к утру исчерпала свои силы. Серое небо, еще вчера равнодушно взиравшее на унылый пейзаж пустынных улиц, сегодня сверкало яркой лазурью без единого облачка. Владимир проснулся первым. Казалось, он только минуту назад смежил веки, а за окном вместо алеющей зари уже светило полуденное солнце. Какое-то время он лежал не шелохнувшись, прислушиваясь к себе и боясь спугнуть давно забытое, а теперь вновь затеплившееся внутри чувство беспричинной радости. «Нет, - мысленно улыбнулся барон, - не совсем так». Причина была и находилась рядом. Молодой человек покосился на спящую Анну. Ее голова покоилась на его плече, а одной рукой она обнимала его за талию. Женщина лежала так близко, что он мог слышать мерное биение ее сердца. И от этого простого, в сущности самого обычного звука в душе разливалось такое непривычное, но тихое и светлое чувство умиротворения. Анна… Господи! Мог ли он мечтать еще несколько часов назад, что увидит ее? Что будет говорить? Что, подойдя к самому краю отчаяния, за которым нет ничего, даже надежды, он вновь захочет жить? Когда Анна поцеловала его, что-то сломалось внутри. То, что до самого последнего момента не давало ему обрушиться на женщину со всей силой столь долго сдерживаемой страсти. Когда же тонкие руки обвили его шею, тело вздрогнуло, словно прорвавшаяся плотина – теперь удержать его не смог бы даже сам дьявол. Он не был с ней нежен, скорее даже наоборот. Ему хотелось смять ее, причинить боль, он как будто мстил за эти два бесконечно долгих года без нее. Хотел свести с ума и заставить забыть другие объятия, другие ласки. Чтобы в ее памяти остался только он, его губы, его руки, движения только его тела… Это была странная ночь. Пряная, горько-сладкая. Оставляя на закушенных до крови губах солоноватый привкус, она дарила им неземное блаженство. Анна металась в его объятиях как безумная: то плакала, то смеялась. Отдавалась ему, безропотно позволяя самые дерзкие ласки. Отталкивала, с мольбой шепча «довольно», но не отпускала, вновь прижимаясь к нему, охваченная такой же безудержной страстью. Они уснули перед самым рассветом, утомленные, измученные, но так и не насытившиеся друг другом. Владимир медленно потянулся, всем телом ощущая последствия ночного безумия. Стараясь двигаться как можно тише, он осторожно выбрался из постели. Наскоро оделся. Плеснул в лицо холодной водой, чтобы окончательно сбросить с себя остатки сна. Прислушался к тишине в доме, раздумывая, не пойти ли распорядиться на счет завтрака, но передумал. Когда Анна проснется, он хотел быть рядом. Вернулся обратно и присел на край кровати. Сердце сжалось от пронзительной нежности: «Бедная моя, отчаянная девочка! Сколько же смелости понадобилось ей, чтобы прийти?! Просто прийти сюда!! И так ли уж важно, что за причины толкнули ее на этот шаг?». Барон задумался. Важно ли ему? Глядя на вздрагивающие во сне темные ресницы, на припухшие от жадных поцелуев губы, на разметавшиеся по подушке белокурые локоны он понял – больше ничего не имеет значения! Между ними еще не все сказано и вопросов по-прежнему больше, чем ответов. Но что бы там ни было, для себя Владимир решил – он не отпустит ее! Даже если весь мир будет против, даже вопреки желанию самой Анны – он не даст ей уйти! Одного раза было достаточно, чтобы впредь не повторять подобного. Пробуждения молодой женщины не пришлось долго ждать. Совсем скоро Анна зашевелилась просыпаясь. Она открыла глаза и, поморгав, снова закрыла, потянулась и охнула, не сдержав стона. Каждая частица ее истерзанного тела отозвалась тянущей болью. - Все так ужасно? – Услышала