Турецкая сабля

Название: «Турецкая сабля» Автор: Rita Рейтинг: PG-13 Жанр: мелодрама Время: 1848 год, сиквел переходящий в приквел Герои: в сиквеле: Владимир и Анна Корф - те же, что в "Женитьбе", "Крепости" и "Городе", - и их дети; в приквеле: Владимир и Анна в детстве, И.И.Корф и пр. Глава 1 "МамА, мамА, посмотрите, что я нашел!" Темноволосый мальчик лет семи положил на колени сидевшей на диване с книгой изящной белокурой женщины маленькую саблю с роговой рукоятью. "Боже мой, Ванечка! - с волнением воскликнула женщина, откладывая книгу. - Где ты ее обнаружил?!" - "На чердаке", - ответил мальчик после минутного колебания. - "Ты опять лазил один на чердак? - укоризненно покачала головой мать. - Почему бы тебе не поиграть во дворе с Верочкой?" - "С ней папА играет, - сказал мальчик насупившись. - Он ее целое утро на качелях качает". Мать пристально посмотрела на него, и по ее лицу пробежала тень. В ожидании нового назначения полковник барон Корф с семьей проводили лето 1848 года в родовом поместье под Петербургом. Позади были Кавказ и рождение первенца; Варшава, где у четы Корф родилась дочь; снова Кавказ и производство в чин полковника; затем Ярославль и вызванная неудачными третьими родами болезнь баронессы; последовавший за болезнью годичный отпуск, проведенный всей семьей в Италии; потом Петербург, Винница, снова Петербург и теперь вот поместье и рождение второго сына. Полуторамесячный Алешенька был первым из детей Корфов, родившимся в отеческом доме. Вне всякого сомнения, Владимир Корф сделал головокружительную карьеру. Он был произведен в штабс-ротмистры в 1841 году, по истечении года службы на Кавказе. Вернувшись в 1844 году на Кавказ после трех лет, проведенных с семьей в Варшаве, был снова командирован в Чечню, где с мая до конца ноября постоянно находился в походах и перестрелках с горцами. За отличие штабс-ротмистр Корф был произведён в августе 1844 года в ротмистры, а в декабре того же года в полковники. Ему было тогда всего тридцать лет. Потом грянула катастрофа. Летом следующего года, после переезда в Ярославль, куда ее муж был послан наблюдать за рекрутским набором, Анна Корф едва не умерла при родах. Ее удалось спасти, но ребенок был потерян. Врачи рекомендовали отправить баронессу на лечение в Италию, и Владимир не задумываясь подал прошение об отставке. Ему предложили отпуск. После волшебного года, проведенного Корфами в Италии, Анна поправила свое здоровье до такой степени, что Владимир смог вернуться на службу. В свое время врачи выразили опасение, что баронесса Корф больше не сможет иметь детей. Это было три года тому назад. Однако этим летом она родила здорового мальчика и была вполне здорова сама. Теперь оставалось лишь узнать, куда их на этот раз забросит судьба. Но наступил уже сентябрь, а назначения все не было. *** В последние недели Владимир много времени проводил в Петербурге. Официально он не был в отпуске, и после благополучного разрешения баронессы от бремени у него больше не было причин не являться на службу. Владимир чувствовал, что постепенно превращается в чиновника, и в нем исподволь нарастало глухое раздражение. Он ожидал нового назначения с плохо скрываемым нетерпением. Накануне вечером Владимир вернулся из столицы в приподнятом настроении, и Анна почувствовала, что что-то произошло. Однако единственное, что он сообщил ей, было то, что они приглашены графиней Воронцовой на бал, которым открывался осенний сезон. "И не вздумай мне отказаться, - полушутливо-полусерьезно сказал он. - Хватит манкировать светскими обязанностями. Меня и так уже начали спрашивать, здорова ли ты". Анна лишь пожала плечами. Давно ушли в прошлое те времена, когда выдаваемая за дворянку крепостная девочка трепетала перед первым в своей жизни балом. Годы, проведенные в Варшаве, где жены русских офицеров фактически являлись частью дипломатического корпуса, сделали свое. В Варшаве она выезжала на балы, как на службу, и вряд ли было бы преувеличением сказать, что такт, красота и очарование баронессы Корф принесли Российской империи не меньшую пользу, чем безупречная служба ее мужа. Именно в Варшаве она приобрела светский лоск и тот порождаемый отсутствием кокетства флер таинственности, который делал ее неотразимой в глазах мужчин. Она слишком хорошо знала мужа, чтобы не почувствовать, что приглашение на бал к графине Воронцовой не было главной привезенной им из Петербурга новостью. Но после ее болезни, когда она лишь чудом осталась жива, Владимир обращался с женой так бережно, как будто она была соткана из воздуха, и вполне мог до поры до времени утаить от нее волнительное известие. Она думала над этим все утро. Вывод был один: его снова посылают туда, где идет война. Но война идет лишь на Кавказе. Неужели им в третий раз придется ехать на Кавказ? *** Их прошлое возвращение на Кавказ через три года после того, как они, полные надежд на будущее и сожалений об оставляемых позади друзьях, покинули Ставрополь, разочаровало Анну. Не осталось почти никого из тех, кто окружал их в первый, такой трудный и вместе с тем такой счастливый год их супружеской жизни. Генерал Граббе был в отставке и жил с семьей в Полтавской губернии, в имении, оставшемся ему от первой жены. Ушли в отставку доктор Майер и Лев Пушкин, так и не оправившийся после злополучной дуэли Лермонтова, равно как и незабвенный Сергей Трубецкой, тихо спивавшийся теперь в своем подмосковном имении. Ламберт был в Петербурге, Столыпин заграницей. Лермонтов, Жерве, Фредерикс, Долгорукий были мертвы. Анна вздохнула. Теперь уже не было в живых и Глебова, убитого при осаде аула Салты в прошлом году. Что принесет им Кавказ на этот раз? За восемь лет своей бытности женой офицера Анна Корф научилась принимать жизнь какой она есть. Она знала теперь, что можно быть безумно счастливым там, где свистят пули, тогда как кажущаяся тихая гавань вполне может обернуться смертельной ловушкой. Именно такой ловушкой стал для них Ярославль. Она надеялась отдохнуть там от треволнений кавказской жизни и от души смеялась над страхами Владимира, как обычно впавшего в панику накануне родов. Анна вздрогнула, вспомнив, как, будучи уверена, что умирает, просила сидевшего у ее постели белого как мел Владимира позаботиться о детях в надежде на то, что эта просьба удержит его от отчаянного шага. "Не пори чуши, - сказал он, глядя на нее злыми глазами. - Я знаю, как выглядят умирающие. Ты на них не похожа". И прогнал попа, который пришел ее причащать. Она выжила, но так ослабела от потери крови, что долго еще не могла ходить, и Владимир повсюду носил ее на руках. На Капри его так и прозвали: "Русский полковник, который носит свою жену на руках". Гораздо хуже было то, что, боясь новой беременности, он стал избегать близости с ней, довольствуясь поцелуями и ласками. Но Анна знала, что лишь рождение нового ребенка взамен того, потерянного, сможет изгнать из ее сердца поселившуюся в нем боль. "Ты меня оскорбляешь, - сказала она ему однажды с горечью. - Почему я позволяю тебе подвергать свою жизнь опасности на войне, а ты не готов позволить мне делать то дело, для которого предназначена женщина? Рождение детей - это наш Кавказ". - "Чего только не придумает женщина, чтобы соблазнить мужчину", - сказал Владимир, пытаясь шуткой прикрыть смущение. Но после того разговора они снова стали близки как муж и жена. *** Следующие роды прошли благополучно, и, казалось, все встало на свои места. Но в течение проведенного всей семьей в деревне лета Анна не могла не заметить напряжения, возникшего между двумя старшими детьми. Ей не составило большого труда обнаружить, что причиной тому был никто иной, как Владимир, отдававший явное предпочтение Верочке, как две капли воды походившей на мать. Он баловал девочку, потакал всем ее капризам и проводил с ней почти все свое свободное время, благо учителя были отпущены на лето, а новых ввиду ожидавшегося переезда не наняли. Анна была занята беременностью, родами, а после родов маленьким Алешей, и уделяла старшим детям меньше