она совсем рядом насмешливый голос и рывком села на постели, еще не до конца придя в себя. Прямо напротив, облокотившись о спинку кровати, сидел Владимир. Немного бледный, со следами усталости на лице. В вырезе его расстегнутой на груди рубашке золотился нательный крестик. За доли секунды перед ее глазами промелькнул вчерашний день. Прошлая ночь… Господи! Ей это не приснилось!! Она вспомнила, как охватившее ее отчаяние придало невиданной смелости, и она первая шагнула к барону. Вспомнила, как сомкнулись за спиной его сильные руки, как от крепких объятий стало трудно дышать. Как он подхватил ее на руки и в нетерпении отнес на постель, не переставая жадно впиваться в ее губы. Как потом, внезапно рванув за верх платья, он разорвал его почти до талии и застыл на один бесконечно долгий миг, горящим взглядом лаская ее обнаженную грудь. А дальше… Дыхание перехватило от нахлынувших воспоминаний. Анна обхватила руками колени, пряча в складках одеяла пламенеющее лицо. - Ты… жалеешь…? - С мягкой укоризной спросил Корф. Она вскинула голову и встретилась с ним взглядом. Быть может, барон и хотел сейчас казаться спокойным, но застывшая в глубине серых глаз настороженность, выдавала его. Их тела и души, так тесно переплелись вчера, что Анна без труда почувствовала страх, сковавший его сердце. - Ни единого мига… - Твердо сказала она. - Я боялся, ты скажешь, что прошлая ночь была ошибкой! – С облегчением выдохнул Владимир. Молодая женщина лишь покачала головой, грустно улыбнувшись. Так странно и непривычно было, не таясь друг от друга, искренне говорить все, что думаешь, не стараясь при этом укрыться за очередной глупой маской. Скольких ошибок можно было бы избежать, сумей они в свое время сказать всего несколько слов. - Мне… нужно одеться… - Борясь со смущением, тихо сказала Анна. Ее взгляд скользнул по комнате в поисках платья, хоть она подозревала, что после вчерашнего едва ли его можно будет носить. - Ты очаровательно краснеешь. – Улыбнулся Владимир, глядя на белокурую красавицу. С прижатыми к груди коленями, укутанными в одеяло и с рассыпанным по обнаженным плечам шелком волос, она была так соблазнительна, что барон почувствовал, как в крови вновь вспыхнуло желание. – На мой взгляд, ты и так неплохо смотришься… - Владимир… будь же серьезен… - С ласковым упреком посмотрела она на прищурившегося мужчину. – Мы должны поговорить. - Говорить нужно было вчера, а теперь слова уже ничего не изменят… - Корф нехотя поднялся и, взяв со спинки стоявшего неподалеку кресла свой халат, протянул его Анне. – В доме полно твоих платьев, но сейчас будет довольно и этого… – Щадя ее стыдливость, он демонстративно отвернулся к окну. Скрип пружин от поднявшегося с кровати тела, легкое шуршание шелковой ткани, едва слышные вздохи, - все эти звуки щекотали его слух, лишь распаляя воображение. Молодой человек глубоко вдохнул, стараясь выровнять дыхание. В конце концов, у них впереди еще столько ночей, а сейчас… сейчас им и в самом деле нужно поговорить. Владимир обернулся, и с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться – миниатюрная Анна буквально утонула в его халате. - Рада… что находишь это смешным… – Ее глаза гневно сверкнули на Корфа, но она тут же сама рассмеялась: - Я похожа на пугало! - Самое прекрасное в мире пугало! – Поправил ее барон. Сердце защемило от нежности – именно такой смех, легкий, беззаботный, подобный звонкому колокольчику, не раз слышался ему бессонными ночами на Кавказе. - Ты что?! - Только и успела ахнуть молодая женщина, когда Владимир подхватил ее на руки. - Я не могу