внимания, чем обычно. Она спохватилась лишь тогда, когда Ваня однажды толкнул Верочку так, что она упала, чем вызвал гнев отца. Владимир отчитал сына сухо, жестко, как большого. Ваня спокойно выслушал выговор, а потом, не изменившись в лице, отправился в свою комнату отбывать наказание. "Молодец! - сказал Владимир с одобрением, когда мальчик вышел. - Не раскис и не разнюнился". - "Ты бы помягче с ним, Володя", - тихо сказала Анна. - "Это еще почему? - удивился Владимир. - Он же мужчина. То ли еще будет в корпусе!" Но Анна видела затаившуюся в глазах сына обиду и решила при первой же возможности серьезно поговорить с Владимиром. А теперь еще и эта сабля... "Это игрушечная сабля?" - спросил Ваня. - "Нет, что ты, - сказала она, невольно вздрогнув от нечаянного прикосновения к рукояти. - Это настоящая сабля, только детская. Ее подарили папА, когда ему исполнилось одиннадцать лет. Она турецкая, называется килич". В это мгновение раздался звонкий детский смех, и в комнату вошел Владимир с Верочкой на плечах. "Хватит, егоза, совсем замучила, - ласково проворчал он, опуская девочку на пол. - Вон поди, что ли, с братом поиграй!" Он наклонился, чтобы поцеловать жену, и увидел у нее на коленях саблю. "Откуда она у тебя?!" - спросил он с выражением крайнего изумления на лице. - "Да вот, Ванечка на чердаке нашел". - Анна сказала это таким тоном, как будто не придавала этой находке никакого значения. Глава 2 "Так-таки на чердаке?" - переспросил Владимир и, прищурившись, посмотрел на сына. Ваня покраснел и уставился в пол. Анна с недоумением переводила взгляд с одного на другого. "Что случилось, Володя? - наконец спросила она. - Я, правда, тоже удивилась, когда узнала, что сабля оказалась на чердаке. Ведь ее тогда повсюду искали..." - "И не нашли, - закончил за нее Владимир. - А знаешь, почему не нашли? Потому что ее там никогда и не было!" Его голос сорвался на крик. "А знаешь, где она была?! На карнизе, саженях так в шести от окна чердака, прямо за угловым выступом, завернутая в мою рубашку! Рубашка была?!" - грозно спросил он сына. - "Была..." - еле слышно ответил мальчик, не поднимая глаз. Анна побледнела и перекрестилась. "Боже мой, Ванечка! - в ужасе воскликнула она. - А если бы ты упал?" - "Ванечка бы не упал", - вдруг заступилась за брата Верочка.- "А вам-то, сударыня, откуда это известно?" - саркастически спросил Владимир. - "Потому что он хорошо лазает. И еще он герой, как папА, он мне сам сказал", - заявила девочка и с гордостью посмотрела на брата. Тот ответил ей сердитым взглядом. - "Выпороть бы этого героя, - сказал Владимир, доставая платок и вытирая проступивший на лбу пот, - а заодно и дармоеда Лукьяныча, что оставил его без присмотра, да уж ладно, я сегодня добрый". - "У Лукьяныча ноги болят", - быстро сказал Ваня. Анна притянула сына к себе и стала покрывать лихорадочными поцелуями темноволосую голову. В глазах ее были слезы. "МамА, не плачьте, я больше не буду", - сказал мальчик, на которого слезы матери явно произвели гораздо большее впечатление, нежели угроза порки. Верочка пристроилась рядом и обняла Анну с другой стороны. Владимир посмотрел на них и рассмеялся. "Вот уж поистине честнАя компания!" - сказал он. - "Я тоже хочу на чердак", - весело сказала Верочка, увидев, что папА больше не сердится. - "Вот и отправляйтесь, - обрадовался Владимир. - Только я с вами человека пошлю". Он позвонил и приказал явившемуся на звонок слуге сопроводить детей. "Так вот, значит, что с ней сталось... - тихо сказала Анна, когда дети ушли. - Вспомнить страшно..." - "А ты и не вспоминай", - сказал Владимир, садясь рядом и привлекая ее к себе. - "Ты тоже хорош! - вдруг рассердилась Анна. - На Ванечку кричал, а сам..." - "Положим, я был гораздо старше, - сказал он, беря саблю в руки. - В семь с половиной лет я ничего подобного себе еще не позволял". - "Володя, я давно хотела поговорить с тобой о Ванечке, - сказала Анна, решив, что это-то и есть подходящий момент для серьезного разговора с мужем. - По-моему, тебе следует изменить свою манеру обращения с ним". "Аня, я не могу позволить себе сюсюкать с сыном, - сказал Владимир с раздражением. - Ради его же собственного блага". - "Я ничего не имею против строгости..." - начала было Анна, но ей не дали договорить. В комнату вошла горничная и сообщила, что наступил час кормления Алеши. "Я должна присутствовать при кормлении, - Анна встала. - Мне кажется, что он плохо ест. Поговорим позже, хорошо?" - "Я буду в кабинете", - сказал Владимир, поцеловал ей руку и вышел. Анна заметила, что, уходя, он прихватил с собой саблю. *** Ему нужно было написать несколько писем и просмотреть связанные с новым назначением бумаги. Сев за стол, Владимир достал перо и бумагу, но не мог отвести глаз от орнамента, выгравированного на перекрестье лежавшей перед ним на столе сабли. Он осторожно провел рукой по роговой рукояти. Шутка ли, двадцать три года... Будто все это случилось не с ним, а с кем-то другим. Будто это не он стоял тогда, судорожно сжимая в руках эту самую рукоять и, душимый яростью и страхом, готовился к смертельному броску... ...Летом 1825 года усадьба Корфов была погружена в траур. Баронесса Корф умерла в мае, после продолжительной болезни и долгой, мучительной агонии. Вскоре вслед за этим жившая в семье младшая сестра баронессы навсегда покинула дом, и овдовевший Иван Иванович Корф остался наедине с детьми - одиннадцатилетним Володей и воспитанницей Анечкой, которой шел седьмой год. Володя был уже принят в Кадетский корпус, куда должен был отправиться в сентябре, и Иван Иванович рассчитал учителей. Учителя Анечки заступали в должность лишь с началом осени. После смерти баронессы в доме царил беспорядок, и дети были предоставлены самим себе. Последним лучом света в жизни семьи стало отпразднованное за месяц до кончины баронессы одиннадцатилетие Володи. Гостей, правда, пригласили мало, и только самых близких. Приехали из своего поместья Долгорукие, из Петербурга - старинный приятель барона князь Сергей Степанович Оболенский, а из Варшавы - крестный отец Володи Михаил Сергеевич Лунин, бывший в ту пору подполковником лейб-гвардии Гродненского гусарского полка и адъютантом великого князя Константина Павловича. Как Владимир понял уже гораздо позже, Лунин воспользовался днем рождения крестника как поводом для того, чтобы не возбуждая подозрений посетить Петербург по делам Северного общества. Как бы то ни было, Лунин привез Володе поистине царский подарок. Настоящий детский килич - турецкая сабля из тех, что носили подростки на Востоке. Сабля была в изящныой работы ножнах, покрытых тем же орнаментом, что и перекресть клинка. "Право слово, балуешь ты его, Миша, ох, балуешь, - говорил Иван Иванович, хлопая друга по плечу. - Он же теперь с этой саблей ни на минуту не расстанется. Ты только посмотри на него!" При виде горящих от восторга глаз Володи Лунин не смог удержаться от довольной улыбки. *** Турецкая сабля затмила собой другой подарок, который при иных обстоятельствах несомненно снискал бы пальму первенства в глазах именинника. Сергей Степанович привез из Петербурга недавно вышедший русский перевод "Иванхое" Вальтера Скотта.