допустить, чтобы ты упала, запутавшись в полах халата. – Пояснил он с невозмутимым видом и, не выпуская из рук драгоценную ношу, опустился в кресло, усаживая ее к себе на колени. - Пусти… - Анна попыталась, было освободиться из его объятий, но Корф лишь крепче обнял ее за талию, лишая женщину малейшей возможности вырваться. - Сиди спокойно, – строго сказал он, - мы просто поговорим. Согласна? Анна вскинула голову, готовая высказать тысячу возражений, но так и не смогла сказать ни слова, засмотревшись в пронзительные серые глаза. Какие же они невероятно яркие, и такие теплые! А ведь еще вчера в них было столько боли, столько обжигающего холода, что она избегала встречаться с бароном взглядом. Владимир прав. Они должны поговорить. Им так много нужно сказать друг другу! Нет, прежде всего, ЕЙ так много нужно сказать ему!! - Согласна … - Прошептала Анна и спрятала свое лицо на груди у барона. – Согласна! – Повторила, как клятву и больше не сомневаясь, заговорила о том, что, хоть и поздно, но поняла своим глупым сердцем. Всего несколько слов… Много это или мало? В жизни бывает по-разному. Иногда наступает пора, когда уже никакие слова не в силах исправить случившегося, а иногда достаточно и одного слова, чтобы умершая было душа, воскресла. Главное, все делать искренне. Ошибаться ли, раскаиваться ли в содеянном, просить ли у судьбы о втором шансе. По началу Владимир еще вслушивался в то, что говорила ему Анна. В ее путаные объяснения происшедшего, горькое признание допущенной ошибки, в первые робкие слова о прощении, но потом перестал. Он гладил ее по вздрагивающим плечам, стараясь успокоить, понимая, что, прежде всего Анне нужно выговориться. Сейчас барон просто наслаждался звуками ее голоса и теплом срывающегося дыхания у себя на груди. Бедняжка нервничала, с трудом подбирая слова; пыталась как-то объяснить ему свои чувства. Но молодой человек все и так понял, еще прошлой ночью, когда с закушенных губ Анны тихим стоном слетело невольное признание: «…Владимир…любимый…». И разве его ожившее сердце нуждалось теперь в иных доводах?! - Постой-постой, о чем ты? – Встрепенулся Корф, когда до его сознания дошли только что сказанные Анной слова. - Давай начнем все сначала! Забудем, как дурной сон все, что было! – Торопливо шептала она. - Это невозможно… - Тихо сказал барон и почувствовал, как она напряглась. - Неправда! – В отчаянии воскликнула Анна и чуть отстранилась, вглядываясь в нахмуренное лицо мужчины. – Все возможно! Мы уедем куда-нибудь далеко, где нас никто не знает, и будем счастливы! - Нет… - Твердо повторил Владимир. - Но почему…? – Простонала молодая женщина и опустила голову, почувствовав, как по щекам вновь покатились слезы. - Аня… - Барон бережно поднял её личико за подбородок. – Так нельзя, это неправильно… - Он покачал головой. – Наше прошлое… Мы не в силах его изменить, но я ничего не хочу забывать, слышишь? Ни нашего вечного противостояния, ни детской дружбы, ни редких минут теплоты и нежности между нами, когда мы выросли. - Я не прошу забыть все… - Анна с мольбой посмотрела ему в лицо, - лишь эти два года, когда… - Корф приложил палец к её губам, не давая ей продолжить. - Наши ошибки, как и наше прошлое, навсегда останутся с нами. – Он нежно провел кончиками пальцев по заплаканным щечкам. – Но мы обязательно простим друг друга, научимся пониманию и доверию… и будем жить дальше… просто жить… - А ты сможешь?! – Женщина смотрела прямо в его глаза, словно пыталась разглядеть в их бездонной глубине свое будущее. – Ты… простишь…?! Барон ответил не сразу. Не так-то просто было найти нужные слова, чтобы она поняла, поверила ему. - Мне ли тебя прощать? – Наконец, не без горечи заметил он. – Мы оба ошибались, но ты всегда была искренна в своих чувствах, я же… любил тебя, а все равно унижал, был жесток с тобой и обращался так ужасно… - Не надо… - Теперь уже Анна, приложив ладонь к его губам, прервала его покаянную речь, - …не мучь себя, я давно все простила. И твои мальчишеские выходки, и колкости, и жестокие слова… - И танец…? – Едва слышно выдохнул Владимир, не отпуская ее взгляда. - Да. – Так же тихо ответила Анна и улыбнулась так искренне, с такой нежностью, что у затаившего дыхание молодого человека не осталось сомнений в правдивости ее слов. – Не сразу конечно, но простила. – Она провела рукой по нахмуренному лбу барона, разглаживая морщинку. – Ты ведь изменился… заботился обо мне, защищал… А помнишь, Марья Алексеевна наставила на тебя пистолет? - А ты бросилась меня спасать, рискуя собственной жизнью… - Кивнул Корф. - Я тогда так сильно за тебя испугалась, что даже не подумала об этом. – Бесхитростно призналась Анна. – Поняла, что прощу все обиды, лишь бы с тобой ничего не случилось. - Господи, Анечка! – Барон еще крепче прижал женщину к себе и легонько поцеловал в висок. - Я больше не отпущу тебя. Никогда! - Стало быть, теперь ты не уедешь? – Улыбнулась она сквозь слезы. - Не уеду! И ни на шаг не отойду от тебя! – Горячо заверил он Анну. - И в театр на репетиции со мной ходить станешь? – В синих глазах вспыхнуло лукавство. - О чем ты? – Владимир удивленно изогнул бровь и покачал головой. – Ты не вернешься туда. Баронесса Корф не может быть актрисой. - …баронесса… - Шепотом повторила Анна, не смея поверить. - Неужто испугалась? – Усмехнулся молодой человек. – Поверь, это совсем не страшно! Но Анна, казалось, даже не услышала его. Она просто молча смотрела на Владимира, вглядываясь куда-то в самую глубину его глаз. Что прочла она в этом пугающем и таинственном, но таком манящем сером океане? Какие тайны его непокорной души открылись ей? Что бы ни увидела Анна, она не смогла сдержать благодарных слез. И пусть несколько мгновений безграничного, немыслимого счастья - это все, что она позволит себе, но уже никто и никогда не сможет отнять у нее этого волшебного чувства, этого бесценного дара. - Не нужно… Я и так буду с тобой. - Она ласково погладила барона по щеке. – Я люблю тебя, а остальное не имеет значения. – И Анна поцеловала его: страстно, глубоко, требовательно, но вместе с тем, отдавая ему всю себя. Корф почувствовал, как всё внутри него отозвалось на этот поцелуй. Взгляд затуманился, и серые глаза стали почти черными, от вспыхнувшей в них страсти. Он едва не задохнулся – таким острым было желание. И все-таки, он нашел в себе силы оторваться от нежных губ, даривших пьянящую сладость. Ее слова… Господи! Сколько времени он ждал этого признания?! И пусть прошлая ночь не оставила для него тайн в ее сердце, все же заветное «люблю» из уст Анны стало той самой долгожданной наградой, которую уже отчаялся получить. - Чего ты боишься? – Спросил он, пристально вглядываясь женщине в лицо. – Что я раскаюсь? Со временем пожалею о своем решении? - Зачем? – Едва придя в себя от поцелуя, прошептала Анна. – Я верю тебе, но зачем…? – Она вздохнула, качая головой. – Ты лишишься всего, к чему привык. Нас едва ли кто станет принимать. От тебя все отвернутся, а я не хочу этого… - Она вновь покачала головой. Наверное, когда-то, еще не зная толком жизни, она могла мечтать, что ее происхождение не так уж и важно, особенно если рядом будет всем сердцем любящий ее человек. Но