* Первый перевод из произведения знаменитого шотландца, отрывок под заглавием "Турнир в Англии при Ашби де ла Зуше в конце XII века", был опубликован в "Сыне отечества" еще в 1820 году, через год после выхода английского оригинала. Эта книжка журнала был зачитан Володенькой Корфом чуть ли не до дыр. Сотни, нет, тысячи раз он представлял себя вернувшимся из похода доблестным Рыцарем Лишенным Наследства, он же сэр Уилфред Иванхое, побеждавшим в турнире всех противников и складывавшим венец победителя к ногам избранной им Королевы Любви и Красоты, белокурой леди Ровены, которой было навеки отдано его сердце. Устроить самому турнир при Ашби де ла Зуше стало его заветной мечтой. Но кто будет леди Ровеной? Он попытался было доверить эту роль часто гостившей в их доме Лизе Долгорукой, но шалунья Лиза не была в состоянии ни долго усидеть на месте, ни сохранять подобающую оказии позу. Она вертелась, кривлялась, хихикала, а главное - сама хотела быть рыцарем и принимать участие в турнире. Поручить роль леди королевской крови одной из дворовых девчонок он решительно не хотел. Решение проблемы предстало перед его восхищенным взором два года назад в облике белокурой крошки с небесно голубыми глазами и ангельскими чертами лица. С первого же взгляда на привезенную отцом из Петербурга девочку он понял - вот она, его леди Ровена! С тех пор маленькая Аня неоднократно восседала в полной горделивого достоинства позе на импровизированной трибуне и принимала от своего рыцаря пресловутый венец, который и водружала на его голову в конце турнира, неизменно произнося при этом одни и те же слова: "Жалую тебе этот венец, сэр рыцарь, как награду, предназначенную доблестному победителю на сегодняшнем турнире. И никогда венец рыцарства не был возложен на более достойное чело". И всякий раз, когда Володя слышал эти слова, сердце его замирало. ----------------------- * "Иванхое" = "Айвенго". Глава 3 Турниры при Ашби де ла Зуше продолжались бы еще долго, если бы не дворовая девчонка Полька, которая в один прекрасный день в присутствии собравшихся для очередной игры крепостных ребятишек заявила, что она ничем не хуже Аньки, и потому тоже хочет быть леди Ровеной. "Ты что, очумела?! - нахальство зарвавшейся холопки огорошило даже самоуверенного барчука. - Ты ведь крепостная!" - "А Анька кто?! - обиженно пробурчала та. - Анька тоже крепостная. Я своими ушами на кухне слышала". Володя посмотрел на нее прищурившись, развернулся и, не говоря ни слова, направился к дому. Он нашел отца в кабинете. "Полька говорит, что Аня крепостная, - без обиняков сказал он. - Это правда?" Иван Иванович поднял глаза от бумаг. - "Да, - спокойно ответил он. - Но это не имеет никакого значения". Володя смотрел на него, не понимая. Иван Иванович встал и подошел к сыну. "Володя, - сказал он, положив руки на плечи мальчика. - Происхождение Ани - это наша семейная тайна. Ты должен дать мне слово дворянина, что не будешь говорить об этом за пределами дома". Легко было отцу сказать "это не имеет никакого значения"! Во рту у Володи пересохло, когда он, с трудом сохраняя присутствие духа, приказал участникам турнира разойтись. Через некоторое время к нему подбежала Аня, у которой только что закончился урок музыки. "Разве мы не будем сегодня играть в турнир?" - спросила она. Он отрицательно покачал головой. - "А когда?" - "Никогда", - отрезал Володя. - "Почему?" - удивилась девочка. - "Потому что ты крепостная, а крепостная не может быть королевой рыцарского турнира. И ни один дворянин никогда не сделает ей предложения руки и сердца". - "Почему?" - опять спросила она. Володя посмотрел в ее широко раскрывшиеся от удивления глаза. Она действительно не понимала. "Садись", - сказал он и за четверть часа, сидя на траве, объяснил ей суть различий между сословиями Российской империи. "Значит, на мне никто никогда не женится?" - Аня была уже готова расплакаться. - "Ну почему же никто? - утешил ее Володя. - На тебе женится кто-нибудь из крепостного сословия. Ну, например, Никита". Закипавшие было слезы мгновенно высохли. "Никита хороший! - просияв, сказала Аня. - И сильный. Он меня в обиду не даст". В груди неприятно кольнуло. - "Ладно, там посмотрим, - небрежно бросил он. - Может, я еще и сам на тебе женюсь". И на всякий случай угрожающе добавил: "А вообще не забывай, что я твой хозяин. И ты будешь принадлежать мне всю свою жизнь". - "Хорошо", - безмятежно сказала девочка. *** Все это произошло прошлой осенью. Теперь, проглотив за одну ночь полный текст "Иванхое", Володя осознал, что перед ним открываются совершенно новые возможности. В романе была еще одна героиня - благородная и прекрасная, но отверженная обществом иудейка Ревекка из Йорка. Она фигурировала на заднем плане и в уже знакомом ему описании турнира при Ашби де ла Зуше, но лишь теперь предстала перед ним как романтическая героиня в полном смысле слова. Ревекка была отважна и добродетельна, и ее самоотверженный уход за раненым рыцарем Иванхое спас его от неминуемой смерти. Но самым главным было то, что Уилфред Иванхое дрался ради нее на поединке с жестоким храмовником Брианом де Буагильбером. Правда, он не добивался любви девушки, а лишь хотел снять с нее ложное обвинение в колдовстве, но этого было вполне достаточно. Аня станет Ревеккой, решил он. Осуществить это решение оказалось не так-то просто. Во-первых, у Ревекки были темные волосы. Во-вторых, следовало ознакомить Аню с полным текстом романа и ввести ее в новую роль. Первая проблема разрешилась с неожиданной легкостью. Среди театрального реквизита, в котором в усадьбе Корфов не было недостатка, быстро отыскался парик с локонами цвета меди. Ушить его так, чтобы он подошел к головке девочки, не составило большого труда. Сложнее было посвятить шестилетнюю Аню во все перипетии прославленного романа. К немалому разочарованию Володи, ни авантюрная, ни романтическая линия "Иванхое" не произвели впечатления на девочку. Ее героями стали более понятные ей персонажи - гордый помещик Седрик Саксонский и его слуги, верный свинопас Гурт и веселый шут Вамба, за приключениями которых она следила с истинным удовольствием. ...Владимир невольно улыбнулся, вспомнив, как всего несколько лет спустя они поменялись местами: Аня зачитывалась романами, а он сам вовсе перестал их читать. В то время, как жизнерадостной и окруженной всеобщей любовью Ане не составляло особого труда отождествлять себя с леди Ровеной - которая к тому же, как и она сама, была воспитанницей, - трагическая Ревекка из Йорка была ей чужда и непонятна. Особенно тяжело ей было принять отверженность своей новой героини. Однако Володя был для девочки непререкаемым авторитетом, и она смирилась с возложенной на нее ролью. *** Приготовления к новой игре были в самом разгаре, когда неожиданно скончалась баронесса Корф. Болезнь баронесыа продолжалась так долго, что казалась бесконечной, и хотя ее страдания в последнее время обострились, никто не ожидал такого скорого конца. Смерть матери и последовавший за ней поспешный отъезд тетушки создали в душе Володи зияющую пустоту. Теперь у него оставались лишь отец и Аня. Но отец не мог или не хотел делить с сыном свою боль. Он или уединялся или проводил время в обществе Ани, которая, казалось, стала его единственным утешением. Владимир встал и заходил по комнате. Трудно сказать, кого он ревновал больше - отца к Ане или Аню к отцу. Но сознание того, что отец его не любит, зародилось в нем именно тогда. Иногда ему хотелось, чтобы Аня просто исчезла и чтобы отец, наконец, понял, что самый близкий ему на свете человек - это он, его сын. Он стал обижать девочку и все чаще напоминал ей, что она не более, чем крепостная. Аня прощала ему всё. Она лишь с недоумением смотрела на него своими ясными глазами, в глубине которых впервые поселились недоверие и обида. "Тогда она еще не научилась смотреть на меня с вызовом", - подумал он. Но тогда и он сам еще не был таким, каким стал несколько лет спустя, и вовсе не из-за ревности к отцу... "Мерзавец... Какой же ты мерзавец!" - сказал он сам себе и, снова усевшись за стол, сжал голову руками. Он вдруг с пронзительной ясностью вспомнил, как однажды летом, приехав из корпуса на каникулы, он, выходя из коляски, увидел на крыльце отца и Аню, вышедших его встречать. Отец держал Аню за руку, но она вдруг вырвалась и побежала ему навстречу. Он испытал прилив такой острой, обжигающей радости, что у него захолонуло сердце. "Здравствуй, Володя!" - радостно закричала Аня еще на бегу. Глаза ее сияли. Но ему уже стало стыдно за свой порыв. "Какой я тебе Володя", - процедил он сквозь зубы, и девочка остановилась, как от толчка в грудь. Владимир заскрипел зубами. Воспоминание о ее замершей на бегу фигурке и мгновенно погасших глазах причиняло почти физическую боль. Следующий раз он услышал от нее "Володя" в их первую брачную ночь. "Володя... - шептала она, выгибаясь под его поцелуями и сама целуя в ответ. - Володя... любимый мой..." Лишь тогда он, наконец, поверил, что чудо свершилось и он прощен. Глава 4 Через месяц после смерти матери снова приехал Лунин, и они с отцом заперлись в кабинете. Разговор шел на повышенных тонах, и Володя, который подошел к двери затем, чтобы попросить у отца разрешения поехать к Долгоруким, невольно услышал, как тот с отчаянием воскликнул: "Да пойми же ты, Миша, у меня на руках двое детей!" Лишь гораздо позже Владимир осознал, что отец был близок Северному обществу и что смерть жены спасла его от участия в декабрьских событиях и неизбежно последовавших бы за этим ареста и ссылки, а его самого - от заведения для сирот. Что бы сталось с Аней, если бы поместье перешло под опеку вплоть до его совершеннолетия, не хотелось и думать. Отец и Лунин проговорили до позднего вечера. К Долгоруким в тот день он так и не попал. Жизнь постепенно входила в привычную колею, и Володя возобновил прерванные смертью матери приготовления к игре. Пользуясь тем, что никому до него в эти дни не было дела, он чуть ли не каждый день убегал в соседний лес, ибо новая игра должна была происходить именно там. Но на этот раз, наряду с доблестным рыцарем Иванхое, он решил взять на себя и роль его противника - жестокого рыцаря Храма Бриана де Буагильбера. Личность последнего все больше привлекаала его. Буагильбер далеко не был так безупречен в рыцарской добродетели как Иванхое, но он отважился полюбить отверженную Ревекку, переломил ради нее свою гордость и бросил к ее ногам все, чем обладал, включая высокое положение в обществе. Мальчик невольно восхищался дерзким рыцарем и переживал оттого, что гордая красавица отвергла его любовь. Вне всякого сомнения, тут было о чем подумать. Аня тем временем уже знала свои реплики наизусть. Ее роль была более чем проста. На предложение Володи-де Буагильбера сесть к нему на коня и бежать с места казни, кончавшегося словами "Тебе откроется новый мир радости, а мне - новое поприще для славы. Пускай произносят надо мной какие им угодно приговоры - я презираю их!"она должна была сказать "Искуситель, уйди прочь! Даже и в эту минуту ты не в силах ни на волос поколебать мое решение. Вокруг меня только враги, но тебя я считаю самым страшным из них," а на вопрос Володи-Иванхое "Ревекка, признаешь ли ты меня своим заступником?" ей следовало ответить: "Признаю. Признаю, что ты защитник, посланный мне провидением". Когда она репетировала роль Ревекки, Володя заставлял ее надевать парик, и в обрамлении локонов цвета меди ее лицо казалось странным и немного загадочным. *** ...Он узнал этот парик сразу, в тот самый момент, когда в мерцающем блеске свечей перед ним, сбросив покрывало, предстала ослепительная одалиска. Ревекка из Йорка вновь бросала вызов своему мучителю. "Вокруг меня только враги, но тебя я считаю самым страшным из них..." Но на этот раз Ревекка явилась ему в облике Саломеи - женщины, за обладание которой он не задумываясь отдал бы жизнь. Он вцепился тогда в подлокотники кресла и, нечеловеческим усилием воли сохраняя остатки самообладания, как зачарованный созерцал вершившееся перед его глазами колдовство. "А она ведь и впрямь ведьма! - подумалось тогда ему. - Из тех, что сжигали на кострах..." Хотя впоследствии он никогда не спрашивал ее об этом, Владимир знал, зачем Анна надела тогда этот парик, и не сомневался, что Анна знала, что он знал. "Господь смилостивился надо мной, - подумал он с каким-то умиротворением души, - и дал мне силы признать свое поражение". Но тогда, летом двадцать пятого, до этого было еще очень далеко... Он дождался дня, когда отец должен был уехать по делам в Петербург, и еще с вечера предупредил Аню. Сразу же после завтрака дети украдкой покинули дом. Володя нес сумку с едой и со всеми необходимыми для игры принадлежностями. Кроме того, через плечо у него висели походная фляга и сабля. Аня бежала за ним налегке, стараясь не отстать. *** Начинался знойный августовский день. Сперва они шли лугом, где пахло клевером и медуницей, жужжали стрекозы, и в траве кузнечики уже завели свою нескончаемую песнь. Лес встретил их прохладой, тенью и мерным поскрипыванием сосен, верхушки которых слегка раскачивались на ветру . Они пошли медленнее. Аня то и дело спотыкалась о корни деревьев или скрывалась почти по голову в зарослях папоротника. "Дай руку", - не оборачиваясь бросил он, когда она в очередной раз ойкнула, зацепившись платьем за сухую ветку. Аня виновато посмотрела на него и послушно вложила в его руку свою маленькую, липкую от смолы ладошку. Наконец они пришли. На прогалине, под выступавшей из общего хора стройной молодой сосной, была сложена внушительных размеров куча хвороста. Володя трудился над ней несколько дней. Она была закреплена украденными им на кухне поленьями. На вершине этого сооружения стояло приволоченное им с конюшни старое седло. На него должна была стать Аня, чтобы не быть исцарапанной торчащими во все стороны сучьями. Володя решил внести кое-какие изменения в сюжет романа, слив историю Ревекки с историей Жанны д'Арк. Он с гордостью окинул взглядом импровизированное аутодафе. Потом вытряхнул на землю содержимое сумки, где среди прочего была и веревка. Он поднял ее и показал Ане. "Залезем туда вместе, и я тебя привяжу. Не бойся, не крепко". - "Я не хочу, чтобы ты меня привязывал... - захныкала девочка. - Я и так буду тихо стоять! Ревекка не была привязана..." - "Но зато Жанна д'Арк была", - возразил Володя. Потом состроил удивленное лицо и добавил: "Вот уж не думал, что ты такая трусиха". - "Я не трусиха!" - обиделась Аня. - "Тогда полезай, - сказал он, довольный произведенным его словами эффектом. - Только не забудь надеть парик. Кстати, где он?" *** Среди вытряхнутых из сумки предметов парика не было. Опустив глаза и дергая себя за манжеты, Аня призналась, что парик, как видно, остался в ее комнате, куда она взяла его вчера вечером, чтобы перед сном еще раз прорепетировать свою роль. "Растяпа!" - сказал Володя, впрочем, довольно беззлобно. Он злился скорее на себя, чем на нее. Что взять с девчонки, а вот он должен был заранее проверить, всё ли на месте! Теперь нужно было срочно искать выход из положения. Он подумал минуту и решительно сказал: "Я сбегаю домой и принесу парик. Ты подождешь здесь". - "Одна?!" - испугалась Аня. - "А что такого? - с наигранной бодростью сказал он. - Я за час обернусь. А ты тут пока книжку почитай". И он протянул ей захваченный им на всякий случай томик "Иванхое". - "Хорошо", - сказала Аня, с трудом сдерживая слезы. - "Только никуда не уходи, а то заблудишься", - строго добавил он. - "Хорошо", - снова сказала девочка. По правде сказать, Володе было ее жалко, но делать было нечего: если бы он взял ее с собой, то день вне всякого сомнения был бы потерян, а другого такого случая могло больше не представиться. Он надел на себя пустую сумку, проверил, при нем ли сабля, и сорвался с места. Флягу с водой он оставил Ане. Он бежал лесом, потом лугом, и старался не думать об испуганном взгляде, которым его проводила Аня. В конце концов, что может случиться? Ну, посидит часок-другой в лесу, эка невидаль! Тем более, что она сама во всем виновата. Но на душе скребли кошки, и он все ускорял и ускорял свой бег. Весь взмокший от быстрого бега, он ворвался в усадьбу и, напившись, пробрался в комнату Ани, стараясь не попадаться на глаза слугам. Парик лежал на столике перед зеркалом, а под ним - исписанный его рукой лист с Аниными репликами. Он торопливо засунул и то, и другое в сумку. На обратном пути прошел через столовую, где, воровато озираясь, отпер буфет и вытащил из стоявшей там хрустальной вазочки два марципана. Аня обожала марципаны. Осторожно, чтобы не греметь стеклами, запер буфет, завернул марципаны в салфетку и, аккуратно уложив их на дно сумки, отправился в обратный путь. Солнце было уже в зените. Спустя три четверти часа он, тяжело дыша, выбежал на знакомую поляну. Вот сложенная им куча хвороста. Вот брошенная на траву