отношения с Репниным развеяли эти иллюзии. Теперь, как никогда раньше она понимала, на что обрекает себя барон, предлагая ей замужество. Нет, она не желала ему такой судьбы. Слишком любила, а потому не желала. - Ты спрашиваешь, зачем? – Владимир горько улыбнулся. – А зачем солнце? Воздух? Зачем это небо с его звездами? Все это – ЗАЧЕМ? – Он сжал ее лицо в своих ладонях: - Не для того ли, чтобы ЖИТЬ?! – Барон медленно наклонился к ее губам и поцеловал нежно, бережно, как целуют самое дорогое, что дороже всего на свете: ТЫ – МОЯ ЖИЗНЬ! Иной мне не надо… - Но я не уйду… останусь с тобой… пока не прогонишь… - Сказала Анна, точно давая ему клятву. На какой-то миг оба словно вернулись в памятную ночь накануне дуэли. Как же похожи сказанные ею сейчас слова на сказанные тогда! И как же они различны!! - Ты – моя жизнь… - Еще раз повторил молодой человек. – И я не прошу тебя стать моей женой, - он едва заметно усмехнулся, и в его сверкнувших сталью глазах, она увидела ту самую корфовскую твердость, сокрушить которую не было никакой возможности. - Я просто довожу до твоего сведения, что завтра мы обвенчаемся! Завтра же!! – Повторил он, и легонько встряхнул белокурую красавицу, словно приводя ее в чувства. - Безумец! – Прошептала, пораженная Анна. – Тебе не простят женитьбу на крепостной! На актрисе и… - она запнулась, на миг опустив взгляд, но все-таки добавила: - …содержанке князя Репнина…! - Мне не нужно ничье прощение, кроме твоего! – Твердо сказал Корф. – Ты винишь в случившемся себя… Не смей! На мне одном лежит вина за все, что с нами стало. - Почему ты не сказал мне… тогда… что хочешь жениться…? – Анна с грустью посмотрела на барона. - А ты бы стала меня слушать? Тогда? Смогла бы поверить? – Горько улыбнулся Владимир. - Я не упрекаю тебя, нет. Слишком много времени мне понадобилось, чтобы понять себя, а главное принять тот факт, что единственная женщина, с которой я могу быть счастлив – моя собственная крепостная… - Это было не легко… - С грустью вздохнула Анна. - Увы… - Мрачно кивнул молодой человек, – мне нечем гордиться… я вел себя отвратительно, но все это в прошлом. – Он твердо посмотрел ей в глаза: - Я думаю, мы сполна заплатили за собственную гордыню и усвоили этот урок. Наши ошибки научили нас ценить настоящее, то, что есть здесь и сейчас. – Барон бережно взял ее тонкую ручку и поднес к своим губам, медленно целуя каждый пальчик: - Ты единственная женщина, кого я хочу видеть рядом с собой, от которой я хочу иметь детей. Мне больше ничего не нужно, только бы ты была рядом! – Внезапно он поднялся, пересадив Анну в кресло, а сам опустился перед ней на колено: - Ты станешь моей женой? - Да… - Только и смогла выдохнуть Анна, боясь, что ее сердце просто не выдержит этого всеобъемлющего, немыслимого счастья, от которого, казалось, раскинь руки – и полетишь! И если бы в этот миг вселенная, содрогнувшись, прекратила свое существование, на земле не было бы никого счастливее нее, успевшей понять и почувствовать, что значит ЛЮБОВЬ! - Анна опустилась на колени рядом с бароном, обвила его шею руками и, задыхаясь, повторила: - ДА!!!! - Навсегда…?! – Владимир обхватил белокурую головку и прижался лбом к ее лбу. - Навсегда!! – Эхом вторила ему Анна. Корф подхватил ее на руки и закружил по комнате. Женщина засмеялась, умоляя его перестать: - Владимир! Прошу тебя, у меня кружится голова… Молодой человек остановился, сдерживая дыхание, и Анна увидела вновь вспыхнувшее в его глазах пламя страсти. Ей хотелось сказать, что ради него она готова на все, на любое безумие и самый отчаянный поступок, лишь бы