книга. Все на месте - и веревка, и фляга... Но Ани на поляне не было. Глава 5 "Аня!" - позвал он. И в ответ услышал лишь скрип сосен и голос кукушки где-то вдалеке. Его обуял страх. Это не был страх перед наказанием - он никогда не боялся быть наказанным, и даже не страх за Аню - этот страх придет потом. Это был страх за себя. Если бы Володя был в состоянии выразить то, что он почувствовал в тот момент, то наверное все свелось бы к одному единственному вопросу: "Господи, что же со мной теперь будет?!" В течение последних месяцев из его жизни ушли один за другим два человека, которых он любил, и которые - и это, возможно, было самое главное - любили его. Сначала умерла мать, потом уехала тетка. Осталась только Аня. И хотя, в отличие от матери и тетки, девочка никогда не обнимала и не целовала его и не говорила ему ласковых слов - да он бы ей этого и не позволил, - он с абсолютной непреложностью знал, что Аня его любит. Он видел это в обращенном к нему восхищенном взгляде ее голубых глаз; слышал в звонком голоске, каким она говорила ему "Володя"; чувствовал в доверчивом прикосновении вкладываемой в его руку маленькой ладошки. И без всего этого он просто не представлял себе свою жизнь. Он мог сколько угодно ревновать ее к отцу, дразнить и обижать, но это ровным счетом ничего не меняло. Аня была ему нужна. Пройдет всего несколько лет, и эта зависимость от собственной крепостной станет его пугать, и он сделает все возможное, чтобы разорвать привязывающие его к ней узы. Но все это будет потом. Тогда же, на застывшей в полуденной дреме лесной поляне, он едва не задохнулся от обволокшего его со всех сторон ощущения полной, неизбывной пустоты - ощущения, подобного тому, какое он испытал, когда умерла мать. Оно вызвало в нем панический страх. "Аня!!!" - закричал он так, как если бы от этого крика зависела его жизнь. "А-ня-ня-а..." - раскатилось по лесу. И вдруг он услышал ответный крик. *** Он замер, прислушиваясь. Крик доносился с противоположной дому стороны. Он повторился еще раз, потом умолк. Мальчик подобрался, как вышедшая на след гончая, сорвал с себя сумку, чтобы не мешала на бегу, и бросился в направлении крика. "Если бы только точнее знать, куда..." - лихорадочно стучало в голове. Как только он начал действовать, паника ушла. Теперь его охватил страх за Аню. Он был совсем не похож на тот парализующий страх, который завладел им в тот момент, когда он понял, что Аня пропала. Одна мысль о том, что кто-то мог обидеть девочку, наполняла его сердце неукротимой яростью и желанием стереть с лица земли любого, кто посмеет причинить ей боль. Где-то в той стороне, откуда донесся крик, кончались земли Корфов и начиналось поместье Забалуевых. Было ли там еще что-то, что ему следовало бы принять в расчет? "Цыгане!" - вдруг осенило его. Теперь он знал, куда именно ему нужно бежать. Уже третий год как Двугорский уезд был облюбован для летней стоянки большим цыганским табором. Цыгане прикочевали откуда-то с юга - не то из Бессарабии, не то из Новороссии, - и каждую зиму возвращались в родные места. Близость Петербурга делала Двугорский уезд идеальным отправным пунктом для вылазок за заработками в столицу и ее окрестности. Дело стало за малым - найти помещика, который согласился бы на присутствие табора на своей земле. В уезде находились три крупных поместья. Поместье Корфов было из них самым старым, и к нему были приписаны лучшие земли. Корфы появились в России при Алексее Михайловиче, и еще до восшествия на престол его сына стали его ближайшими сподвижниками. Когда был основан Петербург, Корфы, как и другие соратники Петра, получили земли в окрестностях новой столицы. Имение Долгоруких появилось позже, уже при Елизавете Петровне. Оно было создано с тем, чтобы обеспечить землями деда нынешнего владельца, младшего отпрыска одного из славнейших родов России. Но, хотя цыгане и предлагали хозяевам этих поместий большие деньги, ни Иван Иванович Корф, ни Петр Михайлович Долгорукий и слышать не хотели о том, чтобы на их земле разместился цыганский табор. Третье имение, как и имение Корфов, было основано еще при Петре. Однако при императоре Павле его тогдашний владелец был казнен по обвинению в государственной измене, и имение отошло в казну. Его выкупил Платон Спиридонович Забалуев, вяземский мещанин, разбогатевший на поставках пеньки для флота и произведенный за это в потомственные дворяне. Сейчас имением владел его сын, Андрей Платонович. Он-то и согласился, за немалую мзду, чтобы цыгане разбили табор на его земле. Табор находился недалеко от того места, где пролегала граница земель Забалуевых и Корфов. Володя, которому расположение табора было хорошо известно, устремился именно туда. *** Он нагнал их неподалеку от табора. Среднего роста сухощавый цыган нес на плече Аню, рот которой был заткнут красной тряпкой. Пригнувшись так, чтобы не быть видным за подлеском, Володя обогнал их и, забежав вперед, спрятался в кустах и вынул саблю из ножен. Затем снял с себя ножны и бросил их на землю. Ножны могли помешать. Пряча саблю за спиной, он появился перед цыганом на лесной просеке, с которой еще не были убраны поваленные лесорубами деревья. Он заранее обдумал, что сказать. "Я барон Корф, - четко произнес он. - Как ты смел ее похитить? Верни мне ее немедленно. Она моя". Цыган лишь глумливо ухмыльнулся и даже не замедлил шага. Тогда он вынес вперед правую руку, которой держал саблю. У цыгана сделалось хищное выражение лица. Он поставил Аню на землю, а когда разогнулся, в руке его блеснул нож. "Аня, беги!" - закричал Володя. Но Аня не двигалась с места. Она лишь стянула с лица закрывавший ей рот красный платок и смотрела на них как зачарованная. Цыган медленно приближался. Потом сделал резкий рывок в сторону мальчика. Володя отпрыгнул, но нож цыгана успел разорвать ему рубашку и задеть левое плечо, которое начало слегка кровоточить. Он вспомнил слова учителя фехтования: "Главное - координация движений". И, хотя саблей нельзя было орудовать так, как шпагой, не говоря уж о том, что ему предстояло отражать ею удары ножа, он весь собрался, как до предела сжатая, но в любой момент готовая распрямиться пружина, и легко подпрыгивал с саблей в руках вокруг цыгана, дожидаясь решающего удара с его стороны. Цыган ходил перед ним на полусогнутых, готовясь к нападению. Наконец, он напрягся, как хищник перед прыжком, и занес нож для удара. Потом он прыгнул. Это было именно то, чего дожидался Володя. Вынеся саблю вперед, он направил ее прямо в горло противника и сделал один единственный выпад. Как бы глядя на происходящее со стороны, он с удовлетворением отметил, что занесенная для удара рука разжалась и выпустила нож. Из горла цыгана забил фонтан крови, он широко взмахнул руками, закачался и рухнул. Он еще дергался несколько минут лежа на спине, потом затих. Все было кончено. Глава 6 Они вернулись домой уже затемно. Где-то с середины пути Володе пришлось тащить вконец обессилевшую Аню на спине, благо плечо больше не кровоточило. "На Корфе все заживает, как на собаке", - говорили впоследствии о нем на Кавказе. О том, что произошло на лесной просеке, дети не разговаривали. Лишь в самом начале, когда, отшвырнув от себя окровавленную саблю, он перегнулся надвое, разрываемый приступом неудержимой рвоты, Аня подошла к нему и, дождавшись, когда он придет в себя, серьезно и как бы с сочувствием сказала: "Он был плохой". Он ничего не ответил, поднял саблю, вонзил ее несколько раз в землю, чтобы стереть кровь, взял Аню за руку, и они побежали прочь. Когда они уже подходили к усадьбе, им встретились корфовские мужики с факелами и собаками. Оказалось, что вернувшийся еще засветло Иван Иванович, не найдя детей дома, заподозрил неладное и разослал людей на поиски. "Я скажу, что мы заблудились в лесу, - шепнул Володя Ане. - Про все остальное ни гу-гу". Девочка молча кивнула. Володя внутренне собрался, готовясь к встрече с отцом, от которой по понятным причинам не ожидал ничего хорошего. Он не обманулся в своих ожиданиях. Иван Иванович