он был рядом, однако вместо этого ее губы прошептали совсем другое: - Ты меня любишь? – Она знала ответ. Читала в его потемневших глазах все, чем жила его душа. Все, ради чего билось его непокорное сердце. И все-таки хотела это услышать. - Я всегда любил тебя… - Барон шагнул к кровати и опустил Анну на постель. – Клянусь! Никогда, ни словом, ни взглядом не упрекну тебя прошлым… - Он наклонился, осыпая легкими поцелуями ее лицо. Замер на мгновение, заглядывая в такие же темные, как и у него сейчас, бездонные глаза, полные неги и томления. - …Люблю тебя… - Выдохнул Владимир у самых ее губ, одним движением распахивая на женщине халат, и Анна не сдержала судорожного вздоха. - …Люблю тебя… - Успела шепнуть она в ответ, прежде чем Корф завладел ее губами, и все вокруг перестало существовать… …Любовь… Горькая и сладкая… Отчаянная и неодолимая… Непристойная и прекрасная… Безжалостная и всепрощающая… Он и Она… Владимир и Анна… Все встало на свои места. Круг замкнулся – двум любящим сердцам отныне суждено было биться в унисон…. К О Н Е Ц ЭПИЛОГ: Прошло почти два года… Ноябрь 1843-го… - Благодарю за чудесную игру, господа. – Князь Репнин поднялся из-за ломберного стола. – Пожалуй, стоит освежиться… Его место тут же было занято молодым поручиком с горящими в предвкушении выигрыша глазами. Михаил смерил новичка сочувствующим взглядом – субтильного вида юноша едва ли сможет совладать с охватившим его азартом. Сам князь особой страсти к игре не испытывал и всегда знал, когда стоит остановиться. Вот и сегодня он немного выиграл, после слегка проигрался и в итоге остался при своих. Желание Репнина освежиться, не было просто благовидным предлогом уйти – из-за большого количества свечей и куривших за игрой мужчин, в комнате действительно было очень душно. Проходя мимо залы, где в вихре танца кружились пары, Михаил ненадолго остановился в дверях, поискав глазами супругу. Заметив в дальнем углу рыжеволосую головку княгини в компании с генеральшей Раслиной и графиней Завадовской, Репнин хмыкнул и направился в буфет, гадая про себя, кто же на этот раз стал объектом столь оживленного обсуждения первых столичных сплетниц. Прихватив с собой бокал шампанского, князь вышел на балкон. Глоток искрящегося напитка и совсем по-зимнему морозный воздух несколько прояснили голову. Михаил вздохнул, размышляя над тем, как скоро, не нарушая приличий, можно будет покинуть бал. Сейчас должно быть где-то около полуночи. Еще даже не все гости съехались, а ему здесь уже порядком поднадоело. Справедливости ради, стоит заметить, что это был третий бал на неделе, что они посещают с Катрин. А если посчитать, сколько их было за последние два месяца…! Впрочем, рождение у Александра сына, будущего престолонаследника к тому обязывало. Вся знать Петербурга, словно сошла с ума, стараясь перещеголять друг друга в пышности и оригинальности празднеств. Дня не проходило, чтобы какой-нибудь князь, или граф не давал бал в честь рождения Николая Александровича. Так что волей-неволей приходилось выезжать и снова и снова окунаться в атмосферу всеобщего торжественного безумия. Допив шампанское, Репнин решил все-таки наведаться в танцевальный зал. Нужно было занять себя хоть чем-то, дабы не начать зевать от скуки. Идти приходилось, поминутно останавливаясь, чтобы отделаться от знакомых дежурными приветствиями и общими фразами. Он прошел почти через всю залу, мимоходом приглядываясь к томно улыбающимся красавицам, когда его внимание привлекло возникшее в дверях оживление. Князь обернулся, заметив, что любопытные взгляды многих устремлены в ту же сторону. И еще прежде, чем он увидел прибывших гостей, Михаил понял, кто именно приехал. По тихому ли шепотку, пронесшемуся в толпе; по застывшему ли на лицах некоторых выражению высокомерного призрения; или по собственному бешено заколотившемуся сердцу, но он понял – Анна здесь. Вот уже скоро год, как чету Корфов принимают в высшем свете, а ему все так же едва удается совладать с собой при появлении баронессы. Репнин был вынужден ретироваться к стене. Опершись спиной о мраморную колонну, князь жадно следил за идущей по залу парой, впервые вместе вышедшей в свет после рождения у баронессы дочери. О женитьбе Корфа на собственной крепостной прошлой зимой судачили много и с удовольствием. Пожалуй, только ленивый не высказался по поводу возмутительной выходки молодого дворянина. Но люди легкомысленны – даже самые удивительные новости приедаются и со временем становятся неинтересны. В конце концов, барон всегда отличался некоторым сумасбродством, а потому свет больше бы удивился, не выкинь Корф чего-нибудь в таком роде. Злые языки, источив свой яд, вскоре нашли новую пищу для сплетен. Однако ошеломляющее известие, облетевшее столицу в эту зиму, заставило всех вновь заговорить о скандальном мезальянсе. Бывшая крепостная, а ныне здравствующая баронесса Анна Корф оказалась незаконнорожденной княжной Анастасией Долгорукой. И без того запутанная история более чем двадцатилетней давности мгновенно обросла неимоверным количеством слухов, будоража воображение досужей публики. Официальное удочерение новоявленной княжны (коему не мало содействовал Цесаревич), устранило формальное препятствие к появлению в свете барона и баронессы Корф. Изнывающее от скуки общество с восторгом восприняло возвращение блистательного представителя знатного рода и в большинстве своем благосклонно отнеслось к его молодой супруге. Белокурая красавица с изысканными манерами и чарующим голосом сирены, мало кого оставила равнодушным и очень скоро сделалась любимицей столичной аристократии. Конечно, нашлись злопыхатели, не преминувшие напомнить, что кроме не совсем благородного происхождения у баронессы имеется и весьма пикантное прошлое. А ревностные блюстители морали поспешили заявить, что никогда порог их дома не переступит «эта падшая женщина». Более прозорливые, памятуя о славе лучшего стрелка Императорской армии, закрепившейся в свое время за Владимиром и не понаслышке зная о крутом нраве барона, поостереглись столь открыто высказываться в адрес его супруги. Как бы там ни было, но и те и другие вскоре вынуждены были прикусить языки. Чета Корфов была принята при дворе. Его Высочество всячески подчеркивал свое особое расположение к барону, и даже стал крестным отцом новорожденной малышки Владимира и Анны, нареченной Верой. От своей сестры Репнин слышал, что Мария Александровна, быстро подружившаяся с баронессой, даже хотела назначить ее статс-дамой к себе в свиту, но отказалась от этой затеи после разговора с Корфом. Михаил мог только догадываться, что именно сказал Владимир Цесаревне, но вполне понимал стремление барона держать красавицу-супругу подальше от любвеобильного Императора и мало чем отличающегося в этом смысле от отца Александра. Михаил до мельчайших подробностей помнил тот бал, на котором впервые увидел Анну, уже баронессу Корф. Помнил удушающую зависть и безграничное отчаяние, охватившее его тогда. Ведь он мог быть на месте Владимира! Мог, вот так же нежно обнимая рукой тонкую талию, вальсировать с ангелоподобной красавицей. Мог быть тем единственным, на кого с бесконечной любовью смотрели бы ее