окинул взглядом его окровавленное плечо, двумя пальцами слегка приподнял рубашку и с минуту смотрел на свежую рану. "Жди меня в кабинете", - сказал он бесцветным голосом. Выходя, Володя оглянулся. Отец держал Аню на руках и говорил ей что-то с ласковым выражением лица. Иван Иванович ни на минуту не поверил, что они заблудились в лесу. Но он прекрасно понимал, что правды ему не добиться и что Аня тоже будет молчать. Потому, зайдя в кабинет, он лишь спросил усталым голосом: "И, конечно же, ты мне не скажешь, откуда у тебя ножевая рана на плече?" Володя, который собирался соврать, что напоролся на сук, понял, что сделал ошибку, не учтя боевого опыта отца. "Случайно поранился саблей", - буркнул он, отводя глаза. "Ну что ж, - тяжело вздохнул Иван Иванович. - Сейчас выкупаешься, и тебя осмотрит врач. Думаю, что к тому времени он прибудет. Затем пойдешь в свою комнату и не будешь выходить из нее в течение недели. После этого в течение месяца, или сколько там остается до начала занятий в корпусе, тебе запрещено покидать пределы усадьбы. И, чтобы мне не пришлось приставлять к тебе сторожей, дашь мне честное слово, что так и будет". *** Владимир ухмыльнулся. Отец был противником телесных наказаний, и потому он тогда сравнительно дешево отделался. Хотя, конечно, порку он заслужил, и хорошую порку... Интересно, он бы приказал выпороть Ваню, если бы тот вот так же пропал с Верочкой на целый день? От одной мысли о том, что его дети могли бы подвергнуться опасности, подобной той, какой подверглись когда-то они с Аней, по телу побежали мурашки. Как бы то ни было, в тот день он бы не задумываясь предпочел порку лишению свободы. У него было слишком много дел. Во-первых, нужно было избавиться от оружия, которым был убит цыган. Во-вторых, вернуться на просеку, где они оставили труп, и найти брошенные в кустах ножны. В-третьих, забрать оставленные на поляне сумку, флягу и книгу. Но как быть с данным отцу честным словом?! Проще всего было избавиться от сабли. Он обещал отцу, что не покинет пределов усадьбы, но саблю вполне можно было спрятать и в доме, и он даже знал где. Едва рассвело, он осторожно выбрался из своей комнаты и, неся в руках завернутую в окровавленную рубашку саблю, поднялся на чердак. На чердаке было пыльно и затхло, и даже пробивавшиеся сквозь единственное не наглухо закрытое окно утренние лучи казались состоящими из пыли. Он пробрался через нагромождения старой мебели - времен Анны Иоанновны, как любил шутить отец, - и набитые всякой всячиной сундуки, и подошел к узкому окну, скорее похожему на амбразуру крепости. Разулся, запрыгнул на подоконник, и с силой толкнул от себя навесной ставень... Когда он возвращался назад, дом уже проснулся. Вскоре слуга принес ему завтрак, и через него Володя передал отцу, что просит о встрече с ним. Подобная просьба с его стороны была явлением из ряда вон выходящим, и Иван Иванович явился почти сразу. "Что случилось?" - спросил он. В его обычно сдержанном голосе проскальзывали нотки тревоги. - "Я прошу разрешения отлучиться на несколько часов, чтобы собрать оставленные в лесу вещи", - по-военному четко сказал Володя. Иван Иванович внимательно посмотрел на сына, с минуту подумал и сказал: "Иди". - "Спасибо", - ответил мальчик и двинулся к выходу. Неожиданно отец остановил его, приподнял на плече рубашку и внимательно осмотрел обработанную врачом рану. "Повезло дураку", - подытожил он результаты осмотра и, круто развернувшись, покинул комнату прежде сына. *** Первым делом следовало собрать ножны. Володя очень хорошо помнил расположение кустов, где, спрятавшись в засаде, он снял с себя ножны и бросил их на землю. "Интересно, цыгана уже нашли?" - подумал он, приближаясь к месту поединка. Трупа на просеке не было. Обогнув просеку, он осторожно направился к кустам. Но ножны исчезли, как если бы земля разверзлась и поглотила их. Битый час он обшаривал кусты и ползал по земле, едва не угодив рукой в муравейник. Ну не муравьи же уволокли ножны, в конце концов! Наконец, вздохнул и отправился восвояси. По меньшей мере на поляне, где должна была состояться игра, все оставалось по-прежнему, лишь книга слегка промокла от утренней росы. Он сложил все вещи в сумку, на дне которой все еще лежали украденные им вчера для Ани марципаны, и побрел домой. Ане он ничего не сказал. Сидя в заключении в своей комнате, Володя каждый день ожидал появления исправника с ножнами в руках. Но никто не пришел, и через неделю, выйдя на свободу, он начал осторожно собирать среди дворовых людей сведения о том, что произошло в уезде за время его вынужденного бездействия. Никто не упоминал убийства цыгана. Потом наступил сентябрь, и он уехал в Петербург. Для него начиналась новая жизнь. *** В отличие от исчезновения цыгана, исчезновение сабли не прошло бесследно. Однажды, незадолго до отъезда Володи в Петербург, Иван Иванович решил похвастаться подарком Лунина перед случайным гостем. "А покажи-ка ты нам Лунинский килич!" - весело сказал он сыну. Володя бестрепетно встретил взгляд отца и спокойно ответил: "Он пропал". Аня заерзала на стуле. - "Как пропал?! - всполошился Иван Иванович. - Ведь это же такая дорогая вещь, подаренная таким дорогим другом!" Наутро объявили поиск. Слуги перерыли весь дом, но саблю так и не нашли. "Что я скажу Мишелю, когда он в следующий раз приедет в гости?!" - сокрушался барон. Но Лунин больше не приехал. После декабрьских событий он был судим, заключен сначала в Свеаборгскую, потом в Выборгскую крепость, а затем отправлен на каторгу в Сибирь, откуда так и не вернулся. В последний раз Иван Иванович вспомнил о сабле незадолго до смерти, когда получил весточку от Лунина, к тому времени уже вышедшего на поселение. Владимир приехал домой из Петербурга, и они втроем сидели за ужином. "Хорош был килич! - мечтательно сказал отец. - И куда только его подевал этот негодный мальчишка!" И с нескрываемым удовольствием посмотрел на мундир поручика и боевые награды сына. Владимир не любил эти семейные вечера, эту холодную, безупречно вежливую Анну, которая мнила о себе Бог знает что. В его присутствии ее лицо неизменно сохраняло замкнутое выражение, и он невольно сжимал кулаки, подавляя неистовое желание наброситься на нее, смять под собой и стиснуть в своих объятиях так, чтобы хрустнули кости. "А ты-то помнишь турецкую саблю, Анечка?" - спросил отец. - "Помню, дядюшка", - ответила девушка и невольно посмотрела на Владимира. Их взгляды встретились, и неожиданно маска холодности спала с ее лица, и оно залилось нежным румянцем. Глава 7 Тайна пропажи ножен раскрылась вскоре после смерти отца. Это случилось в цыганском таборе, где, лишившись поместья, он вместе с Репниным прятал сбежавшую из усадьбы Анну. Владимир сидел перед входом в кибитку, в которой спала Анна, и мечтал о том, чтобы она простила и - о Господи! - полюбила его. "Откажусь и от славы, и от величия, и от власти, хотя она уже почти в моих руках, - все брошу, лишь бы ты сказала: "Буагильбер, будь моим возлюбленным", - вспомнил он слова из детской игры. Но Ревекка отвергла грешного храмовника, предпочтя ему рыцаря без страха и упрека, хотя тот не допускал даже мысли о том, чтобы связать с ней свою судьбу. Владимир невесело усмехнулся. Сердце Анны принадлежало другому, и завоевать его представлялось совершенно невероятным. "О чем грустишь, барин?" - раздался над ним насмешливый голос. Он так задумался, что не заметил, как к нему почти вплотную подошла Рада. - "Боже, что я вижу?! - в тон ей ответил Владимир. - Князь Репнин так скоро отпустил от себя такую красавицу?" Рада помрачнела. - "У князя на уме только одна красавица, - сказала она, бросая недоброжелательный взгляд на кибитку. - Та самая, что ты от него сторожишь". - "Хватит лясы точить, - сказал Владимир нахмурившись. - Если у тебя ко мне дело, говори, а нет, так иди подобру-поздорову. А то Анну разбудим". "Дело у меня к тебе нешуточное, - сказала Рада, присев перед ним на корточки. - Хотела за этим делом к тебе в усадьбу идти, да вот видишь, ты и сам пришел". С этими словами она достала из складок своей одежды какой-то предмет и протянула его Владимиру. "Узнаешь?" Это были ножны от подаренной ему когда-то Луниным сабли. - "Узнаю, - с деланным равнодушием сказал Владимир. - Откуда они у тебя?" - "Так, значит, это ты, барин, убил тогда цыгана?- ответила Рада вопросом на вопрос. - Сколько ж тебе годков было?' - "Двенадцатый", - сказал Владимир. Рада посмотрела на него с уважением. "Я был в своем праве, - добавил он. - Цыган похитил Анну и первый пошел на меня с ножом". - "Может и так, - сказала Рада. - Но кровь пролилась, и мы много лет ждали, чтобы взыскать с тебя платеж". "Платеж? - Владимир поднял бровь. - И чего же вы хотите?" - "Разрешения разбить табор на твоей земле". Он подавил смешок. - "Разве ты не слыхала, цыганка, что я лишился поместья?" - "Слыхала, - сказала она. - Но ты его вернешь". Владимир пожал плечами, потом спросил: "А чем, собственно, вас не устраивает Забалуев?" - "Ненадежный барин, - сказала Рада. - Долго не продержится. А кто после него будет, Бог знает". Владимир подумал минуту и сказал: "Хорошо". *** Деловая часть разговора была окончена. "Так из-за этого вы и не сообщили исправнику о мертвом цыгане?" - спросил Владимир. - "Не только из-за этого, - ответила Рада. - Это был дурной цыган, пришлый. Все в таборе знали, что он плохо кончит. Из-за него не стоило беспокоить исправника". Она протянула Владимиру ножны. "Бери". - "К чему они мне? - отмахнулся Владимир. - Я давно вырос". - "Сыну отдашь", - сказала цыганка. - "Нет у меня сына, - ответил он. - И вряд ли когда-нибудь будет". - "Не зарекайся, барин , - засмеялась Рада. - А хочешь, погадаю? Тогда наверняка будешь знать, нужны тебе ножны или нет". "Нет, не хочу", - сказал Владимир. - "Не веришь в судьбу, барин?" - усмехнулась цыганка. - "Почему не верю? Как раз верю. Потому и не хочу, чтобы мне гадали. Предпочитаю думать, что я свободен, даже если на самом деле это и не так". - "Интересный ты человек, барин, - сказала цыганка, - и судьба у тебя должна быть интересная. Сделай милость, дай посмотреть. Если не хочешь, я тебе ничего не скажу". - "Изволь", - сказал Владимир и протянул ей руку. Рада изучала его руку совсем недолго, потом посмотрела ему в лицо и засмеялась. Владимир невольно улыбнулся в ответ. "Что так скоро? - спросил он. - Неинтересная судьба?" - "Так я тебе и сказала, барин, - поддразнила она его. - А что, любопытно? Хочешь, скажу?" - "Нет, - сказал Владимир. - Что будет, то будет". - "Дело хозяйское, - сказала цыганка, поднимаясь. - Так, значит, договорились насчет табора?" - "Договорились", - ответил он. Когда она ушла, Владимир увидел, что на земле у его ног остались лежать ножны. *** "Ножны!" - воскликнул он, хлопнув себя по лбу, и принялся выворачивать ящики стола. За этим занятием его и застала стремительно вошедшая в кабинет Анна. Она явно была не в духе. "Представляешь, - заговорла она, едва переступив порог, - какая бестолочь эта кормилица! Она совершенно не умеет держать грудь, и ребенок остается голодным. Вообще не понимаю, кто придумал эту глупость с кормилицами. Могут же крестьянки сами выкармливать своих детей! Решено - следующего ребенка буду кормить сама!" - "Прекрасно! - сказал вынырнувший из-за стола Владимир. - А я с удовольствием посмотрю". В руках он держал ножны. "Быть может, хоть это заставит тебя посещать детскую и удостаивать своим вниманием собственных отпрысков! - в сердцах сказала Анна. - Бьюсь об заклад, что ты и понятия не имеешь, как выглядит Алеша". - "Отчего же не имею? Имею, - сказал Владимир, кладя ножны на стол. Он откровенно забавлялся воинственным пылом жены. - За те дни, что я был в Петербурге, он стал совершенно белобрысым". Анна широко раскрыла глаза. "Откуда ты знаешь?" - "А я ходил смотреть утром, пока ты спала. Белобрысый прямо курам насмех". - "Правда же, у него волосики совсем посветлели?" - заулыбалась Анна. Потом запоздало обиделась: "И вовсе не белобрысый, а блондин. И между прочим, это очень идет мужчинам. Вспомни, какой красавец был Серж Трубецкой!" - "Был, да весь вышел", - мрачно сказал Владимир. Они посмотрели друг на друга и одновременно вздохнули. "Я третьего дня ужинал с Репниным, - вдруг сказал он. - Он справлялся о твоем здоровье и просил кланяться". - "Благодарю", - сдержанно ответила Анна. Она так и не смогла простить Репнину ни его приезда в Ставрополь семь лет назад, ни разочарования, которое он причинил Лизе, и сердилась на Владимира за то, что он не считал ни того, ни другого достойным серьезного порицания. "У Мишеля новость, - продолжал Владимир. - Он женится". - "Наконец-то! - воскликнула Анна. - И на ком же, если не секрет?" - "На младшей дочери графа ... - и Владимир назвал одну из самых громких фамилий России. - Ей и семнадцати еще не исполнилось". - "Наконец-то, - еще раз сказала Анна. - Я надеюсь, он влюблен?" - "Этого я тебе сказать не могу", - ответил Владимир уклончиво. *** Анна пожала плечами. "Ты мне много чего не можешь или не хочешь сказать". - "Например?" - поднял бровь Владимир. - "Например, того, что ты уже получил назначение". Владимир смутился. - "Аня, я просто не успел, - стал оправдываться он. - Ведь вчера я приехал поздно, и так по тебе соскучился..." Он притянул ее к себе, собираясь поцеловать, но Анна увернулась. - "А сегодня?" - спросила она. - "Ну, а сегодня ты даже завтрак проспала, - сказал он, многозначительно взглянув на нее. Анна почувствовала, что краснеет. - А когда ты встала, я уже был с детьми". "С Верочкой, - уточнила Анна. - Об этом, между прочим, у нас будет особый разговор. Но пока я просто хочу знать, почему мой муж не удостаивает меня своим доверием до такой степени, что даже не готов поделиться новостью о том, что его вновь отправляют на Кавказ". - "С чего ты взяла, что меня отправляют на Кавказ?" - удивился Владимир . - "А куда же?" Он помолчал и сказал: "Пока на Волынь, к галицийской границе, а потом, как видно, в Австрию. Но второе пока следует держать в секрете". "Что нам до Австрии?" - удивилась Анна. - "Существование Австрийской империи под угрозой. В Венгрии восстание, и австрияки не справляются с положением. Император Фердинанд надеется на нашу помощь". - "Понимаю, - сказала Анна. - И какая роль отведена тебе во всей этой истории?" - "Я назначен исправляющим должность начальника штаба второго резервного кавалерийского корпуса", - сказал он. - "Ого! - сказала Анна. - Ведь это хорошо, правда?" - "Неплохо, mon general" - засмеялся Владимир, подхватил ее на руки и уселся вместе с ней в кресло. Анна попробовала было вырваться, но безуспешно. "Злючка", - пробормотал он и закрыл ей рот поцелуем. "Ты с ума сошел! - сказала Анна, когда, наконец, смогла перевести дух. - Ведь дети могут войти в любую минуту". Она стала оправлять платье, и взгляд ее случайно упал на лежащие на столе ножны. - "Да, те самые, - подтвердил он в ответ на ее вопросительный взгляд. - Девять лет в столе пролежали, пока я о них вспомнил". - "И что ты собираешься с ними делать?" - спросила Анна. Владимир сложил рядом ножны и саблю и серьезно сказал: "Отдам сыну". Глава 8 "Не нравится мне эта затея с Венгрией", - сказала Анна после того, как некоторое время они просто сидели обнявшись и молчали. - "Честно говоря, мне тоже, - признался Владимир. - Но я не более, чем солдат, Аня. Куда пошлют, туда и пойду. Погоди, вот сменится царствование, и все будет по-другому". Анна с сомнением покачала головой. "Кстати, Александр о тебе спрашивал", - встрепенулся он. - Он тоже будет у Воронцовой. Как, впрочем, и Репнин". Но Анну уже одолевали другие заботы. "Володя, - сказала она после минутного колебания, - Ванечка очень переживает из-за твоего отношения к нему". Она чувствовала, что не очень-то уместно вести разговор о воспитании детей, сидя у мужа на коленях, но Владимир не оставил ей выбора. "Дело в том, что..." - "Дело в том, что ему кажется, что я его не люблю, - продолжил за нее Владимир. - Ты ведь это хотела сказать, mon general?" - "Да, - удивилась Анна. - Как ты