искрящиеся лазоревым счастьем глаза. Только ему предназначалась бы ее ослепительная улыбка и хрустальный смех. Лишь для него билось бы ее мятежное сердце. Мог быть…! Мог, если бы осмелился! Если бы дерзнул вопреки всем! Но… он не сумел. Оказался недостаточно сильным, спасовал перед трудностями, малодушно уступил уговорам. А любовь не прощает предательства. Судьба жестоко посмеялась над ним, так неожиданно возвысив Анну. Еще никогда прежде бывшая возлюбленная не казалась князю такой прекрасной и утонченной, такой желанной, но, увы, столь же недоступной, как богиня для простого смертного… - Не правда ли, mon lapin*, баронесса после родов подурнела? – Неожиданно раздался над ухом погрузившегося в воспоминания князя насмешливый голосок Катрин. Репнин поморщился – он терпеть не мог, когда жена его так называла. - Ты находишь, ma perruche**? – На невозмутимом лице Михаила не дрогнул ни один мускул. Словно нехотя он повернул голову в сторону кружившейся в танце пары. С деланным равнодушием скользнул взглядом по безупречной фигурке Анны и с прежней невозмутимостью заметил: - Пожалуй ты права, дорогая. – Взяв Катрин под локоток, ласково шепнул ей на ушко: - Но будь снисходительна к баронессе – кому, как ни тебе понимать ее трудности. Княгиня Репнина вспыхнула. Желая уколоть мужа, она сама сделалась объектом его насмешки, ведь ее собственная талия так и не вернулась к прежней стройности (хотя их сыну был уже почти год). Нервно тряхнув огненно-рыжими локонами и метнув на Михаила полный негодования взгляд, она оставила князя в одиночестве, отправившись на поиски иного кавалера, который, не в пример бездушному супругу, сумеет оценить ее красоту. Проводив насмешливым взглядом стремительно удалившуюся супругу, Репнин вновь отыскал в толпе гостей Анну. Они с Владимиром только что закончили танцевать. Глядя на них, Михаил мимо воли подумал, что едва ли в зале найдется еще одна столь же красивая пара. Высокий темноволосый красавец, облаченный в иссиня-черный фрак и рядом с ним маленькая белокурая женщина ослепительной, даже какой-то неземной красоты. Вот барон слегка наклонил голову, властно положив руку на тонкую талию жены. Вот что-то шепнул в ее маленькое ушко, и небесно-голубые глаза баронессы потемнели в ответ. Она вскинула голову, стараясь выровнять сбившееся дыхание, но, продолжая удерживать взгляд склонившегося к ней мужчины. Вот розовые губы приоткрылись, шепнув всего одно слово. Князю не нужно было стоять рядом, чтобы услышать ее ответ – Анна сказала «да» и, вложив свою ладонь в ладонь мужа, устремилась вслед за ним, увлекаемая Владимиром прочь из залы. Что им любопытствующие взгляды? Что им лицемерные улыбки и злословие за спинами? Что им все эти люди вокруг? Весь этот мир?! Если их любовь – это и есть их мир! Прислонив разгоряченный лоб к спасительной прохладе мрамора, Репнин горько усмехнулся: - …А счастье было так возможно… Терзаемый горьким раскаянием, он в который раз задавался одним и тем же вопросом и в который раз не находил на него ответ. Стоило ли оно того? Ради чего, переломив себя, отказался он от собственного счастья? Михаил стиснул зубы, чтобы не застонать от отчаяния, наверняка зная, что до последнего вздоха обречен на адские муки: видеть ее; понимать, каким блаженством могла бы стать их совместная жизнь и безжалостно сознавать, что уже никогда этому не суждено осуществиться… ------------------------------------------------ Перевод с французского: * - мой кролик; в переносном значении: хитрец; бабник. ** - мой попугайчик; в переносном значении: надоедливая болтунья; трещотка.