догадался?" - "Не такой уж я болван, каким кажусь, - засмеялся он, - хотя, конечно, не без этого". Он взял ее руку и поцеловал. "Не волнуйся, маленькая, я уже все понял". Но Анна не собиралась сдаваться. "Кроме того, ты слишком балуешь Верочку, - сказала она. - Ей это вредит". - "Аня... - Владимир опустил ее на пол и подошел к окну. - Видишь ли... Она так похожа на тебя, когда ты была маленькой, что мне все время кажется, что, балуя ее, я заглаживаю свою вину перед тобой". - "Какие глупости! - возмутилась Анна. - Когда я была в ее возрасте, ты мне ничего плохого не делал. Ты все время командовал, это правда, ну и что из того? Я была счастлива, что ты повсюду таскал меня за собой". - "Я бросил тебя одну в лесу, - сказал Владимир. - Да меня за это убить было мало! Как подумаю, что могло бы случиться..." - "Но ведь не случилось же, - улыбнулась она. - И в конце концов ты же меня и спас". Анна посмотрела на стол, где лежали сабля и ножны, и невольно вздрогнула. "Ты уверен, что после того, что произошло, следует отдать саблю Ванечке?" - тихо спросила она. - "Почему бы и нет? - ответил Владимир. - Это был честный поединок. Кроме того, так мне нагадала цыганка". - "Ну, как знаешь, - сказала Анна. - И вообще, мне теперь не до воспоминаний. Нужно готовиться к отъезду". - "К какому еще отъезду?" - удивился Владимир. - "Как к какому? Разве мы не едем на Волынь?" - "Нет, Аня, - сказал он. - На Волынь я поеду один". *** Анне показалось, что она ослышалась. За восемь с половиной лет супружеской жизни они ни разу не разлучались, и она свято верила в то, что это было залогом не только их семейного счастья, но и безопасности Владимира. "Пойми, - сказал он, увидев ее ошеломленное лицо. - Это не гарнизонная служба и не затяжная война, как на Кавказе. Это поход. Не знаю, долго ли мы простоим на Волыни, но в конце концов нам придется пересечь границу и продвинуться в глубину австрийской территории. Ты и дети останетесь позади в каком-нибудь волынском местечке. Дети уже большие. Ване нужны учителя, Верочке гувернантка. Где ты их там найдешь?" "Хорошо, - торопливо заговорила она, - хорошо, я согласна. Я оставлю детей в Петербурге с Соней, или нет, лучше с Лизой - они ведь всегда переезжают с детьми на зиму из поместья в Москву, а там климат здоровее, - а сама поеду с тобой". - "Нет, Анечка, нет, - сказал он, беря в руки ее лицо, - ты ведь сама понимаешь, что это неразумно и что твое место с детьми". - "Но ты ведь знаешь, что нам нельзя расставаться!" - со слезами на глазах воскликнула она. - "Ты имеешь в виду предсказание моей покойной тетушки? - улыбнулся Владимир. - Так ведь она в жизни ничего путного не предсказала. Травы она знала, не отрицаю, а вот пророчица из нее была никудышняя. Не то что Рада". Он невольно вспомнил, как несколько лет назад, в один из их немногочисленных наездов в родовое поместье, случайно встретил Раду. "Видишь, барин, - сказала ему цыганка, - все сбылось, что я тогда увидела. Женился ты на своей суженой, и сын у тебя есть". - "А почем я знаю, что ты там увидела? - хохотнул Владимир. - Теперь-то тебе легко говорить". Рада серьезно посмотрела на него и сказала: "Ты только не расслабляйся, барин. Будь готов ко всему". Это было накануне его перевода в Ярославль. Анна опустила голову и молчала. "Ну вот и умница, - сказал он, собирая губами застывшие на ее щеках слезинки. - Кроме того, штаб - это не действующий отряд. Ну сама посуди, что может со мной там случиться?" - "Я тебя знаю, - сказала она. - Ты обязательно куда-нибудь вылезешь". - "А-аня... укоризненно сказал Владимир. - Ну куда я могу вылезти, когда у меня жена и трое детей? Не говоря уж о том, что ты мне только что обещала четвертого, которого собираешься кормить сама. Разве я могу позволить себе пропустить подобное зрелище?" - "Льстец", - сказала Анна и против воли улыбнулась. *** В дверь постучали. Анна поспешно оправила волосы и вытерла остатки слез. "Войдите!" - крикнул Владимир, и слуга ввел в кабинет детей. В руках у Верочки была большая кукла. "Боже мой, кого я вижу! - вскричал Владимир. - Мария-Антуанетта!" - "И вовсе не Мария, - обиделась Верочка. - Ее зовут Катрин". - "Этой кукле однажды отрезали голову, - с возбуждением начал объяснять Ваня. - А потом пришили. Вот здесь". И он показал на окольцовывавший шею куклы шов. "Мы нашли ее в сундуке". - "Не отрезали голову, а гильотинировали, - сказал Владимир назидательным тоном. - Потому она и зовется Мария-Антуанетта". Было видно, что дети не поняли его слов. "Вы хоть знаете, кто такая Мария-Антуанетта?" - подозрительно спросил он. Дети виновато молчали. Владимир схватился за голову. "Боже мой, дети растут неучами! - простонал он. - А ты говоришь Волынь!" - "Всему свое время, - с улыбкой сказала Анна. - Тебе шел десятый год, когда ты гильотинировал бедную Жюли, и это было после урока истории, на котором ты впервые услышал о трагической судьбе несчастной королевы". - "Разве? - с неудовольствием сказал Владимир. - У тебя всегда была слишком хорошая память на даты. Зато я прекрасно помню, как ты лила слезы в три ручья и как меня на неделю оставили без сладкого". Дети были потрясены. Узнать, что их обожаемый папА был когда-то обыкновенным мальчиком, шалил и даже подвергался наказаниям как простой смертный, явилось для них открытием самого волнующего свойства. "Но потом папА исправился и стал хорошим мальчиком?" - с беспокойством спросила Верочка. - "Исправился, но не сразу, - сказала Анна, незаметно от детей состроив Владимиру гримасу. - Его еще много раз наказывали, пока он не стал хорошим мальчиком, примерным семьянином и полезным членом общества". - "Что говорит о том, что наказания лишь идут на пользу наказуемым", - подытожил Владимир, приняв подобающий оказии менторский вид. *** Анна не выдержала и залилась звонким смехом. "Ну вот, - обиженно проворчал Владимир, - все воспитание испортила, а я-то старался... Иван, поди сюда". Мальчик подошел к отцу. Тот указал ему рукой на стол. "Видишь?" - "Ножны!" - воскликнул Ваня, и глаза его заблестели. Владимир вложил саблю в ножны и протянул сыну. "Это... мне?" - спросил мальчик, не веря своему счастью. - "А то кому же? - сказал Владимир. - Только скажи Лукьянычу, чтобы почистил клинок. И пусть покажет тебе, как это делается". "Теперь слушай, - сказал он, взяв сына за плечи. - Эту саблю мне подарил мой крестный отец, Михаил Сергеевич Лунин, Царствие ему Небесное. Он был героем Отечественной войны, и за битву при Бородине был удостоен золотой шпаги с надписью "За храбрость". Ты знаешь, что такое Бородино?" - "Знаю, - сказал Ваня. - И стихотворение поэта Лермонтова знаю наизусть". - "Ну вот и славно, - сказал Владимир. - Когда станешь старше, я тебе про Михаила Сергеевича еще расскажу. А пока носи эту саблю и вспоминай о нем". - "Буду вспоминать", - серьезно сказал Ваня. "И вот еще что. Я скоро уезжаю..." - "На войну?" - спросил Ваня, и глаза его загорелись. - "Возможно. Пока меня не будет, ты остаешься за старшего мужчину в семье. Будешь заботиться о мамА, Верочке и Алеше. Понял?"- " Понял", - ответил Ваня, весь насупившись от осознания важности момента. - "Ну вот и славно, - снова сказал Владимир. - Аня, сколько там осталось до обеда?" - "Около часа", - ответила Анна. - "Прекрасно! - воскликнул Владимир и вновь обратился к сыну. - Пойдем в библиотеку, я тебя научу в шахматы играть. Ты уже достаточно взрослый". Ваня просиял от радости. - "Я тоже хочу в шахматы!" - закричала Верочка. - "А кто о новой кукле позаботится? - сказала ей Анна. - У нее ведь ни кола, ни двора, да и гардероба никакого нет. Хочешь, помогу тебе подобрать ей гардероб?" - "Хочу, хочу!" - запрыгала девочка. У двери Владимир оглянулся. Верочка оторвалась от куклы и посмотрела на него со счастливым выражением лица. На мгновение Владимир словно ощутил дуновение летнего ветра, и ему почудилось, что он снова стоит на подножке коляски и маленькая белокурая девочка снова бежит ему навстречу и радостно кричит "Володя!" Но на этот раз он ее не оттолкнул. КОНЕЦ